Сны, у которых есть запах

С утра на палубе ругань и ор. Боцман Татаринов, седой, подвижный дед, родом из барабашевских казаков, бывший интернационалист, побывавший в Монголии, «Анголии» и других не вполне комфортных для цивилизованного человека странах, полагает, что все случившееся с ним ранее поблекло на фоне текущих охотоморских неурядиц и в связи с этим пребывает в апогее эмоций: "Я вам как швартоваться буду, если гидравлика ни хера не тянет?"

В сердцах он хлопает дверцей шкафчика, где у него сложен всякий мелкий нужный скарб в виде скоб, талрепов, "крокодилов" разных размеров, игличек и сваек.
Старпом с пшеничными усами и румянцем, похожий на доктора Ватсона примирительно говорит: "Да мы так подойдем, что и подтягиваться не нужно!"
Старпом иногда выдает желаемое за действительное и не любит размениваться по мелочам. В итоге, когда критическая масса какого-нибудь мелкого события нарастет, он говорит: "Ой, б****, давайте с этим делать что-нибудь сейчас же".

Степаныч становится в позу якобинца, отставив ногу и подперев рукой бок, острый подбородок гордо поднят, бакенбарды вьются - не хватает эполет с аксельбантом и ордена de la Legion d'honneur.  Специфический жаргон, которым он владеет виртуозно, заставляет "чифа" покраснеть еще больше. - Смотри на него! - аппелирует ко мне старпом, подмигивая с самым залихватским видом карточного бретёра, - и откуда в человеке столько пороха?

Какое-то время они изображают картину Давида "Клятва горациев".Сверху, с ходового мостика вступает в игру капитан. Он играет на стороне старшего офицера.  Голова капитана, периодически возникающая откуда-то сверху, по диагонали, как всклокоченная сова атакует Степаныча-Дантона картечью доводов. Ноги сами ведут старого солдата в сторону вражеских редутов, поэтому ругань смещается из кают-компании на мост.

Танкер готовится к швартовным операциям, чтобы отдать груз на судно тоннажем побольше. У нас две швартовные партии. По три человека. Первая на баке, вторая на корме. В первой боцман, я и третий штурман. Во второй - ревизор, донкерман, матрос.

В эти дни в Охотском море стоит благоприятная погода - температура воздуха минус одиннадцать, ветер три-четыре узла, волнение около двух баллов. Иду, пренебрегая бушлатом, в свитере. Степаныч ворчит и это повторяется каждый раз, как рисунок через кальку. "Вот простудишься, придется тебя в море хоронить!" - "Не дождетесь. Скорее море высохнет или его вода утеряет соленый вкус, чем я простужусь" - заявляю я.

Бум-бум-бум.... ботинки по переходному мосту от надстройки на бак. Переходной мост в наледи, даже "карабасы" с ребристыми протекторами скользят. Набойки на подошвах делать нельзя - нефтеналивное судно, не дай Бог искру высечь.

У Сереги в рации голос капитана - "Пацаны, левым бортом встаем!" Уже виден танкер "Камчатка". По их правому борту в воде болтаются громадные, черные сардельки кранцев. Разносим змейкой концы. Набираю кольцами выброску.

- В 2002 у рыбаков работал, - говорит "третий" из стылой глубины капюшона, - так у них хоть пар на палубу выведен был.... Руки замерзнут, - паром отогрел.
- Я так в Ванино отогревал, - говорю, - береговым.
- А! Ну да. Они паровой шланг с берега подают, - вспоминает Степаныч. - А тут, б***, ни гидравлики приличной, ни своего пара.

До борта не больше кабельтова. На "Камчатке", на баке, происходит движение. Боцман и два матроса. Расстояние сокращается. Голос из рации: "Скажи Димону, чтобы не спешил. Поближе подойдем".

- Не кидай пока, - говорит Сергей.
- Да я слышал, - отвечаю.

Немножко выжидаю. Ах, этот момент броска. Чувствуешь себя по меньшей мере достопамятным Давидом, которому надо сразиться с великаном. "Лассо" вырывается из руки. Выброска летит, как пушечное ядро, "груша" скрывается за бортом "Камчатки".

-Взяли. - говорит Робеспьер.- Можно травить шпринг.

Моряки на "Камчатке" тянут наш конец на выброске к клюзу.

- Положили, набивайте! - кричит "камчадал".

Конец ложится через кнехт и «мальчика», опоясываю брашпиль тремя шлагами.
- Положи еще один, - рекомендует Степаныч, - с этой гидравликой, ну ее на.....
Брашпиль ущербно жужжит. Шлаги туго стянули поворотный элемент и он начинает откатывать назад, в сторону, обратную требуемой. Давлю рукоять до отказа – не держит гидравлика.
– Вперед уходим, мать, тать, вать! – бак полон матюками.
Краем глаза и по «добрым словам» капитана в рации осознаем, что кормовой завести не смогли. Кладем на кнехт, чтобы хоть как-то удержаться. Рвемся на натянутом шпринге в сорока метрах от «Камчатки» и капрон звенит, как третья струна на исполинском стратокастере.
- Конец! Сейчас ипанет! – Отходи от конца! Убьет нах! – Степаныч орет Сереге, красный как помидор. И он абсолютно прав.

Когда конец рвется – можно попасть в фатальную неприятность, сопряженную с усекновением конечностей, наглядно представленных на рисунке семафорного человечка Леонардо да Винчи. 

«Третий», как колобок, по ледяной палубе катится к противоположному борту.
– Пацаны, что там у вас? – кричит боцман с «Камчатки».
– Гидравлика на брашпиль сдохла!
– Погодите, дайте прижимной конец, я вас на нем своим брашпилем подтяну!

В воздух летит следующая выброска, уже с их борта. На «Камчатку» поехал прижим. Инерция танкера уже погасла, он начинает идти назад, на шпринге появляется слабина. В четыре руки сбрасываем с кнехта. Брашпиль проявляет признаки воскрешения. Тяну. Под ноги падают кольца каната, я периодически отшвыриваю их носком ботинка.
– Пошла «вода в дом»! - облегченно говорит Серега. Занятый прижимным концом, он тянет его на кнехт правого борта. Как вол, несмотря на вырезанную грыжу и смещение позвонков. Откуда берутся силы у этого человека, комплекции и внешности известного румынского певца Адриана Минунэ, ну, этого, помните, из "Странного незнакомца": Tutti frutti te kelas, te kelas te giljavas. te kelas te giljavas, e romencar te pagjas. So danav so te kerav, pala late me merav.... и так далее, умопомрачительно сыграл там.

Борта сошлись.
– Шпринговый конец на стопоре! - боцман уже застыл со стопорным устройством, уши цигейкового подшлемника воинственно торчат в разные стороны, усы топорщатся.
– Скоренько-скоренько, пацаны, крепим!
Сбиваю «восьмерки» на кнехте. – Аллес!

Через десять минут на шкафуте уже – «кукольный театр», кормовые швартовщики пропихивают на тот борт сходню и подвязывают под нее сетку. А у меня возле уха дребезжит звонок…. Стационарный телефон. Откуда телефон на баке…. Подушка под головой…. Сон это был…. Нет танкера. Нет вечных курильских штормов. Нет мыса Крильон у которого мы когда-то чуть не отправились на корм сонным, тупорылым, колючеперым рыбам.

В трубке голос вдохновителя переворота Девятого термидора.
– У меня подарок для тебя, а то мне на Камчатку послезавтра лететь, "рефку" принимать.
- Какой подарок? .
-Ты ж под воду ходишь,  я тебе нож обещал….

Ножны, заботливо сделанные боцманом Татариновым из кусочков кожи и брезента, прошитые судовыми нитками…. Клинок, острый до того, что не нужно тратиться на станки «жилетт»…. И все те же самые сны, пахнущие водорослями, жареными зернами колумбийского кофе, краской-грунтом, мазутом, рыбой, нагретым железом. Сны. Все время одни и те же сны, скоро они опять приобретут характер грёз наяву....