Эссе 4 Памяти К. Н. Леонтьева О Стиле и ином в лит

О Стиле и ином в литературе. К.Н. Леонтьев и его работы «Анализ, Стиль и Веяние» и «Два графа Толстой и Вронский»

Эссе 4

Судьба Леонтьева трагична и неразрывно связана с кризисным состоянием российской и европейской действительности второй половины XVIII,  XIX, начала XX в. Глубочайшие социально-экономические и политические сдвиги в обществе, ускоренные гибельными для России либеральными реформами Александра II, не уступали революции по своему воздействию на современников. Для духовной жизни российского общества того времени характерной была ожесточенная борьба различных общественно-политических направлений и групп, в центре которой стоял вопрос: какой быть России, в каком направлении двигаться?

Столь милая сердцу дворянина К.Н. Леонтьева Имперская Россия стремительно превращалась в хаотически разлагающийся организм, где остатки былого имперского величия съедались прожорливой международной буржуазной саранчой, тучей нахлынувшей в Россию. И Леонтьев мужественно встал на защиту Русских Имперских Принципов Мировой Русской Культуры во всех своих ипостасях творчества. Встал попираемый, замалчиваемый, гонимый с наклееными ярлыками «политического изувера», «околорелигиозного мракобеса» и прочее и мужественно стоял в борьбе за русское всю жизнь. Боролся не смотря на то, что «белой вороной» сам Леонтьев выглядел даже в ряду своих идейных соратников по консервативному лагерю.

Мыслитель воспринимал революцию Мировой Катастрофой, финальным аккордом которой будет тотальное торжество «среднего человека», уничтожение оригинальных и самобытных национальных культур, воцарение серой и однообразной стандартно-рационализированной действительности, в которой не останется места «живой поэзии» Жизни.

Пытаясь если не остановить, то хотя бы на время притормозить несущийся, по мнению Леонтьева, в никуда, к гибельному разложению и всесмешению локомотив российской и мировой цивилизации, мыслитель обратился к поискам средств, могущих отсрочить апокалиптический конец мира и воплотил эту борьбу в практическое, литературное и иное Творчество.

Леонтьев ощущал в себе русское, как никто другой, и как потом так глубоко ощущали его немногие, вспомним одного из них Николая Рубцова: -

Вечерние стихи

 Когда в окно осенний ветер свищет
 И вносит в жизнь смятенье и тоску, -
 Не усидеть мне в собственном жилище,
 Где в час такой меня никто не ищет, -
 Я уплыву за Вологду-реку!

 Перевезет меня дощатый катер
 С таким родным на мачте огоньком!
 Перевезет меня к блондинке Кате,
 С которой я, пожалуй что некстати,
 Так много лет - не больше чем знаком.

 Она спокойно служит в ресторане,
 В котором дело так заведено,
 Что на окне стоят цветы герани,
 И редко здесь бывает голос брани,
 И подают кадуйское вино.

 В том ресторане мглисто и уютно,
 Он на волнах качается чуть-чуть,
 Пускай сосед поглядывает мутно
 И задает вопросы поминутно, -
 Что ж из того? Здесь можно отдохнуть!



Сижу себе, разглядываю спину
 Кого-то уходящего в плаще,
 Хочу запеть про тонкую рябину,
 Или про чью-то горькую чужбину,
 Или о чем-то русском вообще.

 Вникаю в мудрость древних изречений
 О сложном смысле жизни на земле.
 Я не боюсь осенних помрачений!
 Я полюбил ненастный шум вечерний,
 Огни в реке и Вологду во мгле.

 Смотрю в окно и вслушиваюсь в звуки,
 Но вот, явившись в светлой полосе,
 Идут к столу, протягивают руки
 Бог весть откуда взявшиеся други,
 - Скучаешь?
 - Нет! Присаживайтесь все.

 Вдоль по мосткам несется листьев ворох, -
 Видать в окно - и слышен ветра стон,
 И слышен волн печальный шум и шорох,
 И, как живые, в наших разговорах
 Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон.

 Когда опять на мокрый дикий ветер
 Выходим мы, подняв воротники,
 Каким-то грустным таинством на свете
 У темных волн, в фонарном тусклом свете
 Пройдет прощанье наше у реки.

 И снова я подумаю о Кате,
 О том, что ближе буду с ней знаком,
 О том, что это будет очень кстати,
 И вновь домой меня увозит катер
 С таким родным на мачте огоньком...

Давайте Мы все вместе с Вами посмотрим на Леонтьева писателя беллетриста. И здесь жемчужина его писательского творчества трехтомник «Из жизни христиан в Турции. (1876) Центральное место среди них по удивительной художественности, мастерству душевного анализа, необыкновенно тонкой, филигранной работе и прекрасному, кристально чистому языку занимают «Воспоминания загорского грека Одиссея Полихрониадеса». Кроме этих достоинств надо отметить бережную любовь автора к внутреннему миру своих героев и глубокий психологизм литературных образов всех без исключения героев произведений Леонтьева.

Здесь надо понимать, что этот литературный психологизм исключительно русского разлива и он для наших русских имперских душ.
 Поясню свою мысль. Все смотрели прекрасный телефильм «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» с актерами в главных ролях Ливановым и Соломиным. В патетической восторженности отзыва, какой то «критик» писака, написал сущую глупость, что де англичане признали фильм лучшим отображением самого произведения, а актеров лучшими типажами Холмса и Ватсона. Но для англичан «штафирка» сыщик, пусть даже самый хороший, это развлекательный герой на час, между делом, не более того. И никак не глубоко чуждые и неприемлемые им психологически образы Ливанова и Соломина.

Пытаясь узнать, хоть что то, о других странах и народах (это было советское не выездное за границу время), я всегда распрашивал «выездных» - как там лучше или хуже и какая разница в жизни? И получал однотипный недоуменный ответ – трудно сказать, Они просто другие. И в этом вся суть (расовых и национальных врожденных различий).

Все произведения Леонтьева это не историческая проза (конечно присутствует и этот момент), а своеобразное напутствие Нам с Вами, как надо понимать, воспринимать и бороться, за Наш с Вами Русский Мiрь, под сенью Русской Империи. Что конкретно Мы с Вами должны больше всего ценить и за что бороться!  Гений писал в Вечность для Нас с Вами грядущих!

А теперь давайте вернемся к шедевру мысли: - К.Н. Леонтьев
«Анализ, стиль и веяние». О романах гр. Л.Н. Толстого
(Критический этюд)
    Писано в Оптиной Пустыни в 1890 г.

«Около года тому назад я начал печатать в ежедневном «Гражданине», под заглавием: «Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой», мои размышления о том, который из них должен быть для России дороже: сам творец или создание его гения, столь реальное и правдоподобное? Великий ли романист, или воин, энергический, образованный и твердый, видимо способный притом понести и тяжкую ношу государственного дела?
    Рассуждения эти были мною самим наполовину прерваны и неокончены (почему – объясню ниже). Но для тех, кто читал мою статью, я надеюсь, было уже и сначала ясно, что я с этой патриотической точки зрения предпочитаю Вронского не только Левину, но даже и самому гр. Толстому.
В наше смутное время, и раздражительное, и малодушное (безудержно катящееся туда же и сегодня, кроме Нас с Вами пытающихся остановить это всеобщее «забалдение демократией» и нередко просто торжество дьявольщины и каббалистическо-масонского сатанизма В.М.), Вронские гораздо полезнее нам, чем великие романисты, и тем более, чем эти вечные «искатели», вроде Левина, ничего ясного и твердого все-таки не находящие…»

Мое заключение этой части

Так четко и ясно начинает Мыслитель «вязать свои узоры» мысли. Как не хватает Нам с Вами сегодня русских людей с четкой нравственной позицией. Патриотическое поле захлестнули ренегаты «и нашим и вашим». Редакция РНЛ: - «Сегодня мы печатаем статью автора взгляды которого не совсем разделяем, но печатаем, чтобы отразить всю палитру мнений (примерно что то в этом роде). Автор РНЛ «красный профессор» МГУ В.Н. Расторгуев: - «ну что вы ругаете либералов? У меня масса либерально мыслящих знакомых и все они приличные люди».
Подобные «пацифисты мыслящие» амебы духа и они потеряны для Русского Мiра и всех кроме, может быть, самих себя в быту. Вот против такой публики и восставал дух Леонтьева.
А Наше с Вами дальнейшее обсуждение продолжим в следующей части.