На Огороде

- Твоя фамилия еврейская – сказал при всех пацанах Толька Губин. – Нет таких русских фамилий с окончанием  на «ев».
Но Сашка Лосев не растерялся, хотя и был на два года младше Тольки и только в нынешнем году пошёл в первый класс:
- А что по-твоему, Чапаев был евреем?- выпалил он. – И Женька Козырев – тоже еврей?
Сидевшие в  шалаше ребята  посмотрели на Женьку – щупленького подростка,  самого старшего из четверых собравшихся и самого авторитетного по жизни. В прошлом году его мать застрелилась из охотничьего ружья, не перенеся очередной измены мужа.  Женька остался на попечении бабушки после того как его отец  сел в тюрьму за лютое  избиение мужа любовницы, заподозренного им в доносе Женькиной матери  об измене. Эта семейная драма долго гуляла по плановому посёлку, будоража воображение девушек и пацанов – бывает и у взрослых настоящая любовь.
- Не-а, «Лосев» – фамилия не еврейская, скорее  «Губин» с окончанием на «ин» еврейская.
- Значит по-твоему Ленин и Сталин были евреями? – не растерялся  Толька. – При Сталине тебя бы за такие слова в тюрягу засадили или вообще бы растреляли.
- Я же не сказал, что Ленин и Сталин евреи,  это ты сравнил свою фамилию с ихними, –ответил Женька  и придвинулся к выходу из шалаша. Драться с крепко сбитым Толькой ему не хотелось.
Шалаш был возведён  ребятами из сухих стеблей подсолнухов, вырваных из земли с корнями. Приусадебный участок мама Катя называла «садом», а баба Нюра «огородом». В «саду» росли восемь яблонь,  груша, несколько кустов крыжовника, чёрной и красной смородины. Под окном «детской» росла черёмуха, расцветающая по весне душистым белым цветом и одариваюшая Сашку по осени крупными, сладкими, набивающими мгновенную оскомину ягодами.
Бабушкин «огород» занимал другую половину приусадебного участка из восьми соток. «Усадьба» Лосевых состояла из шлакоблочного домика в четыре небольших комнаты, сарая, хлева и  сеновала над  хлевом. Дом семья купила в рассрочку после маминых вторых родов и получения папой Васей диплома инженера- механика.  Учиться  Василий по возвращению с фронта категорически отказывался, считая что высший восьмой разряд токаря, полученный им ещё до войны, прокормит и его, и стареющих родителей. Но женидьба изменила взгяды на жизнь. Мама Катя, работавшая в то время учителем  математики в ремесленом училище, где отец вёл занятия по токарному делу, не мытьём так катаньем заставила Ваську сначала закончить вечернюю десятилетку, а затем продолжить учёбу на вечернем факультете Челябиского Механико- Машиностроительного Института, благо что фронтовики принимались в ВУЗы без вступительных экзаменов.
Сашка любил «пастись» и в саду, и в огороде. Летом раньше всего остального поспевал крыжовник, но не успев дозреть до коричневой спелости, ещё совсем зелёным оказывался в желудках Сашки и его младшего брата Володьки.  Потом наступал черёд малины, что росла в полисаднике, затем красной смородины, черёмухи и  наконец «ранеток» - мелких, кисловато сладких, полу-диких  уральских яблок. Баба Нюра добавляла ранетки в бочку, когда заквашивала капусту, от чего «мочёные» ранетки становились ещё вкуснее.
По осени «огород» давал отменный урожай помидоров, огурцов, свёклы, капусты, моркови и картошки.  Всё это по-крестьянскому обычаю заготавливалось «на-зиму» и спускалось в погреб с припасённым с зимы льдом. Баба Нюра и её муж, дед Никифор, были до раскулачивания зажиточными крестьянами. В сентябре 1929 года по доносу завистливого «краснопёрого» бездельника- соседа  они были лишены всего имущества и сосланы с тремя малыми детьми на руках на строительство Магнитогорского Металлургического Комбината - Магнитки.
Раскулаченное имущество Лосевых, согласно списка Елабужского Кантонного Исполнительного Комитета Татарской Автономной Советской Социалистической Республики, состояло из: 1. Дом пятистенный рубленый с пристроенными сенями и резным крыльцом. 2. Хлев рубленый с сеновалом для трёх-пяти коров , десятка свиней, и 15-20 овец. 3. Участок земли с посевами овса, проса, конопли, кормовой свёклы и картофеля -один гектар. 4. Печь для обжига кирпича. 5. Две телеги и одна бричка. 6. Домашняя утварь и семь дубовых бочек для засола. 7. Скотина в составе: кобыла пятилетка с жеребёнком мужеского пола, мерин, жеребец девятилетний, две стельные коровы, бычок, свинья с восемью полугодовалыми поросями,  две козы, двенадцать овец, курятник с двумя петухами и тридцатью двумя курами, пара гусей с семью гусятами. Под домашней утварью подразумевалось всё остальное конфискованное имущество, включающее в себя косы, лопаты, топоры, пилы, формовки для кирпича, дрова, уголь и т.д.  О судьбе конфиската можно только догадываться, но без заботливых работящих рук всё это хозяйство, перешедшее во владение колхоза, скорее всего пришло в упадок как и ещё семь  раскулаченных крепких крестьянских дворов Нижней Тарловки Елабужского кантона Татарии. Раскулаченные и сосланные на поселение семьи (более сорока тысяч человек) жили в полу-земляных бараках построенных на скорую руку неподалёку от грандиозного строительства  Магнитки . В бараках одна семья от другой разделялась  холщовой занавеской. Скудная пища готовилась в общей кухне на большой «варочной печи», топившейся бурым углём, с шестью конфорками под кастрюли. Сковородками не пользовались, так как на них нечего было жарить.
Дети посещали школу, которая также размещалась в полу-земляном бараке и отапливалась двумя «голландками». С декабря по март стояли морозы и дули ветра с востока, со степей. Одежонок быстро растущим детям не хватало. Но «кулаками», как правило, оказывались сильные люди, способные с утра до вечера вкалывать в суровых условиях. В составе большой семьи можно было как-то подняться, сколотить какие-то деньги. Бывшие крестьяне сажали за 10-20 километров от посёлка картошку и капусту, идти до работы –ещё 4-5 км. Общественного транспорта не было, вот и приходилось в страдную пору за день вышагивать до двух-трёх десятков километров. Вся семья работала. Кто-то шел отоваривать продуктовые карточки, кто-то добывал топливо, кто-то занимался стиркой и готовкой. В дружной крестьянской семье легче было выжить. Другая напасть —антисанитарные условия в поселках для ссыльных. В бараках кишели мыши, крысы, клопы, вши. При той невероятной скученности инфекции были неизбежны. Многие болели и уходили в мир иной. Лосевы потеряли там десятилетнюю дочь Таню, увядшую за два месяца от открытой формы туберкулёза.
Старший сын Лосевых, Саша, неунывающий весельчак, красавец и умница, закончил местную десятилетку с высокими отметками и был зачислен в Челябинское Высшее Танковое Командное Училище. В сентябре 1941 года начался учебный процесс, в котором было задействовано 64 курсантских взвода, и Александр Лосев был лучшим в девятом взводе тяжёлых боевых машин типа КВ-1 и КВ-85. Два эти обстоятельства: потеря Тани и поступление Саши в военное училище, спасли семью Лосевых с младшеньким Васей от невыносимых условий ссылки. Их отправили на вольные хлеба в Челябинск поближе к сыну Саше и даже подарили отдельную комнату в  «засыпном» бараке. Стены бараков Семстроя, так назывался барачный посёлок, построенный неподалёку от новой, запущенной в январе 1942 года Теплоэлектроцентрали  ТЭЦ-1, были сделаны из досчатого каркаса, внутрь которого засыпался шлак, что вдосталь поставляла в качестве отхода производства работающая на угле ТЭЦ-1. Стены барака хорошо хранили тепло Это было «что-то» после земляного, промерзающего насквозь барака Магнитки, но было «ничто» по-сравнению с рубленым добротным пятистенным домом в Нижней Тарловке, куда вселился после раскулачивания семьи Лосевых сосед-коммунист.
Дед Никифор люто ненавидел Советскую власть, вступая в бесконечные ссоры с мамой Катей. Круглой сиротой её вместе с двумя младшими сёстрами вырастила семья Павла Синицына -председателя сельсовета села Курмачкасы Ромодановского района  Мордовии. В Войну село выворачиволось наизнанку, поставляя весь выращенный урожай фронту. Оставшиеся без ушедших на фронт кормильцев женщины и дети выживали за счёт козьего молока, проса, запаренных отрубей и брюквы – её на фронт не забирали. Катя летом работала  в поле от зари до зари, зимой же старательно выполняла все школьные задания, а вечерами при свете керосиновой лампы  зачитывалась русской классикой из школьной библиотеки.
В сельской школе Катя выделялась не только отличными оценками по всем предметам, но и активностью сначала в пионерской организации, а затем в комсомоле.  Окончачие школы совпало с окончанием Войны, и колхоз направил её в Саранск, столицу Мордовии, в педагогический институт с предоставлением стипендии. Но на третьем курсе Катя подхватила туберкулёз и, вернувшись в Курмачкасы, еле избавилась от смертельного недуга благодаря козьему молоку и травяным монастырским настоям мачехи Евдокии-горбатенькой и необыкновенно подвижной бывшей монахини из разогнанного накануне Войны монастыря. Городская жизнь и воспоминания о первом возлюбленном  не оставляли Катю в покое и по прошествии нескольких месяцев она откликнулась на комсомольский призыв строительства ТЭЦ-1 в Челябинске, надеясь устроиться там по выданной в Саранске справке о незаконченном высшем педагогическом образовании. Так они и встретились, родители Сашки и Володьки, активная строитель социализма – Екатерина Синицина и сын раскулаченных врагов советской власти, Василий Лосев.
Василий как мог сдерживал взаимную неприязнь жены и родителей, но на начальный взнос за дом пришлось привлекать накопленные родителями за семь послевоенных лет деньги. Так что дом был записан на Василия и Екатерину, активных советских граждан, но частично оплачен Никифором и Анной, раскулаченных врагов Советской Власти, умудрившихся держать в «сарайке» при  Семстроевском бараке и поросёнка, и кур и корову.
Вечерело, и Сашка занервничал-могли выйти в огород родители или, что более опасно, бабушка. В огороде всё было убрано, но он ещё не был перекопан. Кое-где торчали высохшие маковые стебли с маковками-верхушками, двумя запашистыми кучами лежала картофельная ботва, ожидая костра и запекаемой в нём картошки. Отдельным сооружением возвышался  построенный пацанами подсолнуховый шалаш.
Баба Нюра любила поддерживать порядок на своей территории и от её жёсткой метлы иной раз Сашке не удавалось увернуться. Он не без основания опасался, что укромное пацанское место, шалаш, будет отправлен бабой Нюрой не сегодня-завтра в костёр вслед за картофельной ботвой. Нужно было не упустить момента и позвать приятелей «на картошку». Из всей компании только Сашкины и Данькины родители допускали пацанов до костров с запеканием картошки.
- У кого остался табачок? – поспешно перевёл разговор на более важную тему Сашка, сидевший «на атасе» ближе всех в выходу из шалаша.
Засопевший рядом с ним Данька Коваль вытащил из-за пазухи заветную жестяную коробочку с настоящей махоркой и осторожно её открыл. Мать Даньки была еврейкой, отец – украинцем, но пацанам и в головы не приходила мысль причислять «дружбана» Даньку к еврейскому роду, настолько компанейским и отзывчивым на пацанские нужды был Данька.
Первым по-старшинству к махорке потянулся  Женька Козырев, среди своих просто Козырь. Но Сашка, видя что махорки на всех не хватит, предложил перемешать её с растёртыми сухими листьями мака для количества. Самокрутки ловко изготовил рукастый Толька, он  же первым попробовал табачок на раскур. Кончик его самокрутки  заискрился и погас, Толька выпучил глаза, захлёбываясь в кашле.
- Круто получилось, - прохрипел он наконец. - Прямо как на фронте – табачок, блиндаж, товарищи.
- Ребята, я – пас, – сдрейфил Сашка. - Мамка- учителка. Она запах табака чует лучше служебной овчарки.
- А я попробую,- сказал Женька Козырь. – Моей бабульке лапши на уши навесить – как два пальца.
- А вот почему говорят «как два пальца», а три и не один? – Спросил Данька.
- Опять ты со своими «почему да зачем», - Козырь вдохнул дым от своей самокрутки и картинно как бы не напрягаясь выдохнул его в сторону Даньки. Но затяжка обернулась приступом кашля со слезами.
- Всегда не ко времени эти твои вопросы, - просипел наконец Женька. Ты свою писюльку тремя пальцами держишь или одним?
- Двумя, вроде, -промямлил Данька.
-Вот и ответ на твой вопрос,- авторитетно сказал Женька.
Пацаны дружно засмеялись. Солнце заходило за сеновал, и пора было расходиться по домам.

Апрель 2017