Аффинаж человеческой души

- Ты хотел бы вернуться к прошлому образу жизни или, скажем, в свое прошлое со своим нынешним «багажом разума»? – спросила она, ловя взглядом отражение в чашке черного кофе. Меня не покидало ощущение того, что она издевается надо мной.
- Нет, не хотел бы, - ответил я, впервые за вечер, не посмотрев на нее, - Всему свое время и время прошедшее должно быть прошедшим. Реанимировать сейчас бывший когда-то актуальным образ жизни бессмысленно и не нужно. Любая ностальгическая нота звучит правильно и красиво только тогда, когда она не лезет в партитуру настоящего. Оркестр справится и без нее, все очень гармонично.
Ценность прошлого определяют моменты, а не образ жизни. Моменты, формирующие груду символизма, превращающиеся в языческие тотемы, и лучше за всем этим наблюдать со стороны, имея реальный шанс вернуться к обычной повседневности в любое время. Потому что зачастую повседневность и обыденность являются гарантией ровного дыхания и спокойного ритма сердца без тахикардии. Вот поэтому миллионеры, знаешь, все эти реалити-шоу, не прочь заниматься всякой ерундой, у них всегда есть куда возвращаться. Легко стать на день-два трактористом, рабочим свинофермы или пахарем, осознавая факт своего, якобы превосходства над ситуацией. И совершенно другая картина рисуется, когда к тебе приходит осознание того, что из этой перди только два пути – на Голгофу или на тот свет, что порой равнозначно.
Для того, чтобы решиться на кардинальное изменение нужна неизбывная смелость, а со смелостью в наше время большие проблемы. Все потому что чувство это не востребовано. Все-таки преимущественно люди полагаются на расчетливость ума, на владение узкопрофильными вопросами,  в которых их вряд ли кто-то поймает за руку, в силу уникальности. Сейчас ведь столько разных штук, над одними названиями которых можно зависнуть в недоумении. Никто не руководствуется спонтанностью и необдуманностью действий. Зажатые в тисках законов, кредитов, медицинских страховок, мы больше не можем мыслить иррационально, иначе карточный домик рухнет.
Поэтому прошлое – нет, оно не нужно, повторяю.
Вот, смотри, я пишу о том, что происходило когда-то, не потому что призываю людей делать так же или жить так же, и не потому что я неистово хочу вернуться в то время и каждый вечер пускаю скупую слезу по безвозвратно ушедшим летам. Вовсе нет. Я не хочу туда возвращаться. Не хочу, чтобы кто-то там оказывался. Это не пример для подражания. Я хочу, чтобы люди, в том числе, и я сам, поняли, что это отвратительно. Поняли, что можно на это посмотреть со стороны, можно об этом прочитать, даже сопереживать в чем-то, но нельзя так жить. Такая жизнь (а точнее - влачение) – следствие деградации человеческого разума, отсутствие стремления к чему-либо.
Чего добилось бы человечество, не будь у людей стремления – сначала к поиску жратвы, огня, элементарно, к удовлетворению первичных потребностей, потом к упрощению жизни, к популяции, рассредоточению. И опять еда. Ничего бы не добилось – изначально тупиковый путь, который я пытаюсь выдать за уличную истину, но это, ни черта не так, и я благодарен вселенной за то, что слушающие, которые еще и слышат, почти все понимают.
Неужели люди, читающие Буковски, Берроуза, Кизи, Керуака или Большую Акулу Ханта непременно уходят в запои, ширяются, лапают мальчиков и срут в штаны? Они вроде бы должны вдохновляться, сравнивать жизни и думать о том, как прекрасно все же, что я не в трипе где-то в пустыне, не в железном бурьяне, не в обезьяннике отпижженный и обиженный, а дома в кресле с бокалом вина и книгой, и по-крайней мере жив-здоров. Ведь помимо поэтического лоска всех описанных мною событий есть еще, как минимум, запахи.
Ну а что? Как пахнет бездомный? Кислый запах немытого неделями тела, заскорузлого, спутавшиеся сальные волосы – блошиный притон, изо рта запах перегара, желчи и гниющих внутренностей, от которого нормального человека вывернет наизнанку. Гной, скопившийся под загнувшимися ногтями, гематомы по всему телу, подвязанные штаны с ароматом засохшего дерьма. Да ты сама знаешь, моешь их.
Романтики ни хрена в этом нет и поэтичности тоже.
Смысл – показать то самое стремление. Именно то, что заставляет этого валяющегося на самом дне, человека, взять себя в руки и слепить из своей формы какую-то скульптуру. Получится или нет уже совершенно другой вопрос, но это проза, это поэзия, это, черт возьми, искусство и оно не обязательно должно падать самцом в приступе совокупления с реалиями мира и существующей статистикой. Пусть в реальности такой человек один на сотню, может на тысячу, но в рассказе он обязательно тот самый – который смог, который выжил. Пошел вперед за мечтой, задался целью и прорвался сквозь баррикады судьбы и ее препоны. Только такой человек, обрастая коркой слухов и искореженной истории, потом становится легендой, может примером для подражания, как символ стремления, а не образа его жизни.
Что же касается моего прошлого -  в прошлом было много всего, и хорошего, и плохого, но возвращаться туда я не собираюсь, вспоминая моменты, связанные с обмороженными пальцами, голодом, сломанными и горящими ребрами, постоянно преследующей вонью и ежедневным унижением. Буду их только вспоминать ради мотивации самого себя на максимальное усилие для того, чтобы впредь избегать подобного.
- Хм, - она задумчиво закурила сигарету и недоверчиво стрельнула на меня взглядом, - Не думаю, что все понимают эти призывы правильно. Ты был вообще в последнее время в клубе каком-нибудь, ну там, где всякие херки превращаются в конформисток на раз-два. Вчерашние маменькины девочки, под влиянием похотливых дядек, уже мнят себя просто охеренными сучками, полными противоречий, жизненных и душевных травм. Знаешь, что я скажу? Те, кто действительно получает эти травмы, те, у кого остаются вечные шрамы от кнута тяжелой жизни, либо сходят с ума и похожи на блаженных, либо молчат в тряпку. Они не ****ят на каждом углу о том, какой я, ****ь, несчастный, я столько всего видел и столько прошел, что вам и не снилось. Они улыбаются, потому что улыбка – это все, что в их сраной жизни прикрывает от негатива злобного беспощадного внешнего мира. Они-то знают цену этого противостояния. Они разломаны внутри, у них там, где душа с сердцем, месиво из спутанных мыслей, крови и мяса. А еще у них мясо отслаивается вместе с мозолями, и дышать трудно бывает. И когда приходит очередной приступ страха от того, что ты один и можешь сдохнуть как собака, ты отвечаешь ему – да и хер с ним, выкуси.
- Здесь ты права, конечно, спорить трудно, но причем тут малолетние фанатки?
- Да притом, что все это прозаически-поэтическое фуфло, которое вы выдаете за искусство, не является таковым, а с толку сбивает мгновенно, особенно, если речь идет о неокрепших умах. Какие ценности им навязываются, кто и чему их учит? Откуда эти односложные ****юки, нахер понимают, что так делать не нужно?
- Ладно, хорошо, речь даже не об искусстве. Я понял. Речь о восприятии. Я и с этикетки на сигаретах могу умом тронуться, что же теперь – не выходить из комнаты? Но суть-то не в этом. В искусстве и раньше было много мусора, а теперь в век информационных технологий, общедоступности информации, и того хлеще.
Каждый второй – писатель, поэт, художник. Кто угодно, только не сварщик, слесарь, сантехник, сталевар. Это побочный эффект прогресса - то самое стремление делает людей бесполезными. Путает их, позже, и вовсе угнетает. Человек вымещает сам себя из своей же жизни, уже больше ради жажды времени, которым даже распоряжаться, по сути, не умеет. А каких-то двадцать лет назад можно было посмеяться над фильмами типа Терминатора или Судьи Дредда, но то фантазия в абсолюте, а здесь все реально, как видишь.
Когда человеку нечего кушать, первое, о чем он думает, это как найти покушать и потому он не будет забивать себе голову всякой ерундой типа искусства. Он вернется к нему, непременно, такова его духовная потребность, но только тогда когда набьет брюхо и будет в этом абсолютно прав.
Все же падкие на красивые слова девочки и мальчики неформально мыслящие, не добывали еще себе еды. Как только начнут это делать, станут чутче и разборчивей, а там уж как пойдет – либо добьются всего, чего они не хотели, либо сдохнут в какой-нибудь подворотне от передоза – кому какое сейчас до этого дело. Да и было ли кому до этого дело в принципе? Тот самый вид – выживающий в любых условиях, не терзаемый душевными муками и не огорчающийся по пустякам – он разбросан по периферии или ползет в райцентры для того, чтобы своим детям обеспечить достойное будущее, но обеспечивает им, к сожалению, выброс в среду самоуничтожения.
Ты вот работаешь в ночлежке уже давно, повидала много разных людей, вот и скажи мне – кто-то из них нашел-таки себя, вышел из порочного круга нищеты и бездействия?
- Мало таких, но они есть, теперь тоже помогают, не забывают.
- Потому что научились верить в людей, посредством веры в себя. И что же они читают? Что слушают?
- Не знаю. Байрона может, может быть рэп какой-нибудь как напоминание о том, что не стоит возвращаться в прежнюю среду обитания, а может эмбиент, который просто фонит и создает атмосферу. Для них, думаю, не так важно, что происходит в мире искусства, они люди более приземленные.
- Вот и я о том же, они стали избирательнее, очистились так сказать от мусора. Аффинаж человеческой души.
- Хорошо, если бы всем удалось, - тихо произнесла она и, не стесняясь слез, уткнулась мне в плечо.