Измайловская. След

Чтобы спастись на этот раз ей надо бы умереть. Дыхание было настолько шумным и частым, что ее мог найти даже тот, кому это не требовалось. А ее искали по следам, звукам и запахам. Чуть успокоила мысль, что будь он поблизости, все было бы уже решено. А пока было время, чтобы тихо, уж точно не громче дыхания, вытащить из своего мешка осколок стеклянной полочки, передать свою тревогу чему-то вещественному. Раньше она презирала поклонение чему-либо, а теперь ничего не могла поделать – как мягкая игрушка нужна ребенку, ей нужно было хоть что-то для уверенности.

Этот осколок, завернутый в бумагу и полиэтилен, она берегла уже несколько лет. Однажды она зашла в место, которое раньше кто-то называл своим домом. Теперь его даже убежищем можно назвать с натягом, скорее всего даже поживиться в нем было нечем. Но проверять надо всегда, это правило выживания.

Действительно, ничего полезного внутри уже не осталось, если что и сохранилось, то кому-то более быстрому повезло больше. Она бегло осматривала помещение, и тут ее взгляд порезался о стекло. Она поморщилась от боли и подняла с пола осколок. Когда-то он был частью полочки в ванной комнате. Это было понятно по белому скелетику зубной щетки, отпечатавшемуся на стекле. Она осторожно провела пальцем по шероховатому контуру отпечатка, ей стало жутковато. Кого-то, кто не стер этот след, скорее всего больше нет. А это…это пятно, эта грязь осталась вместе с частицами слюны и бактериями. Эти-то, может, еще живы. Она вышла из убежища, забрав с собой осколок, она не могла его оставить, он вызывал в ней чувства, воспоминания, которых давно уже не было. Боль от того, что прежний мир не вернется в прежнем виде. Воспоминания о таких банальных вещах, как зубные щетки, которые уже никто и не делает и уже появились люди, которые никогда их в руки не брали. Раздумья о человеке, оставившем о себе след. Он не похож на нее, она бы ни за что не оставила после себя разводы. И от нее не осталось бы ничего на память. Даже, несмотря на то, что она пока жива от нее ничего не останется. Нет даже останков дома, в котором запечатлелся бы ее портрет. Туда никто не придет и не скажет: «Здесь жила чистюля». Не найдутся исписанные дневники и японский нож, который можно наточить и уже чувствовать себя победителем, припоминая неизвестного хозяина. А так хотелось быть этим хозяином необходимого кому-то предмета! Она знала, что может чувствовать обладатель и это чувство дорогого стоит. Когда она сама прикасалась к чьей-то вещи, чужая жизнь вливалась в ее тело и смешивалась с кровью. Ненастоящая, придуманная, но теперь существовавшая в ней. И незнакомые люди, общества которых так не хватало, тоже были с ней.

Есть вещи, за которые мы цепляемся просто потому, что они помогают нам оставаться людьми, а не обратиться скотиной. В них хранится наша сила, но кроется слабость, потому что мы боимся их потерять, лишиться этой силы. Вот и она берегла какой-то кусок стекла, спасала от дождя след зубной щетки и боялась, так боялась потерять…Она знала, что это произойдет, но все еще не была готова спокойно это принять.
Пространство изменилось, и напряжение заставило подобраться. Опасность подкрадывалась, от этого ощущения волоски на руках поднялись, словно готовясь удрать. Ее почувствовали, ее достанут, и она больше не будет думать, бояться и дорожить своими вещами. Перестанет сожалеть о неоставленных воспоминаниях. Она ничего не будет и ее самой не будет. Она медленно поглаживала острый край стекла, им можно было порезаться или порезать. Она взялась за осколок поудобней и поняла, что готова потерять эту вещь.