К БАБЕ ШУРЕ

2.02.11.

                На фото слева направо баба Шура (Коновалова Сусанна Андреевна) в санатории с соседкой по комнате на рубеже 60-х - 70-х годов ХХ века.






                1964-65 год. Зауралье.


- В Белозерку поедешь завтра со мной? – спросила бабушка.

- Конечно! А на чём? – живо поинтересовалась я.

- На автобусе!

- Ух ты! В Белозерку! На автобусе! Завтра! Вот здорово! – запрыгала я от радости.

Я ещё ни разу в жизни не ездила никуда на автобусе да ещё с бабушкой вдвоём. Да и по своей молодости вообще почти никуда ещё не ездила в гости. В Белозерке я родилась и прожила более трёх лет, а потом родителей направили во вновь образованный районный центр Кетово.

В Белозерке остались папины родители, братья, сестра и другие родственники, а с маминой стороны две бабушкины сестры: младшая – баба Оля и старшая – баба Шура.

Бабу Шуру я любила больше всех. Непростая судьба выпала на её долю. Почти через месяц после её свадьбы  молодого супруга забрали на войну, с которой он так и не вернулся. Больше замуж она не выходила. Во время работы на железной дороге, она угодила под состав и осталась без левой руки по самое плечо.

У неё не было своих детей, а значит и внуков,  всю свою жизнь она прожила помогая другим. В её светлой просторной избе в послевоенное время жили все племянницы из деревни Куликово (там не было школы), да ещё с подружками, всего восемь девчонок! И всем находилось место. В их числе была и моя мама. Племянницы выросли, вышли замуж и разъехались, а баба Шура осталась жить одна.


На автовокзале мы с бабушкой сели в пузатый автобус Курганского завода и поехали сначала по городу, а затем выехали на Белозерский грейдер. Дорога пролегала через сосновый бор. Встречные машины попадались очень редко. За окном накрапывал мелкий дождик. Я сидела у бабушки на коленях и, положив голову к ней на грудь, клевала носом. Но ухабы и кочки на дороге мешали заснуть.


- Как бы дождь не разошёлся! – сказал кто-то обеспокоено.

- Да….Развезёт всю дорогу, как тогда доедем? – волновались пассажиры.

Полулёжа в бабушкиных объятиях, я смотрела на серые окна, которые всё сильнее и сильнее заливали струи дождя. Лес кончился, и открылись бескрайние просторы. Автобус остановился, и в него вошла женщина в мокром плаще и косынке, с большой корзиной, завязанной сверху цветастым платком.

Ух! Дождь-то как разошёлся! Спасибо, что подобрали, - говорила она водителю, покупая билет. – Теперь хоть в сухоте до дома доберусь! А то под таким дождём, да по такой грязи тяжко уж больно!

Да…. Грязь-то Белозерская даёт всем духу: жирная, липкая, густая, скользкая. Но ничего! Прорвёмся!

Дождь уже лил вовсю. Автобус кидало из стороны в сторону, тащило юзом, бешено ревел мотор. Пассажиры все, как один напряженно следили за дорогой, изредка тревожно переглядываясь. Из кювета торчал кузов грузовика. Наш водитель на ходу крикнул в окно:

- Эй, мужик! Помощь нужна?

- Нет. Проезжай не останавливайся. Трактор жду, - донеслось оттуда.

Снова бешено ревел мотор, и наш автобус, вырываясь из цепких лап высокой засасывающей колеи, упрямо полз вперёд. Дождь начал стихать.

- Слава богу, дождь вроде утихомиривается! -  сказала наша соседка.

- Лил бы уж лучше! Сейчас грязь ещё гуще станет, тогда точно увязнем! – парировал мужчина справа.

Нас дёрнуло, взревел мотор, и автобус встал. Водитель вышел, покрутился рядом и обратился к пассажирам:

- Мужики! Толкнуть надо! Иначе не выберемся.

Несколько мужчин встали и вышли на улицу. Снова взревел мотор. Автобус покрутило, но не сдвинуло с места. Один из мужчин заглянул в салон:

Помогите кто-нибудь ещё! Сидим слишком крепко. Надо облегчить автобус! Выйдите все!

- Бабушка! Пойдём выйдем, поможем! – дёрнула я за бабушкин воротник.

- Нет! Ты сиди тут! Помощница нашлась! – как бы ответила она на улыбку соседки.

- Нет! Я хоть немножко толкну! Каждый понемногу и вытянем общими силами.

- Да ты только под ногами будешь путаться! Сиди тут.

- Но надо же облегчить автобус! – настаивала я.

- Все выйдут, и хватит. А ты маленькая и совсем не тяжёлая. Не мешай взрослым! Это и будет твоя помощь. А то перепачкаешься, и сиденье перепачкаешь, и меня всю извозишь. Больше работы доставишь. Держись вот за поручень. Справишься одна-то?

- Справлюсь, конечно!
 
Все вышли. Я повернулась назад, встав на сиденье коленками и вцепившись руками за поручень на спинке. В окна пустого салона виднелись лишь верхушки голов людей, облепивших автобус. Заревел мотор, люди напряглись, закричали, и автобус сдвинулся с места. Проехав немного, он остановился, и пассажиры, очищаясь и отряхиваясь, заполнили салон. Через некоторое время автобус вновь забуксовал, и мужчины, уже без просьбы водителя, повторили всю процедуру.

И вот, наконец, мы благополучно приехали и вышли на Белозерском автовокзале. Здесь было многолюдно: ходили, сидели, стояли, торговали. Бабушка поздоровалась с женщиной и остановилась поговорить. Та была с мальчиком.

- Володя-то какой большой у вас стал! – воскликнула бабушка.

- А Лариса-то какая большая выросла! – в свою очередь воскликнула женщина, глядя на меня.

«Уж сравнили! Он-то меня выше почти на две головы! Нашли тоже "большую"!» – подумала я, разглядывая его кирзовые сапоги, с заправленными внутрь штанинами. Кирзовые сапоги я видела только на взрослых мужчинах, и их присутствие на мальчике очень его взрослило в моих глазах. К тому же было удивительно, что бывают не только взрослые, но и детские кирзовые сапоги. Я-то думала, что дети носят только резиновые сапожки. Немного поговорив, мы разошлись.

- Это же брат твой троюродный Володя Рухлов. Хороший мальчик и красивый. Понравился он тебе?

- Угу.

И мы пошли к бабе Шуре, скользя и увязая в тяжёлой приставучей грязи. На центральной улице были сколочены высокие тротуары из досок. Бабушка помогла мне взобраться на такой дощатый тротуар, но и там грязные сапоги скользили по мокрой и скользкой древесине.

Баба Шура жила по улице им. Суворова, 9. На этой улочке не было деревянных тротуаров, и мы шли, прижимаясь к заборам и домам, где росла трава. Я заглянула в низкое продолговатое окно, частично забитое серыми досками, какого-то здания, похожего на сарай. Сквозь пыльное, увитое паутиной стекло можно было разглядеть большое полутёмное помещение, в котором находились разные железные конструкции: плуги, косилки, какие-то запчасти и много (как мне показалось) разного хлама. Я хотела рассмотреть получше, но бабушка меня отозвала.

Добрались мы только к вечеру. Баба Шура сидела с соседкой на лавочке возле своего палисадника, засаженного кустами сирени. Соседка первая заметила наше появление и сообщила ей. Баба Шура обернулась и, увидев нас, вскочила, обрадовано всплеснув своей единственной рукой.

- Ой! Матушки вы мои дорогие! Приехали гости желанные, долгожданные! Пойдёмте! Пойдёмте в избу.

Баба Шура очень нам обрадовалась, затопила каменку (так она называла свою печку) и принялась накрывать на стол у окошка. Бабушка ей помогала. Я тем временем разглядывала незамысловатый интерьер.

Изба, сложенная из толстенных шестиметровых брёвен, имела три небольших окна, выходивших на улицу в палисадник, и два (ближе к уличной стороне избы) выходили во двор. К третьей внутренней стене прилегали сени, из которых в избу вела небольшая дверь с очень высоким порогом. Четвёртая стена, граничащая с соседями, была глухой.

Чтобы попасть во двор, нужно открыть щеколду калитки, дёрнув за верёвочку, и, пройти вдоль всей избы к сеням. В сенях нужно повернуть направо и, миновав дверь с высоким порогом и слегка наклонив голову, войти в избу. Посреди избы слева, прилегая к глухой стене, располагалась русская печь. Она разделяла пространство на кухню (возле окна) и умывальник в глухом углу за занавеской. Перед умывальником, слева от входной двери стояла односпальная металлическая кровать.

В центре, прижимаясь тылом к печи, пристроился огромный сундук, обитый тонким железом. Напротив входа, под окошком стоял небольшой обеденный стол, накрытый клеёнкой. Справа от него находились стулья, ещё стол и какая-то тумбочка, заставленные горшками и банками с комнатными цветами. Особенное внимание привлекала кастрюля с огромными тёмно-зелёными листьями алое.

Правый дальний угол избы был самый светлый, поэтому все цветы располагались здесь. А справа, ближе ко входу находилась высокая полутораспальная металлическая кровать, украшенная пирамидами подушек. На ней нам с бабушкой и предстояло спать. Мебели больше никакой не было, кроме лавки под окошком в кухонном углу за печкой, да дощатых полочек для кухонной посуды. Ни о холодильнике, ни о телевизоре речи в то время не велось.

Когда мои родители одними из первых в округе купили телевизор «Заря-2», - баба Шура приехала в гости и смотрела телепередачи, придвинувшись к телевизору почти вплотную. Многое её восхищало у нас. Она ходила по нашему, недавно образованному районному центру и, удивляясь темпам строительства многоквартирных кирпичных и панельных домов, повторяла с восхищением: «Дома-то! Смотри-ка! Дома-то, как грибы растут!».

Грибы тоже росли в нашем бору, и она частенько за ними ходила, даже после дождя, потому что песчаная почва почти не создавала грязи. В Белозерке поблизости не было леса.


 
Наутро меня разбудил гимн Советского Союза, звучащий по радио. Ярко горел свет. Бабушка уже встала и куда-то собиралась. Они с бабой Шурой тихонько переговаривались у печки в кухонном углу.

- Я по делам пошла, а ты спи. Рано ещё, - услышав, что я завозилась, сказала бабушка.

Приятно было в мягкой постели слушать сквозь сон, как потрескивают дрова в печи, распространяет аромат похлёбка. Я снова сладко уснула. А когда проснулась,  за окном ярко светило солнце. Дома никого не было. Я встала, оделась и вышла во двор.

По двору неторопливо гуляли несколько куриц, деловито разгребая лапами землю, и высматривая круглым глазом в траве мелкие камушки и гальку. В глубине двора, под навесом находилась стайка (так называла баба Шура курятник), в которой они и жили.

 Под этой же крышей пустовали ещё подобные помещения и землянка, там было темно и страшно, поэтому я туда не заходила. Под крышей находилась калитка, ведущая в огород. Деревянная стена с калиткой покосилась, и чтобы открыть калитку нужно было очень сильно поднатужиться. При первой попытке я не смогла удержать тяжёлую дверь из толстых досок, и она снова захлопнулась. Тогда я сначала просунула туда плечо, снова подтолкнула дверь, придерживая её своим телом, и протолкнула одну ногу; затем постепенно протолкнула и всё тело. После тёмных сараюшек яркий солнечный свет брызнул мне в глаза. Огромный простор и свет огорода на миг ослепил меня. Было ощущение, будто я попала в другой мир.

- Проснулась, Ларисонька!? – донёсся до меня голос бабы Шуры. – Сейчас пойдём покормлю тебя. Картошки вот накопала к обеду.

Из высокой травы я не сразу увидела бабу Шуру в глубине огорода. А она, услышав стук калитки, воткнула лопату в землю и уже шла ко мне с ведром картошки.

- Давай-ка, я придержу воротца, а ты проходи вперёд, - предложила она, открывая пошире тяжелую дверь.

Она помыла свою руку под умывальником и решила переодеть платок на голове, завязывая узел одной рукой, придерживая за второй конец зубами.

- Баба Шура! Давай я сама завяжу тебе платок! Красивее будет, - предложила я, поправляя её волосы и надевая платок заново.

- Рученьки-то у тебя какие хорошие! Золотые рученьки! – растроганно похвалила баба Шура.
 
Она всегда хвалила меня: сначала за мои рисунки, которые я ей дарила,  потом за наряды, которые я шила и вязала своим куклам,  а потом и себе. Всю свою жизнь она восхищалась моими «золотыми рученьками» может ещё и потому, что своей одной рученькой не много могла сделать.

- Вот и всё. Теперь ты у меня совсем красивая будешь. А вот это что у тебя на лбу? – потрогала я шрамы в виде вмятин на верхней части лба.

- А это мне поездом настучало, когда руку отрезало.

- Как же ты не услышала его?

- Ветер был сильный, дождь. Состав один шёл, гремел, стучал, а сзади другой! Его-то я и не заметила.

- Больно-то как было…, - протянула я с сочувствием, поглаживая шрамы пальчиками. – А это у тебя цепочка?

- Крестик на цепочке, - показала баба Шура.

- Настоящий? Из церкви?

- Настоящий. Ладно. Давай-ка мыть руки, а я налью тебе супчик с вермишелькой, - перевела баба Шура разговор на другую тему.

Очень я её любила, только вот никогда у меня не возникало желания помочь ей, позаботиться по-настоящему. Да и в семье нашей я не слышала разговоров на эту тему. А ведь как непросто жить одной в деревенском доме, да ещё с одной рукой. Но она никогда не жаловалась на жизнь.

Как-то раз, потеряв сознание в бане, она чуть не умерла. Соседка «Чабаниха» обнаружила её и вызвала скорую помощь. Еле выходили в больнице. После этого её забрала к себе жить Галина Варлакова – одна из тех племянниц, что в школьные годы жила вместе с другими в её избе, - добрая и искренняя женщина. Только совсем недолго пожила у неё баба Шура.

Умерла она, когда я ещё училась в школе. Посмотрела вечером телевизор и отправилась спокойно спать, а утром просто не проснулась. Святая женщина. Всю жизнь всем помогала, ничего ни у кого не просила, и в старости обузой никому не стала. Плохо я её помню: жили далеко, виделись редко, умерла, когда я ещё ребёнком была. Но тепло её души и любовь к ней живут в моём сердце и поныне. И душа её бессмертная помогает мне выстоять в моей не менее сложной жизни.

Спасибо тебе, баба Шура, за любовь твою, внимание и ласку, за самоотверженный подвиг твоей жизни, за твой Великий пример для подражания!

04.02.11.