Одна в деревне

В деревне Скороходово испокон веку было семь домов – отмеченное Богом и людьми число. Если строилась восьмая изба, то в ней обязательно случалась беда – она до головешек сгорала или того страшнее: её хозяин ни с того ни с сего вдруг вешался.
Зная эту жуткую историю, жители, если хотели расшириться, пристраивали избы друг к другу, подводили под одну крышу. Чтобы домов всегда было семь.
Сейчас в почти заброшенной деревне живёт тётя Люда, наша дальняя родственница. Правда, соседний дом купила недавно пожилая супружеская пара из Северодвинска. Новый хозяин, какой-то бывший начальник, косит траву на единственной улочке, и деревня, кажется, оживает. В остальных домах окна наспех заколочены, крыши поросли мохом, в непогоду ветер зловеще воет в трубах. Старики умерли, а жители помоложе уехали в город.
– Я староста деревни, – называет себя тётя Люда в шутку.
– Перебирайся к людям в село! Хватит тут одной куковать, – ругали её родственники, но она упорно жила в избе, где полвека назад появилась на свет. Этот дом ещё построил её дед, которого в деревне называли Василий Сила. Говорящее имя: силушка у него была неимоверная! С ранней весны и до снега он ходил босиком. Портрет деда в самодельной рамочке висит в избе рядом с божницей.
Время в этом доме как будто замерло. Бревенчатые, не поклеенные обоями стены. Телевизора нет, только старенькое радио орёт с утра до ночи. Вместо календаря висит листок из тетрадки в клеточку, где от руки проставлены даты. День прошёл – и крестиком аккуратно зачёркивается.
Странная эта женщина, тётя Люда. Окончив сельскую школу, против воли матери поехала в тогда ещё Ленинград – поступать в институт. И поступила. Не на простой факультет, а как и мечтала, на режиссёрский. Говорят, Людмила даже работала в театре. В каком именно – деревенский люд мудрёное название не запомнил.
О личной жизни тёти Люды известно мало. Мужа не было, но сын есть. Срочную сейчас проходит.
Почему она вдруг решилась обратно, уже из Санкт-Петербурга, вернуться в глухую деревню, никто до сих пор понять не может. Сама Людмила на расспросы деревенских отвечает одно – приехала по собственному желанию. И добавляет: до смерти будет виновата перед матерью, что ослушалась её глупой девочкой.
С октября по май тётя Люда живёт в Скороходово одна. Хотя нет, не одна – с ней всегда семь (опять семь!) кошек.
Календаря у Людмилы нет, скажем прямо, из крайней бедности. Пенсию она не заработала. Живёт на две тысячи в месяц: директор местной школы пожалела – «пробила» для неё в районо четверть ставки педагога, чтобы театральный кружок вести. Благо соответствующее образование у тёти Люды было.
Раз в неделю выходит Людмила, как говорится, в свет. То есть в школу на драмкружок. С утра достаёт тяжеленный бабушкин утюг, которому давно место в музее, разогревает его чуть ли не углём. Готовит дорогой костюм, купленный ещё в Ленинграде для театра, но хорошо сохранившийся. Полный чемодан одежды – единственное, что она привезла из культурной столицы. Резиновые сапоги, конечно, портят светский наряд, но без них пять километров до села не одолеть. Дорогу в Скороходово как в малозаселённую деревню в своё время не построили. Мобильная связь тоже почему-то обошла это место стороной.
«Ничего, в школе туфли переодену», – успокаивает себя. И только при полном параде она позволяет себе войти в школьный актовый зал, который, может быть, напоминает ей о той главной сцене...
Ребят в свой кружок она берёт не всех. Долго присматривается – на улице, в магазине, как играют дети. И первого сентября пристаёт к родителям самых бойких:
– Давай попробуем твоего на сцене?!
Тётю Люду местные принимают за чудачку. Но детей отдают без боязни – всё под присмотром, не шляются. А может, и вправду верят, что великий актёр или актриса растёт в деревенской семье.
В избе у Людмилы по стенам развешаны травы. Из них она готовит отвары, настои и так лечит себя. Лекарства не признаёт. Да и денег у неё на них нет совсем.
– Только на красивую упаковку и хватит, – шутит она над собой. Лечиться тёте Люде надо постоянно: какую-то тяжёлую нехорошую болезнь она получила в Ленинграде.
Людмила круглый год, в любую погоду, ходит на могилки заброшенного кладбище, где уже лет двадцать никого не хоронят. Здесь нашли последний приют все её родные – и мать, и бабушка, и дед. Никто не ходил зимой на погост – Людмила брала самодельные лыжи и вперёд. В распутицу – в сапогах, ну а в самую жару – даже босиком, как дед…
Как-то раз все четыре километра до кладбища она шла в сопровождении семьи кабанов. Палка бы не спасла Людмилу – а молитва помогла: она читала «Отче наш» не переставая. И дикие животные близко не подошли.
Могилки её родных всегда в идеальном порядке. Как она выкраивает деньги из своей нищенской зарплаты – загадка, но оградки всегда голубенькие, памятники блестят новой серебрянкой, а искусственные цветы выглядят как живые.
…В тот мартовский день с раннего утра светило яркое солнышко – казалось, впервые в наши края заглянула настоящая весна. У ребят в школе заканчивалась самая длинная третья четверть.
– Людмила Павловна сегодня на кружок не пришла, – доложили дети директору школы. Всех это очень удивило: такого прежде не случалось. Тем более на сегодня была назначена генеральная репетиция очередной сказки. Дети занятия Людмилы Павловны никогда не пропускали: преподавателя
драмкружка они обожали. На поставленные спектакли приезжали смотреть жители из соседних деревень, всегда был аншлаг.
– Надо бы проведать, всё ли хорошо у Людмилы. Чего-то жаловалась на здоровье. Галя, сходила бы, – сторожиха школы получила задание от директора.
После обеда нежданно начался снегопад. Из-за непогоды сторожиха смогла добраться до Скороходова только на следующий день. Когда подошла к Людмилиной избе, её сразу насторожил неубранный снег на крыльце, дверь – открыта. Впрочем, она никогда и не запиралась: кроме старых костюмов брать было нечего. Хозяйка неподвижно лежала на кровати, со всех сторон к ней прильнули все семь кошек...
– Нет, ну надо же! И урчат, урчат-то как! – всё удивлялись мужики, когда несли Людмилу на носилках к «скорой». – Не хвостатые – околела бы точно. Не увидели б мы больше спектаклей нашей Людки…
Тётя Люда, лёжа под капельницей в районной больнице, рассказала нам, что же случилось в тот день.
В очередной поход на кладбище она надеялась обернуться по насту в обе стороны, но после яркого обеденного солнца наст стал проваливаться. Сугробов в ту зиму навалило – Людмила проваливалась по пояс. Как-то быстро начало темнеть, пошёл снег. До Скороходова оставалось километра два.
Вдруг заломило в боку, потемнело в глазах.
«Дурёха, забыла выпить отвар! В деревне никто не увидит, что света в доме нет и дыма из трубы. Вот какой у меня конец. Занавес», – подумала про себя Людмила. Она уже перестала сопротивляться снежной массе и мысленно начала прощаться с сыном…
И вдруг, закрыв глаза, явственно увидела деда Василия, идущего к ней навстречу прямо по снегу:
– Люда, внученька, вставай, чего разлеглась-то?
Через секунду в ногах она почувствовала силу и твёрдое основание дороги. Видение исчезло.
– Да что я, не внучка ли Василия Силы!? – приказала себе.
Впереди, в нескольких метрах, стоял её дом, который построил дед.
В избе ждали семь некормленых кошек. Увидев хозяйку, они не попросили есть, словно почуяли неладное. Люда упала в холодную постель и тут же забылась. Печь была не топлена…
Сколько она так пролежала, не помнила. Растолкала её Галинка, школьная сторожиха.
А спектакль Людмила Павловна всё-таки поставила, как только её выписали из больницы. Премьера, как всегда, прошла с аншлагом.

Из книги "Счастье прошедшего времени" (Северодвинск, 2018 г.)