Эшелон 871. Откровение репрессированных. Глава 1

Поезд снова остановился. Мы были вынуждены пропустить очередной военный эшелон. Я уже сбилась со счету. Который день мы в дороге? И сколько еще времени нам понадобится? Оставшиеся километры не значили ничего. Никто не знал, сколько продлится вынужденная остановка и как скоро будет очередная. От голода разъедало желудок. Каждый вдох в моменты стоянок давался с огромным трудом. Голова шла кругом. Тошнило. В вагоне было душно и темно. Затхлый воздух насквозь был пропитан потом и запахом скота, который раньше перевозили в этом составе.

Сейчас, лежа на холодном полу в переполненном людьми телячьем вагоне, мне кажется, что вся моя предыдущая жизнь была одним долгим, прекрасным, ныне и впредь несбыточным сном. 

Как же мне невыносимо хотелось снова хоть на мгновенье оказаться где-то по дороге в Розенталь, ехать на моем велосипеде, чувствовать, как капельки росы отпрыгивают на лодыжки, свежий утренний ветер путается в волосах, солнце, стремительно поднимаясь из-за горизонта, начинает ласково припекать макушку, и я на скорости мчу к дому своей любимой бабушки Терезы. Большие светлые надежды, мечтания об училище, студенческих годах в большом городе Энгельсе среди молодых и талантливых ребят, и  радость предстоящих последних школьных каникул – вот, что переполняло мое юное трепещущее от волнения и счастья сердце… С тех пор прошло так мало времени, но кажется, что минула вечность. Вечность или целая жизнь – чья-то чужая, не моя, уготовленная кому-то другому –  никому! Ведь никто не заслуживал познать эту боль отвержения и ужас краха всего, что у тебя было и должно было быть. У меня не осталось сил, спрашивать у Бога, почему. Я лишь горячо молила его, чтобы это скорее закончилось.

Около трех недель назад вышел приказ Сталина о выселении нас на спецпоселение. Подальше с Поволжья, подальше от государственной границы. Чуть больше потребовалось руководству страны, чтобы превратить мой великий многочисленный народ во врагов. Было невыносимо горько. Когда 22 июня объявили о начале войны, мы поняли, что всю страну, и в особенности нас, русских немцев, ждет большая беда.  Уже в конце августа нас негласно нарекли предателями и изменниками, без разбору, кто и как предан СССР и насколько готов бороться за эту страну.  Все мы, по их неоспоримому мнению, впоследствии могли оказаться потенциальными шпионами. Это было 28 августа 1941 года – роковой день, запечатлевшийся зияющей раной на теле всей немецкой общины. И этой ране не суждено было затянуться.

На тот момент мы уже полтора месяца безотказно трудились всей деревней над постройкой аэродрома. Тогда ощущения войны практически не было. Мы много работали, но это было привычно для нас, деревенских людей. Ходили только слухи, что то там, то тут спустились парашютисты-диверсанты. Но никто ничего не видел, никто не знал, правда это или спекуляция. Наступило 8 сентября. Чуть забрезжил рассвет все население деревни собрали на митинг. Нам дали сутки на сборы. Повсюду было столько людей в военной форме… У нас сложилось впечатление, что власть боялась восстания. Но никакого восстания не было. Все начали готовиться к отъезду. Сквозь слезы и страх, но все же беспрекословно. Нам разрешили взять багажа не больше пятнадцати килограмм на человека, а еды на месяц.  Все рубили кур, резали свиней, стряпали лепешки и пироги впрок – предстояла дальняя дорога. Нас отправляли в Сибирь. В холодную, суровую, чужую…

На следующее утро на рассвете в деревне стояли готовые для отъезда подводы. В эту минуту нас пронзило осознание того, что все, что мы наживали своим многолетним кропотливым трудом, во что вкладывали душу, чем жили теперь нужно оставить. Оставить эти богатые урожаи бахчи, простор степей, шум Великой Волги, наш дом, наш родной и горячо любимый край…

Отец сказал: «корову отвязать, курам дать побольше воды, поросят выпустить». Когда все население деревни погрузилось на поводы, обоз огромных размеров двинулся в сторону станции Урбах. Когда проезжали мимо деревенского кладбища, прозвучала команда и нам позволили попрощаться с похороненными здесь родственниками.

На станции стояли весы. Норма – пятнадцать килограмм умножалась на количество человек в семье. Лишний груз нужно было оставить прямо на станции. Нам дали право решить, что именно мы хотим увезти с собой, а с чем расстаться.

Вагоны были переполнены. Размещался, кто где мог. Кто на нарах, кто прямо на полу. Как я. Не было ни туалетов, ни умывальников. В каждом вагоне было по пулемету… Лишь изредка нам давали кашу или суп. И если честно, я не помню, когда это было в последний раз…

Замки отперли. Эшелон прошел. Нам разрешили сходить за кипятком. Я жадно вдыхала холодный ночной воздух. Небо было ясное, сплошь усеяно звездами. И только они освещали путь. Мы могли двигаться дальше.