Венк в предместьях Берлина осенне - зимнего

                Подарок для Марин Ле Пен
     Несменяемый вождь сименолов, в дальнейшем наименованный - для краткости и ясности изложения - Кусумдой всея Руси, проснулся сегодня позже обычного, обычно он не просыпался вообще, управляя великой страной, уже готовой отпраздновать очередную говенную дату триумфальными салютами и внеочередным концертом Кобзона, при помощи мыслеволн, посылаемых через малый улавливатель Вуйкеса в каждый суверенный разум, вяло шевелящий конечностями под серым небом распластавшейся, словно пьяная обоссанная шлюха перед ловким чухонским сутенером, безграничной в своей идиотии прародины всех чугунных паровозов от Черепанова до Черепанова, а их было двое, как Чубайсов, один да еще один. Один ходил опасно, а второй был припадочным, политрукастил на Дамбасе, лысой гнусной башкой шарился по керженским кущам, разыскивая недостоверных опоссумов, писал шедевры топором о каторжанах и боксерских поединках анальными жаркими ночами с соратницами по тяжкой борьбе, впоследствие предавших потные идеалы юности в угоду собственным поползновениям к трону проклятых королей древности. Кусумда вздохнул, крестя рот мелкими суетливыми движениями, неторопливо приподнял заднюю ногу и задумчиво перднул, наполнив спертую атмосферу святой горницы чуть пряными ароматами вчерашних блюд, поданных с прибором в Патриаршем приказе по указу от двадцать второго, чего там только не было : и острожки полукопченые на дымке гжельском, глазурированные мелонитом и карбидом, духовные портяночки, увяленные чугунястыми харьковчанами до консистенции фонарных столбов, и даже божьи люди в собственном соку Бонни Роттен, обложенные загустевшими соплями Солженицына, кои так ловко высасывались Никитой Михалковым, сидевшим под столом по обету перед полосатыми бурундуками, затеявшими пир горой и пианину накануне трепетного для дома для семьи заабцужного празднования с уже топотящим в предвкушении будущей отрыжки Газмановым, разверсшим свой анус при посредстве эшелонов, тех еще, настоящих, стучавших в сорок первом по стыкам, бурчащих желудками и кашлявших от дедовской махры сутулыми голосами орденоносцев и торпедоносцев, предавших святость и сбежавших в Голливуд, оставив Веру Глаголеву в привычном говне от сих и до эвон вон того, бля.
     - Батюшка Кусумда, - просипел пробитым коленом контуженный со спины министр культур - мультур, - кинцо не желаешь ли глянуть ? Патриотско - духовное, на.
     - Об чем картина ? - Гулко поинтересовался Кусумда, расчесывая кованым шандалом Захарушки Прилепина глянцево блестящую лысину, зудящую после вчерашнего.
     - О предательских памфиловцах, касатик, - растопырился министр, несколько пугая великого вождя циничным блеском очков, - о труде и обороне, о гадах, голосующих нынче за коммунистов.
     - Окстись, пропадло, - забасил возмущенный Добрыня, также присутствующий. - Какие в манду Надьки коммунисты ? Они закончились, - он оглянулся на Кужегот Фенаминыча в поисках поддержки, но тот, целиком занятый бесплодными попытками ухватить терзавшую пах мандавошку Ларису Ивановну, никак не отреагировал на кипение возмущенного разума Добрыни, лишь возмущенно возмутился про себя и продолжил продвижение к кромешному абцугу, продвигаясь в сторону отсутствующих яиц. - Еще в двадцать четвертом все вышли.
     - Двадцать четвертое ? Это когда ?
     Добрыня уставился прямо в середину лица спросившего вопрос Кусумды и задумался, не в силах ответить на явно коварный интерес. " Сука, - подумалось Добрыне, - когда, бля. Я е...у, что ли, когда. Просто так говорится ". Он мотнул головой, как лошадь, насмешив верховянского шамана, влетевшего в горницу с песней о десятом штурмовом батальоне на искривленных патриотизмом устах, хотя и предупреждала накануне свинорыльцем мадам Гершензон : " Неактуально", а уж мадам - то знает любую хрень и дичь, она самому предводителю национальных большевиков облизывала сморщенные яйки, попивая млеко и думая о курке, что само по себе и не ново, но говорит о столь многом, что Кусумда зажмурился от кошмарного ужаса и заскрипел зубами, втайне таинственно мечтая о Таинственном острове с лежащим на грунте капитаном Немо. Капитан Немо в мечтах Кусумды был бородатым, добрым и опасным, наводящим порядок, плавающим и туда , и иногда вдоль, и - вообще. Да еще и за всю х...ню.
    - Ладно, батюшка Кусумда, - молвил кряком Добрыня, сокращаясь плечом в три аршина и обхват, - вставай и ступай на телеграф. Проздравь Эммануэль Кристель, она как раз не проснулась.
    Кусумда встал и убыл. Бля. И сука. И на хер. И в рот пахать всю эту сраную страну, где вся вот эта хренотень, оказывается, новости дня, век бы их не видеть и не слышать.