Русская душа и Фалафель Судьбы

Сколько уже про русскую душу сказано, а всё равно кое-что про неё непонятно. А именно: способна ли она когда-нибудь стать душой общемировой или так и останется экзотикой инкарнации, какую выбирают лишь самые отчаянные искатели приключений?

Эта история о русском писателе Никите Харлидэвидсонове. Считаете, фамилия у него не очень-то русская? Это только на первый взгляд. Дело в том, что Никита живёт в век, когда культура всех стран на грани слиянию в культуру мировую. Индийцы одеваются как американцы. Американцы танцуют под африканские ритмы. Африканцы иммигрируют в Европу. Европейцы же с упоением читают книги про загадочную русскую душу.

Будучи обладателем таковой, Никита Харлидэвидсонов проснулся на заре у себя дома с опустошительным похмельем и мыслью «Что если сны реальны, а явь суррогатна?» Правда, через минуту он уже забыл об этом. Потому что не записал. Сны быстро забываются, если их сразу не записать или не рассказать кому-нибудь.

Никита взглянул на свой наручный смартфон. 7:30 утра. 9 мая 2117 года. Начало XXII века. Сами знаете, каково это — жить в начале века. Это тебе не середина века, когда полдела сделано, и можно позволить себе небольшую передышку. Это не конец века, когда можно немного расслабиться, полистать новостную ленту и подумать о выходных. Начало века — это алое зарево столетия, понедельник безумия, забег наперегонки со звуком выстрела стартового пистолета.

Памятуя об этом, Никита увидел в рукофоне пару новых писем, десяток сообщений да россыпь лайков в мировой соцсети SFERA. Он встал с постели и сто раз отжался на кулаках. Затем посидел на квантовом толчке, просматривая сообщения. Накануне вечером какая-то девица вытатуировала имя и фамилию Никиты Харлидэвидсонова у себя на груди и выложила фото в сеть. Теперь друзья и незнакомцы по несколько раз в час сообщали об этом Никите.

Харлидэвидсонов почистил зубы лазером, принял ионовый душ и в одном полотенце отправился на кухню, чтобы сварить кофе. Тут ему позвонил андеграундный композитор и певец Фёдор Джекдэниэлс. Никита включил громкую связь.

— Всё пропало, чувак! — сказал Джекдэниэлс.
— О чём ты? — отозвался Никита, полня зёрнами старинную ручную кофемолку.
— Они прикрыли её.
— Что?..
— Нашей «Сладкой Боли» больше нет!

Харлидэвидсонов замер и на пару секунд закрыл глаза, затем открыл их и стал вращать ручку кофемолки со словами:

— Проклятье! Как? Мы ведь подписывали петиции.
— Да, но власти их проигнорировали.
— Но мы ведь подписывали петиции об игнорировании петиций.
— Я знаю, чувак. Я знаю…
— Собирай всех, — сказал Никита. — Буду через полчаса.

Никита сварил кофе, быстро выпил его, натянул на мускулистое тело белую кожаную куртку, надел джинсы, зашнуровал ботинки и покинул здание.

Во дворе Никиты стоял его байк. Металл цвета слоновой кости, сияющий хром, солнечные батареи. Никита положил руки на руль, байк сканировал отпечатки пальцев, и плазменный мотор завёлся с мощным низким гулом. Никита помчал к автостраде.

Несмотря на ранний час, оба этажа дорог Санкт-Питера уже стояли в пробках. Харлидэвидсонов объезжал их по встречным полосам и тротуарам, презрев дорожные правила. Утро было пасмурным, но он гнал, не жалея батарей.

В лофте Фёдора Джекдэниэлса собралось около ста человек. Одни пили чай, другие кофе, а иные — томатный сок. Одни были бородаты, другие гладколицы, а иные носили усы. Одни были женщинами, другие мужчинами, а иные — трансгендерами. Например, Дима и Настя, которые познакомились и влюбились друг в друга после того, как оба сменили пол на противоположный.

Никита с порога отправился к кафедре. Завидев его, все примолкли. Он надел на ухо тонкий радиомикрофон цвета кожи и заговорил сквозь динамики:

— Братья и сестры! Сегодня чёрный день! Вопреки нашим усилиям, этим скотам удалось закрыть последнюю бургерную в Санкт-Питере!

Толпа разразилась негодованием. Все они, конечно, уже знали о случившемся, но ждали подходящего случая взнегодовать.

— Эти ублюдки веганы, — продолжал Никита, — забрали наше данное Богом право на крылья… с соусом барбекю!

Толпа сглотнула.

— Они отняли надежду на спасение от голода сочной котлетой под слоем пяти сыров.

Толпа слегка застонала.

— Они отняли у нас веру во всё лучшее! Никаких больше креветок в кляре! Никаких куриных стрипсов, замотанных в бекон! Даже СРАНЫХ РЫБНЫХ БУРГЕРОВ нам отныне не видать как своих ушей!

Толпа скривилась от боли.

— Я знаю, о чём вы думаете, — сказал Никита, выходя из-за кафедры и становясь у края сцены. — Я знаю. Вы думаете, что этот мир катится в тартарары.

Толпа загомонила солидарно.

— И вы думаете, что во времена наших дедов и прадедов такого и быть не могло. И это правда! Наши прадеды ели, что хотели! Наши прабабки ели кого хотели! Пока не объявились эти выродки, прикрывающие свои интересы моралью и здоровьем!

— А ведь он прав… — раздалось где-то в толпе.

Никита продолжил:

— Все вы помните, как мы боролись, не жалея сил. Мы собирали деньги на краудфандинге, чтобы возродить культуру шавермы, но они задушили нас налогами на ввоз мяса. Мы продвигали клонирование мышечных волокон, но они впутали в дело патриархат, и исследования пришлось прекратить. Но мы подписывали петиции!
— Петиции, петиции… — загомонила толпа.
— Да, мы подписывали петиции! — повторил Никита. — Каждый из вас делал всё, что только мог. Кликал ночи напролёт по ссылкам, пока не вырубался прямо над клавиатурой в шестом часу утра. Я знаю это. Но эти твари обложили нас со всех сторон. И сегодня они закрыли последнюю в городе бургерную! Нашей «Сладкой Боли» больше нет!

Толпа загомонила с новой силой, а когда умолкла, Никита сказал:

— Теперь у нас есть два пути. Первый — сдаться и навсегда забыть вкус мышечных волокон. Стерпеть. Привыкнуть. Но знайте, что тогда веганы очень быстро возьмутся за наши яйца! А когда мы лишимся омлета и гоголя-моголя, тогда они придут за последним, что у нас осталось…
— Молоко… — проронил кто-то в зале.
— Молоко! — подтвердил Харлидэвидсонов, указав пальцем в сторону говорившего. — Они сделают из нас травоядных! Таких же никчёмных, как они сами!

В зале случилась пара обмороков. Потерявших сознание понесли на воздух.

— Но есть и второй путь! — сказал Харлидэвидсонов, концентрируя рассеянное внимание зала. — Сражаться! Мы будем сражаться до последней капли крови. И пусть нас с вами осталось мало, но я настолько уверен в каждом из вас, что готов прямо сейчас закрыть глаза и прыгнуть в зал!.. Но не буду этого делать, потому что у нас с вами есть дела поважнее. — Никита закричал. — Я знаю точно! Мы можем свергнуть треклятую веганскую диктатуру! Они не смеют указывать нам, что есть, а что нет!

Толпа приободрилась. Мужчины кротко и серьёзно закивали. Женщины утёрли слёзы. Трансгендеры сделали и то и другое.

— Но зачем нам это? — раздался голос откуда-то из толпы. — Ведь уже есть веганские продукты, которые на вкус как настоящие. Сосиски, крабовые палочки, колбаса, сыр и даже бекон, которые почти не отличить…

Не говоря ни слова, Никита спрыгнул с края сцены и пошёл сквозь толпу. Люди уважительно расступались. Он приблизился к худому красивому юноше с обесцвеченной шевелюрой и в зелёном свитере. На его поясе висела кобура с вейп-машиной.

— Это ты сказал? — спросил Никита.
— Я, — ответил юноша.

Никита достал из-за пояса длинный Mагнум из матовой стали и выстрелил парню в сердце. Он хлопнулся на пол. Зелёный свитер стал быстро чернеть.

— Кто-нибудь ещё желает высказаться? — спросил Харлидэвидсонов, спокойно оглядывая паству.
— Я! Я желаю! — раздался насмешливый звонкий голос с галереи на втором этаже лофта.

То был Фёдор Джекдэниэлс, лежавший в гамаке в тёмных очках и с незажжённой сигарой в зубах. У него на груди была татуировка в виде парада планет Солнечной системы.

— Я желаю знать, какой у тебя план! — воскликнул Джекдэниэлс.
— Нет времени объяснять, — ответил Никита. — Мы выступаем немедленно!

Он направился к выходу, толпа ломанулась за ним. Джекдэниэлс соскользнул вниз по перилам и крикнул, указывая на тело в уже почти чёрном свитере:

— А что насчёт него?

Никита бросил через плечо:

— Правую часть на буженину. Левую — на пельмени.

Двое поволокли мертвеца на кухню. Фёдор догнал Никиту и сказал ему, теперь уже тихо, почти на ухо:

— Ты спятил, чувак!
— Не пропадать же добру, — ответил Харлидэвидсонов. — Не те времена.

Никита вышел из лофта и сел на мотоцикл. Джекдэниэлс устроился сзади.

— И всё же, что ты задумал, чувак? — спросил он, когда Никита завёл мотор.

Харлидэвидсонов сказал лишь два слова:

— «Фалафель Судьбы».

И дал по газам.

— О, — сказал Джекдэниэлс.

Наплевав на горящие люминесцентным красным светофоры, распугивая мамочек с колясками, подрезая тачки сонных мягкотелых копов, по городу мчалась кавалькада авто и байков потомственных мясоедов. Черепа на бамперах, рога на багажниках, птичьи крылья в мотоциклетных спицах.

— Посмотри на этот мир, — сказал Никита Фёдору. — Что за жуткий мир! Люди ездят на своих округлых машинках с автопилотами. Вдоль тротуаров цветут ромашки. Депутаты не воруют у народа и ездят на велосипедах без охраны. Меня тошнит от этого!
— От чего именно тебя тошнит, чувак?
— Душа моя томится без страданий, — пояснил Никита. — И не только моя. Глянь вон… Взрослые люди запускают с крыш воздушных змеев, а в глазах у них такая пустота, что туда и глянуть страшно. Жизнь без вызова и смысла. Скука гладкая как шёлк. И только мы одни во всём мире способны положить конец этой загнивающей утопии.
— Но… они сами выбрали это, — сказал Джекдэниэлс. — Когда они хотели, они жили во грехе. Но в конце концов выбрали утопию. Вправе ли мы решать за них, чувак?
— Что-то я не пойму, к чему ты клонишь, — Никита покосился в зеркало заднего вида. — Струсил?
— Я? — усмехнулся Джекдэниэлс. — Нет. Просто мы живём в последней из крупных стран, в чьей культуре осталось мясоеденье. И раз его изжили в культурной столице, то скоро его не будет нигде. Во всём мире, чувак!
— Я не допущу этого.
— Понимаю, это грустно — лишиться своих фрикаделек, но…
— Дело не во фрикадельках! Дело в свободе духа!
— Да, но посмотри на это с другой стороны. Теперь мировая экономика окончательно стабилизируется, и последует культурное объединение мира. Вся Земля станет единым государством, цветущим райским садом, чувак!
— Блевать меня тянет от этого райского сада, — сказал Никита. — Я во грехе рождён. И нет мне пути назад.
— Ну нет так нет. Но других-то зачем тянуть за собой?
— За мной идут лишь те, кто хочет.
— Но их всё меньше. Большинство наших стали веганами. Мы вымирающий вид, чувак. Так примем же это с достоинством!

Никита съехал на обочину, резко затормозил и сказал:

— Слезай.
— Подумай хорошенько, — сказал Джекдэниэлс.
— Слезай или угощу свинцом!

Харлидэвидсонов, похоже, не шутил. Джекдэниэлс спешился, а Никита сразу поехал дальше. Мимо Фёдора, рассекая утопию горящей стрелой, мчалась колонна мясоедов.

Никита остановил байк у ворот фабрики размером с аэропорт. Её пастельно-оранжевые, джинсово-синие и мятно-бирюзовые трубы были разрисованы жёлтыми и белыми мандалами, слонами и звёздами. Доносились звуки игры на барабанах и ситарах. Пахло сандалом, мускатным орехом и куркумой. Вывеска над открытыми воротами гласила:

«Концерн ‘Фалафель Судьбы’»

Никита оставил байк и пошёл на фабрику. Мясная армия понемногу съезжалась, оставляла транспорт и шла за ним. Охраны на фабрике не было — за ненадобностью. Здесь круглосуточно производили достаточно фалафеля, чтобы всей Санкт-Питерской области хватало его с лихвой. Никому в утопии и в голову не пришло бы красть отсюда сырьё или оборудование. Никита и его рать беспрепятственно проникли внутрь.

— Здравствуйте! Чем могу служить? — любезно спросил рыжий дежурный администратор.
— Экскурсия, — улыбнулся Никита. — Разве вас не предупреждали?
— Странно, но нет! Впрочем, не беда! — засмеялся админ. — Что же нам, жалко показать вам свой фалафель?
— Как пройти к элеватору нута?
— Направо до лифта, на шестой этаж и на травалаторе в корпус «Н».

И пошли Никита и его сподвижники направо, и поднялись на лифте на шестой этаж, и проследовали на травалаторе в корпус «Н». И вошли они в элеватор, куда днём и ночью привозили нут со всех окрестных полей. И разверзлась перед ними медово-жёлтая движущаяся нутовая бездна. Тонны зрелого бараньего гороха сыпались из двенадцати широких желобов в металлическую воронку размером с баскетбольный зал, а из чёрной дыры в её центре валил горячий пар. Падая с большой высоты на металл, горошины создавали ровный громкий шум, похожий на звук шквального тропического ливня. Сквозь этот шум едва можно было различить, как Никита сказал:

— Всем раздеться!

Те, кто стоял далеко, ничего не услышали. Те, кто стоял поближе, загомонили:

— Что-что он сказал? Всем распеться? Время перца? Семя Ленца?..

А те, кто стоял совсем близко, стали раздеваться. За ними, поняв что к чему, обнажились и прочие. Никита прокричал:

— Теперь прыгайте вниз!

Те, кто стоял далеко, опять ничего не услышали. Те, кто стоял поближе, сказали:

— Что-что он сказал? Тот зверь дымчатый лис? Отель типа каприз? Медведь выпил кумыс?..

А те, кто стоял совсем близко, побледнели и переглянулись.

— Ну же, прыгайте! — вдохновенно повторил Никита. — Прыгайте в воронку! Во славу мышечных волокон! Во имя свободы духа!

И вот кто-то сиганул за перила. А за ним кто-то ещё. И ещё. Началась заварушка. Кто-то попытался убежать. Кто-то ловил убегающих. Кого-то Никита сбрасывал вниз сам. Люди с криками исчезали в шипящей и звенящей воронке нута. А когда крики смолкли, и никого больше не осталось, Никита вытер со лба пот и встал у перил воронки.

— Зачем, чувак? — раздалось у него за спиной.

Джекдэниэлс подошёл и встал рядом с Никитой, вместе с ним вглядываясь в гигантский нутоворот. Никита молча глядел в воронку. Фёдор сказал:

— Кажется, я понял! Теперь вся Санкт-Питерская область вкусит крови. А вкусив крови, человек неизбежно захочет ещё, так, чувак?

Никита молча глядел в воронку.

— Ну разумеется! — продолжал Джекдэниэлс. — Будет спрос, будет и предложение. А потом свою роль сыграет карма. Те, кто съел других, переродятся в тех, кого съедят. И будут они есть друг друга снова, и снова, и снова, и снова… Ты знал! Пара десятков жертв вернут мясоедение в тренд! Сначала в Санкт-Питере, затем в стране, затем на всей Земле, так, чувак?

Никита молча глядел в воронку.

— Что ж, похоже, тебе и впрямь удалось разрушить утопию! — Джекдэниэлс несколько раз ударил в ладоши. — Браво! Прав был Ницше: пред ликом скуки даже боги слагают знамёна. И воистину русская душа готова на всё, чтобы не прекратить своих страданий. А у тебя, чувак, душа истинно русская!.. Значит, теперь ты вновь сможешь собрать армию воинствующих мясоедов и бороться с веганской диктатурой. Это ведь то чего, ты хотел, чувак?

Израсходовав всё молчание, какое у него было, Никита перевёл взгляд на Фёдора и сказал:

— Всё немного проще, чувак. Я веган.



***
Автор иллюстрации Анастасия Просочкина: http://www.anproart.com/
Сборник повестей и рассказов Посейдень: http://chtivo.spb.ru/poseiden.html