IV

 Познакомившись благодаря моему покровителю с миром литературы, я, конечно же, не единожды там натыкался на описания молодых женщин, рано и трагически умерших, точно розы от единственного холодного дуновения вера. Однако только описания их не могли вызвать во мне ту реакцию, о которой я честно пытался забыть.
 Исключением были иллюстрации к книгам, в особенности выполненные наиболее детализированно и подробно. Мой покровитель и сам их выполнял для брошюр и журналов, чаще всего черно-белые, с весьма резкими и острыми контурами, называя это своим "фирменным стилем". Позже он начал обучать живописи и меня, и, надо отметить, не без успеха. Конечно, мои первые наброски и рисунки сложно было назвать чем-то талантливым, однако не слишком известные журналы и не требовали гениальности. Я мог грешить несоблюдением пропорций, плоскостью фигур их некоторой нереалистичностью, но все равно получал за это деньги, а мой наставник, снисходительно улыбаясь, говорил, что в будущем я достигну немалых успехов, если только не остановлюсь на полпути.
 "Знаешь, мой милый Клод, - говорил он порой во время наших уроков рисования, - я заметил, ты уделяешь много внимания лицам, как это некогда делали древние римляне. Это очень интересно. И пусть карандаш и тушь пока что не слишком тебе послушны, я уверен, ты еще отточишь свое мастерство." Но на тот момент лица моих героев еще не были похожи на те, что порой все еще приходили ко мне во сне...
 
 А тогда, в вечер, ставший для меня поистине злополучным, мы пошли на спектакль "Ромео и Джульетта". Я уже мельком читал ту пьесу, причем именно на языке оригинала, который еще не забыл, но опять же, чтобы создать в своем воображении картину оттуда, мне необходимо было увидеть в реальности нечто схожее. И вот - Судьба предоставила мне такой случай.
 Прежде я никогда еще не был в театре и, должен сказать, мне там поначалу очень понравилось. Я воспринимал сцену, занавес, тусклое освещение вокруг как более реальное, нежели обычная действительность. Собственно говоря, теперь я понял, что всегда был крайне далек от жизни, я, конечно, принимал ее, но механически, как-то отрешенно, в то время как мой разум постоянно находился в ином мире, созданным мною самим. И театр поэтому был мне ближе, происходящее на сцене оказалось куда интереснее повседневности, а актеры, играющие роли, выглядели гораздо ярче обычных людей, в большинстве своем совершенно меня не интересовавших.
 Однако с самого начала я еще не испытывал особенного восторга от происходящего: просто сидел рядом со своим покровителем и наблюдал, как, впрочем, делал всегда. Сцена знакомства главных героев, их признание в любви, происходившие затем трагические события в виде поединков и смертей их близких и друзей - все это я еще воспринимал на удивление спокойно. Возможно, сказалось то, что актеры, игравшие Меркуцио и Тибальта, не были внешне людьми "моего типа", их гибель не заставила меня трепетать, как было с большей частью покойных в бюро.
 Однако сцена мнимой смерти Джульетты... Она как раз и перевернула мое сознание. Глядя как эта хрупкая несчастная и прелестная юная девушка решительно выпивает содержимое склянки и затем падает на постель, я ощутил резкую дрожь. К сожалению, вновь увидел ее такой я не сразу, и я ждал этого момента как никогда, находясь буквально на иголках. Когда же я вновь смог как следует разглядеть ее неподвижную фигуру и непроницаемое лицо с закрытыми глазами, у меня перехватило дыхание. Я понимал, что на самом деле она жива - более того, я мог даже заметить, как ресницы актрисы редко-редко, но все-таки вздрагивают, и если к ее губам поднести зеркало, его поверхность бы непременно запотела; и тем не менее... Во мне вновь пробудилось то самое темное желание, которое я с огромным усилием сдерживал, молясь, чтобы никто из зрителей не увидел, что со мной происходит. Поначалу мне еще удавалось держать себя в руках, но в финальной сцене, где Ромео находит свою супругу такой и сам лишает себя жизни, падая рядом с ее телом, я просто уже не выдержал. У меня закружилась голова, глаза затянула какая-то мутноватая поволока, по рукам проходила сильная дрожь и покалывание до кончиков пальцев, на лбу сильно выступила испарина. Видя мое состояние, мой покровитель забеспокоился и, решив, что я вот-вот снова упаду в обморок, поскорее вывел меня на воздух. Я цеплялся за его руку, будучи почти не в силах идти. По счастью, на улице шел дождь, и его прохладные капли немного вернули меня в нормальное состояние. Отдышавшись и убедившись, что у меня больше не звенит в ушах, я заверил своего друга, что теперь все в порядке, и тот отправился нанимать экипаж для возвращения домой. Но сам я, оставшись один, прекрасно понимал: все совсем не в порядке. Я вновь так и не смог заснуть в ту ночь: накрывшись с головой одеялом, как будто меня кто-то мог увидеть, я то и дело извивался на постели, воспроизводя по деталям увиденное недавно на сцене, доводя себя до полного изнеможения, но вместе с тем испытывая непередаваемое удовольствие и, как это сейчас говорят, "полную разрядку чувств". Только уже под утро я провалился на короткое время в сон без сновидений. Спусковой крючок окончательно был нажат, и до выстрела оставалось совсем недолго.