V

 Нечего и говорить о том, что после того спектакля мои фантазии о мертвых красавицах вроде шекспировской Джульетты не оставляли меня уже ни на минуту. Впрочем, не совсем так: теперь девушки моих грез не являлись полностью мертвыми, они просто находились в том же состоянии, что и та трагическая героиня, и это мне нравилось еще больше. Обладать мертвой было все-таки не так интересно, нежели той, кто лишь выглядит как покойная, но на самом деле еще жива, дышит, только это почти никто не видит. Я один знаю правду и нахожу в чертах такого лица совершенную красоту. Да, именно так! Я первый и единственный в мире универсальной творец "живой смерти" - вот о чем я думал в то время, мысленно превознося себя до небес, ощущая чуть ли не Богом, властелином Вселенной. Но в действительности я оставался все тем же невзрачным юношей маленького роста, с жалостливым выражением лица, жиденькими волосами, одетый в пальто, достающее почти до низа щиколоток. И свое внешнее ничтожество, как и мнимое внутреннее величие я прекрасно осознавал.
 Надо, однако, еще раз вернуться в тот вечер после злосчастного спектакля. Когда мой покровитель оставил на время меня одного, я поначалу просто молча стоял под дождем, прислонившись к фонарю и позволяя каплям свободно течь по моей голове и одежде, успешно промокая насквозь. Я был погружен в свои мысли и переживания, как вдруг услышал за спиной тихие шаги. Резко обернувшись, я увидел совсем рядом с собой девушку - она была примерно моего же возраста, тоже невысокая, кутающаяся из-за погоды в темную шаль и вуаль, но чрезвычайно ярко и откровенно накрашена. Нет, это не значит, что она была именно представительницей древнейшей профессии, возможно, просто смелая любительница свободных отношений. В любом случае она приблизилась и осторожно положила свою руку на мое плечо со словами "Мсье, вы бы не хотели пройти со мной?" Видя мою реакцию, в которой была смесь испуга, робости и простого незнания, что ответить, она добавила, обращаясь ко мне уже как к мальчику: "Да ты не бойся, я не причиню тебе вреда", а затем нежно провела рукой по моему лицу. Прежде никто из девушек ко мне и не прикасался. Во мне все окончательно смешалось, руки снова задрожали. С трудом подбирая слова, я заплетающимся языком что-то пробормотал про "Меня ждут... мне пора... простите", а затем устремился к своему покровителю, который наконец вернулся. Разумеется, странная незнакомка больше не приставала и тихо растворилась, точно призрак. Она была единственной женщиной, которая сама добровольно хотела (или же было нечто близкое к этому) вступить со мной в связь. Больше подобного в моей жизни не было.

 С того дня я начал стремительно внутренне преображаться. Если раньше все известные мне литературные героини казались лишь таковыми, то теперь, когда я увидел одну из них во плоти, мне ничто не мешало каждую ночь представлять ее вновь и вновь, в том же положении, как было в театре: безмолвную и неподвижную, лежащую на погребальном ложе в семейном склепе. Я также думал, что бы ей сказал, будь я на месте Ромео. Конечно, я не гений и не поэт, до Шекспира мне вовеки не достать, да и в стихосложении я не силен, поэтому просто напишу как умею:
 "О, боже мой, что я вижу!.. Неужели это моя Джульетта! Ах, как бледна, этот образ смерти... Но нет, не оживай, не приходи в себя, ты и так прекрасна. Мы с тобой не созданы для этого мира, любимая, оставайся же всегда такой, как сейчас! Оставь мне хоть одно наслаждение в жизни: возможность лицезреть тебя до тех пор, пока я еще в состоянии дышать..."
 Эти строчки я кстати показывал и своему покровителю, который оценил их весьма высоко, но при этом в его голосе промелькнуло некоторое разочарование. И было отчего: с каждым днем я все больше и больше отдалялся от него, даже если мы проводили время вместе: душой я был далек, я все время находился в окружении своих полумертвых девушек. Да, я специально перечитал все известные мне произведения с похожим сюжетом: стихи Эдгара По на французском и в оригинале, поэмы Байрона, Кольриджа, произведения Гете, другие творения Шекспира, Шиллера... Нечего и говорить, что мысленно я имел отношения с каждой той героиней, умирающей или лишившейся чувств. А к своему нынешнему возрасту, еще столь молодому и цветущему скажу больше, причем весьма грубо, но альтернативы подобрать, увы, не могу: в своем воображении я овладел всеми известными в искусстве женщинами, оказавшимися в подобном состоянии, я имею в виду и литературные произведения, и пьесы, и картины, и даже музыку, трагические оперы. Точно старый развратник, который испытал на склоне лет все, познал и японских гейш, и сиамских блудниц, и китайских любительниц опиума, и жриц любви Индии; я был со всеми несчастными Лигейями, Мореллами, Маргаритами Готье, Элеонорами, Кристабель, Офелиями, Луизами, Амалиями, Антониями, Беатриче, Лаурами и многими другими. Мне представлялось, как они лежат, закатив свои томные глаза, как едва дышат, зачастую по причине своей смертельной болезни, как холодеют их руки, а лицо покрывает бледность, пелена скорой смерти... И в такие моменты я испытывал совершенное, не боюсь этого слова, райское блаженство! Я фантазировал о том по нескольку раз в день, особенно когда оставался один: я даже начал нарочно ссылаться на недомогание для таких целей, чтобы сполна предаваться своему главному и единственному порочному удовольствию.
 Разумеется, мой друг и покровитель ничего не знал о моих занятиях, он лишь чувствовал, как мы начали друг от друга отдаляться. Я не бросил работу иллюстратора журналов, но теперь начал втайне мечтать о том, что когда-нибудь смогу создавать настоящие картины и уже только на свои излюбленные сюжеты. Развязка становилась все очевиднее и очевиднее.
 И наконец, все случилось: мы навсегда расстались. Как-то раз мой покровитель вернулся опечаленный и сообщил, что намерен уехать из Франции, на сей раз - в Америку, посетить Нью-Йорк. Разумеется, он предложил мне поехать с ним, но, еще не услышав моего ответа, сказал:
 - Впрочем, я уже знаю: тебе давно наскучило мое общество. И пускай, я не держу на тебя зла, ты уже повзрослел и имеешь права на собственную жизнь, зачем тебе теперь я... Можешь сам выбирать себе дорогу. Скажи лишь, куда ты сам хочешь отправиться?
 Я недолго медлил с ответом. Глядя прямо в глаза своему другу, который больше двух лет обо мне заботился, занимался моим воспитанием и культурным развитием, сделал из меня образованного и приличного на вид человека, я честно сказал ему:
 - Домой. Я хочу вернуться в Англию.