Случайное небо. Life-book

Все хотят быть любимыми,
 но никто не хочет любить.
Олег Павлов «Асистолия»
С благодарностью к Учителю


Замечали, что жизнь меняется и становится сильно интереснее, когда начинаешь расспрашивать и слушать малознакомых или вовсе незнакомых людей – на улицах, в ресторане, на встречах, в компании? Мы живем рядом с людьми – и ничего о них не знаем, да и о себе знаем не так уж много. Все бежим, бежим, не оглядываясь вокруг и не заглядывая внутрь себя.
Мне тридцать шесть. Первый муж – «красавец и умница», с ученой степенью по теме литературного творчества Флобера – оказался героиновым наркоманом, промышлял дилерством среди студентов. В девятнадцать лет я сменила статус на «студентку-мать-одиночку», но уже через пару лет меня начали называть «молодым предпринимателем». Сейчас у меня третий любимый муж, на визитке – длинная надпись с иностранными терминами, и немалую часть жизни я провожу «на небесах».
Самолет мчится со скоростью 900 километров в час, но время как будто останавливается. В замкнутом пространстве, где от тебя ничего не зависит, есть несколько часов на диалог с собой – или на разговор с незнакомцами, с которыми свела тебя случайная выборка или, быть может, судьба. Полет – как маленькая жизнь. Не исключено, что мы не долетим до пункта назначения: знаем это – и все же рискуем, думаем, что ничего не случится, что у нас еще все впереди; статистическая погрешность в общем позитиве успешных посадок нас не коснется; но при каждой тряске вспоминаем обо всем, что осталось недоделанным и недосказанным.
Последние три года я много живу. Началось это после очередной такой самолетной тряски, получившей в официальных новостях статус аварийной посадки. До меня вдруг дошло как-то неожиданно: а что, если я сейчас просто прекращу быть? За считаные секунды я представила, так ясно и четко, что в любой момент все это может закончиться. Перестану сознавать себя, не буду знать, где мои дети и что с ними, не будет запахов, вкусов, мыслей... Эти несколько секунд очень взбодрили: после этого я начала как-то по-особенному ценить время. Интересно, что эффективность работы не ушла, но теперь я еще больше читаю, гуляю, путешествую, занимаюсь любовью. Стала чаще задаваться вопросами: чем я сейчас занята? Кто рядом со мной? Действительно те, на кого я хочу тратить самое драгоценное, что у меня есть, – время?
Пережитое не изменило мой летный график; но я перестала смотреть в самолетах фильмы и сны. Небесные знакомства стали отдельной важной частью моей жизни. Иногда я погружаюсь в судьбу попутчиков, иногда – в свою собственную. Даже не знаю, что увлекательнее...


Москва – Казань. Родом из детства

Когда лечу бизнес-классом, еще в vip-зале пытаюсь угадать, кто станет на этот раз моим попутчиком. Молодые амбициозные командировочные, явно перебравшие со спиртным? Чья-то жена с трехлетним сыном? Иностранцы, в моей коммуникативной игре приравненные к инопланетянам? Директор фирмы с длинноногой девицей, наверняка совмещающей функционал маркетолога и любовницы? Уставший от жизни бывший чиновник, заработавший себе на пожизненный бизнес-класс?..
Но вот мы и в самолете. Стюардесса уже продемонстрировала правила безопасности, тучный олигарх средней руки, сидящий через проход, успел громко всхрапнуть – а место рядом со мной по-прежнему пустовало. Я отвернулась к окну и стала рассматривать дефекты фюзеляжа, когда боковым зрением уловила роскошную шапку русых волос и неестественно белозубую улыбку, адресованную стюардессе. Плавно перевела взгляд.
По проходу ко мне приближалось нечто поражающее своей безупречностью. Помимо ухоженных волос и зубов – белоснежная рубашка, багряный галстук, черный приталенный костюм. Кричаще острые стрелки на брюках, оруще дорогие ботинки. Часы и запонки – бренды со столетней историей. Ну и, конечно, в руке iPhone последней модели, которую только неделю назад презентовали в Америке наследники Стива Джобса. Весь какой-то... миниатюрный. Словно мастерски выполненная моделька «роллс-ройса». Идеальные пропорции, полный комплект мельчайших деталей: можно мечтать о прототипе, изучать особенности конструкции – только ездить на нем нельзя. Вот первое, что пришло мне на ум при виде нового пассажира на борту. «Пройдет мимо или сядет? Пройдет или сядет?» – все быстрее крутилось у меня в голове.
– Добрый вечер, – несколько высокомерно кивнул мне новый пассажир и принялся укладывать свой портфель на верхнюю полку. Затем аккуратно приземлился в соседнее кресло и уткнулся в свой гаджет. Мне почему-то захотелось взъерошить его идеальную копну волос.
Затренькал телефон.
– Я слушаю. Нет, это окончательное решение. Кредитного комитета не будет. Спасибо.
Другой абонент.
– Диана, будьте любезны, пришлите мне на почту список оперативных задач и отчеты всех департаментов. Поработаю в машине, по дороге из аэропорта.
Предусмотрительно переключив телефон в беззвучный режим, он переходил от одного абонента к другому. Смесь русского с терминологическим английским выдавала какой-то западный MBA. В переговорах, видимо, гибрид акулы с пираньей... Стюардесса, уже в четвертый раз делавшая ему замечание жестами, наконец подошла и дождалась, пока он выключит гаджет. Но только отвернулась – он опять включил телефон и уже сам набрал номер. На экране высветилось яркое фото стройной блондинки в стандартной откровенной позе.
– Привет, мой котик! Извини, разговаривал по работе, не мог раньше перезвонить. Мы взлетаем. Я все оставил водителю. Он уже едет к тебе...
Повернулся ко мне, зачем-то извинился – и еще около минуты приглушенным голосом что-то бормотал в трубку. Меня поразил его изменившийся тон: доселе уверенный в себе альфа-самец теперь, казалось, превратился в перепуганного мальчишку.
Он выключил телефон, ослабил узел галстука и повернулся ко мне. Не только голос изменился в его образе: лицо стало белым, под цвет рубашки.
– Может, вина выпьем? – проговорил он.
И тут я увидела его глаза. Странно, что только сейчас обратила внимание. Обычно это первое, на что я смотрю, оценивая мужчину. Что-то в них не так. Красивые, с длинными ресницами, но какие-то тусклые и покрасневшие. И как-то чаще, чем положено, он ими моргает.
– Не вижу препятствий, – согласилась я.
– Как вас зовут?
А в самом деле, как меня зовут?.. Больше всего на свете люблю, когда меня называют «малыш». Но мало кто себе такое позволяет. Точнее, лишь один человек – брат. Единственный родной старший брат. Мне тридцать шесть, а я для него по-прежнему «малыш», пусть и лишь тогда, когда он немного пьян и особенно чувствителен. Сейчас эти пять букв чаще приходят ко мне в СМС. И пусть мы в разных часовых поясах – несвоевременными эти послания не бывают.
А ведь это брат дал мне имя. Говорят, имя – судьба. Родители выбирали для меня судьбу Ольги. «Святой», если верить переводу с древнескандинавского. И быть бы мне святой, если бы не брат. Хотя ни одна Ольга в моем окружении почему-то не соответствует значению своего имени. Кстати, у второй жены брата имя то же, что у меня. Совпадение? А бывают ли в этом мире совпадения? У нас с ним разные отцы, может, из-за этого мы как-то по-особенному близки. Он чуть больше, чем положено брату, ревнует меня ко всем мужчинам – а я, если честно, не люблю, когда он приезжает ко мне не один.
Имя мое все называют по-разному – быть может, поэтому кажется, что я прожила уже несколько разных жизней? Имя уж точно не редкое, но мне удается классифицировать отношение ко мне людей по тому, как они меня называют. Иной раз меняется лишь одна буква, но между именами – и людьми, которые их произносят, – пропасть.
Для мамы и папы я – Натка. Их Натка. Это имя мне так дорого, что категорически запрещаю его транзитным мужчинам. Когда мне было шестнадцать, узнала, что у папы до мамы была еще жена, ее звали Натальей. Быть может, поэтому он прислал маме в роддом открытку: «Поздравляю с Олечкой». И ни разу потом Натальей меня не назвал.
Мой первый мужчина (это тогда он казался мне мужчиной, потому что был на девять лет старше. Теперь-то понимаю, какой он был мальчишка в свои двадцать шесть!)... Так вот: первый мужчина называл меня Натусей. Почему-то только он и только так. Никто больше не повторил этого имени, которое он дал мне, как и первую, незабываемую, самозабвенно-чувственную, самоубийственную любовь.
Второй муж – это «Наташуля». Поначалу уменьшительно-ласкательное словечко влюбленного мужчины, с годами оно приобрело какой-то тухлый призвук вечной виноватости.
От ироничного «Натик» странного поклонника Антона у меня уже пять лет улыбка до ушей.
С теми, кто решает окликать меня «Натали», как-то исторически не складывается. Стоит человеку при первом знакомстве назвать меня «Натали» – предчувствую недоброе и расстраиваюсь. А ведь пока он мне симпатичен, хочется узнать его поближе – но... пророчество уже произнесено.
Про «Наталья Юрьевна» и вспоминать не хочу. Может, оттого, как рано и как часто я Наталья Юрьевна, мне так дороги «малыш» брата и «Тася» – странная, дурацкая, нигде не встречающаяся, но какая-то до мурашек умилительная и уже родная форма моего имени, которую придумал два года назад ОН.
Все это – мои имена. То, что я для них. А кто я сама для себя?
– Наташа. Я Наташа. Приятно познакомиться! – протянула я руку попутчику.
После двух бутылок вина, двухчасового рассказа о двух браках и женщинах-стервах («Ну вот не везет мне с бабами, и все тут!») мы наконец дошли до сути... Мальчик, как говорится, сам себя воспитывал. Единственный сын очень занятых родителей. В детстве папа с мамой оставляли его в детском саду на пятидневку. Помните, что это? Ребенок живет в детском саду всю неделю, а на выходные родители забирают его домой. Все бы вроде ничего. Раньше многие так делали – типа, время было такое, крутились как могли... Вот только детский сад у мальчика был прямо напротив дома. И каждый день он смотрел из окна, как папа и мама приходят домой и включают в квартире свет.
С тех пор и доказывает всем, что он молодец, хороший мальчик и его можно забрать домой...
Мы вышли из самолета, обнялись у трапа, душевно так. И оба знали, что дело не в двух бутылках «Пти Шабли», а в нескольких каплях животворящего человеческого тепла. Я взъерошила ему голову и послала воздушный поцелуй. Рефлекторно, чуть суетливо он пригладил волосы, включил телефон и быстро, уверенно зашагал прочь – а я смотрела ему вслед.
И, выйдя из аэропорта, скинула старшему сыну СМС о том, что он у меня самый лучший и я его очень люблю.
С тринадцати лет сын живет за 4500 километров от меня. Но это уже совсем другая история...


Москва – Сочи. Кислородная маска

«В случае разгерметизации салона возьмите кислородную маску и плотно прижмите ее к лицу. Если вы путешествуете с детьми, сначала обеспечьте кислородом себя, потом ребенка». В стандартной фразе предполетного инструктажа заключена важная жизненная мудрость. Пока не восстановишь свою жизнеспособность – не сможешь помочь выжить ребенку. Быть может, поэтому я бросала своих мужей? Если мама задыхается, ребенок вряд ли сможет выжить в разреженном воздухе «брака ради детей». Даже в лучшем случае это будет не жизнь, а выживание...
Первый мой брак был сплошной гипоксией. Сначала не хватало легких, чтобы вдохнуть весь открывшийся мне взрослый мир, – а потом стало попросту нечем дышать.
Спустя семнадцать лет бури утихли, обиды забылись, а любовь... точнее, воспоминания о любви – во что превратились они?
Когда-то мне так хотелось стать женой. Его женой. Хотя, строго говоря, жена у него уже была. А мне было восемнадцать – сущий ребенок! – но казалось, что уже женщина. Первый курс филфака. Из соседней аудитории вбегает однокурсница и с придыханием сообщает: «Видели нашего нового преподавателя зарубежки? Та-а-акой красивый!» Не обратив на эти слова особого внимания, я вошла в аудиторию – и увидела его.
– Здравствуйте. Меня зовут Олег Геннадиевич. Ближайший семестр мы с вами будем встречаться два раза в неделю...
Память по-странному избирательна. Совсем не помню, что было до того, как он, провожая меня домой, остановился перед лужей и сказал:
– Посмотри, это же водопад. Видишь? Как здорово было бы оказаться сейчас по ту его сторону, смотреть на мир сквозь пелену воды...
Он и вправду был красив. Густые черные волосы, карие глаза, широкие плечи, идеальное тело. Напоминал мне тогда – да и сейчас – молодого Алена Делона. Внешность его не соответствовала модным стандартам красоты, и от этого казалось: он живет как-то вне времени. В квартире у него... Да-да, у него была своя квартира! Так необычно, так по-взрослому. Особенно для меня: в гостях я бывала редко, а ночевать к друзьям мама меня и вовсе не отпускала. Так вот: в квартире у него было чудесно. Много-много книг. Наверное, с той самой поры мне так нравится окружать себя стопками книг, хотя все вокруг давным-давно оцифровано. Диван – самый мягкий, самый уютный в мире. Странная бабушкина этажерка – антиквариат, произведение искусства; рабочий стол с первым в моей жизни компьютером – уголок счастья. Ему двадцать семь; он – самый молодой кандидат наук на кафедре, подающий надежды молодой специалист. Преподает историю зарубежной литературы на третьем курсе романо-германской филологии, в потоке из ста двадцати девушек, и у нас на первом.
Поцеловались мы только через месяц внеклассных занятий и веселых разговоров обо всем на свете. Я, как говорится, в рот ему смотрела. Да и как было не смотреть? От него всегда хотелось больше и больше. Вместе спать, вместе жить. Навсегда вместе. Он меня держал на расстоянии – переживал расставание с бывшей женой, флиртовал с другими студентками и молодыми коллегами. А я... я любила. В первый раз любила по-настоящему. Поражала родителей, уходя в темноту в три часа ночи – просто потому, что физически не могла находиться в нескольких улицах от него. Забыла все, что годами вбивала в меня мама. «Где твоя женская гордость?» – спрашивала она, случайно узнав, что я несколько часов прождала его на лестнице под дверями, а он был дома и просто не открыл мне дверь. Иногда ночевала у него; иногда он брал меня к своим друзьям, на какие-то странные дела, которые тогда вовсе не казались странными... Неважно, где, как, неважно, сколько, – лишь бы быть рядом. Литрами слез и бритвенными порезами на запястье я добилась того, что мы стали жить вместе – точнее, я перестала уходить домой. Тонкие белые бороздки на обеих руках до сих пор напоминают мне эту историю любви.
Однажды утром я ушла на экзамен – очень рано, чтобы сдать первой и вернуться к нему в постель, пока он спит. План удался. Радостная, с пятеркой в зачетке, примчалась я к нему и попыталась открыть дверь своим ключом. Но дверь не открывалась. Обошла вокруг дома, заглянула в окна первого этажа – сквозь шторы ничего не увидела. Когда вернулась, дверь была открыта; он мылся в душе и сделал вид, что не слышал, как я пришла. Не спросил, сдала или нет. Отодвинув одеяло, я увидела в постели упаковку от презерватива...
Это был мой первый в жизни гнев, первая настоящая гипоксия разочарования. Покорность моя на этом кончилась. Я заплакала, начала собирать учебники и сказала свое первое в жизни: «Все кончено».
Он запер дверь изнутри, а ключи выбросил в окно. Стоял на коленях, целовал мне ноги, бормотал что-то, как мне казалось, бессмысленное: «Это была проститутка, мне был нужен твой гнев, ты слишком покорная, я не понимал, как не хочу тебя потерять, мужчины долго привыкают, но потом, если привыкнут...» Я смотрела на него застывшим взглядом, слушала и не слышала. Не понимала, да и не хотела понимать, как так можно – предать любовь, впустить в нашу постель какую-то грязную женщину...
На четвертые сутки заточения в первый и последний раз в жизни я простила мужчине измену. И не жалела – пусть дальше было еще много слез и боли.
А сейчас? Каждый день есть тот, кто напоминает мне лишь о хорошем из этой сложной истории первой любви. Сын. Красивый парень: темная шевелюра от отца, голубые глаза – мои. Чтобы научить его дышать полной грудью, много лет назад я надела маску: пусть не кислородную – но точно спасительную.


Москва – Копенгаген. Небожитель

Москва – город, где легко потеряться. Но если уж случайно встречаешься с кем-то в Москве – невольно задумываешься, так ли случайна эта встреча.
Регулярный рейс Москва – Копенгаген: по четыре в день летает их из одного Шереметьево. Утренний – не очень удобный, шестичасовой. Раз в несколько месяцев я летаю этим рейсом к своим иностранным партнерам. И в этом полете – все как всегда, только вдруг вместе с уже знакомыми лицами стюардесс за несколько рядов от меня мелькнуло еще одно знакомое... нет, родное – когда-то родное лицо.
Родным оно стало интуитивно, с первого взгляда – еще до того, как шею мою царапнула щетина, до того, как я запустила пальцы в копну серебристо-седых волос, на ощупь куда более мягких, чем казалось издалека.
Познакомились мы на сайте знакомств. Какое-то дурацкое приложение к социальной сети – для тех, кто уже не знакомится на улице, потому что нет времени или есть жена. Стояла в пробке, листала фотографии кандидатов, выбранных по заданным параметрам, – и среди слишком толстых, слишком худых, прыщавых, слишком молодых и почти стариков вдруг увидела его. Кольнуло. Что-то в нем показалось моим – остальное додумала.
Встретились через три дня у метро. Это было уже пятое мое свидание на сайте знакомств, и я готовилась к быстрому разочарованию. Сбросила ему свою геолокацию.
– Ты где? – позвонил он в назначенный час.
– А мы что, уже перешли на «ты»? Я на красненькой машине у входа в метро. Ты на метро?
– За мной езжай.
Повернув голову, я увидела тонированный черный внедорожник. Поехала за ним в ту первую встречу в неизвестном направлении, держась чуть позади, с доверием кролика к удаву – хотя прежде, как говаривали в сердцах некоторые брошенные, на первых свиданиях напоминала помесь акулы с пираньей.
Такой и стала вся дорога наших странных отношений. Полтора года я безуспешно разгадывала этого человека. Не со спокойным интересом психолога – о нет! Это была азартная, болезненная, эмоционально изматывающая игра. Как качели: вверх-вниз, вверх-вниз, сильнее, сильнее, пока низ живота не скрутит судорогой страха. И самой уже красиво не спрыгнуть: либо просить кого-то остановить качели – либо все же решаться на прыжок, зная, что будет боль, грязь и кровь.
Он держал меня на коротком поводке. Сама себе я напоминала майора Каменскую из романов Марининой. Первые полгода не знала даже его фамилию. Он не приглашал меня к себе домой, не рассказывал о вечных делах, из-за которых так редко появлялся у меня в доме. Однако дистанционного внимания мне хватало – даже с избытком. Звонил он каждый час, от заката до рассвета. Приходил ко мне ночевать, по статистике пару раз в неделю, но когда придет – предсказать было невозможно. И я ждала. Вечно ждала. Раз в месяц говорила: «Нет, такой формат отношений мне совершенно не подходит!» – отключала все телефоны, блокировала его аккаунты в соцсетях... Тогда он выслеживал меня около дома. Бросал пару фраз, питавших ту, что никак не могла умереть, – мою надежду, подкидывал дровишек в костер любопытства. «Ты самый родной и близкий мне человек. Я просто берегу тебя. Еще не время. Потерпи, скоро все будет хорошо. Не могу тобой рисковать. Боюсь к тебе привыкнуть – сейчас мне нужно думать о другом». Одной фразой он умел погасить мой бунт и разбудить инстинкт волчицы – тот, что, несмотря на долгую и активную личную жизнь, до сих пор спал во мне крепким сном.
В сравнении с классическим женским пониманием идеального мужчины он был невыносим: грубый, невнимательный, ненадежный, бесперспективный, опасный... Чем меньше говорил, тем больше значения я придавала его словам. Он бросал, например: «Я темный, а ты светлая. Я испорчу тебе жизнь. Сам не уверен, нужно ли тебе это все». Почему-то это казалось безумно романтичным. А что «это все» – я еще долго не понимала.
Иногда мы спорили о высоких материях. Так я узнала, например, что мужской измены в его мире не существует.
– Какая разница, с кем ты спишь? Даже самая вкусная конфета быстро надоедает, потому что у нее один и тот же вкус. Но это неважно. Важны близкие люди.
И мне так хотелось попасть в круг близких для него людей! Он-то в мой ближний круг вошел без труда, вовсе не стремясь и ничего для этого не делая.
Зимой он гонял без правил и ограничений на своем черном джипе, летом на мотоцикле. Меня катал редко – говорил, что я слишком дорога ему, что не хочет мною рисковать. Но если это все-таки случалось – ехал бережно и аккуратно: я прижималась к нему всем телом и чувствовала вкус свободы. Тогда это называлось для меня «мгновения счастья». К этим же мгновениям относились и другие, порой странные для непосвященных вещи: то он брал меня на какую-то ночную встречу, и я несколько часов сидела в машине и его ждала, то полдня в ресторане мы спорили о том, что такое хорошо и что такое плохо... Странное дело: что для меня плохо, для него почему-то всегда оказывалось хорошо.
И все это – на фоне моей работы, прежде безумно для меня важной. Но теперь я отключала телефон и пропадала, чтобы ничто не отвлекало от этих редких, драгоценных встреч с моим загадочным байкером.
Через год он потихоньку начал рассказывать мне о своих делах, делиться своими новостями и советоваться. Вскоре уже рассказывал обо всем, что происходит на работе, – но его домашнего адреса я не знала по-прежнему. Чем занимался? В прежние времена таких называли понятным словом «контрабандисты». Возил черную икру и краснокнижных рыб из мест их обитания прямиком на столы сильных мира сего.
На шее у него всегда висел какой-то лоскуток кожи; снимал он его только в ванной. На вопрос, что это, отшучивался:
– От вас, коварных женщин, оберег. Не сниму – не проси. Однажды я уже имел глупость его снять...
Только через полгода и лишь по фамилии я узнала, что отец у него армянин. По внешности было ни за что не догадаться: седые волнистые волосы и голубые глазищи. Со временем я узнала, что в состав рабочей команды его темного бизнеса входят две очень странные сотрудницы – ясновидящие. Одна в Москве, другая где-то в Дагестане. Обе выходили с ним на связь по скайпу по несколько раз в день, предупреждали об опасностях, советовали, как лучше поступить. Поначалу я иронизировала и едко шутила по этому поводу. Обладательница нескольких высших образований, придумавшая собственную управленческую систему, – я не могла принять чужой мир мужчины, которого считала своим.
 Но со временем увидела много такого, что совершенно перевернуло мои представления о мире. Меня не занимали, даже почему-то совершенно не смущали его незаконные сделки и серые схемы; но сам метод работы, технология принятия решений не давали покоя – как бы я ни старалась не обращать внимания на все эти предсказания, знаки и странных «специалистов» в его окружении.
Однажды я полетела в Сибирь к родителям. Он спросил, когда вернусь. Обратный билет был у меня на руках, в нем значилось, что в столицу я прилечу через два дня. Мой байкер спокойно и уверенно сказал, что через два дня я не вернусь – меня задержит плохая новость. Я только похихикала: «Опять своих теток слушаешь?» Но, пока летела, в Сибири умерла моя бабушка, и я осталась на похороны.
Об этом разговоре я поначалу забыла. Но через четыре дня он позвонил, спросил, когда я прилечу. Я уже поменяла билет и вылететь собиралась утром. Он ответил, что будет ждать меня в Домодедово через три дня, и повесил трубку. Ночью у меня вдруг поднялась температура и держалась двое суток. Только через три дня на подгибающихся от слабости ногах я шла по Домодедово и думала, что мне надо бежать... от него – и как можно дальше.
Иногда он бросал и другие пророческие фразы. Например: «Ты будешь жить долго. Придет время – и я буду сидеть подле тебя».
Постоянное напряжение, в котором я жила, наконец сильно меня измотало. Начались сердцебиения, я очень похудела и почти перестала спать. Иногда звонила ему и просила приехать, просто чтобы наконец заснуть. Если его не было рядом – уснуть не получалось. Мы с легкостью обменивались словами «люблю тебя», но все яснее я понимала: это что угодно, только не любовь. Правда, он по-прежнему казался мне родным человеком. Это было какое-то безусловное чувство, как у матери к ребенку: не оцениваешь, не критикуешь – и не представляешь, как жить без него. Я ничего о нем не знала – а казалось, всю жизнь смотрела ему в глаза.
Однажды он на два дня пропал. Такое случилось впервые. Часы, а потом и дни без ежечасного перезвона. Ничего, кроме опустошения, я не чувствовала. Приползла на работу, упала в свое мягкое, уже отвыкшее от меня кресло. Сил работать не было. Секретарь, год молча наблюдавшая за превращением акулы в водоросль, предложила сходить вместе с ней к одному человеку, который мне поможет.
Я догадалась, о ком она говорит. Все женщины в офисе уже побывали в гостях у нашей необычной соседки, пару месяцев назад по дружбе с гендиректором поселившейся в нашем здании. Количество паломников в очереди перед ее кабинетом всегда меня удивляло. Помню, думала еще: похоже, в моей рациональной жизни началась какая-то мистическая полоса. Соседка, на вид вполне обычная ухоженная брюнетка лет сорока, была победительницей «Битвы экстрасенсов». Ни одной программы до знакомства я не видела. Пару раз я с ней сталкивалась в туалете, коротко и холодно здоровалась – тем и ограничивалось наше знакомство. Моя секретарь сильно с ней подружилась и регулярно пыталась рассказать мне о творимых ею чудесах – но все такие попытки я, к ее разочарованию, пресекала на второй фразе.
«Яснознающая», как она сама себя называла, соседка и была тем «одним человеком», который, по мнению моей ассистентки, только и мог мне помочь.
После бессонных ночей сопротивляться не было сил. Я вошла к ней в кабинет. Почему-то сразу из глаз покатились слезы; впрочем, это не помешало мне осмотреться по сторонам. Никаких атрибутов магии – только розы в вазах и других подручных сосудах, много роз, свежих и уже увядающих. Волшебница сидела за огромным дорогим офисным столом, раскачиваясь в кресле; перед ней лежали в ряд несколько дорогих телефонов – последние модели в ярких чехлах со стразами.
– Что случилось? – равнодушно спросила она.
На попытку залезть мне в душу это точно не походило.
– Связалась с мужчиной, в штате у которого работает парочка ваших коллег. Я совершенно измотана и не знаю, что делать дальше.
– Когда ты зашла ко мне, сначала зашли твои мозги, а потом ты сама. На человека с испорченной аурой ты точно не похожа. Все у тебя хорошо. И деньги будут, и страны другие... Фотографию его покажи.
Я открыла галерею на телефоне и нашла то самое фото с сайта знакомств.
– Хорошо его охраняют, хорошие серьезные люди. Он живет в своем мире, нечего тебе в нем делать. Твои личные окна заканчиваются, а с ним ты теряешь очередное свое окно. Иди поспи.
Я уснула прямо на диване в собственной приемной. Секретарь Катюша прикрыла меня пледиком из автомобиля и всем велела не беспокоить.
Проснулась я глубоким вечером, когда в офисе уже никого не было. Села за стол, включила ноутбук. Первым делом выскочил Facebook с оповещением, что мой пропавший возлюбленный лайкнул парочку моих старых фотографий.
Впервые за последний год я начала думать ясно и четко. Выстроила план действий. Набрала по внутренней связи начальника нашей службы безопасности – немолодого мужчину, у которого погоны были словно пришиты к плечам. Бывших сотрудников спецслужб, как известно, не бывает; этот бывший майор принес с собой в нашу компанию молчание шпиона, преданность овчарки и спокойствие исполина. Я чувствовала, что могу положиться на Михалыча еще и потому, что он любит меня, как отец, – хоть своих чувств он никогда не показывал.
– Мне нужно знать об этом человеке все. – И второй раз за сутки я показала фотографию с сайта знакомств.
– Не поздновато? Года полтора ведь уже в поле зрения мельтешит... Сделаю, иди домой. Позвоню, как новости будут.
Через три часа мы с Михалычем сидели в «Чайхоне» на Пушкинской за чаем с чабрецом, и я слушала отчет... нет, скорее криминальное досье на своего байкера. Отец – известный вор в законе, отошедший от дел, с огромным послужным списком: группировки, переделы, приводы... Сами эти слова казались совершенно чуждыми, словно пересказ какой-нибудь серии «Ментовских войн». Михалыч рассказывал все это очень холодно и спокойно, прихлебывая чай. И этот рассказ подходил ему куда больше, чем ежемесячные авансовые отчеты на совещаниях.
– Тебя, кажется, все это не очень-то удивляет? Вот это меня беспокоит особенно. Он из тебя жилетку сделал – а теперь ты, так сказать, опасный свидетель. Схемы-то, поди, тоже все знаешь? Эх, девочки вы, девочки. Какие бы умные ни были – такие дуры... А вот тебе на десерт переписка из чата Facebook. Думаю, все тридцать шесть листов тебе читать не стоит. Не лучшее чтиво на ночь. Если в кратком пересказе, то четыре бабы, кроме тебя, лет пять уже. Ты самая новенькая. Ну, если это тебя утешит, самая любимая, что ли. По частоте обращений, так сказать, вывод сделал... Вопросы есть?
– Спасибо, Михалыч, – пробормотала я, отчаянно соля свой чай слезами.
Майор правильно понял: сообщение про «баб» ранило меня куда сильнее всех криминальных подвигов моего байкера.
С моего согласия Михалыч заблокировал «абонента» со всех сторон, на весь следующий месяц поставил у моего подъезда дежурную машину. Преследования, слава богу, ограничились лишь звонками с разных телефонов – да еще регулярно появлялись курьеры с цветами.
Прошло несколько месяцев. Жизнь налаживалась, у меня появился «ухажер», как говорила моя бабуля. На выходные поехала в Питер на свидание с ним. «Сапсан» прибыл на Московский вокзал, я стояла и ждала, пока откроется дверь. На первой линии перрона стоял парень с букетом роз, предназначенных для меня. В этот самый миг пиликнул телефон – пришла СМС-ка. Я оторвала взгляд от улыбающегося петербуржца – и прочитала: «Это не твой человек. Мимолетный романчик в крайнем случае». Абонент был неизвестен моему телефону, но хорошо известен мне...
И вот я стою в очереди в туалет на высоте полутора тысяч метров – и тут, в этом месте пересечения судеб, моя судьба вновь сталкивает меня с человеком, чье появление в моей жизни так и не объяснила. Если уж случай так настойчиво толкает меня к этому человеку... что ж, пусть попробует еще раз. Я развернулась и отправилась в другой туалет, в носовой части.
У меня получилось остаться незамеченной и затеряться в аэропорту Копенгагена. Люблю романтические комедии, иногда не против мелодрамы, но стать главной героиней мистического детектива – это для меня уж слишком.


Москва – Сплит. Море внутри

Спросила себя о последнем желании – и первой пришла мысль: услышать шум моря. Разумеется, Он мое желание исполнил: сразу, не дожидаясь результатов биопсии. Купил с телефона два билета на ближайший рейс в первую же попавшуюся страну, где есть море, – и через два часа мы уже были в аэропорту и ждали посадку Москва – Сплит. Интересно, почему рулетка судьбы отправила меня именно в Хорватию? В прошлый раз я была здесь одиннадцать лет назад, со вторым мужем и трехлетним тогда сыном. Тогда-то я поняла, что ошиблась в выборе спутника – и в путешествии, и в собственной жизни. Вся неделя отпуска прошла под новый концерт Земфиры в наушниках; никакого шума моря я не слышала – как не слышала и собственного сердца.
Первый раз я оказалась на море в «несезон», когда ветрено и временами дождливо. Но мне и не нужна сейчас солнечная лазурь и прогретый песок меж пальцев. Только шум моря, только его древняя и мощная жизнь.
Странно, что этого захотелось именно сейчас...
В моей жизни это не первое испытание диагнозом. Несколько лет назад уже находили опухоль, тогда она оказалась доброкачественной. Но – тот же двадцать один день ожидания. Слезы, депрессия, прозрение – все по сценарию тех трех недель. Тогда я ушла наконец от мужа, сменила работу, переехала в другой город. Стала другим человеком. Помню, список того, чего я в жизни не успела и что хотела бы изменить, не помещался в голове. То я рыдала в голос, то холодно, логично планировала перемены... И вот теперь, несколько лет спустя, испытание повторяется. Взяли биопсию – и жди двадцать один день, вынесут тебе приговор или снова отложат на неопределенный срок.
А я просто захотела услышать шум моря.
Раньше он не был для меня самостоятельной ценностью – скорее фоном для детского смеха и игр, для романтических прогулок на отдыхе теплым вечером после бутылки вина. Но теперь мне вдруг захотелось заполнить этим шумом весь свой мир, чтобы заглушить им неотвязные мысли.
Как хорошо, что в жизни еще есть место чуду! Еще пять часов назад я сидела в машине на Садовом кольце, с пластырем на шее и тупой болью от манипуляций онколога; а сейчас, завернувшись в гостиничный колючий, но очень теплый плед, сижу на одиноком сломанном пляжном лежаке, и мне хорошо и спокойно.
Его я попросила оставить меня одну. Согласился он не сразу. Боковым зрением вижу его – вон сидит на террасе прибрежного кафе. Мы уже год вместе, но, пожалуй, это первое НАШЕ серьезное испытание. Правда, пока оно не кажется мне серьезным: все как-то очень легко и естественно. Весь полет мы молчали и держались за руки; иногда он сжимал мне руку чуть сильнее – быть может, вспоминал, по какой такой причине мы оказались в самолете посреди недели в строгих офисных костюмах. Иногда оборачивался и чмокал меня в лоб. Как родитель, что, проходя мимо ребенка, всякий раз старается напомнить ему, что любит. Сейчас он кажется непринужденным; внутреннее напряжение выдает лишь нога, отстукивающая какой-то неслышный ритм. Приглядывает за мной. Должно быть, еще не очень понимает, чего от меня ждать. Да и чего вообще ожидать от человека в такой ситуации?
А мне не грустно, не тоскливо, не страшно, не жаль себя, как он, может быть, думает. Мне по-настоящему хорошо – потому что на этот раз я ничего не хочу менять и в голове нет никакого списка. Уже несколько лет, с того самого испытания, я ценю каждый день и живу сегодня так, словно никакого завтра не будет. И всю любовь, что порождает мое «я», стараюсь просто отдавать, никого не воспитывая, никем не манипулируя.
Сейчас мне нужен только шум моря. Все когда-нибудь закончится, а он останется. Он был до меня и будет после меня, его будут слушать мои дети и дети моих детей. Хочу запомнить ритм этих разбивающихся о берег волн. Они звучат так спокойно, так умиротворенно – в унисон с моим сердцем. И, кажется, на этом лежаке хватит места для двоих...


Москва – Новосибирск. Небесные связи

– Пойдем на концерт в субботу?
У меня все хорошо. И это не аутотренинг. По настоящему ВСЕ ХОРОШО. Но почему я, почти не раздумывая, ответила «пойдем»? Ведь это значит врать – врать любимому человеку, тому самому, с которым «все хорошо»...
Три года прошло после нашего болезненного... нет, почти смертельного расставания. Мы блокировали номера, страницы, стирали файлы и память, удаляли фотографии, выводили пятна любви с одежды и из сердца. Через год у нас получилось. Он – хороший семьянин, а я окончательно выписалась из клиники неврозов. Через два года я – счастливая невеста надежного, перспективного, ХОРОШЕГО парня. Идеальные профили в соцсетях: дети, театры, карьеры, квартиры. А через три – его: «Пойдем на концерт в субботу?» и мое: «Пойдем». Интересно, что за концерт может быть после всемирного потопа?
И я вру.
– У тебя ведь в субботу тренировка? У меня оплачена лекция по современному искусству в 19.00. Как думаешь, сходить? Ты же не променяешь системный подход на Малевича? Придется одной идти... Или, может, не ходить?
– Конечно, сходи. Развеешься.
Мне жутко от мысли, что я вру, – но выходит как-то очень естественно, непринужденно, небрежно даже. Только чувствую легкий жар в лице – кровь приливает к щекам. В голове стучит слово из киношных детективов: «Преднамеренное». Например, преднамеренное убийство. Значит, не случайное, не в состоянии аффекта, а холодно и цинично продуманное во всех деталях. На суде преднамеренность – отягчающее обстоятельство. Если тебя раскроют.
Надеваю нарядное платье, туфли на каблуках. Кажется, он непременно должен заметить, что для лекции по современному искусству платье слишком короткое, чулки в начале зимы неуместны, а уж каблуки на льду ради какого-то Малевича или Кандинского, давным-давно покойного, – и вовсе абсурд.
– Ну все, я пошла. Скоро буду.
Выхожу из подъезда, отключаю мобильный и думаю, что впереди у меня три часа. Сто восемьдесят минут на другую жизнь. Это очень много. Еще не понимаю, куда иду – в прошлое, в будущее, а может, просто в никуда? Все равно! Хочется не просто идти – бежать вприпрыжку; и плевать на последствия. Немного страшно, но и жутко любопытно, как же я-другая отреагирую на него-другого. Так сильно бьется сердце – как всегда перед встречей с ним. Думала, прошло, но нет; видно, память сердечной мышцы сильнее памяти рассудка.
Захожу в кафе, где мы договорились встретиться. Его нет. Оглядываюсь по сторонам – не вижу. Он что, не пришел?! Это шутка такая?! Нет, совсем на него не похоже – он вообще редко шутил... Хватаюсь за выключенный телефон – но вдруг ощущаю темечком пронзительное тепло. Поднимаю взгляд. Ну конечно! На своем любимом наблюдательном пункте – сверху, в тени! Взбегаю по ступеням, словно школьница, опаздывающая на урок. Формальные, светские, немного манерные: «Привет!» – «Привет!» Никак не могу снять с себя шубу на трех пуговицах, он пытается помочь, но тоже как-то неловко...
– Знаешь, я перестал пить вино. И вообще стал совсем скучным. Ты выпьешь?
– Да... Но что за странное, внезапное решение? Что-то случилось? Что изменилось в твоей налаженной жизни?
– Допустим, просто захотелось получить эстетическое наслаждение от музыки. Нет такого варианта?
– Нет.
Полчаса разговора ни о чем. Ничего важного, ничего звучного, ничего болезненного. Только стук сердца, заглушающий все. И обрывки фраз, возрождающие во мне что-то давно забытое – казалось, прочно похороненное под рутиной «партнерских отношений» и бременем какой-то вечной ответственности...
– Мне кажется, или все мужчины вокруг смотрят на тебя?.. Коленочки не замерзли?.. Голова кружится от твоего запаха... Разве бывают такие красивые девочки?.. Не верю своему сегодняшнему счастью...
– Я уже и забыла, насколько я ЖЕНЩИНА с тобой...
Странный выбор мероприятия: концерт органной музыки в протестантской церкви. Он же не верит в Бога! Точнее, не верил, когда я его знала. В его мире была лишь Вселенная, а в небо он позволял себе смотреть в качестве награды за личные достижения. И постоянно грешил. Точнее, мы грешили. Прелюбодействовали целых девять месяцев. «Прелюбодеяние» – кажется, так называют в Библии отношения женатых людей? А в светском словаре для этого есть слово «измена». И все же это было божественно. Да, именно божественно – для меня, верующей. Во мне жила любовь, каждый день и каждый час. Себе мы точно не изменяли – а о других просто не помнили. Не все в нашей жизни зависит от нас – и это был как раз такой случай.
Мы ведь и сейчас, наверное, грешим. Или просто «эстетически наслаждаемся музыкой»? Садимся на церковную скамью, как в американских фильмах в сценах венчания или похорон. По привычке прячущихся любовников выбираем последний ряд и место сбоку. Звучит Бах – и я медленно беру его под руку, кладу голову ему на плечо. Со стороны это все еще может казаться обыденностью, дружеской позой давно знакомых людей. Несколько композиций мы сидим, не шевелясь. Сердцебиение утихло, музыка проникает под кожу и все-таки доходит до сознания. Я не готова была даже слышать ее – музыка сегодня не в центре событий, она стала лишь формальным поводом... Но вдруг меня накрыло. За Бахом последовал Вивальди; и я не заметила, когда он начал гладить мою руку. Очень аккуратно, ненавязчиво, нежно. Лишь между композициями, в тишине, я уловила это ощущение – тихое, ласковое тепло чужой руки. Неритмичное, непредсказуемое, словно ноты великих шедевров: обыватель без музыкального образования, вроде меня, не в силах понять, почему так построена, так развивается эта мелодия, – музыка просто проникает в тебя и в тебе живет. Мои рука и сердце сейчас тоже живут сами по себе, отдельной от меня жизнью. Пальцы поддаются каждому его движению, ладонь раскрывается и снова сжимается, страшась, что это чужое тепло вдруг ее покинет. Кончики пальцев превратились в эрогенные зоны, кажется, я чувствую каждый их миллиметр...
Орган затих. Я открываю глаза, поднимаю голову с его плеча – и понимаю вдруг, что за эти пятьдесят пять минут мы не произнесли ни слова, но сказали друг другу так много. Времени не было, оно остановилось. Если Бог и вправду есть любовь – то, что происходило между нами, нельзя назвать грехом. Мы просто прожили еще одну прекрасную жизнь.
Выходим, садимся в машину – «автомобиль Джеймса Бонда», такой же прекрасный, как его хозяин. Мчимся по Садовому кольцу. По его вздоху я понимаю: оба мы сейчас жалеем о чем-то для нормального человека безумном – о том, что автомобиль его не умеет ездить медленно и поздним субботним вечером на Садовом совсем нет пробок. В этот вечер наше ощущение времени совсем не совпадает с циферблатом его швейцарских часов.
Он никогда не любил долгих расставаний – и я не забыла его привычек. За пару перекрестков, увидев шпиль собственного дома, из осторожности я выхожу из машины – и он срывается с места и мчится прочь, в какие-то доли секунды исчезает за поворотом, словно ничего и не было. А точно ли что-то было?
Ловя губами первые снежинки, ломая каблуками первый, едва схватившийся на лужах лед, я медленно возвращаюсь в свою прежнюю жизнь. Сейчас включу телефон – и писк эсэмэсок и неотвеченных вызовов окончательно вернет меня к старому, привычному...
– Девушка, просыпайтесь! Пристегните ремень, мы снижаемся...


Москва – Хабаровск. Какая глупая игра – любить неведомо кого...

В полете не работают средства связи. Есть время почистить их электронную память, оставив в человеческой только то, что отзовется при прочтении мегабайт слов. 

Сентябрь 2015
Роберт: В каких ты сегодня трусиках?
Удалить сообщение. Заблокировать пользователя.
Загрузить архив сообщений?
Февраль 2013
Наташа: Мне нравится твое имя. Наверное, твоя мама, как только увидела тебя, уже знала, что красавцем вырастешь. Женщинам наверняка приятно в постели тебе на ушко шептать «Роберт».
Роберт: Сижу на правлении. Скучное занятие... Ты часто плакала, когда была замужем первый раз? В школе я был некрасивым и толстым. К шестому классу все неожиданно изменилось, изменился я, и бурный интерес со стороны девушек с тех пор преследует меня... Но я не жалуюсь и стойко переношу это -). Кажется, у меня только и интересов осталось в жизни – читать твои сообщения и ждать новые.
Наташа: А у меня писать их тебе)
Роберт: У вас уже поздно. Наверное, в доме у тебя тишина, которую ты так любишь. Представляю, как ты сейчас выйдешь из ванной, теплая, вкусно пахнущая. Тихо подойдешь к кровати, ляжешь на живот и обнимешь подушку. Ты спишь раздетая? Есть несколько минут до совещания. Подошел к окну, открыл его. Стою в потоке холодного воздуха, смотрю на Москву. У меня замечательный вид из окна – corner room, окна от пола до потолка, я специально ничем их не завешиваю, чтобы видеть рассветы и закаты... Приезжающие иностранцы завидуют, говорят, по их меркам, это круто – corner room. Как-то я отказался от одного предложения о работе – сказал хантеру, что у меня слишком хороший вид из окна -)... Стало холодно. Пойду разгребать e-mail-ы.

Март 2013
Наташа: Хочу знать о тебе больше. Интересно, какой ты на вкус и запах, мягкие ли у тебя волосы? Какого оттенка твои глаза, когда в лицо светит солнышко? Хочу знать, какой ты, когда тебе хорошо – и когда очень хорошо....
Роберт: Доброе утро, девушка моей мечты! И тебя с Весной! По утрам все светлее. Уже видно отражение деревьев в нашем стеклянном бизнес-центре. Скоро, подъезжая, можно будет видеть отражающиеся в окнах облака. Помню, как я был поражен этой картиной, когда прошедшим летом оторвал взгляд от планшета и увидел из затемненного окна автомобиля сумасшедшую голубизну неба и облака в огромном стеклянном панно передо мной. Скоро вновь появятся потрясающие закаты в окнах кабинета, каждый день новые. А обо мне... Что ты хочешь знать обо мне? По мере развития самосознания и цивилизации привычки, которые раньше считались вредными, больше такими не кажутся. Например, употребление спиртного. Моя мама теряет дар речи, когда узнает, что я выпил или собираюсь выпить. Но друзья-французы привили мне привычку не садиться за стол без вина, и когда я приезжаю к родителям, мне нелегко даются семейные трезвые ужины. Курение – курю с 14 лет, но никогда не делаю этого дома или в машине (не люблю запах, который потом остается). У меня нет сильной зависимости, бывают периоды, когда курю много, бывают, когда месяцами не тянет. На журнальном столике рядом с диваном в моем кабинете пачка сигарет лежит нетронутой уже несколько месяцев.
Что еще? Смотрю (смотрел...-)) на красивых женщин. ...последнее время только на фотографиях. Все смотрю на одну блондинку. Очень уж хороша! Ну вот, ты про меня практически уже все знаешь. -)
Наташа: Твои женщины имеют что-то общее, какой-то типаж, может быть? Они моложе тебя? Худенькие? Синеглазые? Независимые? Наивные? Или на каждый случай разные? Как надо себя вести, чтобы вызвать твой интерес? Ты больше хочешь любить или быть любимым?
Роберт: Наверное, я забыл, какие бывают женщины. Нет, конечно, помню, как они выглядят и как разговаривают: в компании, которой я управляю, 80% работников – молоденькие девушки. Я не аскет и не начал бояться женщин, просто последние два года мой рабочий день был редко меньше 13 часов, вот все женщины и разбежались :-). В этом году немного легче. Система создана, работает, остается только ее поддерживать и апгрейдить. Любить или быть любимым? У меня нет четких установок, я хочу радости и улыбок, а значит, стараюсь внимательно следить за реакцией партнера и радовать его еще больше. Иногда хочется нежиться и ласкаться, иногда хочется fast love. Мне нравится спонтанность. Иногда в неожиданных местах, например, просто остановиться посреди города в машине... Или в парке ночью на скамейке. Иногда хочется долго целоваться и томиться желанием, оттягивая самый главный момент. Сегодня у меня был немного нервный день. Вдобавок ко всему провел в холдинге на совещаниях четыре часа. Сотрудники уехали на корпоратив (поздравляем женщин с 8 марта), а я вернулся разгребать почту. Через час поеду на ужин с инвестбанкиром, а потом попытаюсь успеть на концерт «Сплина» в «Б-2». Хочется напиться! Рабочая неделя закончилась, буду сидеть в баре с бокалом Jack Daniels и снова перечитывать твои сообщения.

Наташа: Чем закончился вечер, блондинкой или брюнеткой? Я дома, одна в пустой квартире. Не захотела никого. Тебя хочу! Хотя еще не знаю, как это – быть с тобой. Странно...
Роберт: Сбежал от банкирши. Пустой Кутузовский. Море огней и разбитых машин. Когда сердце где-то далеко, чувствуешь себя одиноким в этом огромном городе. В баре толпа юристов и консалтеров, все с BlackBerry, догуливают корпоративы и постоянно проверяют e-mail-ы... Второй Jack Daniels. После четвертого начну писать стихи... Девушка с ярко-красной помадой внимательно посмотрела на мои часы и начала откровенно улыбаться... попадаются и такие... Девушка, которая пришла с двумя парнями, прошла мимо и положила салфетку с номером телефона... Хочу твое дыхание... Обожаю этот город. Он никогда не спит. Огни!.. Тебе бы здесь понравилось.
Наташа: Судя по наличию стихов, Jack Daniels было больше, чем четыре. Я вчера была со стороны, наверное, похожа на тех людей, которых ты описываешь, правда, не с BlackBerry, а с iPhone. Все окружающие ругались, что я все время смотрю в телефон. А признаков тебя не было и не было... После очередного бокала вина отправила тебе смс. Последнее заведение, где я оказалась, – стрип-бар. У нас в городе он всего один. Там меня настигло состояние абсурда, «зачем я здесь и кто все эти люди», и я сбежала домой. Ты, наверное, сейчас спишь? Хотела бы нырнуть к тебе под одеяло, обнять сзади тебя сонного и полечить твою головную боль после вчерашнего виски. Я предпочитаю смотреть мужчине в глаза, а не на часы. Ничего не понимаю в часах, ювелирных украшениях и живописи. А кстати, какие у тебя часы? (Шучу.)

Роберт: Милая Наташечка! Занимаюсь кучей разных хозяйственных дел. Сейчас заскочу в Mi Piace перекусить и в театр Вахтангова. Не переставая думаю о тебе. Живу с ощущением, что ты где-то рядом... Представляю, как сейчас наклоняюсь и нежно целую твое ушко... Пустой Ленинский, на спидометре 160 между светофорами. Москва бывает и такой...

Наташа: Я пришла домой, а дома была тишина и покой, окно в спальне открыто, и комната полна свежего воздуха. Когда редко бываешь одна, тишина завораживает и дарит ощущение свободы. Я сняла все, что было на мне весь день. Совсем все. Так приятно, когда тело дышит свежим воздухом из окна. Всю дорогу домой я думала о том, что ты обещал меня ласкать... Почему я так хочу тебя?! Я даже почти тебя не знаю, а так хочу тебя всего, и целиком, и отдельные части... И плевать, что я, как приличная девушка, наверное, не должна показывать это желание, – я не могу. Я легла на кровать, чтобы насладиться ощущением предвкушения, и не могла сдержаться, чтобы не коснуться себя... И забыла, где я, и не знаю, сколько прошло времени... Но мне захотелось тебя так сильно, что я готова была отдать все, все на свете за то, чтобы ты был рядом! Не знаю, что со мной, но это прекрасно... Каждый кусочек тела просит ласки, иногда мне кажется, что это уже физическая боль...
Роберт: Прочитал. Сижу на правлении. Отпрошусь-ка я – пойду подышу свежим воздухом...

Наташа: Это все вообще похоже на какое-то безумие, по крайней мере с моей стороны. Но я рада этому безумию. Когда я думаю о тебе, то, кажется, физически чувствую, как расширяются зрачки и сердце начинает биться быстрее. Это сильнее меня. У меня, как у наркомана, пропала воля и сила. Я смотрю на твою фотографию, и кажется, что сто лет тебя знаю, и все, что мне нужно, – чтобы ты меня целовал. Больше нет того ощущения, что преследовало меня годами: что все мужчины мне чужие и ближе, чем на метр, к ним лучше не подходить.
Роберт: Моя милая, красивая девочка из далекого-далекого прошлого. Удивительно, как судьба не дала нам встретиться несколько лет назад и как теперь она томит нас расстоянием и ожиданием... Зачем так? Что это значит? У двух самостоятельных и самодостаточных людей была размеренная, обустроенная жизнь, без всплесков эмоций и душевных волнений. И за несколько дней на расстоянии четырех тысяч километров произошла поразительная химическая реакция! Ходят, разговаривают, едят, дышат два человека в разных концах земли. Делают важные и не очень важные дела, общаются с сотнями других людей, а между ними, через реки и горы, протянулись нити их отношений и чувств. Никто ничего не знает. Для других все остается как было, а эти два человека уже близки, уже вместе... Я безумно хочу тебя! Извини за такое смелое сообщение – это уже третий бокал вина. хочу тебя, пусть даже так – виртуально, словами, фантазиями... Каждое утро, просыпаясь, я каким-то уголком сознания боюсь, что все это – все эти сообщения, неожиданные эмоции, надежды... все окажется неправдой. Каждое утро я с надеждой и спрятанным глубоко внутри страхом открываю fb. И будто снова начинаю жить, увидев маленькую красненькую циферку на значке сообщений.

Апрель 2013
Роберт: С утра беспрерывно четыре совещания, одно собеседование и вот уже больше двух часов правление... Тайком заглядываю в телефон. Хочу быть с тобой, пусть даже виртуально. Что на тебе сегодня?
Наташа: Костюм брючный деловой черный, белая рубашка с тремя расстегнутыми сверху пуговичками. У меня почти всегда деловая униформа. Но я очень люблю платья деловые, мне кажется, что это женственно и красиво. И шпильки, конечно. Они только очень быстро выходят из строя, потому что за рулем много езжу.
Роберт: Три пуговички!.. Боюсь даже думать, как это выглядит :-).
Наташа: Не бойся, очень даже красиво. Кружавочка от белья чуть-чуть виднеется, а посередине висит маленький ключик от Tiffany.
Роберт: Хочу это увидеть!
Наташа: У меня вокруг куча сотрудников. Не могу сфотографировать.
Роберт: Какая жалость. Так и буду дальше томиться на этом бесконечном правлении без всякой надежды на радость.
Наташа: Не забывай меня, пожалуйста, завтра... и сегодня, и послезавтра...
Роберт: Забыть такие дни и ночи постоянного восторга тобою и томления – это невозможно!
Наташа: Представляешь, подсознание выдает мне картинку, когда я часто видела тебя на улице Весенней, тогда, давно.
Роберт: Ты уже тогда была красивой девочкой, хоть и очень юной.
Наташа: Я уже тогда была мамой, работала и училась.
Роберт: Мамой?! Не может быть!
Наташа: Во мне все время борются правила приличия и желания. Что делать?
Роберт: Наслаждайся этой борьбой. Печать на твоих желаниях, а потом шаг в пропасть и падение – это самые сильные ощущения. Наташечка, мне кажется, ты слишком много переживаешь по поводу сексуальной нравственности. Напротив, я твердо уверен, что сильное либидо – удел высокоразвитых личностей, и мировая история дает тому много подтверждений. Я всегда с гордостью говорю окружающим, что я абсолютно порочен, что у меня нет совершенно никаких ограничений. В моей системе ценностей сексуальность стоит на первом месте.

Май 2013
Наташа: Так получилось... Мне 5-го надо быть в Москве.
Роберт: О боже!!! Очень надеюсь, что ты примешь мое приглашение на свидание. 4-го я буду на переговорах в Голландии и пока не определился с датой прилета в Москву. Если тебе не сложно и если ты позволишь надеяться на встречу с тобой, не могла бы ты, пожалуйста, написать твой график этой поездки? Я тогда скорректирую свой.
Наташа: Тебя ни капельки не пугает возможность встречи? А вдруг слова лучше дела, точнее, тела?
Роберт: Ну вот и проверим. Наташа, я мечтаю с тобой встретиться. Я правда думаю, что интеллект – основное условие женской сексуальности. Я правда думаю, что то, что облечено в слова, – из подсознания попадает в сознание. А разве можно отказаться от встречи с девушкой, у которой ТАКОЕ в мыслях! (Только что перечитал предыдущие твои сообщения.) Ну и самое главное – я не сумасшедший, чтобы отказываться от встречи с такой красоткой!.. Убедительно?
Наташа: Очень. Только ты помни о том, что у меня в мыслях, потому что при встрече я могу волноваться и говорить глупости. Вот, уже, кажется, начала делать глупости. Прыгаю по квартире.
Роберт: Только что согласовал график поездки – вернусь из Голландии 5-го. 6-го попытаюсь закончить все к 19.00 и могу неограниченно использовать время для личной жизни. Если хочешь, готов возить-кормить-ласкать тебя весь вечер 6-го и весь день 7-го в моей Москве. Ты увидишь этот волшебный, завораживающий город. Город, который никогда не спит. Каждый день разный. Город, который особенно прекрасен ранним воскресным утром или когда смотришь на него с высоты 18-го этажа из темной тихой комнаты глубокой ночью. Бешеные скорости. Ты либо в потоке, либо в Бибирево... Люди уезжают жить в Питер и пишут, что они наконец-то начали жить, потому что все предыдущие годы они бежали. Бежали, стараясь быть быстрее других. Как-то знакомая, которая решила перебраться в Москву из Кемерово, за ужином рассказывала мне, что уже больше полугода живет без секса. У нее четыре постоянных парня, они водят ее на ужины, дарят подарки, но никто из них ни разу не предложил ей заняться сексом. «Что ж ты хочешь, – ответил я, – это мегаполис – пробки, проблемы, постоянный стресс...» Это мегаполис... У меня есть знакомый финансист с Wall Street, он рассказывает, что его рабочий день начинается в 6.00 – а до Манхэттена надо ведь еще добраться! Но Москва все равно Волшебный город. Если ею не восхищаться, не выживешь...

Наташа: Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро! Слов все-таки не хватает, чтобы выразить чувства! Не хочу тратить слова, мысли, время на других мужчин и рассуждения о них. Ты – единственный, о ком я сейчас могу думать. Ты вытеснил все, даже работу. Не представляю, как мне послезавтра (о боже, уже послезавтра!) сосредоточиться на встречах в Москве!
Роберт: Добрался до бара. Сделал первый глоток Jack Daniels. Читаю твои сообщения. Вокруг куча таких же «граждан мира», оторванных от жизни, от семей, детей... Кто-то копается в своих BlackBerry, кто-то тупит с кружкой пива, кто-то использует момент и заигрывает с таким же командировочным коллегой. Три года назад я жил в самолетах и поездах – у меня было по две командировки в неделю. Некоторые аэропорты Европы до сих пор могу проходить насквозь с закрытыми глазами. Сегодня у меня все получилось. Становлюсь счастливчиком? Проверю послезавтра. В бар зашла пара. Такие часто встречаются на конференциях, в гостиницах, в аэропортах. Она – эффектная моложавая блондинка, он – представительный мужчина с сединой на висках. Она разговаривает с кем-то по телефону. Он – пишет интенсивно в своем BlackBerry. Оба заказали still water. Она наклонилась вперед и положила ладонь на его руку... похоже, я их смущаю... Oops, мне улыбнулся мужчина. На всякий случай пойду-ка я к себе.  Завтра четверг! Безумно люблю этот день – за ним сразу, без всякого промедления, следует пятница! Будет пятница... Господи! Пожалуйста! Пусть будет ЭТА пятница!

6 мая 2013, суббота
Роберт: Привет, сладкая девочка! Теперь уж точно я могу так писать, потому что знаю это определенно – ты сладкая. Очень! Заканчивается долгий сказочный день. С тобой...
Еще вчера я ехал к практически незнакомому человеку, а сейчас такое чувство, как будто несколько минут назад расстался с частичкой себя... Это был сказочный день! Хочу продолжения...
Наташа: Я долетела. На теле до сих пор следы твоих рук, губ, твой запах. Не хочу принимать душ, чтобы все это осталось со мной хотя бы еще на часок. В самолете и аэропорту не хотелось ни с кем произносить ни слова. Не хочу возвращаться к жизни другой, хочу пожить тобой. Четыре часа без перерыва слушала дурацкую музыку, уже наполовину ставшую нашей. Послевкусие позволяет отличать «одухотворенность» от чего-то еще. Мое тело и мой мозг занимались с тобой ЛЮБОВЬЮ. Что бы ты ни думал и ни говорил, я хочу думать и называть это так.
Роберт: Погоди... Это очень обязывающее слово. Или я все еще наивен, или что-то правда случилось с этим миром? Нынче «в спальню» начали приносить с собой сердца?
Наташа: Прости, прихватила случайно. Надо было дома оставить? Оно у меня слабое и стучит в два раза быстрее, чем у обычных людей, может, в этом причина? Не могла же я оставить его без присмотра.
Роберт: Привыкаю жить заново. Без тебя. Кажется, за вчерашний день я прожил целую жизнь и мало что помню из прошлого. Теперь надо научиться заново есть – это оказалось непросто. Я попробовал... начал... и пока отложил – получилось плохо. Сейчас попробую принять душ. Самая главная задача на сегодня – заново научиться читать. Пока делаешь что-то физически, хоть и неуклюже, но получается, а вот сесть, не двигаться и переключить сознание!.. В голове – картинки вчерашнего дня.
Наташа: Такая же история. Не могу даже сумку разобрать, там же рубашка белая вся в тебе и галстук, который при мне как-то недолго был на тебе, но я буду думать, что ты носил его весь день прежде, чем прийти ко мне.
Достала твой галстук. Ура! Он пахнет тобой!!! Положила его в отдел с ювелирными украшениями. Там замочек стоит и лежат самые ценные вещи в доме. Завтра одену его на работу, чтобы частичка тебя была со мной. Ты удаляешь наши сообщения? Или автоматически они у тебя удаляются?
Роберт: Не удаляю. Я их иногда, когда особенно грущу о тебе, перечитываю. Представляю, как бы два автора написали книги об одной и той же Истории любви. Извини, что я это так без разрешения назвал.
Наташа: Кто-то один должен непременно в таком случае получить как минимум литературную премию. Главное, чтобы жанр был один – роман. Роберт, Роберт, Роберт! Ломка началась. Вот сижу и думаю, что, несмотря на все сложности и перемены, все же любить естественней для человека, чем не любить. Только в состоянии любви ощущаешь жизнь. Мы выстраиваем удобную, размеренную, комфортную жизнь... И в ней забываем ощущение, что все это пустое, если рядом нет человека, с которым хочется быть рядом, просто рядом. В самолете, машине, постели, на улице. Долго ли это может длиться? Я сейчас как никогда понимаю монолог Николь Кидман из фильма Кубрика «С широко закрытыми глазами»...
Роберт: Любимая Наташечка! Оба эти слова главные и очень важные для меня. Потому что тебя (тебя!) зовут Наташечка, потому что то, что я ношу в себе, – это любовь к тебе!

8 мая 2013
Наталья Загорская: Здравствуйте, Наталья. По иронии судьбы меня тоже зовут Наталья. Увидела случайно на Вашем фото галстук моего мужа. В прошлом году подарила ему на день рождения. Начальник службы безопасности моей компании вчера положил мне на стол вашу переписку. Истерик не будет. Я просто утром заблокировала счета Роберта, и мой адвокат оповестил его об условиях развода с моей стороны. Вы наверняка не в курсе, что у нас двое малышей, два и три года, а у Роберта белая заработная плата, и все активы нашей семьи были оформлены на меня до регистрации брака. Ну а теперь мы с Вами обе будем наблюдать силу чувств нашего мужчины. Какие это будут чувства, покажет время... 

Стереть архив?
Сообщения удалены.

Сцены из супружеской жизни эпохи гаджетов
Ежедневное, административно-бытовое

ОНА: Соскучилась. Хочу рыбки с вином на ужин.
ОН: И я. Зайду в магазин. Буду ждать тебя дома.

ОНА: Кушать хочется. Ты скоро?
ОН: Жди.
ОНА: Жду.

ОН: Не забудь заплатить за квартиру. Сегодня последний день месяца.
ОНА: Да, помню.
ОН: Я в спортзал вечером. Ужинай без меня. Приду голодный. Во всех отношениях.

Прохлада

ОН: Пойдем на обед.
ОНА: Иди, если хочешь. Задал настроения с утра, аппетит до сих пор не появился.
ОН: Я вам три раза говорил, что нужно встать пораньше... А ты просто пропустила мимо ушей. Вот и все. Пойдем обедать, говорю.
ОНА: Говорить можно по-разному. Я не привыкла и не собираюсь привыкать, когда на меня орут. Можно было сказать: «Девочки мои, давайте скорей». Ты ушел. Мы же не собачки дрессированные, чтобы крикнул на нас, и мы построились.
Он: Не усложняй, Курносый нос, я пошел обедать. Голодовка – неэффективный способ отстаивать свою позицию.

Вечернее

ОН: Подышала? На улице ночь. Ты считаешь нормальным выходить из дома в два часа ночи одной?
ОНА: Воздуха мне не хватает.
ОН: Я тебя не ограничиваю вроде... На встречи свои бесконечные непонятно с кем и зачем ходишь, танцами занимаешься... Хотя, ты права, каждый по-своему задыхается...

Командировочное

ОН: Доброе утро, мои девочки.
ОНА: Доброе утро.
ОН: Я скучаю по вам. Расстояние обостряет чувства.
ОНА: Прислушайся к себе, пока у тебя есть время. Не уверена, что первое сообщение, пусть и «я скучаю по вам», на третий день командировки – это то, чего я очень ждала. Ощущение, что ты меняешь декорации и тут же забываешь прежние. Транзитный пассажир. А нам нужен машинист поезда. Да и дело не в нас. Человек должен быть там и с тем, где его сердце. Ты же не думаешь, что я из тех женщин, к которым можно возвращаться с розочкой через пару суток забытья от горести или радости? Это не упреки сварливой жены, а просто наблюдения человека за человеком.
ОН: Человек, я хочу тебя. Скинь фотографию свою прямо сейчас.
ОНА: Я не дома.
ОН: В туалет зайди.
ОН: Не скинешь? Решила не разговаривать со мной?
ОН: Я ведь могу обидеться.
ОН: Я тебя люблю.
ОН: Не могу спать без тебя.

Расстояния и расставания

ОН: Мягкой посадки, мои девочки.
ОНА: Прилетай, пожалуйста. Нам без тебя никак. Любим тебя очень-очень...
ОН: Вы сели?
ОНА: Да. Уже в отеле.
ОН: А я только в кафе приехал.
ОНА: Не проспи самолет. Уснешь где-нибудь и не успеешь к нам.
ОН: Я не буду спать.
ОНА: Вот это у нас приключение получилось. Хорошо, что в Минске базы приставов нет, а так бы вообще отпуск сорвался. Как ты так забыл отправить бумаги с оплатой кредита в банк?.. Ладно, прилетим, разберемся.
ОН: Ага. Как номер? Как погодка?
ОНА: Погода – супер. Мы побоялись без тебя далеко уходить. Доча запищала, что без тебя страшно. Спит сейчас на твоем месте.
ОН: Соскучился уже по вам. Все к лучшему. А то глаз совсем замылился. Это были нужные и необходимые часы разлуки.
ОНА: Есть вещи, о которых не стоит говорить даже близким людям. Этими словами ты отбрасываешь их назад, и приходится всегда помнить, что через какое-то время глаз может замылиться, вкус приесться, ощущения опостылеть. Каждому хочется жить с ощущением «навсегда» и «никогда», так же как детям верить в деда Мороза, буддистам в реинкарнации, а христианам в рай... Можно было ограничиться «соскучился уже по вам».
ОН: Согласен.

Хар;ктерное

ОН: Ты в каком зале?
ОНА: Зеркальный. Ты скоро? До перерыва успеешь, как планировал?
ОН: На квартиру приехал. В спортзал решил поехать сейчас.
ОНА: Так и знала! Я обожаю твою черту переигрывать планы! У меня как минимум ни копейки денег, чтобы домой доехать на такси. Я вышла без всего, так как ты обещал через час приехать за мной!
ОН: Встречу. Не делай проблему из пустого. И вообще я не говорил, что 100% приеду.
ОНА: Не говорил, просто высадил меня у входа без вещей и верхней одежды и сказал: «Я мигом». Однажды, видимо, так же высадишь меня из своей жизни и со словами: «Я мигом», – исчезнешь на неопределенный срок.

Нежное

ОН: Поедешь на работу?
ОНА: Не знаю. Пока точно не в состоянии. Температура и знобит.
ОН: Побудь лучше дома сегодня.
ОНА: Так и сделаю, наверное.
ОН: Я постараюсь недолго. Пей больше жидкости.
ОНА: Напиши, как домой поедешь, цыпленка поставлю и буду, как хорошая домашняя жена, ждать тебя с горячим ужином.
ОН: А я сижу на работе и думаю, как хороший муж, чем мою девочку приболевшую покормить.
ОНА: Лаской, конечно. Что тут думать?!

Искусительное

ОН: Ты зря обиделась на вчерашнюю фразу. Если ты еще не поняла, я иногда тебя провоцирую, чтобы посмотреть, как ты себя будешь вести в той или иной ситуации... Ты вчера показала, что можешь встать на сторону абсолютно чужого человека, если я себя неправильно как-то поведу... Все просто.
ОНА: Провокатор мой великий. Я никакой другой стороны и не заметила, так что никуда не вставала, а легла... спать. Все без моего участия в твоей голове произошло, как мне кажется. А вообще проверки устраивает Бог, да и то не проверки, а ситуацию выбора, а вот проверки-искушения – это уже дьявольские проделки, не человеческая функция точно. Если у тебя есть страхи или недоверие, можно просто сказать об этом или спросить. Люди становятся ближе, когда разговаривают... Когда любят и знают страхи другого, то стараются не делать больно и не пугать. Ну а если нравится со своей правдой и ожиданием предательства, боли и разрушения жить, никто, кроме тебя, это не изменит. Отдавай – и вернется, доверяй – и доверишься. В природе баланс.

Первая ложь

ОН: Я в банк поехал. Потом с директором обедаю.
ОНА: Забрать тебя с обеда?
ОН: Нет, водитель довезет... Может, еще в офис к нему поеду...
ОНА: Ты инициатор встречи или он?
ОН: Попросил с американцами по скайпу пообщаться...
ОНА: В 16:00 же надо диван выбирать ехать. Эта твоя зона выбора. Ты же сам на этом настаивал, я не хочу слушать потом, что тебе неудобно лежать...
ОН: Милая, я тебе полностью доверяю.
ОНА: Ты же мне денег не оставил. Может, приедешь все-таки?
ОН: Блин, забыл. Ну, скажи, завтра завезем.
ОНА: Хорошо...
ОН: Не жди меня на работе, я сразу домой со встречи поехал...
ОНА: Странно...

Воскресное
ОНА: Ты во сколько приедешь домой?
ОНА: Милый?
ОН: В бане, парюсь пока. А ты дома?
ОНА: Да. Алкоголь пьешь?
ОН: А что?
ОНА: За рулем поедешь? У нас куча дел домашних, и погода хорошая...
ОН: Я не поеду.
ОНА: Я поняла. Отдыхай. Мы с дочей пошли гулять. Два выходных подряд в пьяном увеселении я слабо переношу еще с предыдущих семейных отношений, и ты прекрасно об этом знаешь.
ОН: Гуляйте.
ОНА: То ли Бог отводит... Как только я подумаю, что ты лучший мужчина на свете, так ты меня обратно на землю возвращаешь. Никак не могу разобраться, что тебе нужно: жить в кайф в алкогольном дурмане и сексе или семью строить... И то, и другое вполне приемлемо. Только хочется понять, как воспринимать тебя: мотыльком-однодневкой или жуком-скарабеем.
ОН: Конечно, я – лучший. Заезжайте за мной.
ОН: Ну что за детский сад опять? Почему трубку не берешь?! Никак тебе не живется мирно и спокойно...
ОН: Начинает порядком надоедать...
ОНА: Не хочу при ребенке разговаривать. Слишком уж она сильно переживает наши разговоры. Жаль, что ты за два года не понял то, из-за чего я сбежала в первый день нашего знакомства и что составляет 80% моих внутренних психов. Мне жизненно необходимо уважать человека, который рядом. Перестаю испытывать уважение, когда алкоголя в жизни становится много и он вытесняет все доброе и самое важное в жизни, как мне кажется. И если начинает стоить хотя бы моих слез, перестаю конкурировать. В первый день не поняла, когда ты, оставив женщину в постели, пошел за виски ночью, так и до сих пор не понимаю, как можно одному выпивать бутылку виски в выходные с продолжением банкета по два дня... Ладно. Закрыли тему. Есть как есть. Я призналась тебе в своих чувствах, за тобой выбор, считаться с ними или нет... А мой – терпеть или... не терпеть...
ОН: Я начинаю от тебя уставать. Тяжело с тобой. Как в клетке.
ОНА: Живи легко. Ты свободен.
ОН: Спасибо. Ты тоже.
ОНА: Я знаю.
ОН: Желаю тебе найти идеального мужчину.
ОНА: Я никого не ищу.
ОН: Ну встретить...
ОНА: Как Богу будет угодно.
ОН: На Бога надейся, а сама не плошай, как говорится... Я тебе послан был, а ты вредничаешь.
ОНА: Может, и так. Вопрос, для чего. Все люди друг другу посланы. Хочется верить в настоящую любовь. А в настоящей любви люди на весы ничего не складывают... Если я до сих пор свободна, а ты в клетке, что-то тут не так... Хотя вчера вечером казалось, что мы так близко... Я и правда тяжелая. Много хочу. Всего. Может, ты только музыку способен сложную оценить, а женщина нужна как попсовая мелодия из радиостанции: «...это не шутки, мы встретились в маршрутке...»?

Вдруг

ОН: Ну о чем ты, моя любимая?
ОНА: Я – о главном.
ОН: Вот я и говорю... У тебя есть я. Плохой, хороший, но твой.
ОНА: Живем и в каждодневной текучке не понимаем, что главное, а что не имеет вообще никакого смысла.
ОН: Есть такая беда.

Сомнения

ОНА: Мне кажется, что ты большую часть времени несчастлив. Ощущаешь подъем только после бури. Я тащу тебя все время куда-то, думая, что этим сделаю твою жизнь насыщенней и смогу дать тебе все-все. То пить виски запрещаю, то волосы коротко не даю стричь, то книги заставляю читать и фильмы по списку смотреть... Наверное, все это неправильно. Это все-таки твоя жизнь и твой выбор. И я устала бояться то постареть, то потолстеть... Думаешь, мне только секс нужен? Я просто боюсь пропустить начало холода. А секс дает мне уверенность, что я живая и желанная, и отношения живые, понимаешь, ЖИВЫЕ!
ОН: Может быть, ты просто стараешься сделать меня лучше? Я люблю тебя.



Москва – малая родина. Папина дочь

Не люблю летать домой... Странно, я все еще думаю: «Домой». А ведь уже давно есть столичная прописка, совпадающая с адресом фактического проживания. «Не люблю летать в город, где я родилась и прожила тридцать лет жизни», – наверное, так будет точнее. Почему не люблю? Потому что это – прошлое. В нем было много хорошего, светлого, но я прошла точку невозврата...
Однако скучаю по родителям и поэтому сижу в самолете, который за четыре часа перенесет меня на несколько лет назад. В маленьких городах ничего никогда по большому счету не меняется, так что у меня непременно будет ощущение дежавю. А пока можно спокойно почитать. Открываю наспех вытащенную перед полетом случайную книгу с полки классической литературы. Третий том собрания сочинений Чехова. Так и не дочитала его в студенчестве. Из книжки выпала черно-белая фотография. Как она вообще могла туда попасть? Может, мама оставила? Это же ее наследство. Все вокруг смеялись над тем, что в век электронных изданий я перевожу из Сибири чемоданы с многотомниками классиков. Мне нравится их знакомый с детства запах, карандашные пометки важных для кого-то цитат... и вообще, как-то теплее и спокойней со своими книгами.
Удивительно, что именно сейчас, в самолете домой, мне попалась эта фотография. На ней папа и я. Еще не совсем я, конечно, – маленький белый сверток. Хорошо знаю эту фотографию. Не потому, что видела ее раньше. Мама часто рассказывала, как я появилась на свет. Для детей истории про то, что они не могут вспомнить, даже если очень захотят, почему-то особенно глубоко, ярко и надолго врезаются в память.
Я родилась летом. Третьего июля. Папе в руки меня отдали десятого. Несмотря на тридцать градусов жары, он одел свой единственный, парадный югославский костюм. С утра долго не мог завязать галстук, хотя считал до сих пор, что владеет этим искусством в автоматическом режиме.
Друзья называют его Торик-скорик за привычку все делать очень быстро. И все равно тогда он боялся не успеть купить гвоздики и розовую ленту. Дома же была заготовлена голубая! Они с мамой ждали Егора. А родилась Оля. Первый раз в жизни он подписал открытку: «С днем рождения Оленьки». Воткнул в букет гвоздик, упакованных в прозрачный целлофан. Вот бы показать тогдашним тетенькам-цветочницам на крытом рынке, до чего дошла современная флористика...
Сцены в роддоме для папы прошли как во сне... На всех других фотографиях того дня, зная папу, нетрудно угадать, что уже тогда он терпеть не мог фотографироваться. Но вот суета закончилась, наконец они почти дома и почти наедине. В сквере во дворе папа взял кружевной сверток, отошел в сторону от всех родственников... С трепетом приоткрыл хлопчатобумажный конвертик – и увидел голубые мутноватые бусинки, треугольный ротик и щеки в поллица. Осторожно коснулся моего лица – в первый раз в его и моей жизни. Мама тихонько подошла и сфотографировала своих самых любимых людей во вселенной. Следом подбежал мой брат, посмотрел на меня и сказал: «Какая же это Оля?! Это же Наташка. Сестра моя Наташка!» «Ну, Наташка так Наташка», – согласился папа.
Со стороны может показаться, что у нас с папой странные отношения. Месяцами не созваниваемся, прилетаю раз в полгода... Но мы оба чувствуем безусловную любовь. Каждый день. И для этого нам не обязательно смотреть друг другу в глаза.
В детстве утром я прибегала к папе под крыло и досыпала с ним самые сладкие пятнадцать минут перед началом очередного дня. Он обнимал своими огромными ладонями, пропитанными бензином, со свежими и уже подживающими царапинами от работы с железками в гараже. И было так спокойно и безопасно!
Потом произошел несчастный случай. Точное выражение, выстраданный людьми фразеологизм. Случай был действительно несчастным. Папа, как обычно, помогал кому-то: ремонтировал «волгу». Лежал под машиной, которая стояла без домкрата на кирпичах. Кто-то полез в кабину, и машина упала папе на лицо... Все очевидцы разбежались, а он, истекая кровью, дошел до дороги и дождался все-таки скорой помощи.
У входа в палату врачи предупреждали меня, десятилетнюю: «Его кровать вторая справа. Детка, ты не узнаешь его...»
Но я узнала. По рукам. Они лежали поверх больничного одеяла в сине-белую клетку, родные и знакомые. Тогда я почти не заметила тридцать шесть шрамов на лице, сломанную переносицу и челюсть. На восемь месяцев отделение челюстно-лицевой хирургии стало нашим домом. Я ложилась иногда к папе под бочок; пусть не утром, как обычно, а в приемные часы – но от этого становилось так же спокойно и безопасно...
Ох уж эта детская память! Помню все это, до запахов и звуков. И каждый раз вспоминаю, когда он, по приобретенной с того случая привычке, в задумчивости трогает левую сторону лица...
Полгода назад он прилетал ко мне в Москву. Помню, мужчина мой переспросил тогда: «Что, отец прилетает?» А меня передернуло как-то, даже физически. Я раздраженно буркнула: «Не отец, а папа. Мой папа».
Он и летал-то всего несколько раз в жизни. Вроде и необходимости никакой не было ко мне лететь. А он взял и прилетел. Вылез по какой-то причине из своей скорлупы и зоны комфорта. Конечно, я его девочка, конечно, он мог соскучиться. Но обычна для нас все-таки любовь на расстоянии, с молчаливым пониманием всего и всех. А тут... И я забила на все: работу, дела... Три дня провела с ним. И это были три дня безмятежности. Нет, конечно, я суетилась, старалась все организовать, планировала наши дни... Но как-то ему всегда удается взять на себя ответственность за мою жизнь, просто находясь рядом. Забота в мелочах, но не мелочная забота, как у окружающих мужчин. Открыть дверь, взять сумки, прогреть машину, завязать шарф на мне, тайком оплатить счет в ресторане (хотя это у него пенсия, а у меня достойная зарплата)... Он всегда как бы старается быть полезным, точнее, ему очень тягостно быть бесполезным. Починил все в только что отремонтированной квартире. Какие-то бытовые мелочи, казалось бы, пустяк, а вместе получается – забота и безопасность. И этот запах моего детства он привез с собой... Мне так не хотелось, чтобы он улетал. Плакала тайком в ванной весь вечер, потому что поняла: все-таки лучше, когда настоящая, безусловная взаимная любовь рядом, на расстоянии вытянутой руки, такая большая, родная, надежная.
На этой фотографии он еще и не подозревает, что будет носить меня в сад «семимильными шагами», кормить тайком от мамы хлебными котлетами в столовой, покупать для меня на все свои сэкономленные деньги первые джинсы, пейджер и сотовый телефон, встречать с дискотек и учить водить машину. А через девятнадцать лет будет вот так же держать моего сына, первым, с таким же счастьем и гордостью в глазах, как на этой фотографии.


Москва – Петербург. Мы же на «ты»...

Лечу в Петербург. На этот раз не в командировку. По личному делу.
Нашему сыну скоро будет семнадцать. Значит, не виделись мы с главным фигурантом этого личного дела шестнадцать лет. О боже, какие цифры! Неужели периоды моей жизни измеряются уже двузначными числами?
Почему именно сейчас я решила с ним встретиться?
Прочитала «Морфий» Булгакова пару недель назад. А звучал он его голосом в голове, все шестьдесят семь страниц. Я и не думала, что помню голос человека, которого столько лет не видела... В сюжете ничего нового не нашла. Болезнь и ее история. Жаль все-таки, что в восемнадцать лет, с малышом на руках, я не смогла понять, что это история его болезни, а не трагедия моей жизни. Он был так болен, что не думал обо мне. Хотя нет, конечно, думал, иначе не порезал бы себе вены после разлуки... А может, это тоже была болезнь, а не любовь?
Эту главу жизни я долго прятала от самой себя в каком-то темном душевном чулане. Но пришло время навести порядок в воспоминаниях. Достать, сдуть пыль и поставить на полку. Можно на верхнюю, чтобы реже попадалась на глаза. Хотя, куда ни задвигай, перед носом все время будет важнейшая часть этой истории – во плоти. Крепкий мускулистый красавец, уже почти мужчина. Как я рада, что от этого прошлого осталось такое наследство.
Бури утихли, обиды забылись. А любовь, точнее, воспоминания о ней – во что превратились они?
Я уже начинала этот рассказ. Первый курс филфака, новый преподаватель – «Девочки, та-а-акой красивый!» Первая, самозабвенная, сумасшедшая любовь. Он, на восемь лет меня старше, разбирался в отношениях с бывшей женой, флиртовал с другими студентками, с коллегами – а я хотела лишь одного: быть с ним. Вместе спать, вместе жить. Навсегда.
И, кажется, добилась своего... Затем – первая в моей жизни измена. Несвязные оправдания: «Это была проститутка, мне просто нужно было ощутить твой гнев, ты слишком покорная, я так не могу...» Потрясение, ярость, какая-то брезгливость: как мог он впустить в нашу постель, в нашу жизнь какую-то грязную женщину? Но – в первый и в последний раз я простила измену. Слишком его любила.
Он увез меня за город – и теперь обращался со мной как с богиней. Через пару недель плена я сдалась и опять стала его рабыней... точнее, рабыней любви. Мы вернулись в город. На пороге родительского дома он сказал всем громко, вслух, что хочет на мне жениться. Я просто моргала глазами, не понимая, что происходит. Циник-многоженец вдруг превратился в романтичного суетливого подростка?
Свадьба. Мероприятие не его формата. Чем больше старался, тем очевиднее было, что он чужой на этом празднике жизни. Родители хотели, чтобы все как у людей. Белое платье, тамада, выкуп, конкурсы, тосты, танцы – все было, но ничего не запомнилось. Помню только, как все смотрела на него – и видела улыбающееся лицо с глазами, полными глубокой вселенской тоски.
Сначала я винила книги. Ницше, Кафку и Борхеса, которых тогда еще не читала и не понимала; но они, не хуже той проститутки, каждую ночь уводили мужа из моей постели. Потом компьютерные игры-стратегии... Сутками он сидел при закрытых шторах, рассматривая монитор, а не мою упругую восемнадцатилетнюю грудь. Хлопала дверью, тихо плакала в ванной, бойкотировала молчанием... Иногда что-то из этого работало, и пара часов страстного или нежного счастья казалась обретением вечной гармонии.
Во мне зародилась новая жизнь – и я смирилась с бытовыми мелочами, перестала всматриваться в тоску его глаз, все чаще заглядывая в себя и будущее, мысленно рисуя черты лица и тельца нашего будущего малыша...
И вдруг первый раз в нашей жизни прозвучало слово «наркотики». Думала, никогда не узнаю настоящий смысл этого страшного сочетания букв. Лучше бы он сам обо всем мне тогда рассказал. Боялся? Но оказалось намного страшнее, когда на девятом месяце беременности, услышав стук в дверь, я спросила:
– Кто там?
– Откройте, милиция. Ваш муж у нас. Задержан в туалете университета при передаче студенту контейнера с героином.
– Это шутка? Влад, это ты? Какой героин? Хватит прикалываться...
Нет, не шутка. Это действительно была милиция; и, как было написано в протоколе, его – «преподавателя словесности» (как они его забавно назвали) – задержали в главном корпусе университета с героином в упаковке из-под детского киндер-сюрприза. Все это, оказывается, давно жило с нами, как раковая опухоль; но я не подозревала о ее существовании, не хотела видеть симптомы. Думала, такое случается лишь где-то далеко, в чужой жизни, но не в моей...
За сутки после его задержания на меня свалилось столько информации – и такой, – что переваривать ее пришлось не меньше недели. «Подозревается в наркоторговле», «больше года употребляет», «встречи, каналы», «дилеры», «план, героин, марихуана»...
Это был крах. Крах моих иллюзий, его карьеры преподавателя и многобещающего молодого ученого и, как оказалось, нашей молодой семьи... Весь этот ад с уголовным делом стал лишь прелюдией следующего черного года моей жизни... Его отпустили с приговором «год условно» благодаря сыну в моем животе, моему юному возрасту и маститому адвокату, гонорар которому бедная его мама оплатила, продав квартиру, где мы жили.
За следующий год я узнала о наркотиках все. Как начинается распад личности, описанный Булгаковым, как прогрессирует и превращает любимого человека в бездушное животное. Как умело подделываются рецепты и печати, как тонко ведется работа с психиатрами, что выписывают образцы этих самых рецептов, как подробно изучаются медицинские энциклопедии и проходят эксперименты с новыми препаратами, чтобы избежать ломки или ее пережить. Я узнала, как незаметно исчезают из дома вещи: так не стало моего обручального кольца – он снял его ночью прямо у меня с пальца. Я научилась различать на оборотной стороне рукава малюсенькие капельки крови, еле заметные красные точечки: они говорили без слов, что «на этот раз я точно завязал» – снова вранье. До сих пор я помню, как пахнут опиаты, и по зрачкам, даже с закапанным визином, безошибочно узнаю наркоманов в толпе. С ним я научилась выводить людей на чистую воду спокойными вопросами и читать по глазам и жестам ложь. Знаю обо всех неработающих методах лечения, обо всех побочных симптомах. И когда герой Булгакова рассказывает о наслаждении от морфия – для меня в этом нет ничего нового. Я это слышала в реальности, почти такими же словами. 
Не знаю, сколько бы я его вытаскивала и отлучала от того, от чего отлучить невозможно, не появись на свет тот, кто стал мне дороже и его, и себя... Все изменилось у меня и в голове, и в сердце с появлением маленького существа. А в его теле и душе по-прежнему царствовал Король Героин.
Любовь в моем сердце умерла примерно за год до того, как мы расстались окончательно, после его неудавшейся попытки суицида, ночевок под моей дверью, выслеживания, слез, угроз и минутных страстей. Умерла как-то сразу, и в голове, и в сердце, словно убитая выстрелом в упор. До меня вдруг дошло, что он – уже не он. Да, пожалуй, уже и не человек.
Малышу тогда было пять месяцев. Он не видел нас больше четырех недель: лежал в частной лечебнице – очередная надежда на счастливое будущее. Майским солнечным днем его должны были выписать. Но в этот день малышу вдруг стало очень плохо. Должно быть, чем-то отравился. Его рвало каждый час. К вечеру ни у меня, ни у малыша уже не осталось сил... Он пришел, застал нас в слезах бессилия. Я попросила его сбегать в аптеку за лекарством, которое посоветовала скорая... Его не было шесть часов. Вернулся без лекарства, с широкими темными зрачками. Нас увезли на скорой. Пять часов малыш был в реанимации.
Сыночка выжил; любовь к отцу моего ребенка – нет.
Шестнадцать лет я не знала, да и не хотела знать, жив ли он вообще. Меньше чем через год после мучительного разрыва снова вышла замуж, на этот раз по расчету, за зрелость, спокойствие и потенциально хорошего отца для моего сына. Торопилась уложиться в период «бессознательности» ребенка, чтобы исправить его судьбу. Создать для него новую, правильную семью.



Петербург – Москва. Мы женаты

Домой. Скорей бы домой. Подальше от этого города круглогодичных депрессий, моросящих дождей, поребриков и людей с расширенным сознанием.
Вот и закончилась странная суббота между прошлым и будущим.
Он стал больше похож на своего отца. Как-то высох немного. Сколько ему сейчас? Сорок четыре? Нет, уже сорок пять. Кажется, вселенская тоска, прежде так не гармонировавшая с его молодым упругим телом, теперь восторжествовала; быть может, даже этот город выбрала для него именно она. Теперь он дизайнер интерьера и специалист по истории архитектуры. Неплохо. Лучше, чем я ожидала. Впрочем, уже то, что он жив, – гораздо лучше, чем я ожидала. Раньше он талантливо писал, как говорили университетские коллеги; сейчас пишу я, а он рисует. Жизнь все-таки неисповедима.
Встретились в кафе «не моего уровня». Это не пафос или высокомерие, просто характеристика неатмосферного тиражированного общепита в питерской подворотне. Просидели около часа, оба сначала нервно подергивались, потом спокойно смотрели друг другу в глаза. Чужие люди, близкие черты. Теперь я узнавала в его теле сына. Жесты, полуулыбка, манера перебирать пальцами. Как работает механизм, передающий все это через каплю спермы?!
Жена с моим именем, дочке пять лет, две комнаты в коммунальной квартире, книги, книги, книги... За два часа единственное чувство затмило все – жалость. Главных вопросов я не задала, и он не ответил. Мы по-прежнему читаем друг друга без слов. Не время спрашивать про сына, годы, наркотики. Он прочел во мне признаки успешного брака и карьеры; я подметила отросшую шевелюру, дрожь в руках и смятые мелкие купюры без бумажника.
– Говорил же я тебе, Пупс, что девятнадцать и тридцать пять – годы расцвета твоей красоты. Я был прав... Рад повидаться.
Прощаю и отпускаю эту историю со скупой слезой, искренне надеясь, что финал его жизни будет не таким, как у доктора Полякова, что современные технологии или внутренняя сила помогут справиться с болезнью. Хотя удаляющаяся фигура, характерно прихрамывающая – так ходят наркоманы со стажем, – оставляет мало шансов для хеппи-энда. Но, может быть, он просто ушиб ногу, споткнувшись о поребрик...


Москва – Архангельск. Она хотела бы жить на Манхэттене...

В современной действительности даже очереди становятся электронными. Но не все. В туалет в самолете всегда очередь самая что ни на есть человеческая, а иногда точнее было бы сказать, человечная.
Передо мной стоит девушка. Красивая. Тот тип красоты, что хочется рассматривать. Все в ее внешности в меру, все ладно и складно. Как будто природа ей дала все, а она лишь носит это с чувством достоинства, не пытаясь себя еще чем-либо украсить. Беспорядочные кудри, стянутые в хвост, длинные ноги, тонкие запястья, неровный загар, майка, джинсы и свитер, накинутый на плечи.
Стоит и смотрит в одну точку, словно пациент психиатрической лечебницы или актриса немого кино, изображающая трагическую сцену. Вдруг неожиданно оборачивается и спрашивает меня:
– Скажите, а вот вы хороший человек? Вы считаете себя хорошим человеком?
Смотрит на меня большими глазами, из которых вот-вот брызнет фонтан слез, как в советском детском мультике про царевну Несмеяну. Я чувствую, с каким усилием она пытается удержать этот фонтан, и не понимаю, как себя вести, чтобы помочь ей. И тут на меня обрушивается ее монолог.
 – Почему мы так часто хотим казаться окружающим людям хорошими? У некоторых из нас это становится целью жизни; не удалось – все пропало. Хорошая ли я мать? Хороший ли друг? Какая получилась из меня дочь? Соответствую ли я образу хорошей жены? Считает ли мой босс, что я хороший сотрудник? Стараемся соответствовать общепринятым канонам, набрать побольше галочек в списке соответствий и достичь заданного обществом уровня хорошести. И в этой гонке часто забываем о задаче понять себя и разобраться, кто же я на самом деле. Не заниматься самокопанием и самоедством, а честно понять себя, увидеть волокна, из которых соткана твоя единственная и неповторимая личность. Я сегодня читала в интернете: в начальной школе хотят запретить или уже запретили ручки с красными чернилами у учителей. Говорят, они формируют у детей «синдром красных чернил». Это когда ребенок начинает бояться допустить ошибку, чтобы, не дай бог, не увидеть в тетради страшные красные пометки. Ему начинает казаться, что проще совсем ничего не делать. Это прогрессирует, и развивается болезненный перфекционизм. Разумеется, я нашла в себе этот синдром и многие другие... До тридцати лет я во что бы то ни стало старалась быть лучшей во всем. Цена не имела значения. Вообще. Не получилось в одном направлении – начинала рваться на первое место в другом. Ключевое слово, звучащее в голове, – «я должна». Или, точнее «я же хорошая... значит, я должна». Золотая медаль (по химии и физике я до сих пор не знаю ничего), красные дипломы, зачем-то целых три, самый быстроразвивающийся бизнес, не приносящий прибыли, идеальный брак без секса и душевной связи...
– У вас что-то случилось? Что вас беспокоит? – попыталась я оказать скорую психологическую помощь прямо в очереди в туалет, которая почему-то никак не продвигалась.
– У вас есть дети? – продолжала она задавать вопросы, на которые ей не нужны были ответы. – А я вот не хочу иметь ребенка. Понимаете? Не хочу. Я – чудовище? Я не даю мужчине то, чего он хочет? Он все время твердит о том, как же хочет, чтобы что-то завелось в моем животе, и это было его...
Вода все-таки нашла выход из ее небесного цвета глаз и потекла тонкой струйкой по широким скульптурным скулам. Небрежно и торопливо смахивая эту соленую воду, она продолжала говорить.
Подошла ее очередь в туалет, и я приняла странное, но единственно верное в тот миг решение. Я зашла туда с ней, совершенно незнакомой мне женщиной. Как только дверь закрылась за нами, фонтан, так долго сдерживаемый, хлынул со всей мощью. Не водой, а звуками, знакомыми любой живой женщине. Она начала рыдать. Я подставила ей плечо, и она в него уткнулась.
 – Я решилась, я взяла и сказала ему наконец, что не хочу ребенка, о котором он трындит уже полгода. У меня есть дочь от первого брака. У него сын от неудавшегося союза. Мы полтора года вместе, и у него не хватило духу за это время даже встать на одно колено и подарить мне кольцо. Послезавтра мне тридцать пять. Я хочу побыть еще красивой, я не готова к лопающимся соскам, страху за живот и младенцу, который заставит забыть не только о себе, но и о мужчине, который так его хочет. Я знаю, что полюблю все, что рожу, безумно полюблю. Но я не готова. Понимаете? Не готова в тридцать восемь остаться с двумя детьми, так как не смогу однажды простить его минутную слабость. Когда он снова захочет ребенка – только ребенка женского пола, лет двадцати и всего на одну ночь...
– Все хорошо. Все будет хорошо. – Я гладила ее кудри и, как мантру, сквозь рыдания повторяла эти слова.
Через десять минут я решила, что пришло время ответить на ее вопросы.
– У меня тоже «синдром красных чернил», у меня тоже есть дети. Был период, когда я больше всего на свете хотела ребенка, был – когда возможная беременность казалась трагедией. И то и другое – нормально. Всему свое время. Вселенная умнее. Если ты не сможешь почувствовать это время, вселенная включит жесткие меры и выметет мусор из твоей головы. Но для лжи себе и любимому человеку ни времени, ни места в жизни нет.
Мы вытерли растекшуюся тушь. Выдохнули. И вышли с гордо поднятой головой – сильные женщины, единственной слабостью которых стала очередь в туалет «Боинга А320».



Москва – Верона. Мимолетные

Первый раз буду отмечать Новый год не дома. Мой мужчина сделал сюрприз и ждет меня в Вероне, на родине Ромео и Джульетты. Возраст этих литературных героев давно позади, да и представления о романтике уже иные. Однако я в самолете. Не то чтобы сердце замирало – но предвкушаю, пытаясь угадать, чем этот новый, не до конца еще распознанный мужчина сможет меня удивить.
На этот раз в полете у меня женская компания. Три подружки-болтушки, судя по всему, уже под легким шофе, как говорит моя мама. Как-никак, Новый год на носу. Все такие радостные, восторженные, легкие... Странный, конечно, выбрали город для девичника.
Мне давно казалось, что любовь – та, которая и есть жизнь, – не любит компаний и уж тем более подруг. Так уж случилось в мире, что «мужчина – женщина» и есть смысл и суть всего происходящего. У меня нет и не было подруг в том глубоком понимании дружбы, о котором часто говорят. Всегда чувствую себя комфортнее в мире мужчин. Может быть, поэтому я с таким неприличным любопытством и легкой завистью наблюдаю за этим визуализированным воплощением женской дружбы на соседних креслах.
Вспомнилось, как в прошлую субботу была на предновогодней светской вечеринке с угощениями и дорогими винами, как водится в Москве. Когда зал наполнился людьми, огляделась и увидела, что в толпе преобладают женщины. Мой мужчина тогда поймал мой взгляд и сказал: «Пошли отсюда. Через час здесь будет много одиноких пьяных женщин. Что может быть хуже...» Странно, что он так быстро заметил их одиночество. Девочки были очень нарядными, ухоженными, нарочито веселыми... но одиночество их бросалось в глаза даже моему неглубокому и не очень-то наблюдательному мужчине. Не то чтобы совсем одни-одинешеньки – но почему-то очевидно, что дома их никто не ждет. Потому-то и вышли в компании подружек на охоту – догнать время, использовать свой последний шанс...
Тридцатилетние девочки.
Одна моя знакомая уже лет пять произносит в женской компании один и тот же тост: «Давайте выпьем за то, чтобы не стать тетеньками». Мои спутницы тетеньками точно пока не стали, хотя наверняка биологические часы уже обнаружили себя в самосознании каждой. В меру ухоженные, очень разные, но удивительно гармонично сосуществующие здесь и сейчас, как букетик невесты, составленный опытным флористом: и травка, и розочка, и нераскрывшийся, но уже чуть-чуть увядший бутон – все друг друга дополняет и создает эстетику свежести и уместного очарования.
Не заметила, как влилась в их компанию, в непринужденный диалог, кажущийся со стороны легкой поверхностной болтовней случайных пассажиров.
 У Наташи – хрипловатый от сигарет голос, осанка бывшей танцорки или гимнастки, нервная дрожь в руках и умные большие глаза.
– Согласитесь, внимательная близкая женщина рано или поздно увидит то, в чем мужчина боится признаться даже себе самому или не осознает, что это в нем есть. Все секреты проявляются обычно в сексе, при стрессе или когда он пьян. Понаблюдайте за ним в таких ситуациях – и увидите нового для себя человека. Мой первый муж, например, возбуждался оттого, что женщина из-за него плачет. Неосознанно, но очень очевидно. Сам он не понимал, что каждый раз стремится самоутвердиться, добившись от женщины слез – зримого доказательства ее слабости; но после этого секс с ним становился незабываемым. Причем слезы становились частью его ласки, он нежно утирал их, целовал... Вот в прошлом году у меня был экземпляр, с которым можно было сколько угодно выяснять отношения, рассказывать о своих чувствах, плакать и сокрушаться, играть роль нежной кошки – он был холоден, как камень, и равнодушен. Стоило же искренне накричать на него, хлопнув дверью, чем громче, тем лучше, – через две минуты на телефон приходила эсэмэска: «Хочу тебя». После этого опыта я перестала считать аксиомой мамино «Мужчины не любят истеричек». А Танькин странный депутат-параноик?! Вообще запрещает ей пользоваться макияжем и носить каблуки, шантажируя отсутствием секса, так как, накрашенная, она кажется ему чужой женщиной. Откуда это все в нас берется? Какие такие психотравмы случаются с нами в детстве, что делает из нас то сложносочиненное, что мы каждый раз заново открываем в постели друг с другом?
Вторая полуграция – Ольга, с изящными, почти хрустальными запястьями и щиколотками. На лице отпечаток восточной крови и какого-то пережитого горя. Некоторые читают судьбы по ладоням, а следовало бы по лицам. Злость опускает уголки губ, радость рисует гусиные лапки около ресниц, а горе... Горе делает глаза бездонными, как будто позволяя смотрящим в них утонуть в их печали.
– Наташ, что ты жалуешься? Мои вообще все умирают. – Мы замолчали и, словно по команде, синхронно потупили взгляд. – Первая школьная любовь – утопленник. Перепил мальчик на выпускном и решил искупаться... Год плакала. Потом три года счастья с Ильей и три года слез после автокатастрофы. Думала, все, не переживу. Несколько лет не допускала до себя ни одного мужчину, хотя с моей работой, вы же знаете, их стаи вокруг. Через год мой звукорежиссер, мальчик совсем, добился-таки моего внимания. Долго ходил, Илья еще жив был, он все цветочки дарил и шутки шутил. Полюбила я этого мальчика... А вот вчера прилетела из Берлина, где навещала его могилу, на годовщину смерти. Через год нашей безмятежной совместной жизни у Дениса, как вы помните, обнаружили редкую форму рака. Я продала квартиру и поехала с ним в берлинскую клинику: год не отходила от него, старалась, чтобы каждый день был для него самым счастливым...
– Все. Хватит хандрить! – решительно, но как-то очень аккуратно прервала Ольгу хорошенькая круглолицая Юля. – Слушаю я вас, девочки, у вас уже столько всего было. А мне двадцать девять, и секс со мной случался... Короче, пальцев на руке больше. А любовь и вообще все время мимо проходит, как будто я прозрачная, а ведь я совсем не прозрачная, какое там, восемьдесят два кило. Сначала я была толстая... точнее, всегда была толстая. Потом тридцать килограммов сбросила. Глаза видят непривычную цифру на весах, а мозг еще год не понимал, что можно не прятаться за простынями и полотенцами и не выключать свет, расстегивая верхнюю пуговицу блузки... А потом оказалось, что мода на девственниц прошла в каком-то далеком прошлом веке...
– Юлька, не расстраивайся, найдем мы тебе в городе любви твоего Ромео. Ромео и Юлия – как звучит! – расхохоталась Ольга.
– Знаете, девочки, – продолжила Наташа, – мы живем в удивительное время. Все меняется со скоростью света. Мы так разогнались в нашем стремлении жить больше, что говорить о том, что один мужчина и одна женщина должны жить всю жизнь вместе, уже как-то несовременно. Может быть, кроме «половинок от Бога» и вместе, в унисон, развивающихся пар. Вот мне тридцать четыре – и иногда я напоминаю себе кошку, про которую говорят, что у нее девять жизней. И мне так нравятся все эти прожитые жизни, опыт, эмоции, изменения, которые произошли со мной благодаря смене мужчин рядом. И дети, конечно. Как минимум, от мужчин я получила детей. Иногда пытаюсь представить, что бы было, останься я со своим первым мальчиком, милиционером из Вологодской области, или с мужем-бабником, который теперь живет в коммуналке в Подмосковье, практически в нищете. Ну пусть даже – хорошо, пусть бы я и дальше жалела второго мужа, успешного предпринимателя, алкоголика с детским комплексом отвращения к сексу... Нет, только не это! Пусть дальше неизвестность, одиночество в переходные периоды, безденежье, тяжелые магазинные пакеты в усталых руках; все это лишь побочные эффекты таблетки под названием «надежда». А вдруг хотя бы еще раз задрожат руки, забьется сердце от желания, замедлится время в ожидании первого звонка, прогулки, поцелуя, близости... Словно по волшебству, совершенно чужой, живущий до тебя и без тебя человек за считаные дни, а иногда и часы, превратится в самого желанного и родного...
Слушая ее, каждая из нас вздохнула украдкой – и несколько секунд все молчали.
– Да, Наташа, а может быть, прямо под балконом Джульетты...
Смех вернулся к нам с удвоенной силой.
– Приземляемся в город любви. Заболтали девушку совсем. Мы вам не надоели за три часа? О чем вы думаете? Мы болтаем-болтаем, а вы все молчите, – перебивая друг друга, вспомнили о моем присутствии подружки.
– Думаю о том, что у каждого, даже временного одиночества своя предыстория и на все в жизни можно взглянуть с разных сторон. Даже этот город – с одной стороны город любви, а с другой – город трагедии. Пусть в этот Новый год он откроется для нас всех только с первой стороны!


Москва – Пекин. В небе небыль

Старший мудрый товарищ, зная о моей командировке, сунул в полет книжку. Потрепанную, в мягкой обложке. Соседние кресла пусты, разговаривать не с кем, зарядку телефона целесообразнее поберечь. Значит, пришло время случайного чтива. Сэй Сенагон, «Записки у изголовья». Два часа пролетели с легкой улыбкой на лице и оставили восхитительное послевкусие и предвкушение страны, где мне предстоит оказаться через несколько часов. Десятый век. По легенде, камеристка Сэй на службе у императрицы получила в подарок кипу чистой бумаги и стала вести заметки. Она писала их для собственного удовольствия и, как призналась сама, была очень смущена, когда волей случая ее книга стала известна. Могла ли она тогда предположить, что ее записки, мысли и впечатления выдержат такую проверку временем, не утратив своей ценности? Самые обычные вещи, привлекая ее внимание, порождали тонкие и точные наблюдения, выраженные сжатым, афористичным языком.
Кипы бумаги мне никто не дарил, но дорожный ноутбук с нескончаемыми чистыми листами был, как всегда, с собой. Интересно, какими могли бы стать наблюдения Сэй нашего времени?
Начать, например, так: «Как же прекрасен закат после солнечного осеннего дня! Созерцание розово-голубого неба рождает теплые воспоминания и навевает мысли о делах житейских и красоте мира, в котором рожден человек. Смотришь на сумеречно-серый край неба – приходят в голову грустные и тревожные мысли, отводишь взгляд в сторону розового свечения – чувствуешь радость в сердце, и светлые мысли наполняют ум...»

То, что редко встречается
Муж, который не изменяет жене.
Четырехлистный клевер на болотистой поляне. Неслучайно говорят, что найти такой – к счастью.
Отзывчивый человечный хирург.

То, что порождает тревогу
Ответ «Телефон абонента временно недоступен» в течение нескольких часов, когда звонишь любимому мужчине, ребенку или родителям.

То, что грустно видеть
Очень прежде стройную девушку, располневшую после родов.
Скрипача в пешеходном переходе, играющего вальс «Радость любви» Крейслера, с открытым чехлом от скрипки, где блестит несколько монет, брошенных прохожими.

То, что становится неприятной неожиданностью
Количество штрафов за нарушение правил дорожного движения в почтовом ящике в конце месяца.
Счет в ресторане, который приносит официант после нескольких часов бурного общения с друзьями в пятничный вечер.
Цифры на весах после отпуска в жаркой стране.
Ливень, начавшийся вопреки прогнозу погоды сразу после того, как помоешь автомобиль.
Случайно услышанная от коллеги новость, что красивый молодой мужчина, который уже неделю приносит тебе цветы по вечерам и кофе в постель по утрам, в выходной гулял с коляской возле ее дома.

То, о чем сожалеешь
Иногда, рассказывая о чем-нибудь, так увлечешься, что вывалишь на собеседника все, что знаешь или думаешь о том-то или о сем-то; а потом жалеешь о сказанном, ибо не уверен, что говорил с другом.
О том, что в юности, когда ноги были стройными, как у горной козы, не носила короткие юбки, боялась, что меня осудят.
О долгих годах борьбы с алкоголизмом бывшего мужа, когда можно было потратить время на другие важные в жизни дела.

То, что приятно на взгляд
Новый золотистый Macbook, на котором я пишу эти заметки.
Разноцветные осенние листья на зеленой еще траве. 
Небо с перьевыми облаками в солнечный день.
Пары новобрачных в свадебных нарядах, позирующие фотографу на фоне городских достопримечательностей.
Пузырьки в бокале с шампанским в изящной руке красивой женщины.
Наблюдать за тем, как мужчина готовит ужин на кухне.
Волнистые длинные волосы дочки, ниспадающие ранним утром на сонное личико.

То, от чего становится неловко
Когда не можешь сказать своему начальнику, что его галстук выпачкан утренней овсянкой.

То, что наводит тоску
Песни Бориса Гребенщикова после двух бокалов красного вина.

То, что кажется бесконечным
Родовая схватка после шести пальцев раскрытия.
Море, когда смотришь на него с палубы корабля.
Урок физики в школе номер четыре.
Ночь, когда ждешь мужа, ушедшего на встречу со старыми друзьями.
Тренировка в спортзале после длительного перерыва.

То, что разгоняет тоску
С закрытыми глазами качаться на детских качелях.
Мчаться по Садовому кольцу в летний вечер, включив на полную громкость композицию из репертуара «Нашего радио» и подпевая так, что потом несколько часов в горле першит.

То, что умиляет
Улыбающийся младенец на фото в социальной сети.
Первоклашки первого сентября с большими букетами в руках.
Ребенок в ванной сквозь шум воды громко поет песенку из мультфильма: «Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети».
Финальная сцена фильма «Август Раш»: мальчик наконец находит свою мать, которая столько лет искала его и нашла, услышав сочиненную им музыку.

То, в чем видна невоспитанность
Привычка бросать бумагу мимо мусорного ведра.
Не спрашивать по телефону: «Вам удобно сейчас разговаривать?» – когда звонят малознакомому человеку.
Обогнать тебя справа и не включить аварийные сигналы в знак извинения за дерзость, проявленную на твоем пути.

То, чему можно позавидовать
Девушке, которая ест торт, гамбургер и картофель фри с пивом в 23:30 и, судя по виду, носит сороковой размер одежды.
Когда мужчина цитирует страницами наизусть стихи классиков.
Тому, кто встает раньше будильника со светлой головой в ненастный день.
Чистому голосу, льющемуся из груди красивой девушки, правильно воспроизводящему все ноты, легко и без специального обучения этому искусству. Как будто этим талантом наделил ее Бог.
Копне белокурых волос, ниспадающих ниже ягодиц, у красавицы, которая пришла в салон красоты подровнять края.
Хозяевам дома на берегу водоема с ухоженным садом, ласковой собакой, гамаком и верандой посреди двора, где каждые выходные большая семья собирается за поеданием вкусных кушаний и питием домашнего вина, приготовленного главой семьи по рецепту своего деда. 

То, что вызывает тревожное нетерпение
Проявление полосок теста на беременность.
Решение кредитного комитета после презентации проекта, который проверяли в банке год и три месяца.
Результаты ЕГЭ твоего ребенка, который живет за 4500 километров от тебя и уже четыре года делает уроки самостоятельно – да и не только уроки.

То, что напоминает прошлое, но уже ни к чему не пригодно
Магниты на холодильнике, привезенные из разных стран и городов.
Пробки от коллекционных бутылок вина, пылящиеся в вазе на окне.
Записки от любимого мальчика, написанные в десятом классе, на пожелтевшей бумаге, перевязанные розовой ленточкой.
Красные дипломы филологического, экономического и политического факультетов.
Контакты умерших в телефонной книжке мобильника.
Младенческие вещи шестнадцатилетнего сына.

То, чего человек обычно не замечает
Следы туши на лице после слез разочарования.
Самое начало тяжелой болезни.
Собственный храп во сне.

То, что страшит до ужаса
Мысль о том, что с моим ребенком может случиться что-то из телевизионной криминальной хроники.

То, что вселяет уверенность
Новое платье модного дизайнера, надетое на важное мероприятие.
«Подушка безопасности» в размере годового прожиточного минимума на расчетном счете.
Мама, которая по телефону говорит тебе, что ты самая лучшая, ее любимая девочка и у тебя все получится.

То, к чему постепенно теряешь рвение
Занятия английским языком и утренней зарядкой.

То, что заставляет сердце сильно биться
Ожидание встречи с мужчиной, в которого влюблена.
Бывает такое, что отвечаешь на СМС за рулем, потому что не ответить не можешь, так тебя беспокоит написанное; поднимаешь голову, а впереди другой автомобиль неожиданно тормозит. Ты быстро давишь на педаль тормоза, и автомобиль резко останавливается, чуть не врезавшись в впереди стоящую машину. И сердце твое еще долго сильно бьется.
Маленький ребенок, радостно смеясь, бежит от тебя прочь, и вдруг ты замечаешь, что из-за угла выехал автомобиль и стремительно приближается к твоему малышу. Ты бежишь предотвратить беду: страшная картина уже стоит перед глазами, и сердце твое выскакивает из груди.

То, что дорого тебе как воспоминание
Подарки людей, которых уже нет в живых.
Книги с автографами авторов, с которыми ты был лично знаком.
Бабушкины брошки, подаренные тебе перед свадьбой.
Рисунки маленьких детей.
Любовная переписка в социальной сети с тем, кто сильно волновал сердце, но пришлось расстаться в разгар любви.
Московский отель, где проходили твои тайные свидания с возлюбленным. 
Бледные шрамы на правой руке – напоминание о силе первой любви.

Цветы
Сколько значений в мире у цветов... Они так недолго живут и не имеют практической пользы, но люди снова и снова срывают их в знак чувств или событий своей жизни. Начну с гвоздики. Символ памяти, смерти и революции.
Розы, воспетые поэтами всех времен и народов, открывают сердца неприступных красавиц уже много веков подряд. Особенно приятно получать розу от мужчины без повода и ожидания. Также производит впечатление букет из множества однотонных цветов, перевязанный атласной лентой.
Нежными и трогательными, близкими с детства кажутся анютины глазки, посаженные в клумбе около ресторана или торгового центра ранней весной.
Гладиолусы – цветы школьного праздника первого сентября. Тюльпаны – символ женственной весны. А мои любимые и редко встречающиеся полевые незабудки трогают мое сердце ювелирностью своих лепестков и чистотой цвета неба.

Послесловие
В окно пробивается луч рассвета, и я уже ничего не различаю. К тому же батарейка у ноутбука садится, а зарядное устройство я сдала в багаж.
Добавлю только несколько строк.
Это файл заметок обо всем, что волновало мое сердце в эту ночь, я написала его в тишине и уединении уснувшего самолета.
Кое-что в записках сказано уж слишком откровенно и может, к сожалению, причинить обиду людям.
Вот как я начала их писать. Однажды мой начальник спросил:
– Что подарить тебе на тридцать четвертый день твоего рождения?
– Очень хочется мне иметь тоненький ноутбук, чтобы получать не только духовное, но и эстетическое наслаждение от моего увлечения писать заметки, носить его везде с собой и не сдерживать себя в желании повествовать ни ночью, ни днем.
– Так тому и быть.
Так я получила в дар красивейшее из устройств для создания текстовых файлов.
Этой ночью я писала для собственного удовольствия все, что безотчетно приходило мне в голову после прочтения нескольких глав легендарных записок Сэй Сенагон.



Москва – Казань. Нам по пути...

В такси по дороге в аэропорт сознание вдруг выхватило из болтовни радио призыв: «Опишите то, что помогает вам жить...»
У каждого человека своя система координат. И среди этих систем не найти двух одинаковых. Одинаковыми могут быть элементы, я называю их допущениями, но комбинация у каждого своя. Кто-то допускает существование ангелов, кто-то ходит к ведическим астрологам, кто-то читает знаки или крестится перед входом в церковь. У меня, как и у всех людей, тоже есть своя система координат. Интересно пополнять список своих допущений, это каждый раз новый опыт, иногда очень жесткий...
«Что в списке у этой женщины?» – подумала я, разглядывая свою попутчицу в самолете. Есть женщины, похожие на незаправленную постель. Каким бы чистым и дорогим ни было постельное белье, впечатления опрятности и порядка нет, если кровать не заправлена. Зато есть ощущение сохранившегося ночного тепла и домашнего уюта. Мятые, хоть и чистые волосы, качественный, но вытянутый из-за стирки в неправильном режиме свитер, вечный бардак в сумке, содержимое которой она периодически высыпает в общественных местах, чтоб найти ключи от машины или кредитку, прерывистое дыхание от вечной нехватки десяти минут до слова «вовремя» – типичные признаки такого типа женских особей и моей соседки. Получасовая беседа, точнее, ее монолог, местами больше похожий на скороговорку, подтвердил мою гипотезу о том, что женщина она увлеченная. В багаже – винегрет практик мировых культур и религий и коллекция любовных историй.
Мы как-то незаметно для меня сразу перешли на «ты», и о своих допущениях она рассказала мне, как говорится, в лоб, без прелюдий и тематических переходов.
– Знаешь, – говорит, – я долго не могла понять, почему Вселенная посылает мне именно тех мужчин, которые оказываются рядом. Они совершенно разные. Нельзя сказать, что это один типаж. Отношения с ними складываются совершенно по-разному. Однажды, когда мне было тяжко, я стала медитировать, и в моем сознании появилась яркая картинка, в которой был мой второй муж в обстановке восточного колорита. Он угостил меня чаем, и я стала задыхаться. Я четко увидела, что он убил меня и теперь расплачивается за свою карму. Тогда до меня дошло, почему муж забрасывал меня подарками, букетами и бриллиантами, хотя я не ощущала, что сделала для него что-то особенное и достойна такой отдачи, она мне не нужна была совершенно... Другого мужа я через несколько лет этим же способом увидела в образе своего новорожденного ребенка, который умер... Мне было достаточно для ощущения покоя, чтобы он просто спал рядом. И все это внутреннее восприятие мужчин не имело ничего общего с их поступками и выстраивающимися отношениями. Я уверена, что между некоторыми людьми есть кармическая связь, не встретиться невозможно. Карма следует за человеком, как тень...
Правда? Ложь? Ее правда. Ее допущения и система координат.
Слева от нас сидел мужчина, явно утопающий в деньгах: чемодан «Луи Виттон» на багажной полке, часы в вычурном корпусе розового золота, последняя модель ноутбука и таблицы с мелким шрифтом цифр. Деньги... Щекотливая и неудобная тема для одних, смысл жизни для других. Деньги. На что мы обмениваем их, сколько тратим самого дорогого, что у нас есть, – времени – на стратегии привлечения их в нашу жизнь? То еще допущение для каждого.
Много лет я потратила на одну и ту же мысль. При пробуждении она первой приходила мне в голову – и не уходила порой на тысячной овечке из тех, что я пересчитывала перед сном. «Прибыль, рентабельность, догнать до плана, повысить маржинальность...» А три года назад поменяла отношение к деньгам. Перестала их считать. Не потому, что счета им не было, совсем наоборот... Просто перестала думать о деньгах, выбирая дело и занятие, которое казалось важным и правильным. И произошла поразительная вещь: денег стало хватать ровно на то, что необходимо в этот самый момент жизни. Заметила, что это закономерность. Если денег не было, решала сменить работу: значит, это не то дело, которым я должна заниматься. Потом нашелся проект, вознаграждение с которого стало покрывать расходы мои и детей. Без излишеств, к которым я искренне не испытываю никакого особого рвения. Ровно столько, сколько нужно. Бог как бы стал позволять мне думать о другом, снял с меня многолетний инстинкт волчицы, которая должна кормить волчат. Неожиданно начали скапливаться деньги от других проектов, сваливающихся иногда почти с неба, и это стало настораживать, потому что я точно знаю, что все это происходит для чего-то. Мне кажется, что это маленькая подушка безопасности перед какой-то аварией. И я вдруг поняла, что именно это моя особенность – получать откуда-то ресурсы под дело, задачу или мечту. Это стало моей профессиональной компетенцией и надписью на визитке «привлечение инвестиций», хотя я никогда этому не училась. А больших денег в своей жизни я по-прежнему боюсь. Видела много расплат в судьбах людей за большие деньги.
Размышления о деньгах отвлекли меня от рассказов попутчицы: очнулась я на ее рассказе о чуде отца Дмитрия, который приходил освящать ее квартиру. Все-таки удивительно, как много допущений из разных религий и культур уживаются в ее голове! Рассказывал ей батюшка про храм Девяти Мучеников, в котором он служит. И говорил, что иконы в нем чудотворные. Как-то обыденно говорил, как будто это такой рядовой факт, в каждом храме, мол, такое бывает. Последнее чудо случилось в 2004 году, когда икону перевозили из соседнего храма, где она хранилась, пока в этом шел ремонт. На пятнадцатое февраля было назначено торжественное возвращение иконы. Водитель храма за месяц до этого взял выходной на этот день. Они давно запланировали провести с женой весь выходной со своими двумя маленькими детками. Настоятель сильно попросил водителя отказаться от планов, так как мог доверить перевозку этого ответственного груза только годами проверенному человеку. Водитель поворчал, но согласился. По пути к храму, в торжественном шествии, по автомобильному радио он услышал сообщение, что в московском аквапарке «Трансвааль-парк» начала рушиться кровля. Семьдесят процентов кровли, а это пять тысяч квадратных метров бетонных и стеклянных конструкций, рухнули почти мгновенно; купол накрыл всю водную часть комплекса, включая детский бассейн, образовались большие завалы, под которыми находятся люди. Двадцать пять человек погибло, сто двадцать шесть ранено. Водитель полез в карман и достал четыре билета с надписью «Семейный праздник в аквапарке “Трансвааль-парк” 15 февраля 2004 года». «Получается, икона спасла меня и мою семью...» – прошептал он отцу Дмитрию.
Вся наша жизнь – сплошные допущения.


Новосибирск – Москва. Мы познакомились на небесах

– Девушка, что вы тут свои коробки расставили? Нельзя было в багаж сдать вещи? – возмутился при виде моей ручной клади в проходе самолета усатый мужчина.
– Простите, сейчас уберу. Слишком дорого мне ее содержимое...
– Чем возмущаться, лучше бы взяли да помогли, – молодой хипстер, стоявший чуть позади, вслух осудил усатого, ловко подхватил мою коробку и поставил на багажную полку. Из нее послышался легкий звон.
– Посуда?! Какой же должна быть посуда, чтобы тащить ее в салон самолета, да еще и в бизнес-класс?! – продолжал ворчать усач.
– Иногда вещи – больше чем вещи. Все, что осталось... От человека. Любимого человека.
Все мы на несколько секунд замерли, как будто в немой театральной сцене.
Мгновение спустя все уже суетились, стараясь устроиться поудобнее. А когда угомонились, волна воспоминаний накрыла меня с головой. 
Уже пять лет ее с нами нет. Нет, неправильно, пять лет как она не ходит по земле. Моя Фея-Крестная. Я до сих пор не осознала в полной мере и, наверное, не приняла сакральность таинства крещения, но очень рада, что был какой-то обряд, официально сделавший нас родными. С ее уходом я стала верить в ангелов и разочаровалась в зарядке по утрам. Мне и сейчас кажется, что она улыбнулась, как только я произнесла про себя эти слова.
Так хочется иногда разгадать логику Бога. Почему он, например, не дал ей детей? Только повзрослев, я начала по-женски думать о ее судьбе и грустить, представляя, как она несколько раз подряд теряла ребенка на шестом-седьмом месяце и раз за разом, переживая этот ад, не теряла надежду стать мамой. Тем ценнее теперь ее любовь ко мне, «крестной доче». Она напоминала мне сразу нескольких героинь советских фильмов. Женственная «мымра» из второй части «Служебного романа», железная и трогательная директор металлургического предприятия из «Москва слезам не верит» и, конечно, Наденька из «Иронии судьбы, или С легким паром» в досюжетный период ее жизни с Ипполитом.
Моя Жанночка так и не ушла от Ипполита, которого в ее варианте сценария звали Володей, и всю жизнь следовала за и вытаскивала из. Лишенная детей, она заводила себе кота, а потом пса, которые жили с ней до глубокой, предельно возможной природной старости. Как будто Бог пытался компенсировать ей недолгую жизнь ее зародышей в утробе долгожительством всех других существ рядом. От ее человеческого отношения животные эти буквально превращались в детей. Общение с ними ничем не уступало задушевным беседам, капризам или ссорам людей. Умение выполнять команды, которым гордились на собачьих площадках хозяева других питомцев, казалось детским лепетом в сравнении с их взаимопониманием. Ее животные плакали, смеялись, грустили, чувствовали каждое движение ее души.
Меня с детства поражало, как она отличалась, даже внешне, от всех других женщин, которых я видела вокруг. В период советского единообразия в сибирском городке она всегда выглядела как женщина со страниц журнала «Бурда моден», который выписывала моя мама. Платья в крупный горох, клипсы, чулки, помада... Все эти диковинные женские штучки показала мне она. Мама с папой пытались «прикрыть нам попки», как они шутили. В те жесткие времена вопрос об эстетике не стоял, а от нее пахло роскошью. Не достатком, а изыском и вкусом. Узнав ее, я сейчас с легкостью выделяю такую натуру людей. На них все смотрится дорого. Они умеют носить одежду и украшения с каким-то особым шармом, и совершенно не важно, дешевая футболка это или твидовый пиджак.
Как много людей подменяют достоинство «гордостью и предубеждением». Она – никогда. «Ты заблуждаешься, мальчик мой», – говорила она иногда с первородной женской мудростью моему старшему брату в буйстве его юношеского максимализма. И на глазах случайно присутствовавшей публики происходило чудо усмирения. Брат замолкал, переставал играть желваками на скулах – и задумывался.
При жизни она, конечно, не была ангелом, хотя бы потому что курила. Ангелы же не курят, наверное. А они с мамой часто курили на нашей кухне. Через волнистое толстое стекло двери я любила наблюдать за ними. Их силуэты искажались, но движения были узнаваемы. Мама курила иногда нервно, подолгу задерживая воздух, а Жанна, выгнув спину, церемониально подносила сигарету к губам и медленно выпускала дым. Курение в ее исполнении было каким-то ритуалом, вместе с дымом она выпускала какую-нибудь повседневную женскую мудрость, оформленную в слова. 
Почему Бог забрал ее так рано и так неожиданно?! С ее спортивным образом жизни, правильным питанием, внешностью Эдиты Пьехи, вкусом Коко Шанель – и просто уснула после душа в своей постели. Уснула и не проснулась. Смерть ангела, но все же это смерть. На ее похоронах меня почему-то жутко раздражали чужие плачущие люди. Они что, не знали, что она не переносила слез?! Ей хотелось, чтобы все вокруг радовались, ерничали и смеялись. Мне осталась в наследство одна из многих ее крылатых фраз, которую я частенько цитирую: «Мужчина должен быть щедрым и с чувством юмора, девочка моя. Все остальное терпимо». Мама всегда называет ее не иначе как Жусечка и часто скучает вслух. Ее Володя не смог без нее жить. Протянул чуть больше года. С ней умерла его бравада, уверенность пожизненного первого руководителя, самовлюбленность самца. Осталась старость и осознание того, что «ни одна женщина в мире не стоила даже ее мизинца». С этими словами он ушел из этого мира, к ней навстречу...
Сегодня мама перед отлетом передала мне эту коробку, по поводу которой как раз и разворчался колоритный мужчина. Это был подарок от нее. Ну не волшебство ли? Новый кофейный сервиз, которому тридцать пять лет! Крестная купила его в честь моего рождения в Югославии, где жила и работала когда-то давным-давно. Почему она не подарила его мне на одну из свадеб, почему он дошел до меня, такой новенький и такой же утонченный, как она сама, именно сейчас? Разве можно назвать эту коробку просто посудой? Я – не смогла. Иногда вещи больше, чем вещи, иногда это материализованная память о любимом человеке.


Хельсинки – Москва. Слава богу, дома

Выхожу из самолета на улицу, и откуда-то из глубины вырывается детский рефлекс: высовываю язык и ловлю снежинки. Первый снег в Москве. Оборачиваюсь на семилетнюю еще толком не проснувшуюся дочу, она делает то же самое. Хохочем в голос. Уродливая спецтехника аэропорта красиво запорошена. Почему-то хочется теплым пальцем написать неприличное слово на заснеженной поверхности поручней трапа. Но я же приличная девушка, для окружающих, наверное, почти дама! На улице несоответствие всего со всем: белые кусочки льда на зеленой еще траве, ежащиеся мужчины без верхней одежды, девчонки в коротких не по сезону юбках, с растекшейся от мокрого снега тушью на глазах. Всем неудобно, но все радуются. Первому снегу Москвы, цикличности жизни, сюрпризам вселенной... Через несколько дней снег превратится для людей в обыденную слякоть, но сегодня он – герой утренних обсуждений в офисах, квартирах, да наверняка и в социальных сетях.
Как же я люблю этот город. Люблю сюда возвращаться. Радость возвращения не теряет свою остроту, как бы коротка ни была разлука, как бы хорошо и солнечно ни было на чужбине. Для меня это не банальное и фразеологичное, а осознанное, прожитое, страстное и благодарное «люблю».
А ведь всего чуть больше трех лет назад я бывала здесь наездами по работе и, как и большинство приезжих, походя кидала фразы типа: «Ужасный город, пробки, суета...» Не допускала мысли, что когда-то буду наслаждаться каждым днем жизни в этом пространстве. Любовь к Москве стала для меня бонусом любви к одному из москвичей. Сейчас уже и не знаю, какое чувство в итоге оказалось сильнее. Тот человек выдернул меня из моей абсолютной сибирской зоны комфорта в круглосуточно жужжащую чужую столицу.
После десяти лет тихого пьянства мужа, редкого секса и яростного продвижения по карьерной лестнице я решилась наконец начать жить. Именно решилась. Измученная мужским невниманием, лежа на родном диване после, как всегда, нервного и напряженного рабочего дня, я листала странички социальной сети и думала, с кем бы могла взять и переспать. Кажется, так это называется в современном мире свободных отношений?
Через несколько фотографий «друзей друзей» на экране появилась – крупным планом – белозубая улыбка, копна русых волос и голубые глаза. Тот, кто изменил меня навсегда и подарил этот город. Фотография была какая-то любительская – в самом прямом смысле: по всей видимости, сделанная неким любителем, а точнее, любительницей этого мужчины. На фото он так искренне улыбался и, казалось, был очень счастлив. Может быть, мне захотелось этого его счастья, а может быть, я уже тогда поняла, что готова полюбить его таким. Случайный выбор? Уверена, что нет. Скорее, мгновенно удовлетворенный запрос ко Вселенной. Недолго думая, я написала простенькое, нескладное, бессмысленное, но искреннее сообщение: «Здравствуйте! Много лет назад, когда Вы еще жили в нашем городе, мы пару раз встречались... Не уверена, что Вы меня помните, но я Вас запомнила... Если честно, не знаю, зачем я Вам сейчас пишу. Простите за беспокойство...» Через пару часов пришел ответ: «Наташа, я Вас помню. Как можно забыть девочку с таким чистым взглядом? Я давно живу в Москве. В родном городе бываю редко...»
Через месяц я уже летела в самолете Кемерово – Москва, дрожа от волнения, от предвкушения вкуса и запаха того, кто весь этот месяц круглосуточно жил в моей голове и виртуально давно уже стал для меня лучшим в жизни любовником. «Лотте Плаза». Номер люкс. Новое платье. Шампанское. Все по законам киношной лакшери-романтики. Первое за десять лет свидание должно было стать безупречным. Он пришел...
Иногда задаю себе вопрос, есть ли в нем что-то особенное, или просто на том повороте нашей судьбы мы были очень нужны друг другу. Провинциальный мальчишка с детскими травмами, сын грубоватого гуляки-отца и робкой, покорной, набожной матери. Про таких говорят – сделал себя сам. Хотя мне сейчас кажется, что вовсе не сам. Его сделали женщины, которых он любил. Сильные, странные, разные... А он? Он способен любить женщину. Это его главная компетенция. Может быть, в этом его секрет. А может быть, он научился давать женщинам уверенность, что они любимы и желанны. Человек-крайность. В детстве он страдал избыточным весом, сейчас на его теле нет ни капли жира. Он навсегда запретил себе мороженое, хотя это самый любимый его вкус. Ест только яблоки и сыр по будням и суп со стаканчиком дорогого рома по субботам, ежедневно тренируется, спит по четыре-пять часов в сутки, учит английский, читает заранее составленный список книг, требует от секретарей идеально наточенные карандаши, ходит на все рейтинговые премьеры в театр, инвестирует правильную часть дохода в недвижимость, совершает продуманные покупки, ухаживает за тридцать одной парой своих дорогих ботинок, расставляя их под костюмами, которые висят в соответствии с днями рабочей недели, вовремя проходит медосмотр и даже делает еженедельный маникюр между вторым и третьим совещанием в пятницу. Никаких «импульсных покупок», как говорят в маркетинге. Самая большая его слабость – быстрая езда в одиночестве, в ночь на субботу или воскресенье, по опустевшим дорогам его любимого города. А еще изредка он позволяет себе смотреть на небо. Как бы в подарок себе за хорошее поведение. В остальном вся его жизнь распланирована по минутам – и так годами. Была распланирована. До моего сообщения в социальной сети, где он почти ничего не писал.
А потом были пять месяцев нашего безумия. Мы гуляли по ночной Москве, ходили по барам, обливались розовым шампанским в парке, снимали дешевые гостиницы, если страсть заставала нас рядом, купили автомобиль Джеймса Бонда, много хорошего вина и дорогого нижнего белья. Не знаю, что называют любовью другие, но для меня это точно была любовь. В первые же сутки мы прожили в номере гостиницы целую жизнь. Уже тогда поняли, что для красоты нам не нужны интерьеры. Мы прошли точку невозврата, после которой наша жизнь уже никогда не будет прежней, за несколько часов перестали понимать, как сможем дальше дышать друг без друга.
Улетая спустя два дня, я шла к трапу самолета и впервые понимала, что значит выражение «не чуять под собой ног». Телом почувствовала. А еще через два дня возвратилась опять в Москву, к нему, бросив бизнес, квартиру и двоих детей на маму... Два месяца он целенаправленно влюблял меня в свой город: водил по лучшим местам и красивейшим улицам, показывал сверкающие витрины, шикарные автомобили и успешных людей... Мне было все равно, где я, главное, что с ним рядом. Хабаровск, Новосибирск, Москва. Окружающее пространство для жизни не имело вообще никакого значения, как и места, где нас застигала страсть: безлюдный парк, автомобиль, гостиница, уединенный столик в ресторане...
Мы поселились в красивой съемной квартире в престижном районе столицы и начали жить, забыв обе наши прошлые жизни. Мы жадно впитывали друг друга, днями и ночами. Не могли наговориться, нацеловаться, как бы пытаясь экстерном узнать друг о друге все. Тогда я думала: если у меня сейчас попросят почку за то, чтобы это не кончалось, – решусь, не сомневаясь ни секунды. Мы почти не ели, почти не пили и круглосуточно, везде, абсолютно везде занимались любовью. Я приезжала к нему во время совещаний, он выходил и через десять минут возвращался в измятой страстью рубашке... На выходные мы сбегали в Европу. Это были самые бездарные путешествия в моей жизни. Я не вспомню ни одного города, потому что из отелей мы почти не выходили. Но каждый день, каждый час и каждую минуту чувствовали, что ЖИВЕМ.
Может быть, мы оба где-то на подкорке знали, что скоро это закончится и надо ловить каждую секунду. И ловили. Если читали, то только вслух, если ели, то из одной тарелки. Уходя на работу, он специально не принимал душ, чтобы мой запах хоть как-то помогал ему дожить до конца дня. Я спасалась тем, что гладила его рубашки. Специально отказалась от помощи горничной: это был мой способ спасения от разлуки. Мне так хотелось сделать его счастливым, еще счастливее и еще! Отдать все, что только могу отдать... И это была любовь. Она не имела ничего общего с «отношениями», «семьей», «доминированием в паре». Позднее я поняла основное послевкусие такой любви. Любые отношения с другими людьми потом кажутся суррогатом, подделкой, словно довольствуешься чем-то заведомо меньшим. Годами успокаиваешь себя тем, что «зато с ним весело», «надежно», «комфортно», «хорошо в постели», «он заботится обо мне»... и все время эти «зато». А в любви никаких «зато» не бывает...
Как все закончилось? Однажды. Внезапно. Совсем, совсем неожиданно. Не было охлаждения и медленного умирания отношений, был разрыв, ампутация без обезболивания. Нет, мой мужчина, конечно же, по-прежнему жил в Москве – просто он вдруг перестал быть моим, точнее, у меня отняли эту иллюзию. Оказывается, официально он все это время был чьим-то мужем и четырежды отцом. Раздела имущества и детей наши отношения не выдержали.   
Наутро после ночи любви и визита адвоката его жены к нему на работу я осталась одна. Он сделал выбор разумом, и меня в этом выборе не было. Я не имела ничего общего с разумностью принимаемых решений. Одна в дорогой, очень дорогой съемной квартире, оплаченной только до конца месяца, без денег и работы, с ручьем постоянно льющихся слез, разбитым сердцем и разрушенной прошлой жизнью. Вернуться в Сибирь? Там квартира, дети, родители, связи, друзья... Или остаться здесь, где меня больше никто не ждет? Целыми днями ходила по Москве. Неделю. Плакала и гуляла. А потом прилетела в Сибирь, села на скамейку в сквере, где прожила тридцать лет своей жизни, и мое измученное тахикардией сердце сделало выбор: я поняла, что хочу обратно. Не к Нему – но в его город, который проник в мой организм, поразив все органы чувств, как неизлечимый вирус, переданный воздушно-капельным путем.
Эта моя болезнь длилась еще два года; за это время мы встретились еще несколько раз. Поразительно, но наши встречи почти всегда были случайными. Сложно представить, что в Москве можно вообще кого-то случайно встретить. Однажды я вышла из служебной машины. Прямо на Садовом в час пик. С очередных инвестиционных гастролей. Вся такая в «Шанель», на одиннадцатисантиметровой шпильке, с ярко-красными губами. Все как он любил. Иду по гудящему Садовому, ловлю такси, болтаю по телефону, такая неуместная в этом месте в это время. На светофоре останавливается машина, выходит мужчина и открывает заднюю дверь автомобиля. За ним выходит женщина, блондинка... А дальше время остановилось, словно в замедленной съемке, и удар сердца растянулся на вечность. Мы встречаемся с блондинкой взглядом, она оборачивается к мужчине и показывает взглядом на меня, он поднимает глаза и мгновенно опускает... О боже, это же я! Как ты мог не узнать?! Как мог не подарить мне три секунды своих глаз?!!!! Они уходят. А я забываю, с кем и о чем разговаривала по телефону. В мозгу стучит слово «предательство». Я иду по дороге и понимаю, что предательство – одно из тех слов, настоящее значение которых человек может лишь прочувствовать. Мы слушаем других людей, которые что-то называют этим словом, читаем книги, смотрим фильмы, даже думаем, что знаем, что это такое, до определенного момента. Но однажды в горле встает огромный ком, и душат слезы, и в голове взрывается слово, только одно, без возможности синонимов, – ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Предательство всегда неожиданно, больно и необратимо. Некоторые думают, что в предательстве всегда виноваты оба. Но на самом деле – это просто реакция человека внутри своей системы ценностей.
Через год это слово опять вырвалось из моего сознания. Как-то посмотрела музыкальный клип Стинга и Милен Фармер, где они изображают пару любовников, украдкой встречающихся в машинах и отелях. Красивые люди, музыка и картинка. Нахлынули воспоминания романа, которого нет уже три года. Но он был особенным для нас обоих. Мы бросили семьи, детей, карьеры. Не хотели бросать, просто не могли дышать друг без друга. Он вернулся в свою большую семью, я завела новую. Иначе и быть не могло, и все это знали с первой минуты. Я просто отправила ему ссылку. Потому что помню и ценю. Он ответил: «К чему мне это сейчас?» Ком в горле, и опять то же слово – ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Хотя уже давно все равно, кто рядом с ним и чем он живет. Но подлинные чувства заслуживают того, чтобы о них помнили. Память – это жизнь. Намеренно убивать память – совершать преступление против жизни.
Странно, что, когда он ушел, я не думала о предательстве. Не было ни обид, ни разочарования; конечно, была грусть и страдания, но на фоне огромной благодарности к нему и вселенной за прожитый настоящий кусочек жизни, за город, который, в отличие от мужчины, смог стать моим.
С тех самых пор, как только приземляется самолет, я непроизвольно мысленно произношу фразу: «Слава богу, дома».
До сих пор поражаюсь, как этот шумный, суетливый, никогда не спящий город смог стать моим настоящим домом. За три года Москва подарила мне саму себя, подарила прекрасных, интересных, поразительных людей, успешность в привычном бытовом смысле и каждодневную радость, что все это – мое. Порою кажется, что я кожей ощущаю энергию Садового кольца и умиротворение при первом же шаге по Бронной. Каждую неделю в мою жизнь приходит новая человеческая судьба или открытие новой грани себя. И теперь я с трудом удерживаюсь, чтобы не начать громко спорить с приезжим после небрежно кинутой фразы типа: «Ужасный город, пробки, суета...»



Москва – Томск. Пастельный мужчина

Лечу в Томск. В последние несколько лет этот город получил в узких кругах статус «столицы инноваций»: научные парки, инкубаторы, стартапы и самые современные разработки. Вот и меня отправили в командировку поискать перспективные объекты для инвестиций. Может быть, после этой поездки ассоциативный ряд, связанный с этим городом, в моей голове изменится; но пока в ней, с самого объявления номера выхода на посадку, звучит «Lady in red is dancing with me...». Странная штука – память.
 – Наташ, познакомься – это Евгений, за ним Лена, Слава, Олег, Настя... – не помню уже, кто именно подвел меня за стол ночного клуба, самого модного в городе шахтеров, где среди большой и шумной компании сидел он.
Евгений поднял глаза и взглянул мимоходом на меня, но тут же возвратил свою улыбку девушке, сидевшей слева от него. Я продолжала поддерживать беседу с человеком, который посадил меня за столик, поглядывая на голубоглазого мужчину. Казалось, мысль обо мне постепенно им овладевала; все чаще он отвлекался от своей собеседницы, поворачивая голову в мою сторону. Через несколько минут вдруг извинился перед ней, вышел из-за стола, подошел ко мне и протянул руку. Я не сразу сообразила, что это приглашение на медленный танец. Даже в те времена и даже в сибирском ночном клубе «медляки» были уже моветоном. Все за столом как-то на секунду замолчали, начали переглядываться. Я в смешанных чувствах протянула ему руку, и, сомкнув ладони, мы вышли на середину танцпола.
Слово «танец» как-то не совсем отражает суть того, что произошло тогда между нами. Мы двигались, были вместе. Резко и сильно пришло ко мне чувство, что этого человека я знаю уже очень давно; почувствовала его вселенского масштаба усталость. Мы обнимали друг друга, но и следа сексуального желания в этих объятьях не было. Скорее это была нежность близких людей, увидевшихся после долгой разлуки, после множества испытаний и бед. Мы не сказали друг другу ни слова, пока не закончилась композиция; и окончание ее тоже не сразу заметили. «Ничего себе, – прошептал он мне на ухо. – Как-то очень неожиданно...»
Мы вернулись к столу и своим непринужденным собеседникам. Он не поднимал на меня глаз, да и я не ловила его взгляд, но уже была между нами какая-то безмолвная договоренность – хоть я и сама не знала, о чем. Вечеринка подходила к концу, все вышли на улицу. Я села в свою машину, завела двигатель, но с места не трогалась. Мое сердце не перешло на бег, оно двигалось во мне спокойной, размеренной походкой. Я просто ждала, когда он сядет ко мне в машину, как будто это случалось уже тысячу раз и по-другому и быть не могло. Он вышел, попрощался с друзьями, сел ко мне и пристегнул ремень безопасности. Я поехала по знакомому годами маршруту к себе в квартиру, где уже около трех месяцев жила одна и никак не могла превратить ее в дом, несмотря на новенький ремонт и мои жалкие попытки навести уют – нелепые цветы в горшке и ляписные коврики. Всю дорогу мы молчали. Зайдя в квартиру, я провела короткий инструктаж по имеющимся удобствам, достала из шкафа чистое полотенце и комплект постельного белья. Пока он принимал душ, я постелила ему на диване, а сама нечаянно уснула, не смыв вечерний макияж, у себя в спальне.
Утром мы выпили кофе, поели бутерброды, оделись и вышли из подъезда. «До вечера?» – спросила я. «До вечера, Натусик», – ответил мой случайный парень из ночного клуба. Так началась наша совместная жизнь.
Следующим вечером мы начали разглядывать друг друга, пока – снаружи.
– Ты совершенно не в моем вкусе. Худая слишком. Женщина должна быть мягкой и рельефной... Но у тебя очень красивые пальцы, ты же знаешь об этом? Что бы ты ни делала с собой, пальцы всегда выдадут в тебе утонченную натуру. Ты же утонченная натура? Посмотри, какие они длинные, тонкие и красивые.
Все это он говорил так, словно изучал новинку автопрома, – с любопытством и без тени расчета на мою реакцию.
У него красивая немецкая фамилия. Никогда больше не встречала такой фамилии, ни на жизненном пути, ни в Яндексе, ни в социальных сетях, где много лет потом пыталась его найти. Во всем был какой-то не похожий ни на кого. Тогда, в клубе, при первой встрече за столом сидели понятные типажи: «модный парень», «известный в городе человек», «сын чиновника», «доминантный самец» – а он был собой, незнакомым знакомым всех этих персонажей. Одежда в его случае не имела никакого значения. Она не могла его ни украсить, ни испортить. Ничто не имело значения, кроме него самого. Исключение – голубые рубашки, которые отражали цвет его огромных глаз. Арийское происхождение выдавал высокий рост, симметричные пропорции, пепельные волосы и ресницы. Сейчас, когда я смотрю фильмы Бергмана, мне кажется, что он очень гармонично вписался бы в его черно-белый мир. Он весь был в каких-то пастельных, благородных и очень уютных тонах.
Я не сразу заметила физический дефект, который в случае чего попал бы в список «особые приметы». Безымянный палец и мизинец на правой руке обрублены – укорочены наполовину. Это и стало поводом к началу исследования внутреннего мира друг друга.
– Что это? – спросила я.
– Воспитательная мера. Работал на отчаянных людей.
Больше я ничего про его пальцы не спрашивала, но часто фантазировала о том, как это было. Истории, складывающиеся в мозгу по мотивам этих двух предложений, совершенно не подходили пастельному мужчине, и тем загадочнее мне было рядом с ним.
Мы начали спать вместе. Через пару дней он просто лег со мной рядом. Ночью он рефлекторно обнимал меня, а я рефлекторно подстраивалась под удобную когда-то позу. Каждое утро мы расставались, шли на работу, а вечером встречались, болтали, пили вино, ужинали... Если бы кто-то наблюдал за нами, то, пожалуй, не усомнился бы, что мы супружеская пара, прожившая несколько лет в браке, в стадии спокойной, внимательной и уважительной любви друг к другу. Но мы точно знали, зачем мы друг другу нужны. Хотя ни разу не обсуждали это и даже не произносили вслух. В нашей жизни не было планов. Мы просто лечили друг друга от острой стадии постразводного синдрома. Опустошенные, с частыми приступами боли потери, чувством вины за свои ошибки; не понимающие, как жить дальше. Я держала в ванной наготове стакан воды; часто после еды его начинало рвать от нервного перенапряжения. Выключала с первых аккордов все «их песни», когда они вдруг начинали звучать по радио, ночью держала его за руку или будила, когда он начинал метаться по кровати. Варила ему кашу и резала помидоры – единственную еду, которую соглашался принимать его организм. И, конечно, выслушивала его исповедь. Рассказы о бывшей жене.
Почему-то он называл ее не иначе как Светлана Петровна. Она занимала какую-то руководящую должность среднего звена на муниципальной госслужбе. Не была ни танцовщицей, ни веселушкой, ни прожигательницей жизни, в общем, ни одним из тех типажей, которые я за несколько месяцев общения привыкла видеть с ним. Она просто его любила, слушала и слышала, ждала и понимала. А он... Он не слышал коротких болезненных признаний и не видел темных кругов под глазами после ночей одинокого ожидания его с деловых ужинов, пьяных командировок, залетов в казино... Он жег жизнь, и вместе со своей жизнью – ее мечты о счастье. Не сомневался, что она всегда простит и будет рядом. Надо бежать вперед, грести больше, выпутываться из паутины и пытаться не попасться в новую – вот настоящая цель! А она хотела ребенка, очень хотела, мечтала о нем настолько тихо, что пастельный мужчина и этого не замечал, так как оба они знали, что детей он иметь не может. «Какой смысл мечтать о невозможном», – думал он. Она любила его семь лет и знала лучше его самого. Однажды под утро он вернулся домой с очередной вечеринки, а ее дома не было. Все семь лет он каждый день возвращался к ней, и она ждала его – а сейчас нет. Он обошел все комнаты и увидел в спальне записку. «Все. Я ушла. Не к кому-то, а от тебя. Не ищи меня. Я улетела, чтобы не случилось ремиссии. Это мое решение. И это КОНЕЦ».
Мгновенно протрезвев – не только от алкоголя, но и от неправильных жизненных приоритетов, – он начал истерично ее искать. Провел собственное расследование. Выяснил, что она улетела на море с подругой на три недели, все заранее спланировала, чтобы избавить его и себя от сцен расставаний и объяснений. Три недели обзванивал все отели на побережье, почти не спал, сутками, как тигр в клетке, ходил по квартире. Узнал дату ее возвращения, примчался в аэропорт и встретил... ее холодный спокойный взгляд. Просто посмотрел ей в глаза и за долю секунды по этому взгляду, которого он ждал три самых долгих недели в жизни, понял: это – конец.
Жизнь закончилась, началось существование. Он перестал есть, пить, ходить на работу. Месяц не выходил из дома, в бреду разрабатывая планы, как ее вернуть. Писал ей письма, выслеживал, всматривался часами в окна квартиры ее родителей, где она теперь жила. Мечтал вылечиться от бесплодия, напоить ее снотворным, сделать ей ребенка, о котором она так мечтала, – и тогда у них все будет хорошо...
Через два месяца он уехал из квартиры: прислал ей ключи на работу с запиской, что не может находиться в доме, где все ею пропитано. Стал жить в гостиницах, у друзей, потом снял какую-то квартирку, но находиться одному было невыносимо. Спасали ночные клубы, где он даже не изображал тусовочного парня, а просто коротал время до утра за столиками знакомых. В одну из таких ночей он и танцевал со мной...
Мы прожили вместе полгода. Установив свои правила, четко им следовали. «В ночном клубе мы делаем вид, что не знакомы». «Никого не приводим в дом». «Обсуждаем кандидатуры для новой личной жизни друг с другом прежде, чем пойти на настоящее свидание». Мы возвращались домой с работы или с тусовок и часами обсуждали, что с нами происходит. Пробуя устроить жизнь случайными связями, ни одну из них не подпускали ближе, чем номер в отеле до шести утра.
Однажды я заехала за ним на машине на работу. У нас была молчаливая депрессивная накопившаяся усталость. Канун Нового года – самое страшное время для только что разведенных. Мы пришли домой и легли на пол около елки. Выпили вина и неожиданно друг для друга занялись любовью. Я столько времени спала с этим человеком, чувствуя его тело и запах, что ничего удивительного для нас обоих не произошло. Просто еще одна форма обезболивания. Уж точно лучше, чем секс после ночного клуба со смазливыми ловеласами или женатыми красавцами.
С ним я узнала, что такое нежность мужчины. Она похожа на отцовскую благодарность за то, что ты одним своим существованием делаешь его счастливее. У нас не было будущего, у нас не было даже «нас», но мы жили настоящим – и это была настоящая жизнь.
В антидепрессивных беспорядочных связях я случайно «залетела», как говорят в таких случаях девочки-подростки. Не успела даже подумать об этом и осознать, как открылось кровотечение, и мне пришлось срочно поехать в больницу. Он поехал со мной. Мы сидели в коридоре городской больницы и ждали приема врача. Он держал меня за руку, а я говорила, что если бы это был его ребенок, то я бы сохранила его.
– Если была бы девочка, ты, наверное, назвал бы ее Светой? – ехидничала я.
– Нет, у меня была бы дочь Ева. Только Ева.
Постепенно мы оба выздоравливали. Аппетит к жизни возвращался. Ему предложили хорошую должность в другом городе – в Томске. Он не задумываясь согласился. Несколько вечеров мы изучали в интернете город, ночные клубы, рестораны, гостиницы, пытались распланировать его жизнь на новой территории. Я проводила его без слез и грусти, счастливая оттого, что у него появился шанс на новую жизнь. Первое время мы созванивались и переписывались. Одного: «Натусик, ну как ты там?» – в трубке для меня было достаточно, чтобы почувствовать себя немного лучше.
Шли годы, и жизнь закрутила нас в свой круговорот. Телефонные номера изменились. В «Яндексе» появились ссылки на его карьерный рост, выступления на форумах и круглых столах. Я сменила город проживания и пару статусов о семейном положении...
На свой тридцать пятый юбилей в социальной сети я получала десятками в час поздравления от партнеров, родственников, знакомых со всего мира. Скопировав слова: «Спасибо, очень приятно», – вставляла их в ответ на СМС и другие сообщения, не читая хвалебные оды. И вдруг мимоходом увидела: «Натусик, с днем рождения!» Остановила машину и уставилась в это сообщение, пожирая глазами каждую запятую.
«Женя, как ты? Как дела? Читала твою последнюю статью о рынке пищевых производств в условиях импортозамещения... Я последнее время часто вспоминаю тебя...»
«Это потому, что я думаю о тебе и... информационное поле сгущается. Слежу за тобой в социальной сети. Спасибо, что даришь мне прекрасное чувство гордости. Как ты?»
«У меня все хорошо. Есть дочь, ей шесть. Мужа уже нет или еще нет... но постразводного синдрома не было. Я счастлива».
«Натусик, у меня тоже есть дочь. Ей тоже шесть. И она Ева».
Среди бела дня на Садовом кольце из глаз моих хлынули слезы.
Пожалуй, это было лучшее поздравление с днем рождения в этом году. И, пожалуй, надо зайти на экскурсию на ведущее предприятие города Томска, где я непременно встречу моего пастельного мужчину.


Томск – Москва. Из Сибири с любовью

Ну вот и все. Домой! А ведь когда-то, совсем еще недавно, домом для меня была Сибирь, а Москва – чужбиной, городом, где живут «другие».
Все прошло хорошо. Вот только почему-то ком в горле и, как говаривала мама в детстве, «слезки на колесках». Дышать. Глубоко вдыхать и выдыхать – и все пройдет.
Не того ожидала я от встречи с моим пастельным мужчиной... Как деревья, что в детстве кажутся чужими, – казалось, для меня новой он станет менее романтичным и более чужим.
До сих пор стоит в глазах: вот он идет навстречу. Узнаю его походку. Кто бы мог подумать? – помню, как он ходит! Все такой же опрятный, гармоничный, идеальное сочетание, конечно же, пастельных тонов. Сколько ему сейчас, сорок пять? Нет, сорок шесть. Обхватывает меня за талию, приподнимает – и я отрываюсь от земли. Не было этих девяти лет, и вовсе он не чужой... Людям вокруг, наверное, кажется, что у нас свидание. Я вцепляюсь в его руку, и он ведет меня, а куда, неважно...
– А как личная жизнь? – наконец нахожу уместную паузу для самого волнующего вопроса. Нет, конечно, его достижения в бизнесе мне неподдельно интересны, но все же...
– У меня есть дочь, я же писал тебе. Чудесная моя Ева. Прекрасная девочка. По паспорту я женат: женился на маме Евы перед самыми родами. Ну, ты же знаешь, как я жил. Пригласил однажды девушку – тренера по йоге покататься на горных лыжах. Покатались недельку, я вернулся в Томск на работу, а она в Кемерово жить своей жизнью. Через пять месяцев по телефону девушка сказала мне, что беременна. Я, естественно, не поверил: всю предыдущую жизнь я был бесплоден. Но она, словно адвокат в американском фильме, у которого на все готов ответ, сказала: она ждала такой реакции, поэтому позвонила только спустя пять месяцев, и готова пройти любые тесты на отцовство. От тестов я отказался. Да и когда Ева родилась, сходство со мной было, что называется, налицо – на прекрасное розовое личико... Я взял отпуск и пару месяцев прожил с ними, потом уехал в Томск и вот уже восемь лет каждые выходные езжу за 280 километров. Как это называется в Европе – «гостевой брак»? Мама Евы до сих пор считает, что это временно: вот-вот я заработаю все деньги, мы уедем в домик на море, я буду читать, а она заниматься йогой... Кошмар какой-то. Стоит это вообразить – и меня холодным потом обдает. Она никогда ко мне не приезжает, это ее решение по умолчанию. Нет, раньше приезжала, находила артефакты, оставшиеся от других женщин, устраивала истерики, потом я пару месяцев не появлялся. Решила оставить меня в покое, чтобы не потерять. А мне проще каждый выходной преодолевать 250 километров в одну сторону, но пять дней сохранять для личного пространства. Впрочем, в последний год и это пространство перестало быть личным. В Томске у меня тоже появилась женщина.
– Женщина-судьба? – с придыханием уточнила я.
– Нет, женщина – бытовой эрудит. Знаешь, бывают такие люди, которые знают все обо всем. Как хранить овощи, какие цвета сейчас в тренде, тридцать четыре программы здорового питания, что будет, если вовремя не обновлять программы на компьютере. И, что бы ни случилось, она говорит: «Это ожидаемо. Я же тебе говорила!» Сегодня, например, звонит мне из Таиланда и начинает рассказывать, что вчера поужинала свежим, только что убитым крабом. А я не хочу об этом слышать, понимаешь? Об этом крабе и его печальной судьбе. И при всем этом она ведомая женщина. А так хочется иногда идти на чей-то яркий свет. Знаешь, лишь намного позже я осознал: все, что нужно, могла бы дать мне ты. Беда в том, что я в то время не смог бы взять. Я был слишком пуст... Ты знаешь, я воинствующий атеист, терпеть не могу споров о вымышленных богах – но в последнее время мне все чаще приходят на ум слова: «Так Богу угодно».
– А как Светлана Петровна? Ты что-нибудь о ней знаешь?
– Светлана Петровна... Видел ее недавно. Она теперь тоже в Москве. Классическая схема: искала мужчину лучше меня, нашла еще хуже, родила, развелась...
А потом был еще целый НАШ день. День неспешных прогулок – шаг в шаг, рука в руке. Вспомнилось, как однажды я плакала из-за привычки мужа быстро ходить. Так устала бежать, догоняя его, не видя толком достопримечательностей очередного нашего путешествия, что однажды разрыдалась прямо на исторической площади от обиды на это нелепое несовпадение жизненных ритмов. А в этот день ритм был моим во всем. Не надо разбираться в еде и выбирать ресторан; можно перекусить тем, что попалось по пути, чтобы еда не отвлекала от главного. Рассматривать фотографии на выставке – а точнее, ловить свое отражение в стеклянных рамках, пытаясь понять: если бы тогда, много лет назад, мы приняли другое решение – как бы выглядело это «мы»? Смотреть человеку в глаза просто потому, что интересна его реакция, задавать элементарные вопросы, чтобы понять, что же было упущено, что нового появилось в нем за годы нашего одиночества. Удивляться десятку мыслей и убеждений, которые всегда считала своими. И понимать, что в этот день он и я и есть мир, а все вокруг – лишь пустое пространство...
А потом сидеть в самолете, сглатывая слезы, тоскуя по «своему» жизненному ритму, который никогда не станет моим.
Негромкое звяканье – пришла СМС.
«Натусик, нам вредно встречаться. Мне очень плохо сейчас. Потому что весь этот день было так хорошо!»


Москва – Архангельск. С легким паром

Большинство людей зимой летят в теплые края, а я – на север. Не получается выбирать места командировок по своему желанию. Надо – значит, надо.
– У нас там селедочка что надо, икоркой угостим... – рисует мне сказочную перспективу северного города коллега – местный житель. – А завтра, после всех дел, в баньке вас попарим. Так что не бойтесь, не замерзнете!
– Спасибо. Но в бане я была только вчера. И, если честно, хоть и сибирячка по рождению, полюбить это развлечение так и не смогла.
Какая-то прямо неделя банных предложений – словно все и разом вдруг решили меня попарить!
Подруга обыденно и непринужденно затащила меня в Сандуны, не спросив, пробовала ли я париться в бане раньше. И, неожиданно для меня самой, это обыденное для многих мероприятие глубоко меня шокировало.
Войдя в исторический холл этого красивейшего здания, я увидела перед собой толпу несовершенных женских тел самых разных возрастов и комплекций. Вдруг поняла: первый раз я вижу столько женщин без одежды. Меня поразила их некрасивость. Привлекательными казались только дети и совсем юные. На других же слишком очевидны следы возраста и родов – те, малейшие проявления которых так беспокоят меня в собственном отражении.
Раздеваясь, я украдкой разглядывала этих женщин. Кто они все? Побагровевшие от жары тела, блеклые лица; разница лишь в пропорциях, шрамах, цвете волос и глаз. В повседневной жизни мы научились создавать образ косметикой и одеждой, изображать из себя тех, кем хотим казаться. Но здесь были самими собой. Выходит, это перепрелое мясо – и есть мы сами?
Подруга записала меня на массаж, быть может, догадавшись, что после такого зрелища я захочу расслабиться. Подошла банщица. Грузная, рыхлая, коротко стриженая женщина, замотанная в простыню. Совсем непохожая на привычных мне утонченных и ухоженных девушек из салонов, регулярно получающих доступ к моему телу, чтобы снять стресс после рабочей недели.
– Это ты сейчас на массаж записана? Пошли со мной.
Меня пробила первая дрожь.
Мы отошли в конец зала, где продолжали мыться женщины, я легла на кушетку, и она начала прикасаться к моему телу. Волной накатило на меня четкое ощущение – воспоминание первых родов. Какая-то чужая тучная женщина трогает тебя так, как не должен трогать чужой человек, но ты точно знаешь, что она знает свое дело и хочет тебе добра. И почему-то доверяешься этой совершенно незнакомой женщине, отдаешься в ее неухоженные, с экземой, но теплые и уверенные руки. А она говорит тебе: «Давай, девочка, давай, моя хорошая...»
– Давай, моя хорошая, переворачивайся. Ой, ты чем-то ножку поцарапала. Тут не болит?
– А? Что? Нет. Не болит.
Потом отправила меня в парилку, где еще более тучная, похожая на надзирательницу женской колонии в советских фильмах банщица Таня выкрикивала:
– Не разговариваем, девочки! В парной не разговаривают!
Через два часа это наконец-то закончилось, и в раздевалке я стала свидетельницей преображения. С каждым слоем одежды и косметики женщины теряли возраст и приобретали статус. Одна превращалась в респектабельную жену, другая в молодящуюся творческую личность, третья в романтическую скромницу, четвертая – в бизнес-леди со всеми положенными атрибутами. Все стало на свои места. Ощущение дискомфорта меня покинуло: я снова видела перед собой привычные образы, снова могла читать этих людей.

– ...Покушай, милая, в холода надо много кушать! – Николай Николаевич архангельский продолжал проявлять заботу и в самолете, когда стюардесса повезла мимо поднос с обедами.
– Спасибо, но я не ем в самолетах. Стараюсь употреблять живую пищу.
Словно не слыша, что я говорю, Николай Николаевич взял порцию для меня и поставил на откидной столик.
– Булочку с маслом хотя бы съешь!
Мда, странная выдалась неделя – неделя непрошеной заботы...


Москва – Красноярск. Если друг оказался... просто друг

– Пожалуйста, попросите вашего мужа убрать наушники, пока мы не взлетим, – заученно-ласковый голос стюардессы.
– Это не мой муж, но попрошу обязательно.
Почему стюардесса решила, что Володя мой муж? А что еще можно подумать о двух разнополых, относительно молодых и нескрываемо счастливых людях, что держатся за руки и вместе хохочут до колик? Кто он, мужчина моей мечты? Нет, не муж. Точнее, кому-то муж, кому-то брат, кому-то коллега – но все не мне.
Мужчин мечты у меня в жизни несколько. Вы скажете, возможно: потому они и мужчины мечты, что не мои. Может, и так. Но точно ли так важен официальный статус человека в твоей жизни? Я с ними не живу, не сплю – но много и глубоко разговариваю, пью вино, гуляю и работаю, плачу и смеюсь. Или вот, как сейчас, лечу на очередной форум. А он летит со мной явно не из жажды саморазвития или нетворкинга – а просто развеяться в хорошей компании. То есть в моей.
Как все это происходит? Сначала они кажутся недосягаемыми, и я смакую сам процесс их превращения в близких. Таких людей я всегда узнаю сразу. С первого взгляда вижу, что это мой человек. И обычно они остаются навсегда. Этот, например, уже лет восемь со мною рядом.
Нас не то чтобы тянет друг к другу – нам просто гармонично вместе. Не можем наговориться и намолчаться, а после встреч хочется бежать вприпрыжку. Наши жены-мужья постепенно с этим мирятся, а со временем привыкают к нашей странной, но в то же время какой-то очень естественной человеческой любви.
Последний пока из найденных мною мужчин-друзей – бывший министр. Когда я впервые увидела его голубые глаза под почти невидимыми очками, он был еще министром действующим. А я – замначальника какого-то там правительственного департамента, пять дней как. И вообще на государственной службе, да и на службе как таковой пробыла всего пять дней. До того у меня был свой маленький, но гордый бизнес. И вот я окунулась в пафос и испорченность власти, неожиданно для всех и для себя самой увидев все то, о чем говорят на кухнях разгневанные обыватели. Но на пятом этаже здания правительства была другая власть, с другим министром. Власть над умами. У него не было чеченской охраны и гаража с «мазерати», но были конфеты, и три вазы, и портреты на стене: не Путина и Медведева, как у всех, а Столыпина, Рериха и Песталоцци. В период платонической влюбленности он казался мне недостижимым божеством. Тридцать четыре года, в чине министра, родом из маленького сибирского городка, со статьей на две страницы в Википедии и с формализованной жизненной миссией. Божество подкармливало меня конфетами и тестировало на мне свои идеи перед походом «в башню», к руководству... С тех прошло три года – и вот только вчера бывший министр вышел из моей квартиры, объевшись пельменей с глинтвейном, простуженный и потом завернутый в шарф моего мужчины. Уже второго мужчины на его памяти. Мы год как дружим семьями, хотя все участники знают, что это лишь прикрытие: семьи нам не очень-то нужны, когда мы часами обсуждаем «Корабль дураков» или выясняем, чем Иисус отличался от Гитлера, если и тот, и другой были отличные управленцы... И все-таки здорово, что он лишь бывшим министром стал в свое время – и никогда не станет «бывшим» для меня.
Так уж устроен мир, что весь смысл происходящего в нем – в отношениях «мужчина – женщина». Никогда у меня не было подруг в том глубоком понимании дружбы, о котором часто говорят. Мне комфортнее в мире мужчин. С детства я с ними дружу, живу, сплю, работаю. На прошлой неделе «фейсбук» в одном из своих дурацких тестов написал, что Володя, сидящий сейчас со мной рядом, – моя родственная душа. Не знаю уж, что и как они там анализируют, но в этот раз компьютер попал в точку... Нам хорошо вместе. Можем часами молчать и сутками разговаривать. Володя знает меня – иногда к сожалению – лучше меня самой. Он единственный сейчас, через три года после моего отъезда из Сибири, раз в два дня выходит со мной на связь. Только с ним я поняла, что такое вообще дружба. Не родственная любовь, не любовь мужская, а дружеская, искренняя. Когда в Москве меня однажды неожиданно бросил мужчина, Володя каждые два часа звонил и проверял, как я. Раз в неделю бросал мне денег на телефон, чтобы я была на связи; раз в неделю – на банковский счет, «на пирожные»... Через год как-то сам прилетел в Москву. После болезненного разрыва я никого к себе на пушечный выстрел не подпускала; но было так одиноко, что я боялась совершить обычную ошибку и броситься в новые отношения просто от одиночества.
– Можешь поспать со мной? Просто лечь и поспать рядом? Мне нужно хотя бы на одну ночь успокоиться. Просто почувствовать, что рядом есть кто-то живой. Хоть на одну ночь...
И он просто лег и поспал рядом. Не нужно было ни одного лишнего слова. Не нужно было объяснять, что это не имеет ничего общего с сексом и с нашими отношениями. Мне просто нужно было человеческое тепло. Чтобы успокоиться и идти дальше. Мое кратковременное спасение от одиночества – без подружек, алкоголя и шумных вечеринок...
 Некоторые человеческие чувства не нужно определять и категоризировать. Достаточно греться теплом человека, который готов его отдать. Еще Ремарк говорил: ничего нет важнее этого человеческого тепла.
– Во-ло-дя! Вытащи наушники, стюардесса ругается!
– Сначала тебя мама полжизни ругает, потом жена, а теперь и стюардесса туда же! Хотя бы ты сохраняй нейтралитет, как настоящий боевой товарищ!
И снова мы оба хохочем...

 
Москва – Прага. Первая любовь

– Вот, летим на свидание! – заговорщическим тоном, почти шепотом сообщила мне попутчица слева.
Кажется, уже давно подстерегала, когда же у меня наушник выпадет из уха.
– Сын первый раз влюбился. По интернету познакомился с девочкой. Она в Праге учится. Русская. Хорошая вроде девочка. Год переписывались. Мы с отцом думали-думали и решили, что пусть. Пусть общаются. Возраст ведь такой, знаете, запрещать что-то опаснее, чем разрешать. Он у нас и так скрытный, а тут еще вдруг девочка... Вот и летим. Знакомиться. Одного-то страшно отпускать, пятнадцать всего...
Мама подростка, который, в отличие от меня, наушников из ушей не вынимал и мирно дремал рядом, умолкла и ушла в размышления о скоротечности времени. А я, за несколько фраз узнав историю первой любви случайного попутчика, отправилась в путешествие по собственному прошлому...

Моя первая. Какой она была? Она жила три года, прямо как у Бегбедера. Тогда я еще не была циником – какой цинизм в четырнадцать лет? Конечно, мне хотелось казаться старше. Образ женской красоты в то время выглядел достаточно странно. Сейчас я бы его определила как «начинающая профурсетка». Платье в обтяжку, фиолетовые лосины, блондинистое каре и, естественно, – точнее, неестественно, – бордовые губы. Как ни странно, такой внешний вид не мешал мне учиться в школе на отлично и быть надеждой учителей на золотую медаль. Этим диссонансом я и отличалась от других девочек в классе. Вроде не заучка на вид, а учусь хорошо; не курю (так и не попробовала за всю свою тридцатишестилетнюю жизнь), а в гаражах с курящей компанией рискую быть застуканной.
С детского сада и по сей день в любом коллективе есть две-три особи мужского пола, перманентно в меня влюбленные, но как-то всегда не те: не самые красивые, не самые умные, не самые хулиганистые... И в этот год по традиции была пара поклонников, волочащихся за мной после уроков; но активная подростковая любовная жизнь так и не наступала.
Были – точнее, конечно же, есть – два двоюродных брата: красавцы, играющие на фортепиано и в дурака. Наступил день рождения одного из них. Пятнадцать лет. Первый раз меня пригласили не в составе родственников, а в компании его друзей на первую серию поздравительных мероприятий. Советское шампанское, много еды – как и всегда в их шикарной по тем временам четырехкомнатной квартире-сталинке, на набережной в столице шахтерского края.
И звезда вечера – Маслов с гитарой. Взрослый! Это все, что я тогда о нем думала; но весь вечер старалась незаметно подсесть к нему поближе, охлаждая компотом пунцовые щеки. Были какие-то колкие шуточки, случайные прикосновения – и бабочки внизу моего живота. О боже, что это были за бабочки! Живые, неугомонные. Сейчас бы мне таких.
И понеслось... Все – в первый раз. Случайные гости: «Наташа, Игорь с другом мимо шел, к нам зайдет». «Пойдем в кино». «Можно приду один?» Поцелуй на набережной. Твердый, настойчивый чужой язык у меня во рту. Пунцовые щеки – весь первый год первой любви.
Потом была его армия. Нет, наша. Ждал ли кто-то кого-то из армии так, как ждала его я? Письма каждый день, созвоны в одно и то же время. Самоволки – потому что не прикасаться друг к другу не было больше сил... Он сбежал на мой день рождения. Через сутки поймали. Карцер. Диагноз врача: опущение почек. А Маслов радуется, что на этом армия закончилась. Дурак. Любимый мой дурак.
За два года любви мы многое попробовали в первый раз – но не «главное». Тогда это действительно казалось нам главным. Как человек чести, Маслов решил дождаться моего шестнадцатилетия. Кажется, в жизни моей ничего другого не было так трудно ждать! Мы часами доводили друг друга до изнеможения, но останавливались за миг до проникновения в меня. Как он мог терпеть, я до сих пор не понимаю.
Лето. Мое шестнадцатилетие. С армией покончено четыре дня назад. Гости. Скорее бы ушли! Вот мы и одни. Все как обычно. Но оба мы знаем, что сегодня можно не останавливаться. И он не остановился. Не знаю, почувствовал ли он что-то, но я – нет. Ни боли, ни удовольствия, и бабочки не выпорхнули наружу, а просто затаились. Но тогда я не понимала, что самое важное – уже произошло, происходило все эти два года. Я молча проводила его до автобусной остановки, а потом тихо плакала, уткнувшись в диван.
Что потом? До конца любви оставался год. Мы гуляли каждый день, он дарил мне розу и шоколадку «Альпенгольд». Тоже каждый день. Мама выделила полку в серванте под мою коллекцию шоколада и замачивала розы в ванной, чтобы не вяли. За год шоколадки и розы надоели всей моей семье.
Наконец он устроился на работу. В милицию. А я поступила на филфак. У меня началась студенческая весна, у него – ночные дежурства. К нам на курс пришел новый молодой преподаватель зарубежной литературы. А Маслов пытался, пьяный, застрелиться из табельного оружия, когда понял, что я больше не хочу шоколадок и роз...


Марсель – Москва. Зрелый романтизм или футбольная рефлексия

Болельщик и фанат. Совсем недавно эти слова были для меня синонимами. Но за два года жизни с футбольным болельщиком я невольно разобралась в законах этой игры и с легкостью могу поддержать разговор кучки парней в хвосте нашего авиалайнера, следующего по пути Москва – Мюнхен – Марсель.
Сумев понять, правда, так и не смогла принять значимость этой игры в жизни человечества. В этом мероприятии под названием Евро-2016 – я только эскорт, имитация «боевой подруги жизни» в тематической форме: короткой не по годам юбочке и красно-белой обтягивающей маечке с символикой российской сборной в интерпретации итальянца Bosco di ciliegi. Пожалуй, так я благодарю своего спутника за то, что сопровождал меня на лекции по искусству, конференции по инновациям и недели моды разного калибра. Да и почему бы не пожить двадцать четыре дня во Франции – не все ли равно, по какому поводу?
Первый матч – в Марселе. Говорят, это самый грязный город мира, а еще здесь самый вкусный буйабес. Тот, кто так говорит, наверняка не был, например, в Мариинске; а суп, любой консистенции и с любыми ингредиентами, я не ем с детства. Так что придется, как всегда, смотреть вокруг своими глазами и жить своим умом.
Логистикой путешествия я занялась поздно, не до конца осознав массовость поклонения беготне за мячом. Приличных отелей нам не досталось, а на те, что с прилично-неприличной ценой за сутки, мы еще не заработали. Пришлось воспользоваться инновационным решением на рынке туризма – мобильным приложением, где владельцы квартир со всего мира предлагают свое жилье в посуточную аренду. Долго разглядывая полупрофессиональные фотоотчеты, остановилась на террасе с видом на бухту; быть может, привлек столик с шампанским. Кнопка «бронировать», данные его карты – и все, дело сделано.
Это оказался пригород Марселя. Точнее, по геолокации и словам таксиста, это все еще Марсель: то самое место, где в конце последней улицы стоит табличка с перечеркнутой надписью населенного пункта.
Хозяйка квартиры написала инструкцию, где забрать ключ. Встречать нас около полуночи у нее не было возможности. Поиски ключа напомнили квест с незамысловатым сценарием, но мы справились. Найдя дом с нужным номером, сразу поняли, почему фотографии самого дома в приложении не было. Мой мужчина устало бурчал себе под нос, приличными словами, и на том спасибо; а меня накрыло дежавю. Кажется, так это называется?
Квартирка «для прислуги», предусмотренная при строительстве сталинского дома в маленьком сибирском городке восемнадцать лет назад. О господи, мое взрослое прошлое уже измеряется двухзначными числами! Полуподвальное помещение с микроскопической кухней, общим санузлом (во французском стиле, как теперь выяснилось) и одной комнатой – спальней, гостиной и прихожей сразу. Мой первый муж снял ее, когда мы только начали «дружить». (Смешное определение для отношений молодых людей до сожительства. Почему-то сейчас от взрослого сына его не слышу.) Решение снять квартиру было странным не только потому, что у моего парня была двухкомнатная ухоженная квартира, доставшаяся в наследство от бабушки-интеллигентки, но и потому, что в маленьком городе в то время вообще не было принято снимать или сдавать жилье.
– Надо разнообразить нашу жизнь. Скучно всегда жить на одном месте. – Его аргументация тогда показалась мне очень убедительной, как все, что он произносил вслух.
Позднее я узнала, что он просто заметал следы; ему надо было пересидеть, так как милиция объявила облаву на наркоторговцев. Хотя в угаре самозабвенной первой любви, быть может, приняла бы и эту правду. Но в то время меня кормили выдержками из безупречного резюме «Самый молодой кандидат наук в специализации “Зарубежная литература второй трети XVIII века”».
Это была наша первая «хижина». Тогда я осознала весь смысл фразы «С милым рай и в шалаше». Мы устраивали ужины при свечах, точнее, одной свече, которую нашли в шкафу, оставшемся от прежних хозяев. Я наводила уют, притаскивая из родительского дома незамысловатые элементы интерьера – подранный собакой коврик для прихожей и бабушкину хрустальную вазу.
Сейчас я стою на пороге маленькой теплой французской квартирки с кондиционерами, телевизорами, тостером и микроволновкой и размышляю, поддержать ли своего мужчину в его бурчании. Другой мужчина? Так и этот, судя по биографии, знавал не одну «хижину», пока не заработал на отдельную жилплощадь в пределах Садового кольца.
Что же все-таки изменилось? Все течет, все меняется. Чувствуешь даже кожей. Ее, в отличие от нас, тянет к земле. У косметологов, как и у физиков, это явление называется гравитацией. Ходишь к ним еженедельно, чтобы остановить эту самую гравитацию. Но она необратима, как и многое другое. Парадокс какой-то: в молодом возрасте события сменяют друг друга быстрее, а ощущение «это навсегда» сильнее, чем сейчас. Должно быть, все дело в уверенности. Теперь, когда столько знаешь, ты уже мало в чем уверена. А жить среди догм легче, чем постоянно сомневаться и искать подтверждения. Тот, кто вчера казался правильным, сегодня негодяй. Или обстоятельства другие? Цель уже и не цель вовсе. Успех обратился в проигрыш. Возможность – в кризис...
Стоп! Надо что-то срочно сделать.
– Это наша рыбацкая хижина! Ты же рыбак? А я – твоя рыбачка! – радостно объявила я. Главное – широко и искренне улыбаться. Это не раз спасало мир, не только усталое с дороги настроение.
Продолжая исследовать жилье, мы нажали на кнопку, открывающую железные ролл-ставни... И! Вот она – наша роскошь на всю следующую неделю. Море. Прямо с террасы. Необузданное, близкое, дикое, бурлящее, граничащее с разноцветным небом. Свечки в ящиках не нашлось, но зато в холодильнике хозяйка оставила для гостей бутылку розового вина. Мы перетащили на террасу икеевскую мебель, нашли в шкафу пару синтепоновых одеял, разыскали в телеке музыкальный канал с французской классикой, открыли вино и устроили себе рай в рыбацком шалаше. Этой ночью мы вспомнили, как же хорошо, когда кровать узкая: даже отворачиваясь, ты не отдаляешься от теплого и родного человека... И снова дежавю неприхотливой волшебной романтики.
Отсюда начался мой собственный путеводитель по футбольной Франции, основанный совсем не на вкусовых рецепторах и тактильных ощущениях от свежести белья, набора удобств и платных продуманных развлечений. Мои достопримечательности – места силы, их я ищу уже не первый год по всему миру. Место силы активирует память и рефлексию, заставляет сердце менять ритм, проникает через глаза в мозг и остается там дольше и ярче, чем снимок с камеры последней модели iPhone.
С первого глотка морского воздуха очевидно, что эта марсельская деревня и есть мое новое место силы на это путешествие и на пару ближайших лет.
Магазины открываются на пару часов в день, выпить кофе раньше 12:00 во всем городе невозможно ни за какие деньги. Почему в Москве все стремятся к круглосуточности?! Однажды мы с друзьями ночью, сидя в баре, играли в игру: найди то, что нельзя заполучить в Москве здесь и сейчас. Маникюр, ателье, салон для собак ушли в первом раунде, нотариусы и гадалки – во втором. А потом принесли очередную бутылку игристого...
Здесь все иначе. Другая реальность. Представляю, если бы я озвучила хозяину местного ресторана (с шедевральной, кстати сказать, кухней), что весь прошлый год работала по двенадцать часов в сутки, но зато купила себе новенький «Mercedes». Он, подобно Сократу, наверняка трижды задал бы мне один вопрос: «Зачем?» Действительно, зачем?! Здесь люди просто живут. Не карабкаются по карьерной лестнице, а взбираются на настоящие горы в национальном парке Марселя. Ездят на велосипедах, а не выгуливают новые тачки по главным улицам города. Ловят рыбу, а не удачу в казино Минска, пьют Rose и едят дары моря. Хочется часами наблюдать за ними и просто учиться искусству жить – жить необходимым и достаточным, в ритме волн, разбивающихся о скалистый причал.
Мне нравится французский говор – ласковое мурчание, которому хочется подражать. Через неделю мои «бонжур» и «мерси» звучали уже совсем по-французски, и суховатые мужчины с проседью в отросших волосах, в белых льняных рубашках и запыленных кедах, все чаще улыбались на мои обыденные любезности. А какие здесь собаки! Кажется, их не меньше, чем местных жителей. Они такие же разные и характерные, с неопределенной, но несомненной породой, игривые и коммуникабельные, сытые и с чувством собственного собачьего достоинства. Все соседи – местные жители. Ни одного туриста. Горластая мамаша целыми днями зовет из окна свою дочь: «Эсмеральда! Эсмеральда!» И даже тени раздражения это не вызывает, лишь улыбку умиления: настолько здесь это имя на месте. У нас «Эсмеральда» теперь станет нарицательным именем для всех кудрявых девчушек мира.
Прямо над нашей хижиной разместился бар – точная копия места действия тарантиновского «От заката до рассвета». Бармен-вурдалак, помощница с голубоватыми волосами и кольцом в носу, потертый шест в середине зала, антикварная нереставрированная мебель, с запятнанной вином, пивом и еще страшно продолжить чем репутацией. С шести вечера ежедневно здесь звучит громкая музыка, и люди на разных языках пытаются перекричать ее и себя. Вы замечали? – когда наблюдаешь за людьми, говорящими на незнакомом языке, возникает ощущение абсурдности речи. Люди сидят – иногда часами сидят неподвижно – и произносят звуки. Звуки, должно быть, наполнены смыслом, но на вид ничего не меняется, и кажется, что люди тратят часть жизни на бесполезное сотрясение воздуха. Иногда хочется многозначительной тишины или говорящих взглядов. Люди обесценили силу слова.
Только здесь можно по-настоящему примерить на себя другую жизнь. Одинаковые отели, сетевые и звездные рестораны, туристические автобусы и музеи – лишь меняющиеся декорации, расширяющие кругозор деталями.
Свобода! Слово, служившее лозунгом не одной революции и войне. Свобода – настоящая ценность современного человека. Пока мало кто разобрался, что именно это такое и как должно проявляться в жизни. Мне кажется, мода на рюкзаки, пробежки, отношения без обязательств – тоже опосредованное стремление современного человека к свободе.
Образ свободы теперь воплощен для меня в этом городке. Море, буйное по утрам и тихое на закате, чайки, неприлично громко орущие о том, что для них здесь полно рыбы, скалы и ветер, такой, что в нем можно задохнуться. Когда чувствуешь себя маленькой, слабой частичкой большого, сильного, вечного, уходит ощущение, что все зависит только от тебя, словно гора падает с плеч; и начинаешь жить по законам природы, а не огромного мегаполиса, созданного такими же, как ты.
Ты примеряешь на себя местную жизнь, а она медленно, незаметно просачивается в тебя. Как-то неосознанно адаптируешься. Через неделю макияж и каблуки становятся чем-то далеким и неуместным. Солнце выравнивает цвет лица, и шелушащаяся кожа на лице и плечах тебя не смущает, хотя в Москве это было бы поводом для экстренной записи к косметологу. Если бы она меня сейчас увидела, сошла бы с ума от обгоревшего носа и еле видной, но все же заметной пигментации на лбу. Перед отъездом она несколько раз повторила свое наставление: «Помни, страшнее возраста для кожи только одно – солнце».
Здесь целлюлит не повод отказаться от коротких джинсовых шорт, и возвращается детская привычка просто стричь отросшие ногти, а не пилить их по часу за тысячи рублей в пределах Бульварного кольца. У внешней сексуальности здесь совершенно другой облик и вкус: растрепанный и слегка солоноватый.
Футбол. Повод выбраться в город из нашего провансальского рая. Я и забыла, зачем мы здесь. По телевизору показывают страшные кадры потасовок болельщиков; кажется, эта агрессия так далека от нашей идиллии – но на самом деле всего-то двенадцать минут на такси.
В Марселе я в первый раз, но когда-то Марсель уже был в моей жизни. Именно так звали мою собаку со сложной судьбой. У собак ведь тоже есть судьба.
Мой второй муж не признавал праздников. Я долго воспитывала его слезами и молчанием, прежде чем он начал хотя бы запоминать важные для меня даты. Об очередной годовщине свадьбы он вспомнил неожиданно и в совершенно неподходящем месте: на стоянке подержанных автомобилей за городом. Не помню, как и зачем мы там оказались, но за нами увязался милый шоколадного цвета щенок. Охранник сказал, что это чистых кровей аристократ, но внебрачный: смесь пуделя и кокер-спаниеля. «Вот и подарок тебе на годовщину», – быстро сообразил мой муж. Позже я пыталась понять, почему ни у него, ни у меня не возникло вопроса, откуда на стоянке взялись пудель и спаниель и при каких обстоятельствах между ними случился роман... Почему Марсель? Потому что была пятая годовщина моего второго брака, и прошлым летом, в Турции, я умудрилась мимолетно влюбиться в фотографа с таким же именем. Он дал мне за пару недель то, чего я, не осознавая, каждый день ждала от мужа: ощущение, что я молодая красивая женщина. Выслеживал меня на пляже, в баре, в лифте, фотографировал и дарил пачками мне себя саму в застывшем изображении, улыбчивую, красивую... Теперь я думала, что с появлением шоколадного Марселя в нашем доме вернется это сладкое ощущение чьей-то влюбленности.
Но судьба преподала мне очередной урок: не все, что хочется, по-настоящему нужно. Пес рос наглым и беспринципным. Грыз в двух комнатах, на кухне и в прихожей все, до чего мог добраться. После четырех месяцев мучений я отвезла его к отцу в загородный дом, и он посадил его на уличную цепочку. В качестве компенсации то ли папе, то ли псу, я купила шикарную будку и годовой запас корма разных сортов. С папой Марсель, а точнее, уже Марсик, тоже уживаться не хотел. Он постоянно сбегал и возвращался к утру то с курицей, то с уткой в зубах. Цепи стали толще, жалобы чаще. Марсик превратился в собаку-легенду, которая забирается в деревенские дома и ворует пернатых. Однажды утром он не вернулся. Отец не пошел его искать. Таким был мой Марсель. С этим городом много общего: оба грязные, черные и не соответствующие легенде, данной им при рождении.
Я не видела Марсель до нашествия болельщиков, но сейчас он был похож на город, захваченный варварами. Или на день ВДВ, с условием, что все празднующие безобразно пьяны и не вполне адекватны психически. Мой мужчина предпринял все меры безопасности: такси прямо до стадиона в объезд фанзоны, трибуна только отечественных болельщиков – но сплошное битое стекло под ногами, затопившее весь город, просочилось все-таки в мой впечатлительный мозг даже через затонированное окно «мерседеса». В легких летних сандалиях мы пробирались к стадиону по хрустящим под ногами осколкам осторожно, словно йоги по гвоздям.
На трибунах – подпившие мужчины и такие же их боевые подруги. Устойчивый запах непереваренного лука, перегара и мужского пота. Жирные, ряженые, раскрашенные болельщики неистово орут на игроков нашей сборной, указывая, как играть и в какую сторону бежать. Интересно, если хоть одного из них выпустить на поле, сможет ли он хотя бы обежать его вдоль или поперек? Если бы я не знала другой футбол, наверняка бы подумала, что такая атмосфера – неотъемлемый атрибут этой игры. Но прошлым летом в Испании таким же путем я оказалась на стадионе Кампноу, на матче не помню кого с командой Барселоны. И это был праздник. Семейный, национальный, человеческий... праздник единения, гордости и героизма.
Два тайма по сорок пять с перерывом на пятнадцать минут, двенадцать минут на такси – и мы снова в нашем мире, где шумит прибой. Но завтра покинем этот мир и помчимся со скоростью поезда на поводу у человеческого азарта...
Билетов на ближайший поезд до Лилля не было; так у нас появились пять часов на то, чтобы составить второе представление о Марселе. В первые два часа «страшно», «грязно», «черно» находили себе подтверждение за каждым углом. Но бокал вина в баре у фонтана, пустой католический собор разрядили внутреннее напряжение, и нам открылся новый Марсель. Граффити и разные странные люди. Марсель без английских болельщиков намного лучше. Он готов принять в свой хаос беженцев, но не варваров, воров, но не разбойников. Это хаос, но уже точно не мусор. Целые улицы, объединенные чем-то одним: улица мотоциклов, улица мусульман, улица темнокожих, переулок музыки. Хочется разглядывать и трогать, оборачиваться и присаживаться. Все узкоспециализированное, как бы пометил учебник экономической теории. Магазин восточных сладостей, искусственных волос, швейных машинок, метелок для дома, детских книжек. Все отдельно и все вместе. Магазин шляп. Работает с 1857 года. Полторы сотни квадратных метров головных уборов. Купила белую, с большими полями и бантом цвета Тиффани. Дорогая. Зачем она мне в обыденной московской беготне? Просто захотелось уйти с ней из этого рая шляп, атрибутов иной, красивой жизни.


***

Непунктуальность у французов проявляется во многом, в том числе и в движении поездов. Трудно себе представить, чтобы в Германии поезд опоздал на два часа. Не задержался, а именно опоздал: в одном месте простоял чуть дольше, в другом поехал чуть медленнее... Лилль встретил нас проститутками вдоль дороги, закрывающимися барами и лоснящейся от вечернего дождика вековой брусчаткой, по которой чемодан подпрыгивает, как средневековая телега по проселочной дороге.
Нас ждал очередной квест поиска ключей от апартаментов, снятых через все то же модное приложение. На этот раз в игру добавили опцию «успей забрать». Хозяйка оставила ключи у друга – владельца бара, а он закрывал свой бар в тот самый момент, как мы подъехали на такси. По законам жанра вместе с ключами мы получили конверт, в котором на прописном английском французской рукой написана инструкция, как попасть в квартиру. Разгадывая слова, озираясь вокруг, подбирая ключи на связке – через двадцать минут мы уже стояли на пороге современной квартиры в респектабельном районе города. В интерьере – ничего лишнего. Какой-то скандинавский, наверняка созданный дизайнером минимализм. Приветственная бутылка вина, букет живых цветов на столе... И признаки чужой жизни, везде. Хозяева просто убрали вещи по шкафам и углам, навели идеальный порядок, застелили новое постельное белье. Но все же приехали в чей-то дом, а не гостевые апартаменты. Здесь мы попали в эпицентр чьей-то судьбы. Судьбы двух женщин, Лауры и ее дочки, лет восьми-девяти, судя по размеру одежды. Вещи могут рассказать нам многое о человеке, ведь мы их выбираем, храним, расставляем... Небольшая квартирка, но в самом престижном районе города. Прямо напротив дома – детская школа, расположенная в настоящем средневековом замке с большим зеленым внутренним двором. Дешевая мебель, но добротное старое фортепиано в детской. В спальне в шкафу принадлежности для самостоятельного окрашивания волос, а в детской целый комод туфелек всех цветов радуги. Мама любит свою дочку. Хочется оставить все как есть в этом мире. Разве что присесть на краешек постели и передохнуть с дороги. Мы всего лишь путники, и у нас нет права вторгаться в этот мир даже за двести шестьдесят евро за ночь. Мы тихо ушли утром, аккуратно заправив за собой постель, оставив ключи приветливой консьержке, написав на обратной стороне приветственной записки слова благодарности прописными английскими буквами.


***

Кто следующий? О Париж, Париж! Футбольным фанатам тут точно не место. Слава богу и жеребьевке, что матч России не будет проходить в этом городе и не придется смешивать впечатления.
Я обожаю этот город. Конечно, чуточку меньше, чем Москву, но это – мое место силы. Несмотря на усталость, хочется бежать вприпрыжку, разглядывать чернокожих в репликах LV и глазеть на витрины с «Aston Martin Vantage». Эклектика и хаос здесь бьются в унисон с моим от рождения тахикардичным сердцем. Конечно, при виде людей с автоматами и проверках на входе в любимые кафешки сердце вспоминает о недавних терактах и переходит на бег – но возвращается в привычный быстрый шаг, как только поднимаешь голову в сторону балкончиков, вековых гигантских дверей, среди которых нет двух одинаковых, и позеленевших от векового налета ангелов и демонов, что в этом городе уживаются рядом не только в архитектуре, но и в людях.
Париж в моей жизни был уже трижды. Могу себе позволить не «галопом по Европам», а гурманствовать – два дня смаковать настроение и впитывать детали.
Монмартр. Но где же она, романтика этого прославленного места? Запах марихуаны, сувенирные магазинчики с китайскими товарами, парижской символикой и турецкой музыкой, кричащей о национальной принадлежности местных торговцев.
Спас место силы человек в баре, затесавшийся среди кричащих под плазменный телевизор болельщиков футбола. Неухоженный, подшофе, в нелепом берете, заляпанной холщовой куртке, с рыжеватой хаотично отросшей бородой. Художник. Русский. Выставляется в Париже. В позе рапортующего офицера, слегка картавя, представился: «Эдуард Анимаев», – а потом сгорбившись, взволнованно, суетливо продолжил: «Почитай, почитай в интернете. Там про меня много написано. Правду тебе говорю, девочка. Там есть что почитать...»
В бизнесе есть «правило лифта» – эффективная сжатая презентация проекта в промежуток времени, равный передвижению лифта. Надо успеть за несколько минут влюбить в проект потенциального инвестора, пойманного в лифте или других местах, где люди сталкиваются друг с другом на пару минут. А в жизни человеческой есть «правило бара» – презентация своей жизни за несколько минут, пока не закончился бокал вина... Что бы вы сказали незнакомому человеку в незнакомой стране? Кто вы и что вы? «Много пью здесь, а дома не пью, жена не дает. Художник. Заслуженный. Академическую школу окончил. Патриарха писал. Выставка здесь. Сын у меня есть, умный мальчишка. Фабрику ему помог купить. Бизнесмен он. Теперь кризис, правда. А ты как дочь моя – смешная. Много пью здесь. Передай привет стране. Скучаю...»
 Спускаюсь вниз, не чувствуя вековой брусчатки под ногами, то ли от двух бокалов вина, то ли от расшатанной судьбы незнакомого человека... В ушах стучит навязчивое «Voulez-vous coucher avec moi?» Но почему-то – не в исполнении красоток из мюзикла «Мулен Руж», чья вывеска прямо над головой манит неоновым светом вечернего Парижа, где у входа кучкуются чернокожие в белых рубашках, а сексшопы, прилипшие к культовому месту продажной любви, лезут в кошелек разгоряченного потребителя, уговаривая приобрести дешевую и пошлую атрибутику дорогих, но обесцененных ласк. Нет – я слышу Гребенщикова с его задумчивой, протяжной проповедью под звуки плачущей скрипки:

Ночью невтерпеж, но к утру станет ясно,
А утро не соврет – оно всему голова.
Что же я не знал, как она прекрасна?!
Вуле-ву куше, куше авек муа?


***

 Тулуза. Один из самых красивых городов Франции. Наши играют здесь вечером с Уэльсом. Весь город покрыт вековой зеленеющей плесенью. Очарование древности, мрачная красота. Пожалуй, первое место, где французы воспринимают чемпионат как праздник. Дети бегают по всему городу с мячами и играют в футбол босиком прямо на улице. Местные жители целыми семьями шествуют по городу в одежде цветов французского флага. На центральной площади живая музыка и уличное веселье. Варвары-фанаты испортили набережную чужеродными упаковками от пива и пиццы в стране устриц, сыра и вина. Запах марихуаны повсюду. Сколько всего видели эти древние стены и сколько еще увидят... Кто будет сидеть здесь через сто лет, что пить или курить, на каком языке говорить и что планировать?
Опять шум, толпа, крики. Опять матч. Я уже немного заражена футбольным азартом. Наши играют плохо. Даже эскорту понятно. Парадокс: сборная без страны против страны без сборной. У нас выиграли, и болельщики побрели домой. За пять минут до окончания матча были раскуплены все авиабилеты до Москвы на три ближайших рейса – торжество мобильных технологий. Хорошо, что хоть об этой логистике я позаботилась заранее, тайком купив билеты домой. Холодной голове эскорта исход матча был понятен до стартового свистка.
Вот все и закончилось. А может, только начинается? Вокруг разочарованные люди открывают рты, как немые рыбы, а в наушниках:

Вот в руке письмо, но вижу только буквы,
И мне не вспомнить, как они собирались в слова.
В полной пустоте круги на воде.
Вуле-ву куше, куше авек муа...

Скорее бы домой.