Истории жизни. 12 глава. Никита

     - Рассказывать дальше тяжело, тогда я прошёл все круги ада. Меня перевезли в город и там долго допрашивали, каждый день задавая одни и те же вопросы. Потом доставили в Москву, в НКВД, опять допросы, избиения, недоверие. Даже ночью вызывали на допрос, раздев догола, обливали ледяной водой, потом свет в глаза, да так, что потом несколько часов ничего не видишь, как слепой крот. Я каждый день молил о смерти, в концлагере был явный враг, но здесь, когда тебе не верят свои... это было хуже смерти. Время шло, я вообще потерял счёт времени, говорили, что русские в плен не сдаются.
     - Кем завербован? Какое задание тебе дали? Сколько вас было? - эти вопросы я слышал каждый день и даже каждую ночь. Я каждый день рассказывал свою истинную историю, всё, что со мной произошло, но мне так и не поверили. Дальше, штрафной батальон и под прицелом своих, на линию фронта, кровью искупить вину перед Родиной. То ли я везучий был, не знаю, но пули меня боялись, что ли, только лез я в самое пекло, рьяно бил фашистов, с ребятами из штрафбата мы взрывали мосты, ходили в разведку и приводили "языка".
     Однажды подорвали немецкий автомобиль, а там офицер, видимо, вёз секретные документы. Водителя мы расстреляли, а майора взяли в плен и привели к командиру. Сведения и правда оказались ценными, меня и ещё двоих товарищей впервые похвалили.
     Были и такие, которые добровольно переходили линию фронта и сдавались немцам, становились предателями. Только с меня, видимо за заслуги перед Родиной, сняли все обвинения, но звание не вернули, служил простым солдатом. Но я был рад, что наконец могу с чистой совестью смотреть в глаза своим однополчанам. В общем, почти к концу войны я стал сержантом, бои были тяжёлые, много тогда полегло наших солдат, а на мне не было ни царапины.
     День Победы мы встретили в небольшом городке, в Германии. Но и тогда ещё шли бои, немцы не хотели сдаваться без боя. И всё же помню, было много пленных.  Шли колоннами, а местные жители проклинали их и бросали камни, но были и такие, которые давали воду и хлеб.
     С победой, я вернулся  в Ленинград, только спустя полгода я узнал, что брат погиб под Севастополем, где и был похоронен. Ездил туда, к могиле брата, правда могила оказалась общей и на ней один небольшой памятник с надписью: "Героям, павшим за город Севастополь". Потом уже, спустя годы, памятник поменяли на мемориал и выбили имена солдат, похороненных в той могиле. Фамилия моего брата тоже была высечена. Много лет спустя, я ездил в Севастополь, чтобы возложить цветы на могилу, к памятнику героям, среди которых был и Колесников Борис Николаевич, тысяча девятьсот двенадцатого года рождения, погибший четвёртого апреля тысяча девятьсот сорок третьего года.
     Так я остался один, устроился на завод, работал инженером, вступил в партию, с трудом, правда, со второй попытки, вспомнили, что я сидел, но были приняты  в расчет заслуги на войне.
     Жизнь в стране вроде налаживалась, но многих тогда забирали и меня эта участь не обошла стороной. Опять допросы, пытки... думал уже всё, не выйти мне, но оказывается, к тому времени в НКВД пришёл работать Верещагин Иван Сергеевич, с которым последние годы я воевал. Он тогда был командиром роты, вот к нему я и попал. Он как бы допросил меня и подписал бумагу о моём освобождении, меня выпустили, я вернулся на завод.
     Только ведь всем не объяснишь, что ты не враг, некоторые смотрели на меня косо и я решил перевестись в Москву. Уехал и там устроился на машиностроительный завод. Через год, получил от завода однокомнатную квартиру, стал ее о обживать, купил кое-какую мебель, потом встретил свою Машу, светловолосую, с карими глазами, женился и стали мы с Машей жить в этой квартире. Жили мы с ней душа в душу, ласковая она была, добрая. Она работала у нас на заводе диспетчером.
     Родился у нас сын, которого я назвал Борисом, в честь брата, вырастили, выучили, только видать баловали его очень, эгоистом вырос, всё должно было быть по его.
     В начале марта пятьдесят третьего года умер Сталин, потом и Берию расстреляли. Первым секретарём избрали Никиту Сергеевича Хрущёва. В жизни всякое бывало, но мою жизнь скрашивала моя Маша, только была она слаба здоровьем. Уж я её по врачам водил, от завода путёвки получали, вместе в Сочи ездили и сына с собой брали, но только оставила моя Маша меня и сына, умерла, когда ей и пятидесяти не было.
     Осиротели мы, правда сыну к тому времени уже двадцать лет было, он как институт закончил, сразу женился. Они вместе с женой по распределению уехали работать во Владивосток, а я вышел на пенсию, но продолжал работать. А что одному дома сидеть? Однажды встретил женщину, года на два меня младше, вдова, дети у неё уже взрослые, самостоятельные, правда жили они вместе, вот она и переехала ко мне.
     А тут через два года сын со снохой вернулись, скандал устроили, Вера не выдержала оскорблений и ушла от меня. А сын нашёл повод, чтобы меня сюда пристроить, жена его беременная была, Борис, сын мой, так и сказал:
     - Тесно нам будет в однокомнатной квартире, а ты в доме престарелых будешь даже лучше жить, со сверстниками общаться. Ну что тебе с молодыми делать, да и где спать?
     Так я сюда и попал, не стал возражать сыну, да и прав он был, что молодым мешать? Пусть живут счастливо, но думаю, однажды и его очередь придёт. У них дочь родилась, наверняка и она своего отца захочет хорошо пристроить.
     Никита замолчал и тяжело вздохнув, посмотрел на всех и опустил голову. Зашла заведующая и как всегда, хлопнула в ладоши.
     - Отбой, мои дорогие, вам надо отдыхать. Давайте, потихоньку уходим в свои комнаты. Всем доброй ночи, - громко сказала она.
     Жители этого дома престарелых замечали, как неравнодушно Никита смотрит на Анастасию. В общем, они решили взять инициативу в свои руки и попробовать их соединить. Ведь здесь уже так бывало, что старики находили друг друга и образовывалась семья, которой давали комнату, вернее, переселяли их в одну комнату. Они решили завтра же поговорить и с Никитой, и с Анастасией. Ведь и она бросала на него кокетливые взгляды, но сама она никогда бы не решилась сделать первый шаг, впрочем, как и Никита. Конечно, назвать их застенчивыми, было нельзя, но чувство такта и воспитание, не позволяло им пойти навстречу друг к другу. И уходя в свои комнаты, все хитро переглядывались, мол завтра всё решится.