Вопреки правилам-1

Вопреки правилам-1

    За свою жизнь я написал около двадцати тысяч  стихотворных строк. Десятках в четырех-пяти случаев имело место нарушение, которым обычно страдают начинающие  литераторы: неправильно ударение. Один строгий  зоил  обнаружил у меня неправильное ударение в слове «благовест» (положено произносить «блАговест») и сделал вывод о полной моей безграмотности, да объявил еще  и нехристем. Я рифму  заменил, но задумался: почему иногда  тянет нарушить правила? Только ли от безграмотности?  В конкретном  случае есть оправдание: «благовест» – слово составное (благая  весть), в  таких случаях  подспудно ощущается  присутствие второго ударения. Кроме того, есть целая  когорта  слов родственных, которые  провоцируют сделать неверное ударение: благовЕщение, благовЕстие… Здесь вроде все ясно. Но можно привести массу примеров, где  оправдания  нет. К примеру, вместо  слова  «пАприка» вдруг выскакивает   «папрИка». Слово это иностранное – в  Венгрии паприкой называют довольно острый  красный  перец, в тамошней  кухне весьма популярный -  без паприки разве что только кофе пьют… Но вообще, внимательно читая  даже классиков  отечественной  поэзии, обнаруживаешь целые  связки таких нарушений. Примеры – из Пастернака: то он рифмует «окОн – кокОн», то пишет «разряжЁн без осечки», то «грудИтся» вместо «грУдится»… А то вдруг зарифмует «твои – хвоИ» или «комфОрт – АмфОр»…А вот уж совсем  чудная  рифма:  «акрОстих – в грОздьях». Для  нее пришлось «подвинуть» ударение  с последнего на предпоследний  слог. На первый  взгляд, рифма – полная  нескладица. Но вникнешь – увидишь некую логику. В рифме совпадают по три звука. Кроме того, близки по звучанию глухое «К» и его звонкий  собрат «Г». Тоже самое – «Т» и «Д». В некоторых случаях автор переставляет ударения  в  обоих рифмующихся  словах: «Немолчный  блеск солЕй // Стволы  густых елЕй»…  Все эти случаи попались на первой сотне страниц сборника Пастернака «Стихотворения и поэмы» (М., 1961). И становится ясно, что тут не безграмотность, а нечто иное.
     Сама манера «коверкать» русские слова в угоду  потребам  стихосложения  родились вместе с приходом на русскую литературную почву  польской  силлабики, которую культивировал в  Москве с  середины 17 века Симеон Полоцкий. Но и раньше, в  народном стихе, спорадически наблюдались переносы  ударения. Силлабика  польского  типа предполагала обязательную женскую рифму – тут кровь из носа, а  подлаживайся. И подлаживались. У  Василия Тредиаковского в  ст. «На грозу, бывшую в Гаге» рифмуется: Смутно в  Ухе // Ужасно в  воздУхе.  Эта манера пренебрегать природными русскими ударениями держалась довольно долго – литераторы привыкли к  мысли, что ради  ритма и рифмы  можно немного и слукавить. Ни у  кого не возникало мысли объявить Пастернака неграмотным из-за  случаев  такой  вольницы. Однако надо стараться держаться правил. Если в  случае с  Пастернаком  неправильность объявят приемом  автора  обратить внимание на  оттенки своих поэтических смыслов, то в  обыденной  практике  это воспринимается как  обыкновенная  неряшливость. У нас, как известно, человека встречают по одежке, провожают по уму. Стало быть, надобно избегать неряшливости  и в  стиховой  одежде. Известно также, что литературные авторитеты  снисходительно относились к  возможным ошибкам и не делали из-за неправильно поставленной запятой мировой драмы. На сей счет сохранилось высказывание  императрицы Екатерины Второй, которая в свое время   была известным литератором: надеюсь, что из-за моих неправильных падежей никому хуже не стало… Пушкин  был в этом смысле даже радикальнее:  в третьей  главе  «Евгения Онегина»  можно прочитать следующие строки:
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я  русской речи не люблю.
   Но иногда  встаешь в  тупик, обнаруживая  у  признанного мастера  «вопиющие» нарушения  общепринятых правил. За  такое  обычно сразу  снимают с  ринга. Особенно это касается  правил рифмовки.  Уж если ты  используешь, положим, чередование  мужской и женской  рифмы (ударение на последнем – и предпоследнем  слоге), то будь любезен  соблюдать эту манеру  на протяжении всего поэтического текста. Но вот Пастернак. Книга  «Поверх барьеров».  Цикл стихотворений «Весна» (Стихотворения и поэмы. М., 1961). Привожу текст  второго стихотворения.

Весна! Не отлучайтесь
К реке на прорубь. В городе
Обломки льда, как чайки,
Плывут, крича с  три короба.

Земля, земля  волнуется,
И под мостов пролеты
Затопленные улицы
Сливают нечистоты.

По ним плывут, как спички,
Сквозь холод ледохода
Сады и электрички
И не находят броду.

От кружки синевы со льдом,
От пены  буревестников
Вам дурно станет. Впрочем, дом
Кругом  затоплен песнью.

И бросьте размышлять о тех,
Кто выехал рыбачить.
По городу  гуляет грех
И ходят слезы  падших.

    Стоит присмотреться к  системе рифмовки в этом  стихотворении.  В первом  катрене – чередование женской и дактилической  рифмы. Во втором – напротив:  дактилическая  чередуется с  женской. В третьем – сплошь женские. В четвертом -  мужская и дактилическая. Причем, в последней  строке неожиданно вместо дактилической  возникает мужская… И, наконец, в последнем  катрене рифмуется перекрестные мужские и женские рифмы. Никакого тебе  порядка! Что это?  Недосмотр? Вряд ли можно недосмотреть такой  хаос. Стало быть, специально организованный  «художественный  беспорядок»? А цель?
   Наконец, невозможно не обратить внимание еще на  несообразность. В русском  языке есть устойчивые словосочетания. К примеру, моргать можно только ресницами. На худой конец - глазами. У Пастернака в  первом катрене неожиданно  возникает  словосочетание, которое  явно вне закона: «Кричать с  три короба». С три короба, мы знаем, можно наврать. Но кричать… Смысл всего этого  приходится  разгадывать… И обнаруживается, что явные на первый  взгляд несообразности имеют свою художественную логику.
      В сущности, стихотворение воспроизводит картину  весеннего хаоса в  городе. Вот, по улицам громоздятся обломки льда со вздувшейся  реки. Плывут накопившиеся  под сугробами нечистоты. Электрички не находят брода среди весеннего половодья. Дома затоплены – не только водой, но и весенним пением птиц. Народу  дурно –  возникает  чувство агорафобии от непривычного водяного пространства. Итог: «По городу  гуляет грех // И ходят слезы  павших». Метафора, намекающая  на  весеннее любовное томление. Какова в  этом хаосе роль  обломков льда, «кричащих  с три короба»?  Они уподобляются  чайкам, которые известны как мастера  устраивать  галдеж на пустом  месте… Под словом  «кричат» просвечивается  слово  «врать» -  льдины-чайки понапрасну врут, что всему конец: весна – хаос обновления…
    Итак, идея весеннего хаоса поддержана  и на  уровне рифмосложения.  Литературный ханжа, который  скрупулезно подсчитает все  неправильности, укоризненно покачает головой. Но даже в  видимом  и слышимом хаосе  стиха обнаруживается  логика  более высокого порядка, которая  поддержана  на  уровне ритма,  рифмы, словоупотребления, метафоры. Хорошо организованный  хаос.Даже нарочитое  нарушение  грамматики, лексики,  фонетики  становится   выразительным поэтическим средством.  Так работают Мастера… 

(продолжение следует)