Сияние сиреневой вишни 2

                2

    Тепло, уют. Как бывает так, что брёл и брёл одинокий путник по полю длинному дальнему под морозный ветер, снежную пургу и забрёл наконец-то в жилище, в тёплый дом, и присел у камина, у жаркого огня. И остались позади с ног сбивающий ветер холодный, промозглый, и бледность света бледной луны, и поле, мрачное поле длинное дальнее. И она оставила за бортом холодно моросящий дождь, перешедший в ливень ледяной, и тьму безлунную, и километры длинные, что просились в сознание, чтобы повернула назад, чтобы отказалась от цели, от мига встречи с тем, кого знает с детства, кого любит с детства.
    Когда тёмно чёрным силуэтом остановилась очередная машина, и открылась дверца приглашающее, она остановилась от неожиданности ли, и сначала страх завладел сердцем, что держало сознание, разум, что заставляло идти и идти вперёд, несмотря ни на что. И вот предоставлен удобный случай преодолеть длинный путь пешком, а она остановилась в нерешительности.
    Тот, кто притормозил, тот, кто находился внутри машины, не видно контура его лица, ничего не говорил, молчание сопровождало этот миг, от которого могло понести угрозой. И длилось молчание, и длилась тишина под дождём весенним, апрельским, уже проливным, холодно леденящим. И, сердце ли подговорило или ещё что, и разум, сознание подчинились, и вошла она, села в машину, разом ощутив тепло, уют. И тронулась машина тёмно чёрным силуэтом, не различить какой же марки.
    Тепло и уют. Холодный, весенний апрельский, проливной дождь там снаружи, а здесь как дом, долгожданный дом для бредущего путника в ночи по полю, широко мрачному полю под тусклым светом бледной луны.
    Сначала, когда пристраивалась поудобнее, из вежливости ради взглянула не столь пристально внимательно, лишь мельком на хозяина автомобиля, что тёмно чёрным силуэтом притормозила, остановилась этаким спасительным маяком во тьме сумерек под дождём холодным. Но спаситель ли? Разное видишь в новостных криминальных сводках по телевизору.
    Это был парень, но можно сказать и молодой мужчина. Точный возраст как-то трудно определить. Двадцать лет, двадцать пять лет. Лицо уж явно волевое, с таким боевым, бойцовским оттенком. Но в этом была и своя притягательность для сердец девичьих. И если бы она не шла, не спешила одна в сумерки под дождем проливным к суженому с самого, самого детства, как считала она, то, возможно, и проявила бы кое-какой интерес из любопытства. И как-то уже интуитивно ли ощутила, что от владельца автомобиля не несёт, не веет опасностью.
    Он молчал, был весьма молчалив, не спросил даже, куда её надобно одной чуть ли не в ночи, но в сумерки по дороге длиной, да ещё под дождём проливным. Так и катила плавно, ехала размерено эта машина, в которой как-то отсутствовали панели приборов, как успела заметить она. Да, в этом была странность.
    За окошком ничего не видать, ни зги, лишь кромешное очертание дождя. А водитель молчит, всё время молчит, и как-то тишина начинает нагнетать, зловещая ли тишина. И начинает подкрадываться тревожность.
    Он, словно угадав ли, почему-то немного обернувшись вполоборота, распростёр руку ладонью перед лобовым стеклом, что перед ней, определённо какой-то жест был в этом. Лишь немного движение круговое, что как-то вызвало в ней сначала недоумение. А затем случилось, свершилось непонятное…
    О, это было нечто такое волшебное! Хотя, что может быть волшебным в двадцать первом веке, в веке высокотехнологичном? Но она изумилась, и улеглась тревожность, удалилась, уступив место приливу радости, смешанной с удивлением.
    Лобовое стекло будто растворилось, исчезло, вместо него представал перед ней ярко цветистый монитор, а то и плазменный экран этакого телевизора из страны ли Восходящего Солнца. И оживали картины цветистой палитрой, цветами ярко-красочными. И музыка мягким тоном струистым стерео полилась вокруг, как ручейка журчание чистого от родника сокровенного. И воспарила, будто птицей свободной, такое ощущение накатывалось сразу. И как-то испарялась, исчезала грусть последних дней.
    Острова, атоллы буйно цветистые, пальмы, кипарисы, золотистые пляжи у лазурных морей, где волны спокойно переливаясь, накатываются о песок мягкий, о гальки гладко покатые. Белые корпуса дворцами изумительными подобно облакам воздушно белым, так и яхты утончёно белые, будто фарфором тончайшим у субтропических, тропических берегов земель, островов вожделенных, где всегда веселье, радость, счастье нараспев. В мире этом лишь совсем немногим доступно это.
    Сейшелы, Мальдивы, Канары, острова Карибского моря, океана Индийского, атоллы французской Полинезии в океане Тихом – такие титры пробегали неспешно под каждым красочно, красиво сказочным видом. После тьмы сумерек под холодно проливным дождём всё это, что развёртывалось играющее переливчато вот на таком мониторе, на таком плазменном экране, что минуты назад выглядело лишь лобовым стеклом автомобиля, марку которого не разобрала а наступающей тьме под штрихами дождя, всё это успокаивало, что отступали назад, оттенялись грусть последних дней, печаль, тоска, утерянная вера, обрушенная надежда, да и любовь, что отворачивалась ли, выставляясь неприглядно жестоким видом. Да, перед таким досель невиданным, необычным, уж истинно необыкновенным экраном она сейчас в данные минуты данного мига, однако, почувствовала в душе какое-то тепло, уют.
    Музыка переливчато перетекала как бы в другое русло, становилась другой, но она была как-то даже знакомой, где-то, когда-то слышала она эту музыку. О, да, перед ней картинно красочно развёртывался фильм, что довелось однажды увидеть. То был фильм о прекрасной Индии, то был фильм о прекрасной любви, где играли замечательные актёры, где игралась красивая жизнь, где претворялись мечты на всегда будоражащей тропе, волнительном пути любви. И, конечно же, изумительно сияющий бриллиант всего фильма – она, великолепная актриса и женщина прекрасная со столь же дивным именем Айшвария Рай. И радостно забилось сердце… 
  «А почему на лобовом стекле? Это как автомобиль будущего. Про такое читала в интернете…» – пронеслась мгновенно мысль в голове, и как бы ненароком взглянула на водителя, но тот всё также, молча, смотрел только вперёд во мглу проливного дождя.
    Лобовое стекло продолжало плазменным экраном предъявлять, демонстрировать красочность природы всегда ль притягательно таинственной Индии, жизнь одного из её небольших городков, начало прекрасной любви, яркой выразительницей которой выступала блистающая актриса – красавица в представлении в самом лучшем. И кино заворожило, но при этом она не забыла, однако, назвать точный адрес в надежде ли, что этот парень, может быть, и довезёт до самого дома родственников. Так подумала…
    На лобовом стекле перед водителем цветной палитрой тут же обозначилась карта райцентра, что в душе она крайне сильно удивилась такому проявлению высокой технологии. На карте более яркой точкой обозначился именно дом её родственников. Но далее взяла себя в руки и продолжила любоваться изысканным фильмом об Индии, о красавице, о любви…
    Кино приблизилось к завершению, как всегда счастливым концом. Но будет ли у неё так же, как в этом кино? И вот пошли вверх титры, затем погас плазменный экран от лобового стекла, вернув её в салон автомобиля, в бытие, где за окошком продолжается дождь, что понемногу поутих, из проливного опять обернувшись в такой моросящий. И почувствовала, увидела она, что они не едут, а стоят, давно стоят точно у ворот дома родственников.
    Да, конечно же, она искренне и радостно поблагодарила водителя, что довёз её до самого чуть ли не порога, и вытащила из сумочки портмоне и протянула ему деньги. Этот человек в ответ всё также, молча, помотал головой, явно обозначив, что не возьмёт деньги ни за что.
    И плавно укатывала, а затем и вовсе исчез в темноте наступающей ночи автомобиль тёмно чёрным силуэтом, что не узнать, не подметить, какой же он марки. А моросящий дождь вроде переставал…

                3   

    На следующее утро, когда солнце ещё до восхода пока не ярко освещало улицы да всё вокруг, она пришла на автовокзал одной из первых, а точнее самой первой. Желание попасть в город было неуемным, самое главное – увидеть его, своего любимого, свою первую любовь. И сидела одна в пустом автовокзале и вспоминала, как начиналось у них ещё тогда, когда учились в средних классах, все радостные моменты чередой так и пробегались перед глазами. Но вот в доли секунды как-то во всю эту череду ворвался вчерашний случай, когда так здорово повезло, когда подвезли её под дождём проливным, и притом бесплатно. Что за человек? Кто он?
    Автовокзал стал потихоньку, понемногу наполняться будущими пассажирами, у которых, у каждого свои дела в городе. Прошли ещё минуты и ввалилась в тихо уютное пространство автовокзала подвыпившая компания, внеся в его светлость ауры ох таки тёмный оттенок, привнося саму черноту ауры. Видать, гуляли, пили, веселились всю ночь до самого утра, а напоследок и поддали, как следует. И довольно неприятный шум вдобавок с этаким бравированием, состоящем сплошь из нецензурных слов, обрушился аж до самого потолка в это уже некогда мирно упокоенное пространство. И съёжились будущие пассажиры.               
    Внимание этих новоявленных хозяев пространства автовокзала заострилось на щупленьком юноше, почитывающего книгу, что, однако, редкое явление в эпоху самых разнообразных высокотехнологичных гаджетов. Да, не понравилось этим, можно сказать, оборванцам по территории, критерии разума вот такое обстоятельство, вот такое явление, как чтение. И полилась от них всякая сплошь агрессивного тона брань, весьма сдобренная и словами нецензурного свойства, и высокомерием от спесивости заносчивой. Да, тяжело гнетуще воцарилась самая мрачная, тяжёлая, чёрная аура по всему пространству автовокзала. До трагедии оставалось немного времени.
    Она, все минуты думавшая о своём возлюбленном, о его молчании, что длится уже, пожалуй, недели две, да иногда воспринимавшая мысли о вчерашнем водителе, что подвёз её, была в данный миг напугана немного, но более возмущена. Да, с рождения у неё было такое вот высокое отношение к справедливости, какая-то жажда  справедливости. И потому она не сдержалась, и потому сделала замечание этим воинствующим хулиганам, однако, навлекая и на себя их гнев, их агрессию. Да, порыв души, сердца ли отважного отреагировало быстрее, намного быстрее разума, логики разума.               
    Она была красива, прекрасна в гневе, исходящем во имя защиты духовной симметрии этого пространства, в возмущении, на которое решилась лишь она одна. Эти воинствующие хулиганы поначалу опешили, увидев такую красоту в её неистовом воплощении, в её багровом ли озарении на справедливость.
    Секунды две, три и стали приходить в себя эти подло воинственные парни и вновь посыпались отборнейшие слова, на этот раз иных достоинств, однако, низкого пошиба, уж явно направленные задеть честь девушки. И сколько же минут продолжаться этому очень мрачному мгновению? Будто и зависло время…
    Вдруг в этом пространстве автовокзала раздался неожиданно иной звук, громко пронзительный, как скрежетом по сковороде, что заставил сначала всех оторопеть в леденящей изморози, а затем уж медленно невольно повернуть головы, взгляды в ту сторону, откуда он вырвался, как из жерла ада.
    У входа, там в предполагаемом извержении невероятного звука, стоял человек возрастом молодого мужчины, такой вот парень с явно натренированным телом, как как стройно жилистый гепард в изготовке на прыжок, на спринт неистовости, как к началу его охоты. Но, однако, сдержал такой порыв этот парень и жестом распростёртой ладони лишь поманил в сторону выхода, наглядно приглашая этих воинствующих хулиганов всех на улицу до единого.
    Один человек выходил против многих противников, вызывал на поединок уж слишком уверенный в себе. А эти же, довольствуясь численным превосходством, легко и сразу же отозвались на такое приглашение. И когда они вышли за этим невесть откуда взявшимся человеком на улицу, некоторые из будущих пассажиров тут же прильнули к окнам, движимые любопытством. А она же последовала за ними на наружу, не понимая, ещё не осознавая, что могло толкнуть её на это. И свежий прохладный воздух дыхнул в лицо…
    Воинствующие хулиганы образовали одну сторону, тогда как этот человек, как бы с той стороны, стоял спокойно ровно, даже не изготовившись в какую-либо стойку, стоял, как бы задумавшись в неком раздумье философском. И спустя секунды от стана этих отморозков выходил самый высокий из них, самый здоровенный из них по массивности и габаритам тела. И этот гигант из отморозков с вальяжно наглой улыбкой, проговаривая на ходу всяко разные мерзости, решил для начала правой рукой ухватить этого человека за грудки, как бы выказать пренебрежительно свою силу физическую, данную природой…
    Миг в прохладном утреннем воздухе сконцентрировался в одну точку, в точку будущего единоборства. Гигант растопырил пальцы, решил схватить за грудки по намеченной линии и сделал движение вперёд. А дальше произошло то, чего она никогда не видела в жизни, но не раз видела в кино, в голливудских боевиках в исполнении Стивена Сигала. Кистью левой руки этот парень встретил движение гиганта быстротой захвата выверено. Дистанцию его глазомер подметил точно. Захват запястья, рычаг вправо. И в доли секунды у противника резкой болью отдаётся в локтевом суставе. И тело оппонента вне воли от его же сознания влечётся в том направлении, куда направляет этот человек с той машины тёмно чёрным силуэтом. Голова оппонента вниз, ноги вверх, а вот локтевой сустав руки в захвате в момент данный параллелен земле, асфальту двора вокзального. И следует мгновенно резко удар, щелчок по суставу, что пронзает, отдаётся сразу болью неимоверной и тем же криком, воплем, что поначалу опешили все эти отморозки, разумом и духом оседлавшие и наглость, и хамство, и спесивость, и бескультурье, и агрессивность безмерную, и зло непомерное.
    В этой компании подвыпивших отморозков нашёлся таки здоровенный парень, такой атлет. В кисти правой руки сверкнул в лучах восходящего солнца клинок ножа, готовый в любую секунду обагриться кровью. И теперь концентрация внимания всех на эту ситуацию, где один с холодным оружием, а другой пока застыл. И что предпримет на этот раз этот человек?
    Он сравним с котом, учуявшим мышь. Он сделал шаг вперёд пружинистой поступью кошачьих. И далее движение как молнии блик…
    Этот парень – вчерашний знакомый незнакомец произвёл приём. Это был удар ногой из арсенала каратэ, кун-фу, как Брюс Ли в фильме «Большой босс», что видела она однажды. Остриё носка по тыльной стороне кисти противника, что сжимал крепко острейший нож, далеко не кухонный, что клинок щелчком выстреливается, откидывается эффектно. И вот доли секунды после приёма, и разжалась кисть от боли, и нож не взметнулся, а отлетел вбок в сторону, что клинок засверкал и всего лишь. И теперь лежит бесполезно. И сразу, мгновенно сразу молния второго удара всё той же ногой носком точно посередине челюсти. И ноги оторвались от поверхности, и далее, будто мешком картошки, обрушилось тело атлетически сложенного отморозка на мокрый асфальт от ещё ночного весеннего дождя. И заиграл нокаут, и забродил вестибулярный аппарат, и зашевелился блуждающий нерв сердца.
    Некогда воинственные хулиганы отступили, но один замешкался, потому и выделился из группы. И, кажется, он-то и будет последующей мишенью этого человека-оружия, этого почти киборга, а может и полностью киборга, можно и так подумать…, а момент наступал, момент ли красоты боевого искусства, как показалось ей.
    Это она видела в крутых боевиках в исполнении виртуозно высококлассных мастеров. Этот человек взметнулся вверх в высоту волчком, точно мгновенным стартом юлы на триста шестьдесят градусов. В момент, когда спина его обернулась к очередному оппоненту, он уже высоко. И подобно молнии последовал удар этаким «выстрелом» боковой поверхности стопы по груди посередине. И тотчас противник отлетает, и упал, и гулкий звук от задней части головы неразумной об асфальт, что повлекло кружение, и трудно встать. И забродил блуждающий нерв. Предтеча нокаута.      
    Трое из воинствующей группировки были повержены, лежали беспомощно, утеряв всяческие боевые навыки. Остальные числом в несколько отмороженных хулиганов были настолько деморализованы, что совсем другие мысли беспорядочно лихорадочно засуетились в их головах, в их мозгах подобно куриным. Да, в данной так стремительно сложившейся ситуации всё бытие данного мига выглядело так, что вполне сравнимо с нахождением голодного волка в отаре овец; сопоставимо с голодным гепардом возле стада газелей Томсона в густых травах обильной саванны Серенгети.
    Деморализация не заставила долго ждать, и стоило лишь одного кивка, да жеста направляющего на помыслы не к отступлению, а к бегству ошеломлённому, как они – отморозки тут же воспользовались такой предоставленной возможностью и бросились наутёк все до единого. Как говорится, пятки засверкали. И очистилось пространство.
    Этот человек поворачивался, чтобы уйти, и лицо его было в профиль, но узнала она, признала в нём того вчерашнего водителя той тёмно чёрной машины неизвестно какой марки под проливным дождём. Он уходил, оставив за собой какой-то шлейф загадок, саму таинственность…
               
                4

    Пригородный микроавтобус прибыл к десяти часам, когда прошёл утренний час пик. От автовокзала Улан-Удэ до университета дошла пешком и вошла в здание, в один из учебных корпусов тогда, когда вовсю шли занятия, и в коридорах было тихо, безлюдно. Расписание занятий найти, не составило труда. На первом этаже большие буквы заглавия, подобно рекламе, бросались сразу в глаза недалеко от входа. Филологический факультет, его группу также нашла легко. Затем, в сосредоточенном внимании, прохаживаясь по коридорам, нашла двадцать шестую аудиторию, что была, оказывается, зальной аудиторией, где на лекцию собирается весь курс. Когда она тихонько, немного приоткрыла дверь, то среди множества студентов его не увидела, не могла разглядеть. Но знала она, что он здесь, как-то подсказывало изнутри, и сердце бешено, взволнованно забилось… 
    Звонок на перерыв, как на перемену, был таким же звонким, затяжным как в школе. Но на этом сравнение закончилось. Студенты, эти самые первокурсники, отличались от школьников, от учеников одиннадцатого класса, от будущих выпускников школы, намного отличались вот такой своей степенностью, уже вот таким налётом взрослости.
    Да, это была красивая пара, да, они были достойны друг друга. Так могли подумать многие, а то и все. Они шли вместе, шли чинно, степенно, но в то же время разговаривая весело, непринуждённо, как и должно быть, когда в глазах, в душе всё вокруг лишь в ярком светлом цвете от самой утренней зари до самой поздней ночи. Так и сейчас.
    Она, отошедшая от двери, стояла в коридоре, и её, ученицу выпускного одиннадцатого класса, нельзя было отличить от студенток-первокурсниц. Да, конечно же, могли подумать, что она такая же студентка, как и все, разве что из другого факультета. Потому студенты – юноши, проходя мимо, оборачивались, взирая на красоту. А как же вот так, да пройти просто мимо красоты чисто естественной? Знали бы они, что она вовсе не студентка, что пока школьница, да притом деревенская девчонка, как и есть. Но ей в эти секунды, столь горестные в жизни девичьей, было не до этого, совсем не до этого.
    Да, она – эта девушка, студентка, отныне её соперница была блистательно эффектной красавицей, более ничего не скажешь, ничего не поделаешь. Она разговаривала с ним весело кокетливо, проходя мимо, на неё внимания не обратила, не заметила.
    Роллан, её Роллан ли, мимолётным взором увидел её, заметил, на миг их взгляды соединились, объединились, что он вздрогнул, побледнел слегка, но это лишь на миг. И проходил он мимо, будто и не было этого взгляда, будто не заметил, не приметил, чтобы она – спутница рядом не узнала ничего, не встревожилась ненароком, чтобы не проявился такой случай, в котором, возможно, будет что-то похожее на истеричность, а потом уж секунды, минуты на объяснение и так далее. Он не хотел всего этого, не желал.
    В этом, всё-таки, шумном коридоре, но конечно не так, как в школе, когда по коридору идёт множество молодых людей – студентов, ничего такого неординарного не произошло, если не считать одной трагедии, что осталась незамеченной никем.
    Уже, стоя одна в тихом коридоре, когда началась последующая пара занятий, она, обдумывая произошедшее, решила позвонить ему после обеда, после занятий.
    Спустя два часа она, купив билет обратно до райцентра, занимала место в передней части пригородного микроавтобуса. Она позвонила ему отсюда, и состоялся короткий разговор, который она проанализирует чуть попозже, успокоившись.
    После разговора перед анализом она как-то вдруг что ли попыталась понять саму себя. Почему она сама так странно повела себя тогда там в коридоре университетского корпуса, и сейчас ведёт себя странно?
    Пока думала, раздумывая о себе, о такой странности своей души, салон микроавтобуса продолжал пополняться пассажирами. Вот один из них уселся напротив, такой парень, молодой человек. Взглянула на него как бы неприметно ненароком и оторопела…
    Она узнала в этом пассажире того самого человека, что вёл вчера машину тёмно чёрным силуэтом в густоте сумерек под проливным дождём; того самого человека, что этим утром один так лихо высоким мастерством бойца, воина единоборств расправился с группировкой воинствующих хулиганов, привёл их в другое чувство. И он, этот парень, этот молодой человек уселся скромно напротив…

                5

    Продолжение следует...