Его Величество творец

Свинцовые прутья решёток бросали тень на подоконник, жуткий в обрамлении лунного света. Цойбер никогда не жёг свечей в тот час, когда все затихало. Один только соловей заливался в ближней роще, и любой отголосок цивилизации был недозволительным.
Однако, такое неприятие любых человеческих творений в ночи никогда не мешало королю терзать клавиши огромного органа. Ни одному человеку не дозволялось тревожить Цойбера, когда его посещала муза. Он сам следил за этим и лично запирал двери Органного зала.

Цойберу было не более, не менее, а двадцать один год, и несмотря на свою очевидную юность, он всего два месяца назад унаследовал престол Тонды. А даже после окончания Академии не знал он ни литературы, ни алгебры, ни естественных наук, ни, тем более, того, как управляется государство...
- Обыденность! Пошлость! Мерзость! - вскрикивал молодой человек, барабаня кулаком по клавишам. Весь их обшарпанный вид свидетельствовал о том, что к такому обращению они давным-давно привыкли. Цойбер часто испытывал муки подобного рода, и орган всеми своими струнами стонал от боли и унижения. Слуховые трубы в стенах зала трепетали, но всё-таки подчинялись законам природы, о которых Цойбер имел весьма смутное представление. И вся башня тогда содрогалась. Если кто-нибудь из обширного штата слуг каким-либо образом выражал своё недовольство, ему тотчас же делали замечание.

Цойбер с колыбели знал о преклонении тондейцев перед монархом. Поэтому ничто не останавливало его, когда в нем вскипала какая-то первобытная злоба на клавиши, на ноты и даже на само явление создания музыки. Он непременно набросился бы на первого встречного, и именно поэтому никто и шагу не смел ступить в Органный зал. Но никто не смог бы войти даже при желании, ведь ключ Цойбер хранил у себя на груди.
А, впрочем, был в этом замке единственный человек, которому Цойбер самолично подарил копию в знак полного и безраздельного доверия. Подарил потому, что знал: Мадва никогда не войдёт в какое-либо помещение замка без его приглашения. А приглашения в Органный зал Цойбер никогда ещё не посылал ей, ибо невозможно самолично притягивать вдохновение.

Мадва, девушка, которую отец сосватал ему ещё при жизни, была само воплощенное вдохновение для Цойбера. Мадва не была идеально красива, она не была создана для живописцев или портретистов. В ней присутствовала некоторая незавершенность, которая никак не оставляла Цойбера в покое. Юный монарх постоянно теребил пышные волосы Мадвы, сам заплетал их в косы и накручивал на пальцы. Он полагал, ей требуется особенная причёска, которая удовлетворяла бы всем его фантазиям. Как только Цойбер занял престол, он сразу же пригласил самых элегантных портних со всей Тонды...

А в тот час Цойбер ждал вдохновения и чувствовал, что вдохновение не приходит к человеку необразованному, несведущему в том, о чем хочет писать. Для того, чтобы описать какие-то чувства, нужно в первую очередь самому эти чувства испытать, думал он. При этом Цойбер злобно сплёвывал на пол и выкрикивал вместе с этим слова проклятий. Король взобрался с ногами на орган и топал по клавиатуре. Он держался за крышку его, точно хотел одним махом выломать и её. Несколько одиноких клавиш вывалилось и простучало по полу, и это привело Цойбера ещё в большую ярость.
Он уже не знал, что может спасти его орган в эту ночь, как послышался тихий стук. Король с трепетом услышал звук, который как будто в истерике ожидал уже несколько лет кряду. Ключ с лёгким треском повернулся и упал на каменный пол. Дверь раскрылась, и в лунном свете Цойбер разглядел тонкую фигуру Мадвы.

- Ваше Величество, - сказала она, возможно, даже слишком громко. - Ваше Величество!
- А-а, любовь моя, - достаточно равнодушно отозвался тот, не торопясь слезать на твёрдую землю. - Что же сподвигло тебя наконец прийти? Чем я заслужил?
- Почему вы так недружелюбны! - воскликнула Мадва, и в её голосе прозвучала неподдельная обида. Светлые волосы Цойбера были встрепаны, всклокочены. Его и без того бледное лицо в лунном свете вдруг показалось Мадве особенно устрашающим, точно лицо мертвеца.
- Ты никогда не приходишь, - процедил сквозь зубы король, - никогда, ни в одну из ночей.
Цойбер имел в виду, конечно же, какую-либо из тех ночей, которые они не проводили вместе. Все свои порывы и всю свою любовь он посвящал тогда только органу, только музыке и своему вдохновению. Когда же оно не соизволило прийти, король вымещал на всём окружающем своё негодование.
- Не могу мешать вашему... - начала Мадва и сразу же замолкла, не зная, как можно было бы назвать ночные бои за музыку.
- Брось, - выкрикнул Цойбер и стал теперь уже осторожно слезать с органа. - Ты хочешь знать только счастливого и доброго короля, - он растянул губы в издевательской улыбке, - ты любишь меня, только когда я преподношу тебе платья!
- Я люблю вас любым, ваше Величество, - прошептала Мадва, - я действительно...
- Проклятые женщины! - выкрикнул Цойбер, наконец спустившись, и подбежал к Мадве вплотную. - Почему ты пришла сейчас? Почему именно сейчас?!
Та стояла не шелохнувшись, только прерывисто дышала и смотрела на полную луну сквозь оконное стекло.
- Я боялась, что вы разобьёте свой орган, - тихо ответила она, но Цойбер тотчас же отстранился и воззрился на неё ненавидящим взглядом.
- Да, разобью и не буду посвящать тебе сонаты, - в истерике расхохотался он и внезапно толкнул Мадву так, что она едва не упала. - Каково, а? Только за этим я тебе и нужен!
- Ваше Величество...
- Цойбер! Меня зовут Цойбер! - заорал король, отшвыривая девушку от себя, и на этот раз она всё-таки упала, подвернув ногу. От боли Мадва не могла произнести ни слова. Она не сказала ничего даже тогда, когда Цойбер поднял её на ноги и ещё раз внимательно посмотрел ей в глаза. - Тебе было бы проще, будь я просто твоим королём! Если бы ты мне ничего не была должна, кроме налогов!
- А я должна? - несколько слезинок покатились по щекам. Мадва машинально стёрла их и всхлипнула. Цойбер уловил этот звук и тотчас же ринулся к органу.

Девушка испуганно вслушивалась, а под пальцами Цойбера трепетали ещё живые клавиши. Музыка рождалась, музыка звучала, музыка лилась и музыка становилась совершеннее. Мадва смотрела, как изменялось бледное тонкое красивое лицо короля. Его глаза то суживались, то раскрывались, то искали что-то на ночном небе. И его скулы вдруг устрашающе напряглись.
- Достаточно, ваше Величество, - подумала тогда Мадва и тихо пошла к выходу из зала. Всего несколько шагов, и она услышала судорожное дыхание позади себя. Цойбер упал на колени и стал покрывать поцелуями её ноги.
- Вот, что было мне нужно, любовь моя, - шептал он, поднимаясь на ноги, - краткий миг недоверия, якобы смерть любви, ссора, наша с тобой ссора. Вот оно - вдохновение...

Мадва не сказала ни слова, быстро вывернулась из объятий Цойбера и точно так же быстро захромала прочь. Она чувствовала боль, но не обиду и не злость; она ощущала лишь только какую-то невыносимую усталость. Мадва намеревалась идти, не оборачиваясь, но в последнюю секунду все же оглянулась. И вздрогнула, увидев перекошенное, безумное, но, к несчастью, любимое лицо царственного композитора.