Предлетье

В природе Средней России нет ничего краше и звонче предлетья – когда и лето по-настоящему еще не наступило,  и как бы весны  венец.

 После изнурительных весенних работ на грядках мы с Жоркой, симпатичным четвероногим другом, можем часами сидеть на деревенском крыльце, просторном и таком высоком, что с него можно видеть  луг до самой Свапы, сизые холмы за рекой, ветлы и ракиты по ручью, похожие на стога,  и,  не уставая, слушать музыку предлетнего утра. В недвижном  воздухе ни на мгновение не умолкает симфония из различных звуков. Вот в безоблачной лазури, ласковой и ясной, внезапно, будто ниоткуда, является  тень. Тень тяжело машет крыльями и истошно вскрикивает. Это серая цапля. Летит она на поживу к Воропаевским болотам, сплошь в лозняке и в густом ольховнике. Вот чуть погодя над излучиной Свапы одинокий журавль взлетает и вскликивает - по-весеннему радо и звучно. На сухой верхушке старой ракиты отсчитывает время кукушка. В  зеленом пламени лозняка, в густых зарослях вишенника, молодых слив, выскочивших, там, где давно нет человеческого догляду, напропалую бьют соловьи.

Солнце виснет над лугами, но ему пока не под силу истомить яркую зелень, всю в алмазных блестках росы. Над околицей тихого села уже носятся ласточки. Повсюду слышен их веселый щебет. Жорка не успевает реагировать на все звуки этого утра, смешно водит недовольной мордочкой, «прядает» ушами, тихонько ворчит то на гуд шмеля, то на зуд залетевшего комарика, то на громкое щелканье аистов. В тон писку совят в густой ели, пищит, недоумевая, рядом со мной и Жорка.

Великолепно парит в восходящих потоках воздуха, подолгу кружит над лугом, иногда зависая  и трепеща крыльями, крупная хищная птица. Это канюк. Иногда он издает печальные гнусавые клики. Но это не нарушает «мотива» звучного многоголосья, в который утробным басом вливается мычание болотной выпи. Даже треск дергача-коростеля кажется гармоничным и уместным в этом не затихающем ни на миг оркестре, которым неизвестно  кто управляет.  Ягненком блеет невидимый глазу бекас, почему-то всполошившись, крякает у бобровой плотины дикая утка, пронзительно и трескуче кричит, пролетая над болотом, белокрылая крачка. Истошно треща, на кого-то бранится сойка. Убаюкивает своим монотонным «у-ду-ду» удод, птица с роскошным веером на рыжеватой голове. А в запустевшем саду упрямо гудит, чуть ли не словами выговаривая, вяхирь, крупный дикий голубь: «Ни-ки-ту…ни-ки-ту…видел…». Голосисто и впопад с общим хором поют два-три деревенских петуха,  а на старой прозрачной раките впервые вступает в оркестр флейта иволги. «Фиу-у-лиу», - искусно выводит она свою партию. Партию печальных флейт дополняет черный дрозд, сопровождая  затем все циканьем и треском. А на «ударниках» уже работает большой пестрый дятел: сухая осина звучит дробно, как пулемет.

Старики говорят, что к Тихонову дню, 29 июня, умолкнут все певчие птицы. Разве только овсянки, камышевки-сверчки, пеночки-трещотки да садовые славки  не оставят оркестра.  В поднебесье не перестанут журчать серебряными ручейками жаворонки.  К  незатихающему оркестру обязательно присоединятся неугомонные стрекотуны-кузнечики. И ночью, и утром, и днем, и  вечером в тихом летнем воздухе повиснет  их  трескучий звон. В суходольных лугах, хлебных полях зазвучит призыв перепелки: «Будь полоть, будь полоть».  В бочажках и лощинах, на берегу запруженной бобрами речки неумолчно и сонно станут «умкать»  или бешено стрекотать, предвещая обязательное затяжное ненастье, лягушки.

И нам с Жоркой доведется не раз ещё слушать этот необычный концерт с необыкновенными исполнителями, где творец и дирижер  всех мелодий в оркестре – природа.

2016г.