Корни и плоды геройства

КОРНИ  И  ПЛОДЫ  ГЕРОЙСТВА
Расскажу  о  действительных  событиях,  называя  всё  и  всех  своими  именами.
Веду  свой  «репортаж»  из  деревни  Черемхова  Белоярского  района  Свердловской  области,  это  моя  «малая  родина».  Деревня  находится  в  70-ти  километрах  от  Екатеринбурга,  в  сторону  города  Каменск-Уральский.  Основана  в  1711  году  выходцами  с  Новгородской  земли;  первые  основные  занятия  -  охрана  Каменского  завода  /1701/  от  кочевников,  углежогство,  привлечение  эпизодически  для  работ  на  заводах,  содержание  «тягла»  /лошадей,  саней,  телег/  для  доставки  литья    за  Екатеринбург  на  реку  Чусовую  /дальнейший  путь  /баржи,  бурлаки/  Пермь,  Кама,  Волга,  Москва/.  Жители  деревни  числились  «государственными  крестьянами»  с  вытекающими  из  этого  правами  и  обязанностями.
Половина  деревни  были  Поповы,  половина  -  Кырмановы.  Имелось  еще  два  небольших  гнезда  -  Шишкины  и  Колмогоровы.  Престольный  праздник  нашей  Черемховой  -  Кириллов  день,  22  июня;  гуляли  по  3 дня.  22  июня  1941  года  деревня  ещё  не  знала  про  начавшуюся  войну,  пела  за  столами  «Стеньку  Разина».  А  на  завтра,  23  июня,  как  вспоминал  Ал-др  Шишкин,  он  с  дедом  пас  коров  в  километре  от  деревни,  и  вдруг,  как  из-под  земли,  всё  вокруг  наполнилось  страшным  не  то  воем,  не  то  стоном.  «Что  это,  деда?»  -  спросил  мальчик.  Дед  прищурился,  посмотрел  в  сторону  деревни:  «А  это,  видно,  война  началась.  Это  бабы  воют».  «Я  за  всю  жизнь  больше  не  слыхивал  такого  страшного  воя!»  -  вспоминал  Шишкин,  сам  уже  став  дедом.  В  деревне  было  к  1941  году  пронумеровано  76  домов  /названий  улиц  тогда  не  было/,  49  парней  и  молодых  мужиков  не  вернулось  с  войны,  в  том  числе  наш  Герой  Советского  Союза.  Но  обо  всём  по  порядку.  Начну  с  «корней».
Население  России,  в  силу  экономических  задач  и  климатических  условий  и  прочих  причин,  «вынуждено»   жить  оседло,  и  это  важнейший  фактор  формирования,  складывания  гражданского  чувства   г о с у д а р с т в е н н о с т и ;   это  чувство  обрастает  и  закрепляется  по  ходу  дела   обычаями,  нравами,   правилами,  характерами,  -  одним  словом,  соответствующей  ментальностью.  Не  буду  характеризовать  «на  этот  предмет»  другие  нации  и  народы,  скажу  только,  что  там  какая-то  иная  ментальность;  наша  не  лучше,  видимо,  но  чувство  государственности  у  нас  очень  «взрослое»,  и  это  нужно  ценить  с  пониманием.   
Охранять  завод,  участок  дороги  или  усмирять  бунт  кочевников-башкир  -  для  этого  надо  быть  смелым,  сильным,  уметь  «работать»  пищалью,  саблей,  пикой,  дубиной,  кулаком,  головой.  А  если  еще  и  на  твою  деревню  нападут?!..  Слыханное  ли  дело  -  деревня  Черноусова,  на  Исети,  в  15-ти  верстах  от  Черемховой,  была  полностью  разорена...   в  1830  году!  50  девок  и  молодых  женщин  и  десятка  два  юнцов  угнано  в  плен,  мужики  перебиты;  остались  старики,  старухи  и  совсем  малые  дети.  Умение  биться,  драться  превращалось  в  вопрос  жизни  и  в  задачу  воспитания.  Культивировались  «развивающие»  игры:  лапта,  «чижик»  и  другие.  Тут  и  «дыхалка»,  и  меткость,  и  быстрота  реакции. 
Чихать  на  английский  гольф!  Вот  вам  русская  игра  в  чижика:  деревянный  шар  со  среднее  яблоко,  лунка  в  земле  диаметром  в  шар  и  грубиной  25  см;  шар  -  в  лунке,  другой  такой  же  шар  нужно  так  точно  бросить  в  лунку  и  с  такой  силой,  что  оба  шара  выскакивают  из  лунки.  Дальше  шар  кладется  на  наклонный  колышек  в  углубление,  противник  убегает  далеко  вперед,  шаровкой  /палкой/  бьют  по  шару  / «по  чижику»/,  противник  ловит  шар  / «поймал  чижика»/,  игроки  меняются  ролями;  если  не  поймал,  будешь  бегать,  крутить  по  небу  головой,  ловить,  пока  не  поймаешь.  Если  шар  не  выбит  из  лунки  -  ход  переходит  к  противнику.
В  середине  XIX  века  Черемхова  и  большинство  окрестных  деревень  были  «военными  поселениями»,  когда  часть  мужиков  считались  военными,  присланный  офицер  -  командиром;  холостые  парни,  зачисленные  в  «войско»,  приписывались  к  «военному  двору»  -  то  есть  к  подворью  женатого  мужика-военного.  «Войско»  привлекалось  на  охрану  дорог,  для  усмиренния  бунтов  кочевого  местного  населения.  В  1850  году  в  Черемховой  насчитывалось  22  военных  двора.  Понятно,  что  культ  государевой  военной  службы,  культ  военного  дела  и,  так  сказать,  культ  боевого  искусства  были  уже  в  крови  мужского  населения  от  мала  до  велика.  Благоприобретенные  привычки  отцов  крепко  прирастают  к  сыновьям,  но  легко  теряется  первопричина  этих  «привычек».  Появляются  на  селе  жандармские  службы,  окостыживается  регулярная  армия,  бунтари-кочевники  тоже  «осели»,  вступили  в  договоренности  на  властном  уровне,  от  мужика  /если  он  не  призван  в  армию/  уже  не  требуется  быть  каждый  день,  «как  на  войне»,  но  привычка  «к  умению  драться»  осталась. 
Умение  драться  стало  как  бы  самоцелью,  хулиганской  причудой;  драться  специально  и  самозабвенно  учились  и  потом  дрались  между  деревнями  или  при  смелой  вылазке  в  чужую  деревню.  В  соседней  Соколовой  была  мода  драться  дубьём,  в  соседней  Хромцовой  у  каждого  нож  за  голенищем,  а  в  нашей  Черемховой  оружие  -  кулак,  гирька  на  цепочке  в  рукаве,  голова.  Мой  отец  два  года  /с  16-ти/  учился  разбивать  головой  кирпичи.  Кирпич  ставился  на  среднюю  перекладину  больших  дворовых  ворот,  разбегайся  по  двору  и  ломай!  Драться  в  Соколову  ходил  со  старшим  братом:  «Против  восемнадцати  мы,  спина  к  спине,  стоим  и  не  уступим:  всё  расчитано.  Если  появляется  девятнадцатый  и  так  далее,  по  условному  сигналу  локтем,  выбрав  «слабое  место»  в  кольце,  прорываемся  кулаками,  головами,  или  «помахивая»  выпущенными  из  рукавов  гирьками  на  цепочках.  Попасть  к  отцу  «на  калган»  охотников  не  было:  15  минут  лёжки  в  нокауте...  В  Соколовой  бабы  загоняли  парней  домой:  «Тихоновичи  Васька  с  Лёшкой  пришли!»  С  1939  по  1946  отец  был  в  армии  и  на  войне,  чуть  не  умер  с  голоду  в  1943  в  Хабаровске,  где  это  молодое  пушечное  мясо  держали  босыми  и  голодом  «на  случай  нападения  Японии»,  как  спущенные  резиновые  камеры  на  хранении,  которые  при  случае  можно  надуть  и  пустить  в  ход.  Вот  цена  правильного  лозунга  «Всё  для  фронта,  всё  для  победы!»  После  войны,  собравшись  на  каких-нибудь  поминках,  мужики  спрашивают  разведчика-фронтовика,  мол,  расскажи,  как  майора  приволок,  как  это  во  вражескую  землянку  ворваться?..  На  что  был  ответ:  «Да  что  я?  Вы  Алексея  спросите,  как  он  выжил  там,  в  Хабаровске?  Но  вот  он  молчит  -  и  никогда  не  расскажет  об  этом!  Потому  что  это  не  для  ушей!..»  Подробнее  о  службе  в  Хабаровских  дивизиях  и  эпизодах  войны  с  Японией  -  в  моём  эссе  «Дом  родной».
А  теперь  расскажу  о  трёх  черемховских  геройских  личностях,  выбранных  «для  примера».  Пётр  Степанович  Колмогоров,  дважды  Георгиевский  кавалер,  то  есть  участник  Первой  той  войны.  Контужен,  приволакивает  правую  ногу,  правая  рука  полусогнута  в  локте  дугой,  не  разгибается,  кукишем  упирается  в  его  собственную  ширинку  /в  серёдыш/.  Видно,  на  позиции  показал  неприятелю  жирный  кукиш,  а  потом этим  кукишем  еще  на  что-то  показал,  и  в  этот  момент  разрыв  снаряда,  контузия.  И  застыл  наш  Петруша  в  этой  странной  позе  на  всю  жизнь;  валенки  себе  не  скатаешь,  дров  даже  не  наколешь,  разве  только  свою  красотку  жёнку  Маковку  чем  порадуешь.  В  любой  праздник  /советский,  престольный/  на  Петре  чистая  косоворотка  и  два  креста,  и  вот  он  по  лугу,  напрямик,  заковыливает  к  брату  в  гости,  на  нём  и  летом  два  пима:  черный  и  белый;  уж  кто  что  отдаст.  Позвал  как-то  молодых  мужиков  дрова  расколоть,  бражки  наготовил.  Мужики  предложили  Петру  и  помогли  его  кукиш  спрятать  за  спину,  но  Петро  склонился  вперед,  мол,  так  вовсе  ходить  неславно.  Попробовали  тогда  разжать  кукиш:  руку  прижали  к  чурбаку,  двое  стали  разгибать  пальцы  -  бесполезно,  как  проволока,  «не  развяжешь».  Но  вот  Петро,  уже  за  80,  умер.  Лежал  он  в  гробу  смиренно,  руки  сложены  на  груди,  вместо  кукиша  свечка  горит.  Старушки  гладят  руки  Петруше:  «Гляньте-ка,  всё  у  него  расправилось!»  Всю  жизнь  носил  Петро  эту  «память»  войны,  два  свои  Георгия  и  науку  всем,  как  надо  стоять  на  позициях.
Федьке  Попову  в  1944  исполнилось  18,  и  его,  как  брата  колхозного  тракториста,  определили  в  танковый  экипаж,  а  дело  было  уже  под  самым  Берлином.  И  вот  их  танк   ползёт  по  Берлину,  впереди  очередной  угол  дома,  за  углом  наверняка  фаустник.  Кому  брать  «чёрный  кинжал»?  Федьке,  «на  новенького».  За  несколько  дней  18-летний  Федор  Васильевич  Попов  зарезал  11  фаустников:  и  стариков,  и  моложе  себя.  Пока  был  жив,  ни  разу  не  встал  в  строй  ветеранов  на  митингах.  Потому  что  воевали  и  мужики  постарше,   и  подольше,  многие  ветераны  с  осколками  стоят.   После  войны,  ужалившись  с  получки  спиртным,  Федор  хватал  кувалду  и  начинал  разбивать  шлакобетонную  «завалинку»  своего  дома,  неистово,  майка  в  потеках  пота,  черная  кудрявая  прядь  на  плече.  Бабы  в  сторонке  ждут  скотину  с  пастбища,  наблюдают;  мужики  остановятся  и  молча  проходят  дальше;  никто  не  урезонивает:  бесполезно  и  опасно.  «  Что  тут  за  шум?»  -  «Фёдор  бушует!»  И  так  почти  до  1970  года.  Помню,  забежит  в  клуб  с  вилкой,  мол,  где  Галька  /дочь/,  а  Гальку  мы  уже  спрятали,  засыпали  в  чулане  избы-клуба  томами  Сталина,  так  и  не  сожжеными,  а  брошенными  подальше  от  глаз.  «Дядя  Федя!  Нехорошо  Гальку  с  вилкой  искать...»  -  «Пусть  она  скажет,  где  мать!»  -  «Так  и  на  тётю  Тоню  с  вилкой  нехорошо...»  -  «А  пусть  ножики  на  место  положит...»
А  еще  был  до  войны  старик  Попов  Антон,  по  прозвищу  Курапа.  В  Черемховой,  как  и  везде,  прошло  раскулачивание,  творимое  Комитетом  бедноты.  Наведывались  разные  уполномоченные  за  хлебом,  их  убивали;  следом  приезжал  милиционер,  его  тоже  убивали.  Всего  в  30-х  годах  было  убито  в  Черемховой  15  человек,  но  «никто  ничего  не  видел,  не  знаем».  Комбедовцы  бесцеремонно  выщелкивали  подкулачную  молодежь:  арестовывали  и  куда-то  «навсегда»  увозили.  Нажитое  кровью  и  потом,  часто  в  работах  с  семи  лет,  отбиралось  в  колхоз.  Ожесточение  достигло  высшего  накала.  За  навет,  не
правомерный  укор  гордый  мужик-трудяга  мог  и  не  простить.  Так  вот,  Антон  Попов  и  весь  его  род  и  дети  были  личностями  «горячими»  по  характеру,  и  однажды  в  застолье  некто  Афанасий  сказал  что-то  про  Антона  не  так  /женщина  не  была  тут  замешена/.  Спустя  некоторое  время  Антон  со  старшим  сыном  Митькой  подошли  к  дому  Афанасия,  вызвали,  тот  вышел  за  ворота:  Антон  топором  разрубил  его  голову  пополам.
Старик  Антон  умер  в  тюрьме,  Митька  пошел  на  фронт  «искупать  кровью»  и  уже  в  августе  погиб.  Средний  и  младший  братья  ушли  на  фронт,  «как  положено».  Самым  «спокойным»  в  этом  семействе  был  младший  сын,  Колька  /род.  07  февраля  1922/.  Вспоминали  ровесницы:  «На  вечёрках  сидит,  бывало,  в  сторонке,  молчит;  иногда  гармошку  брал,  играл».  На  войне  «Колька  Антонов»  был  под  Севастополем,  потом  на  Курской  дуге,  потом  при  форсировании  Днепра  на  «том»  берегу  вызвал  огонь  на  себя,  отстреливался  до  последнего  патрона,  плацдарм  был  захвачен  и  сохранён  -  и  получил  Героя  Советского  Союза;  а  перед  Днепром,  уже  будучи  ранен,  вынес  с  поля  боя  раненого  командира  капитана.  В  советском  Киеве  Н.А.Попову  в  музее  был  выделен  целый  угол,  а  однажды  «по  «Маяку»»  я  15  минут  слушал  в  своей  и  его  Черемховой  передачу  о  нем.  И  все-таки  «горячая  кровь»  на  этот  раз  сыграла  с  представителем  этих  Поповых-Курап  «правильную»  роль.  У  Кольки  Антонова  был  еще  один  примечательный  подвиг:  в  одной  из  рукопашных  схваток  он  сапёрной  лопаткой...   зарубил  17  гитлеровцев!  А  потом...   погиб  от  случайной  пули.
Итак,  с  войны  вернулся  только  средний  брат  Андрей.  Жил  напротив  нас  и  всё  звал  меня  «побороться».  Мне  было  17  или  18  уже,  второй  разряд  по  гимнастике,  я  соглашался  -  а  зря!  Андрей  быстро  «забывался»,  на  глазах  буквально  зверел:  «Нет!  Я  тебя  все  равно  задавлю!..»  И  я  чувствовал,  что  запас  крепости  у  него  больше,  и  если  бы  не  стоявший  рядом  мой  отец...   Когда  отец  во  второй  раз  предупредил,  мол,  хватит,  или  сейчас  «возьму  на  калган»,  Андрей  выпустил  меня  со  словами  «задавил  бы  все  равно».  Потом  к  Андрею  пристал  «займи  три  рубля»  какой-то  соседский  альфонс,  весь  вечер  не  давал  покоя,  а  у  сельмага  оскорбил,  и  фронтовик  Андрей  свалил  обидчика  в  земляную  пыль  деревенской  улицы-дороги,  одним  ударом  кулака  убил.  Отсидел  шесть  лет,  вернулся,  заглянул  ко  мне  по-соседски  в  гости,  распили  бутылку  красного,  рассказал,  как  бригадирствовал  на  зоне...
Я  рассказал  о  трех:  о  Петре  Колмогорове,  о  Федоре  Поповом-Саране  и  о  Николае  Поповом-Курапе,  Герое  Советского  Союза.  Другие,  вернувшиеся  и  погибшие  черемховцы,  тоже  приблизили  Победу,  и  мы  должны  помнить  всех  поимённо.
Сентябрь  1984.  Я  работаю  учителем  истории  в  школе  №51  в  Екатеринбурге  /это  возле  к/т  Современник/,  я  дежурный  учитель,  у  меня  нет  урока,  я  стою  у  входа  в  школу,  «не  пускаю»   бывших восьмиклассников,  не  пошедших  в  9-й  класс.  Громко  «предупреждаю»,  качаю  права.  Подходит  военрук  полковник  в  отставке:  «Зря  ты  их  не  пускаешь,  могут  вечером  окна  побить.  А  вообще,  знаешь,  в  армии  вот  такие,  которые  как  бы  нахаловатые,  смелые,  -  они  не  струхнут  в  случае  чего,  а  тихий,  вежливый  -  за  ними  только  пойдёт,  сам  ни  на  что  не  насмелится.  Пусть  пройдут  в  свои  бывшие  классы,  я  с  учителями  договорюсь...»  Два  паренька,  довольные  своей  «победой»,  прошли  в  свои  классы,  но  уже  через  15  минут  с  выражением  превосходства  над  всеми  и  всем  вернулись  ко  входу:  «А,  прошлый  год  еще  всё  надоело;  поеду  в  училище,  потеряли,  наверно...»  Может  и  эти  отъявленные  бывшие  восьмиклассники,  попав  в  строй,  поступали  смело  и  геройски,  увлекая  за  собой  других.
Будем  помнить,  что  у  геройства  и  подвига  есть  жизненные  корни,  порой  очень  «замысловатые»,  но  берущие  питательные  соки  для    подвигов  в  славной  нашей  истории,  в  чувстве  государственности,    в  решавшихся  военных  проблемах.  Кто  к  нам  с  буйным характером  придёт,  от  такого  же  буйного  погибнет.