Сосед

Даже спустя все эти годы и множество прочтенных книг о самых разных земных чудесах, я все еще не знаю, кем же на самом деле был Мистер Норткомп. Я знавал его в те далекие и неблагополучные времена, когда жил на Гарболдишем стрит (не стоит путать с Гарболдишем Род в Норфолке, Сан Сити далеко не идиллические пасторали старой Англии), в двухэтажном бараке под железнодорожным мостом. При каждом проходящем над головой поезде дом трак трясся, что, казалось, он вот-вот рухнет, осыплется пылью и известкой, но нет, этот сарай, построенный, должно быть, еще в 30-е годы для рабочих давно закрытой текстильной фабрики, продолжал стоять.
Комнаты в нем сдавал некто Ник Ковальчик, полноватый невысокий человечек лет пятидесяти, с окладистой бородой и длинными, вечно немытыми волосами. Из всех домовладельцев, что мне приходилось знать за свою долгую жизнь, он был самым непритязательным. Что бы ни происходило в его доме, кто бы не вселялся и не выселялся оттуда, он относился к этим событиям совершенно безразлично. Вероятно, его удивляла не столько странность его жильцов, сколько то, что хоть кто-то на планете был готов платить, пусть и небольшие, но деньги за то, чтобы жить в этом дышащем на ладан сарае под вечно грохочущим железнодорожным мостом.
У меня особого выбора не было, вылетев из Университета Кипера по сокращению (да и с его руководством я весьма не ладил), я был вынужден жить на свою пенсию по инвалидности, которой, к моему огромному поначалу прискорбию, на нормальное жилье не хватало.
Если вы от рождения не можете ходить, это не слишком беспокоит вас в зрелом возрасте, но что действительно беспокоило меня в те дни, так это чудовищная скука человека, лишенного хоть какого-то дела в своей жизни. Книги остались далеко, под мрачными сводами университетской библиотека, а довольствоваться газетами да практически нерабочим телевизором я не мог. Собственно именно по тому Мистер Норткомп и привлек мое внимание.
Запертый в своем теле и в своей квартире, я чувствовал себя Эл Би Джеффрисом, только без возможности когда либо встать на ноги в перспективе. По тому наблюдение за соседями оставалось моим практически единственным занятием.
Каждый день я смотрел в окно, как под тенью железной громады моста плетутся редкие прохожие. Соседей было немного, единственным человеком, которого я знал, кроме Ковальчика, что выходил наружу немногим чаще моего, была Дороти, милая девушка годами слегка за двадцать, работавшая официанткой в забегаловке в нескольких кварталах от дома. Она училась в Университете Кипера на заочном отделении, по тому была моим единственным источником получения книг. То и дело она приносила мне что-то из классики или современной фантастики, за что я был ей безгранично благодарен.  Иногда она заходила ко мне вечерами, и мы болтали о литературе, пили чай и смотрели в окно. Только ее взгляд почему то всегда был тревожным, когда она вглядывалась в прохожих, бредущих в вечерних сумерках.
Этажом ниже, напротив ее квартиры, жил еще один человек, тихая тень, высокая фигура в сером плаще и надвинутой на глаза шляпе. Очень редко можно было заметить его приход или уход, а из его квартиры не было слышно ни звука. Несколько месяцев я и не подозревал, кто такой Мистер Норткомп, до того вечера.
Я, как и обычно, смотрел в окно, не столько наблюдал, сколько медитативно отстранялся от своего жалкого существования и мысленно уносился куда-то вдаль, в звездную черноту неба, проглядывающую между крышами бараков и железным брюхом моста.
На улице совсем стемнело, лишь желтый фонарь выхватывал небольшую площадку света перед входом в дом. Именно там Дороти и столкнулась с нашим загадочным соседом, возвращаясь с работы.
В первое мгновение она ужасно испугалась, отпрянула от высокой тени в старомодной широкополой шляпе. Тень тоже отпрянула от нее, словно боясь оказаться в пятне желтушного света.
- Простите, мисс, если напугал Вас. Я не хотел. – Его голос был низким и бархатистым, словно исходящим из самых глубин живота.
- Нет, нет, ничего страшного. – Дороти, напротив, вышла на свет, вновь оглянувшись, словно за ней кто-то следил.
- Я Мистер Норткомп, Ваш сосед снизу. За все время как-то не представилось возможности… хм, представиться. Вам не нужно бояться меня. – Он говорил немного застенчиво, словно извиняясь, продолжая находиться в тени.
- А я вас и не боюсь.
Мне очень не понравилось это «вас», словно она боится, очень боится, просто не его.
Я Дороти, приятно познакомиться. – Она протянула руку. Норткомп медлил несколько мгновений, словно не решаясь сделать шаг вперед, но, все же протянув руку в ответ, вышел на свет.
На секунду меня немного передернуло от увиденного, его рука, как, похоже, и его лицо, что я лишь мельком увидел под шляпой, было покрыто короткими рыжеватыми, даже не волосами, скорее шерстью, как у некоторых пород маленьких домашних собачонок.
А вот Дороти его вид, похоже, совершенно не удивил, и она, пожав мохнатую руку, спокойно вошла в галантно открытую соседом дверь.
Затем я часто слышал, как они поначалу перекидывались несколькими фразами на лестнице, потом начала болтать подолгу, похоже Норткомп слышал наши с ней разговоры через тонкие стены дома и тоже попросил ее принести ему каких-нибудь книг.
Один раз он даже зашел ко мне – высокий, нескладный и неуверенный в себе, будто боящийся выйти на свет. Что же, я отлично его понимал. Тогда я думал, что его внешность имеет своей причиной какую-то редкую генетическую мутацию, так что его пугливость была вполне объяснима. Мир снаружи вряд ли мог быть добр к человеку, с такой внешностью, так что только в месте, подобном этому дому, он мог найти себе убежище. Что ж, в чем-то он был похож на меня.
В тот вечер он очень мало говорил и не притронулся ни к чаю, ни к печенью.
А как-то я видел, как Мистер Норткомп тащил в подъезд, украдкой, словно вор, половину говяжьей туши, огромной, я даже не знал, как он умудрялся так легко нести ее.
Что же, он точно не вегетарианец, и  аппетит у него, должно быть, знатный – подумал я тогда.
Потом, страдая бессонницей, я неоднократно видел Норткомпа, неслышно ускользавшим из дома в ночных сумерках и возвращавшимся еще до того, как солнце окрасит тонкую полосу неба под брюхом моста в розовый цвет.
Ни я, ни Дороти никогда не спрашивали у нашего странного соседа о причинах его внешности или прошлом, такт не позволял нам столь бесцеремонно лезть в его жизнь, а сам Норткомп не был особо разговорчив. Однажды я спросил о нем у Ника, но тот лишь пожал плечами – платит вовремя, и на том спасибо.
Норткомп практически не общался со мной, но сблизился с Дороти, они часто говорили о чем-то на лестничной клетке. Я не мог, да и не пытался разобрать слов, но голос Норткомпа звучал все спокойнее и мелодичнее, тогда как в голосе Дороти я с каждым днем слышал все больше плохо скрываемых тревожных ноток.
В один из слякотных дней конца октября, она попросила меня позвонить ей, если в окно я увижу крупного коротко стриженого мужчину, подолгу стоящего около дома. Я все же спросил ее, его ли она боится, и получил ответ – типичную, но от того не менее мрачную историю.
Этого человека звали Боб, Дороти жила с ним чуть больше полутора лет назад, поначалу терпела его пьянство, жестокость и вспышки гнева, но когда Боб в пьяном припадке сломал ей руку, Дороти ушла. Но Боб не оставил ее, от преследований его не удержал даже судебный запрет, да и сила закона в Сан Сити никогда не была такой уж надежной. Дороти вынуждена была бежать и прятаться,  пока случай не привел ее в двухэтажный барак на Гарболдишем стрит.
Потом был Хэллолуин, единственный раз, когда я видел улыбку на лице Мистера Норткомпа – он шел, расправив плечи, его зубы сверкали так, что я мог разглядеть их белизну даже через грязное стекло. Дороти помахала ему рукой с другой стороны улицы и высокая фигура быстрым шагом двинулась к ней, а затем они направились в центр, сейчас никакая, даже самая странная внешность не могла бы напугать или удивить горожан.
Я не выезжал в город, неприятные предчувствия давили мне на грудь в ту холодную осеннюю ночь. 
Сидя у окна, я почти уснул, когда шум и крик за входной дверью заставили меня встрепенуться. Я знал, что это случится еще до того, как узнал от Дороти про Боба.
Ночную тишину нарушал женский крик, полный злости и страха, и мужской, хриплый и резкий голос, в нем была только злость.
Я двинулся к входной двери, начал открывать замок, очень боялся, что не успею, и с Дороти что-то может случиться. Девушка уже не кричала, я слышал только ее всхлипы, когда, наконец, смог выкатиться на лестничную клетку.
Крупная фигура в серой рабочей куртке возвышалась над вжавшейся в угол девушкой.
Я услышал только одну фразу – Ты никуда от меня не денешься, стерва. – И сразу понял, кто такой этот Боб, и почему его стоило бояться. – Никуда. Не. Денешься. Стерва. – Он цедил сквозь зубы, хрипло, словно кто-то соскребал ржавчину с жести.
- Эй, парень, тебе лучше отойти от нее. – Я попытался придать своему голосу уверенности, но вряд ли у меня хорошо получилось.
Боб обернулся – на его перекошенном от злобы лице два выпученных глаза выглядели одновременно и комично и жутко. Налитые кровью они бешено вращались, словно не в силах были задержаться ни на одном предмете дольше секунды. Похоже, Боб был не просто в гневе, но и вмазался чем-то наркотическим прежде, чем идти к своей бывшей.
Мгновение он стоял, пытаясь понять, кто и откуда его окликает, а затем молча рванул вперед и со всей силы ударил ногой мою коляску. Она повалилась, я вылетел из нее и распластался на полу. Даже и не знаю, чем я хотел напугать это психа.
Пока Боб был отвлечен, Дороти попыталась рвануться к лестнице, но не успела, громила перехватил ее и бросил обратно в угол. В его руке блеснула сталь пружинного ножа.
Никуда. Не. Денешься. Стерва.
В тот момент я решил, что и я Дороти, и я уже покойники.
Но снизу, из темноты лестницы на первый этаж, я услышал голос куда более пугающий, чем мой.
- НЕ ТРОГАЙ ЕЕ. – Бас Мистера Норткомпа эхом раскатывался по дому, словно исходил не с первого этажа, а из пещер в самых глубинах земли.
Мрачная фигура в темном пальто и шляпе выплыла из сумрака, расправила плечи, он был еще больше, чем я мог себе представить, занимал все пространство лестничной клетки, своей тенью накрывая троих человек, застывших перед ним.
-Помоги… - в глазах девушки я видел ужас, сменяющийся восторгом, когда Боб съеживался, сжимался в тени Норткомпа. Я думал, что он вот-вот убежит, завизжав тоненьким  голосом, но не сбежал. На свою беду.
К Бобу вновь вернулась его ярость, вытеснив страх. Выставив нож вперед, он задал вопрос, самый неправильный вопрос, что можно было задать:
- Ты еще что за урод?
Губы Норткомпа растянулись в улыбке, и я увидел белоснежность, нет, не зубов, клыков, огромных острых клыков, словно у волка или медведя.
А затем в мгновение ока Норткомп перехватил руку Боба с ножом, сдавил ее, заставив парня выпустить оружие, а второй взял его за горло и легко, словно Боб весил не больше нескольких фунтов, поднял над землей.
А затем рот Норткомпа открылся, широко, нарушая все законы анатомии и геометрии, растягиваясь, словно в старом мультфильме.
Боб хотел закричать, но его горло было слишком сильно сдавленно, ему оставалось только с ужасом наблюдать за своим приближением к этой клыкастой бездне.
Норткомп не рвал его клыками, он просто проглотил негодяя, целиком, с курткой и ботинками, словно  это был фокус циркового шпагоглотателя.
Затем, когда от Боба не осталось и следа, Норткомп одарил нас, замерших и потерявших дар речи, еще одной своей белоснежной улыбкой и мягким баритоном проговорил:
- Полагаю, лучше никому не рассказывать об этом маленьком казусе.
А затем, откланявшись, спустился вниз по лестнице, оставив меня и Дороти в абсолютнейшем замешательстве.

Самое удивительное в том, что последующие несколько недель мы продолжали жить обычной жизнью, словно ничего не случилось. Здоровались с Норткомпом на лестнице, иногда болтали с Дороти, но никогда не возвращались к событиям той ночи. Похоже, игнорирование невообразимого, возможность забывать, не замечать и вытеснять из памяти все, что не вписывается в привычную картину мира, является одной из фундаментальных человеческих черт. И, быть может, эта игра, эта упорная ложь самому себе до тех пор, пока сам в нее не поверишь, защищает человека от безумия и вещей, что скрываются в ночных тенях холодными осенними ночами. Но, не смотря на эту игру, в которой мы все делали вид, словно ничего не случилось, с тех пор я твердо знал, что необъяснимое не просто случается, но и проходит мимо нас каждый день, просто мы обычно не готовы признаться себе, что видим его.
А спустя некоторое время Дороти съехала. Что же, ей больше не было надобности оставаться здесь, ведь теперь, стараниями нашего общего друга, она была свободна.
Через несколько месяцев уехал и я, получив место на кафедре в университете Балтимора. Оставляя Гарболдишем стрит я видел Норткомпа в последний раз, стоя у порога, он слегка поклонился мне и я, помахав ему рукой, оставил Сан Сити навсегда.
Прошло уже много лет со времени тех событий, сейчас я порой начинаю сомневаться, не был ли Мистер Норткомп, Дороти да и весь двухэтажный дом под железнодорожным мостом просто странным сном, или историей, что я прочел в одной из тех безумных книг библиотеки Университета Кипера, но когда вечерами я смотрю в окно, то и дело мне кажется, что я могу увидеть высокую фигуру в темном пальто и шляпе, скользящую меж вытянутых вечерних теней.
И, быть может, если один из таких ночных незнакомцев одарит меня своей белоснежной клыкастой улыбкой из рыжеватой шерсти, я все же задам вопрос, что терзает меня многие годы – кто же, черт подери, Вы такой, Мистер Норткомп?