Город грез

Ан появилась в его квартире внезапно и вместе с тем ожидаемо, как выпадает снег. Так опешил, что чуть было не признался: я тебя ждал все эти чертовы три года, четыре месяца и два дня. Даже с ума успел сойти, честное слово, это сейчас ты вернулась и все встало на свои места, реальность прекратила распадаться на бессмысленные секунды-минуты-часы.

Зашла, положила ключи на полку у зеркала, виновато улыбнулась:
— У меня ведь остались после того раза, вот и воспользовалась. Если потревожила, извини, — бросила цветной рюкзак, расстегнула коротенькую белую куртку – действительно, снег – и как-то сразу оказалась в его объятиях.

Смотрели друг на друга и не знали, что говорить.
— А пошли чай пить?
Кивнул, конечно. Все что угодно, лишь бы дальше на нее смотреть.
Ан прошла на кухню, тут же засуетилась: поставила чайник, нашла ароматный чай, загремела чашками – она же знает здесь все наизусть.

Он смотрел на нее и думал: такая красивая. И совершенно не изменилась. Может, ничего этого и не было, и никуда она не исчезала, просто вышла на улицу прогуляться, деревья и фонарики в парке пофотографировать и сейчас вернулась, а все эта трехлетняя бессмыслица ему просто приснилась?
Они ведь познакомились буквально позавчера.

— Ан, — представилась девушка, когда парень помог ей подняться и отряхнул от снега. – Вообще, Анастасия, но я уже отвыкла от этого имени.
— Мирослав. Дурацкое имя, не правда ли?
— А коротко – Мир? – догадалась девушка. – По-моему, очень красиво.

Сейчас все снова было так, как прежде.
У стены лежал рюкзак, который был у нее еще в день их знакомства. Ан тогда пробиралась к рябине, утопая по колено в снегу, хотела сделать красивую фотографию, а он стоял и держал ее рюкзак, от которого пахло летом. Зеленые узоры вокруг карманов – свежескошенные луга, золотые пуговицы – солнечные зайцы. Свежий июльский полдень: пряный, ветреный и светлый.

Пока Ан заваривала чай, Мир смотрел на ее руки, будто ожидая, что из рукавов свитера вот-вот полетят птицы или повалятся полевые цветы. Или между тонких пальцев вдруг скользнет один-другой разноцветный лепесток, а потом окажется, что это бабочка, которая упорхнет тут же.
От ее рук все заживало. Мир помнит, как она осторожно касалась пальцами царапин на его лице, гладила по волосам, и он тут же успокаивался и засыпал. Боялся лишь, что уйдет, и не выпускал девушку из объятий до самого утра.

...и городские пруды засыпали под тонким льдом, и деревья в парке прекращали осыпаться снежным пеплом, и играющие в прятки звезды превращались в сны, оседая на чьих-то подоконниках.

А у Ан Мир часто замечал то царапины на руках, то синяки на коленках — смеялась, что ей просто не везет: то падает, то цепляет за что — уже и внимания на это не обращает.

Ан поставила чай на стол и устроилась на стуле у стены.
— Я ведь так и не угадала, кто ты.
Мир вспомнил игру и усмехнулся. В первый же день знакомства Ан заявила, что он – не человек.
— Сколько ты здесь живешь? Сто лет? Тысячу? Ты и сам-то уже не помнишь. Когда ты просыпаешься, в городе прекращаются ветра. А заметки, которые ты рисуешь в блокноте, становятся людскими снами – красивыми, простыми, лишь им понятными. Ты касаешься человека, и солнечный свет забирается к нему в карманы, а потом он находит в них счастливые монетки и леденцы. Ты ведь только похож на человека. Не спорь. Но и кто ты, не говори. Я сама хочу отгадать. Это будет такая игра.

— Можно сказать, вернулась за очередной попыткой, — улыбнулась Ан. — Давай поиграем в карты?
Кивнул, конечно. Все, что угодно, лишь бы дальше на нее смотреть.
Они сидели в гостиной на полу. Было жутко холодно, и Ан прятала замерзшие колени под клетчатым пледом, пол вокруг покрывали пятна чая, потому что сколько бы кружек он не притаскивал из кухни, девушка как-то случайно задевала их рукой или ногой, смеялась: «Вот же растяпа, опять пролила, ты кстати ходишь, ну не спи, пожалуйста, времени всего-то около четырех утра» — и он понимал, что дело безнадежно. В воздухе стоял аромат сирени. Вообще-то, чая, Ан объясняла, что в нем много душистых трав: мелиссы, мяты, бергамота, смородины и еще чего-то – но все вместе это было похоже на сирень. Смысл игры парень не понимал, просто кидал карты наугад – цветные, красивые, с необычными картинками драконов, шляп, закатов и маяков – и улыбался, видя, как девушка мило хмурится.

— Если бы ты был духом какого-то места, — сказала вдруг Ан, положила карты и подтянула покрытые пледом колени к груди. – То какое место ты бы выбрал?
Девушка всегда любила странные вопросы.
— Лес, — и все. Ни красивого объяснения, ни пары штампованных метафор в довесок. Мир никогда не любил говорить и объяснять тем более. Он показывал. Ночи напролет они бродили по улочкам, которые при свете дня Ан не находила потом ни разу, будто они переставали существовать.

Мир показывал, как духи, играясь, строят на площадях новые города, которые превращаются в солнечный свет с наступлением утра. Как они соревнуются в приготовлении десертов и чтении стихов. Как ветер рисует картины на стенах домов. Он показал, что Ночь – он, а День – она, и как осторожно и заботливо она каждое утро убирает с его лица и плеч звезды, как невесомо целует в висок, успокаивая и усыпляя, как прячет каждый раз в новое место, чтобы не нашли.
Ан смотрела за всем этим и повторяла: «Ты не можешь быть человеком».
— А ты отгадывай дальше, — улыбался Мир, зная, что все равно не получится. Ответ слишком прост, чтобы быть правильным.

— Улица, — сказала девушка и хитро улыбнулась. Убрала прядь светлых волос за ухо, показав сережку с ярко—зеленым перышком. – Я бы была небольшой, но широкой и шумной улицей. Идешь по мощеной дорожке, с каждого уголка доносятся голоса, вокруг много—много людей, но так легко дышится. Ряды лавочек похожи на паровозики с цветными вагонами, всюду круглые фонарики, фентифлюшки и вкусности. Музыка играет, маракасы какие-нибудь и гитары, хочется скинуть туфли и пойти танцевать. И обязательно простого сорта волшебство: жонглирование, фокусы, карты.
Парень взял три рядом лежащие чашки и начинал жонглировать ими, кусая губы и мысленно причитая: «Только бы не разбить, только бы не разбить».
Ан смеялась и хлопала в ладоши, как ребенок.

— Улица, на которой всегда праздник, — продолжила девушка, грустнея. – Как будто детство никогда не заканчивалось. Фонарики, хлопушки, гирлянды и конфетти. Ты знаешь, мне иногда бывает так темно и холодно, что хоть вой. Хочется стать веселым бесшабашным духом, отрастить волосы до пояса, вплести в них ловцы снов и фенечки, которые дети оставляют на мосту за ярмаркой, чтобы желания сбывались. Бус и колечек звенящих нацепить, надеть длинную юбку из разноцветных лоскутов и майку с тонкими лямками, чтобы рисовать на руках узоры и символы яркими красками. Шляться по улице туда—сюда, временами почти сливаясь с ветром, и не мерзнуть – я же дух, что мне будет.
Мир слушал ее и улыбался.

…неприметная улочка где-то на краю города вдруг окрасилась рыжими огнями. Будто случайно появились музыканты с потертыми гитарами и фокусники в аляповатых фраках. Добродушные хозяйки мелких лавочек передумали закрываться на ночь, начали петь песни, варить кофе и мастерить фонарики из бумаги. На улицу потянулись люди.
…все хорошо запомнили светловолосую девушку в юбке в пол. Она много смеялась, плела девочкам косы, отпускала в небо бумажных птиц и распределяла желания по звездам.

Ан спала на полу, завернувшись в плед и пристроив голову на краю дивана. Ей снились голоса, прикосновения, улыбки и конфетти.
Мир перебирал карты и думал: лишь бы не бросила. Сколько она еще предложит вариантов? Сколько задаст вопросов? Сколько волшебства, сама того не зная, принесет в мир благодаря своей же игре? Лишь бы не бросила. Только бы не пропала.

— И я снова не угадала, — вздохнула Ан, сонно потирая глаза.
Дневной свет заливал кухню, Мир стоял у окна и мешал ложечкой чай.
— Зато узнала, что такое быть духом улицы.
— Это все твоих рук дело, — с притворным укором произнесла девушка, а потом улыбнулась. – Спасибо.
— Ты же не пропадешь снова?
Ан прекратила улыбаться. И не ответила.