Последний соблазн 28. Весна 1994 года

28. Весна 1994 года


Санкт-Петербург
01 марта 1994 года

Вы непредсказуемо молчите, мадам. Или я…катастрофически. Санкт-Петербург прекрасен, но условно, потому что Вы не собираетесь сюда возвращаться, а я в полной прострации, ибо взвалил на себя непосильную (ли) ношу… Только крохи здравого смысла удерживают меня от того, чтобы я не пустился в тяжкий грех – в заоблачные выси последнего соблазна. Увы, когда Вы сие получите? Когда я уничтожу себя за то, что позволил Вам сомневаться и выдумывать (такие) реалистические варианты к бегству? Мне нет прощения. Мадам, простите меня, я обречен…
     Лючи, я в странном состоянии… что-то уходит из моей жизни. Мне больно. Я уезжаю в другое место, где я среди друзей (?), но мне больно. Остается клясть скупому (бедному) рыцарю себя за (?)... Загадка и для меня. Тайна, вынувшая мне всю душу.
Где же Вы нынче? Как быстро Вы исчезли… Но мы вдруг были (!) близки, как немногие, как никто… как некто никогда! (Посмейте только опровергать меня).
Мазурка Шопена… кружева… невинное знакомство и… смертная близость двух тел (не отпирайтесь!). Два тела познали друг друга и… Ваша простыня еще хранит очертания тела возлюбленного, как никто больше… И тогда, прощаясь, двое торжественно говорят несусветные глупости, кои выглядят, как эпатаж в поэме, прозвучавшей единственный раз – тысячелетие назад (какие пустяки! – мы живем дольше…). Они помнили ее почти наизусть, но не узнали друг друга. Я Ваш вечный должник за….. Я буду благодарить не Вас, а Господа. Я не сделал для Вас ничего, многое… (а я все никак не допишу письма)…



1 апреля 1994

Мадам, я сижу на скамейке в Таврическом саду, меня душат и воспоминания, и слезы. А ночная фея вдохновения ломает замысел чудесный, ломает свои крылья. Итак, я уехал, о чем сожалею и буду сожалеть всю жизнь (короткую, надеюсь). Я так быстро ушел, был дождь, я салютовал зонтиком… И вот, спустя столько лет, выясняется, что салют – прощальный, ибо в маете девяностого (мае) шли самые черные ливни в последнем тысячелетии.

     К скамейке подошел седой мужчина, интеллигентская троица ретировалась, а я вступил с ним в разговор. Оказалось, что он героический матрос… Я проводил его на Потемкинскую, зашел к Ирэн, но ее почему-то не было дома. Встретил Актрё-Фартинга, мы, мирно беседуя, прошли с ним до метро, где угостились пивом, и я отправился в «общагу». Непроходимая и неинтересная реальность, где нет тебя. Мой тезка по псевдониму неслучайно отравил влюбленных Ромео и Джульетту. Жить бы им не дали, а мучиться так, как мы – слишком жестоко.
     У меня есть еще две недели, равные вечности. Я взял билет на тринадцатое. Это полнейшее безумие – вернуться на Кавказ… Я уже ни о чем не думаю, а только чувствую… Неужели мы могли не встретиться, не почувствовать друг друга и жить, как все, не зарясь на чудо? Неужели души испугались сходных очертаний? Невозможно, мадам, невозможно…

Был танец. Одно мгновение. Застывшее. Я слышу мелодию, и ночь (31 декабря – 1-ое января) настигает меня, как выстрел. Я помню незначащие подробности, даже тех, кто в эту секунду вышел из комнаты… первые па… Поклон. Поклон принят, но Вы уходите и возвращаетесь в длинном платье (черном), с черной же вуалеткой и высокой прической. Мазурка… Господи, Боже мой, ну где Вы проходили все эти годы?! Столько лет мы знаем Ирэну, тусовку на Ваське, мы бы успели стать совершенно сумасшедшими. Сидели бы друг против друга и путались в именах. За столько веков мы сменили десятки имен! Непостижимая реальность!
 А Вы спрашиваете: «Почему я не приехал в штаты»? Тут прошел слух, что в мае, вас надо ждать в Москве. Ежели я доживу до тринадцатого (простите авантюриста!), то на Кавказ я поеду из Москвы… У нас будет обычное свидание, прогулка и, Боже упаси, обременять Вас. Мы останемся просто музыкой. Вы не устанете, я буду бережен и нежен (я могу, Вы знаете), мадам. Простите мне мое нахальство, наглость утверждать, настойчивость, безумие, страх предчувствия, что Вы не вернетесь… Но я больше не могу, отсалютовав (не) Вам  зонтиком, согласно нашему ритуалу. А как было бы просто в назначенное время Вам просто выйти за хлебом…
     Как восхитительно чувствовать себя свободным! Не правда ли, мадам? Теперь я в комнате один, и мне некуда (некогда) больше бежать. Мы беседуем. Восхитительное прохладное облако окутывает меня, мое тело, я же знаю, что сейчас Вы тоже вспоминаете меня – десятое апреля 21 час 29 минут… А письмо так начато давно. Какая долгая жизнь… Я действительно устал. Эти полтора месяца на моих плечах. Чувствуются.

И вот уже тринадцатое. Или – или? До поезда не больше десяти часов. Жутко хочется спать. Все вещи разбросаны, всегда так. Надо собираться или… Я уезжаю. Точка. Был на прощание у Ирэн, тайно надеясь увидеть Вас. Я жду чуда, безрассудства! Жду звонка в последний миг, и все вдруг изменится. Совершенно безумная мысль. Был там Илья с Ольгой (той, издательницей). Много пили, купались в пруду, почему-то не простудился… Увы, возвращение на Кавказ не сулит отдохновения. И вдохновения не сулит. Ваш покорный слуга ударился в бега…Долго писал это письмо. Но сейчас отправлю.

До свидания, Мадам Лючия Ламм.
Вилллиам