Дед Победы

Несмотря на многочисленные протяжные звонки ребят в дверь, Федорыч не открывал. Праздничные гвоздики в руках Пети стали увядать, когда он понял, что звонить бесполезно.
«Ну как же так: еще вчера дед прогуливался во дворе, играл в домино и вдруг его нет, хотя уже далеко не раннее утро.» - сказал Петя. «Вот так бывает: был герой и нет его» - отозвался Коля.
Ребята грустно побрели по пустынной улице к мэрии, где работал Колин отец. Иван Степаныч сидел в своем роскошном кабинете и сосредоточенно раскладывал пасьянс, когда увидел расстроенного сына.
- Что случилось?
- Федорыч помер.
- Какой такой Федорыч?
- Па, ну помнишь, дед из Второй квартиры в доме, где мы раньше жили, пока ты мэром не стал.
- А, тот герой-разведчик, что там какую-то дорогу проложил?
- Ну да! Я же тебе рассказывал!
- Ну отлично! Тьфу, вернее, решим вопрос, без базара! Зайдите после обеда с дедом. Фу-ты. Он же помер. Ладно, посидите в приемной, я сейчас по правительственной связи позвоню, посторонних быть не должно.
В приемной часы тикали нестерпимо медленно. Казалось, проходит целая вечность. Фикус на окне грустно смотрел на триколор в углу, к которому степлером была наспех причпокнута оранжево-черная ленточка.
«Ну заходите» - радостно сказал Мэр детям - «Все отлично! Выбил праздничный бюджет 15 миллионов! Похороним деда по-человечески, лафет, курсанты, салют, самый крутой гроб, лучшее место на кладбище, все как положено! Бегите домой, а я начальнику полиции прикажу пока наряд прислать».
- Пятнадцать миллионов?! Паа?! А при жизни не могли деду нормальный ремонт сделать и на еду деньги дать? И почему мы из барака в новый, светлый, дом переехали, а он так и остался жить среди покосившихся стен, покрытых плесенью?
- Сынок, что ты такое говоришь? Во-первых он уже двадцать лет, как третий в очереди на новую квартиру в нашем городе! Во-вторых, мы ему, как и всем заслуженным ветеранам с Нового Года подняли пенсию на 23 рубля!
- А колбаса подорожала на 100! Федорыч ее ел только когда мы принесем, а так бывало сядет, и пенсию делит: за квартиру, налоги, за садовый участок, за покос травы, подарок соседке, Бабе Маше, на коробку конфет медсестре Клаве, кладбищенским за уход за могилами (на самом деле, чтобы не срыли и никого чужого туда не похоронили) и ничего не остается почти. Мы собирали корзинку, кто, что мог, чтобы деда порадовать.
- Ну и зачем деду садовый участок? Мог бы сэкономить.
- Да привык он! Яблоньки, вишни сажал когда-то, потом сил не стало, а расстаться сложно. Жену вспоминал там, которая грядки полола. Один он остался последние годы…
- Ну ладно тут сопли разводить! По домам!
Коля и Петя грустно брели по покосившемуся тротуару, покрытому треснувшей плиткой, то и дело перепрыгивая разрытые канавы и переходя по мостикам бесконечные выкопанные трубы и кабели, идущие неизвестно откуда и неизвестно куда и зачем.
Не договариваясь, они пришли к дому Федорыча и зачем-то с тихой грустью вновь позвонили в дверь! На этот раз за дверью раздалось шарканье тапочек, загремел замок и на пороге появился живой Старшина Потапов, в форме и с орденами. У ребят отвисла челюсть: «Дед, ты жив?! А мы думали того… Все утро звонили в дверь.»
«Ох, извините, ребятушки, проспал я! До утра заснуть не мог – все войну вспоминал, жену, как она меня с фронта встречала, какая жизнь была, не то, что сейчас! Да, ладно, заходите, чай пить!»
«А мы это…» - начал было Коля, но Петя толкнул его в бок: «Мы цветы у папы на работе забыли, дед, извини! А чай мы в другой раз попьем! С праздником тебя! Мы еще вернемся, а сейчас нам к Колиному папе срочно нужно».
Асфальт проносился под ногами со скоростью реактивного лайнера, разрухи не было заметно, лишь одна мысль была в голове: «что сказать отцу?»
В кабинете, вальяжно развалясь в кресле, с кем-то говорил по телефону мужчина неопределенного возраста в незастегивающейся на заплывшей шее рубашке бело-серого цвета, полузавязанном галстуке и мятых брюках того же серого, унылого цвета с красным носом на круглом, незапоминающемся лице профессионального чиновника Единой Партии. Это был Колин отец: «Не, ну как без танков? Штук пять надо! Нет, настоящие дорого, давай как в тот раз: зеленые фанерные, а внутри 10 узбеков бежит. Гроб? Ну, конечно, самый дешевый, не дороже пяти тысяч! Только снаружи знамя победы. Плакальщиков? Нет, не нанимайте, школьников по разнарядке пригоните и женщин с комбината, все равно они там ничего уже лет 15 не делают».
- Папа, Федорыч жив!
- Как так жив?!
Лицо Ивана Степановича побагровело, потом посинело, потом позеленело, и, наконец, когда оно приняло обычный красно-серый вид, Мэр изрек: «Поздно! Бюджет на Деда Победы, уже выписан, освоен, столько людей подключено к Мероприятию, полгорода, можно сказать! И что, прикажете, мне в центр доложить? Так и так, Дмитрий Владимирович, лоханулся я, кучу денег из бюджета спустил просто так, можно сказать?». «А ну пошли вон и чтобы я духу вашего здесь сегодня больше не видел» - проорала туша, возвышающаяся надо столом, грозно опирающаяся на стол багровыми кулаками с короткими и толстыми пальцами. «Во-о-он!!!» - уже почти жалостно промычали остатки грозного начальника, падающего в изнеможении в огромное мягкое кресло. Рука потянулась к телефону.
Уже убегая, ребята услышали из-за двери обрывки телефонного разговора: «Алё, Толян, сколько лет, сколько зим! Слышь, ты там прикинь срочно: кто из наших с зоны откинулся недавно, может чего нужно – с пропиской там проблемы или с работой? Что? Ну да, есть проблемка небольшая. Да, бюджет уже выделили. Да. Какой еще Навальный? Ну и шуточки у тебя! Да нет, просто дед. Одинокий, за 90…»