Эссе 5 Памяти К. Н. Леонтьева О Стиле и ином в лит

О Стиле и ином в литературе. К.Н. Леонтьев и его работы «Анализ, Стиль и Веяние» и «Два графа Толстой и Вронский».

Эссе 5

И так продолжаем. К.Н. Леонтьев «Анализ, Стиль и Веяние» с моими обычными замечаниями и выводами: -

«Выше всех, как живых, действительных людей, я хотел поставить: Андрея Болконского, Вронского... Ибо, если мы в самом деле не хотим, чтобы в нашей русской жизни восторжествовали бы Базаровы, Волоховы, Соломины и Неждановы, то противопоставлять им, как идеал, нужно не Левиных, которые меняют мнения и взгляды чуть не каждый день, и не Карениных, которые боятся пистолет взять в руки и привыкли судить жизнь по одним лишь ее «отражениям», но таких убежденных, смелых, решительных людей, как Вронский…

(Ибо В.М.) На создание царя Бориса Пушкиным потрачено, конечно, гораздо больше творческой мощи, чем на изображение Онегина, однако его Онегин достовернее его же Годунова. Вот о чем я говорю.

    Я решился ….заняться общей, чисто-эстетической задачей… «О стиле, анализе, – о веянии известным духом времени или среды и о не веянии ими».

…а разбор «Анны Карениной» и «Войны и Мира» заставил меня почти невольно выразить и некоторые основные мои взгляды как на литературную Эстетику вообще, так и на слабые стороны всей реалистической русской школы от времен Гоголя и до наших дней.

    Быть может, их назовет кто-нибудь точно так же «психопатическими парадоксами», как назвали недавно другие мои взгляды, исторические.
    Пусть будет и так; я привык к умственному одиночеству и к тому, что даже и сочувствующие мне люди находят справедливым упрекнуть меня в любви к парадоксам и в «бесполезной оригинальности».

Мое, на этот счет, одно крайне важное замечание.

Конечно привычка «к умственному одиночеству» навевает сочувствие к автору, но это вопрос спорный. Творить, жить, существовать в «среде» конечно же проще физически и нравственно, но там Личность поставлена в жесткие «условия среды», и во многом зависима от «среды», и в виду этого не свободна в выражении своего «Я». «Умственное» и иное одиночество (конечно же, при наличии у данного индивида достаточной Эстетики «взгляда на Мiр», а значит и достаточной Воли, чтобы в любой Деятельности не впадать в ту этику быта, от которой в повседневной жизни никуда не денешься) неудобно житейски, но живительно для Эстетики Творческих и иных Проявлений. И Леонтьев и стал тем Мыслителем именно в духовном одиночестве. А негативная реакция окружающих Мыслителя, даже близких по духу, здесь вполне закономерна.

Ведь если человек делает, что то тебе непонятное, неожиданное (выходит из «твоего» построенного образа), значит он для тебя темное пятно, загадка, и предсказуемые отношения с ним, тебе не построить.

Далее Леонтьев: -

«И, читая Тургенева, восхищались его повестью «Первая любовь» и презирали эстетически его «Накануне». И в самом деле, …надо иметь вкусы какого-то торжествующего лакея, чтобы не понимать, что в повести «Первая любовь» и поэзия, и правда бьют ключом из каждой строки, а все это «Накануне» намалевано почти по заказу прогрессивно-демократического хамства.
 
Неудивительно, что я уже не выносил ни кровожадной «свистопляски» «Современника», ни лживой гуманности Некрасова.

В предлагаемой статье я говорю по преимуществу о двух главных и больших произведениях графа Л. Толстого («Война и Мир» и «Анна Каренина») – все с тою же целью осуждения нашего преобладающего стиля.

Нет спора, современная русская школа (от Гоголя до Толстого) богата в пределах своего реализма; она самобытна...
    Всем этим она вполне заслужила свою недавнюю мировую славу, и нам остается только удивляться тому, как поздно спохватились и открыли эту литературную Америку западные критики и ценители.

…я все-таки нахожу, что в некоторых отношениях наша школа просто несносна…
    Особенно несносна она со стороны того, что можно назвать в одних случаях прямо языком, а в других общее: внешней манерой, или стилем (самый важный вывод в работе Леонтьева, а промежуточный итог подведем в конце эссе В.М.).
   …и все-таки во всех них содержится для человека, выросшего на новейшей и преобладающей русской школе, некоторая целебная сила.

    Не слишком любя общий дух и общий стиль нашей школы, как современник ее, на ней сам выросший, не могу же не испытывать на самом себе силы ее достоинств в ее лучших и глубочайших произведениях.
    И граф Толстой не только не чужд общим порокам…

    В иных случаях он был с этой стороны еще хуже многих слабых писателей, шероховатее, несноснее их в мелочах.

    Но он же со дня зачатия и со времени создания «Войны и Мира» до того неизмеримо …перерос всех современников своих, во всех других хороших отношениях…

    Его на этом поприще превзойти невозможно, ибо всякая художественная школа имеет свои пределы…

    Он, вероятно, догадался, что лучше «Войны и Мира» и «Карениной» он уж в прежнем роде, в прежнем стиле ничего не напишет… И он, этим почти полувековым общерусским стилем пресытился, наконец! Слава Богу!
    К тому же и в позднейшей деятельности графа Толстого мы имеем право различать: его моральную проповедь от его новых мелких рассказов.
    Первое дело, – дело его проповеди и когда речь идет о «стиле и веянии», – то мы можем пока оставить эту проповедь совершенно в стороне.
    Но …таких рассказов, как «Свечка», «Три старца», «Чем люди живы»…
    Изящен в простоте и глубине своей сжатости «Каменный гость» Пушкина. И также изящна, проста и глубока его же ночная беседа Пимена с Григорием, в Чудовом монастыре. Но в первом произведении блестящая безнравственность возведена сознательно в идеал жизни. А вторая сцена дышит суровой и в то же время благоухающей святостью.

Важно то, что самому гениальному из наших реалистов, еще в полной силе его дарования, наскучили и опротивели многие привычные приемы той самой (псевдорусской В.М.) школы, которой он так долго был главным представителем.
    Это многозначительный признак времени!
    Движение это заметно не у одного графа Толстого, но у многих.
   
    Для меня, повторяю, тут важно не то, о чем теперь пишет граф Толстой, а то, как он пишет».

Подведем итог, Нашему с Вами, разговору.

И так Высокий Эстетический Стиль основа всего и вся в литературе и Жизни, из которой берутся ее герои. Это краеугольное утверждение Константина Николаевича Леонтьева. Но я хочу несколько расширить рамки его рассуждений и выводов.

Борьба за Русский Высокий Эстетический Стиль, от Леонтьева, и его немногих последователей (этой борьбы разными способами и средствами) закончилась Русской Имперской Катастрофой 1905-1917 годов. Но уже ранее с 1898 года в России восторжествовал Серебреный Век разрушения Русской Культуры. Он характеризовался борьбой с Русской Формой и Русским Стилем на всех направлениях Творчества. Это был первый этап разложения Русского Стиля Жизни вообще, и главной противоборствующей силой здесь был модернизм и «поиски новых форм». Даже в Церковь пришло «обновленчество», как следствие тех же процессов разложения Русской Традиционной Культуры.

«Советский Стиль», который пытался воссоздать Сталин, в противовес жуткому «Пролеткульту», с его татлинскими «летатлинами» и каббалистическими халдейско-вавилонскими «дворцами советов», дал отдельных литераторов имперского толка, типа Шолохова с его «Тихим Доном», но того заставили затем написать заказную «Поднятую целину». И Шолохов иссяк, как былая творческая личность. Но о «советском периоде» Мы с Вами еще поговорим более подробно далее.

Нынешнее состояние не только России, но и Мира народов, я характеризую, как борьбу против Традиций любого Стиля вообще, во всех его проявлениях. И это не только беда России. Если кто не понимает, что введение «евро» в ЕС это борьба против Стиля и Традиций народов мира, то это просто его личная беда.
На этом закончим, Нашу с Вами беседу, до встречи в следующей части.