Благодарность

               
   Шестнадцать лет. Шестнадцать. Маловато будет для решения серьезных проблем. А надо решать.

   Руководство местного Наробраза решило распустить по домам учащихся старшего  класса школы-интернат №1 сразу после окончания 9-го класса. Учеба в 10-м и 11-м классах была признана нецелесообразной. Таким образом, учащимся старшего класса было предоставлено право решать свою судьбу самим.

   Надо было определяться, что делать дальше.

   И Володя Мумриков , и Саня Баев, и Мишка Пивоваров, и Валерка Буянов, и Галка Клинцова да и все остальные, получив вдруг свалившуюся свободу действий, поначалу растерялись, но потом практически все занялись поиском работы. Всем им сидеть на шее для получения среднего образования было не у кого.

   Кешка обошел и объехал почти все предприятия в округе Первомайки, Матвеевки и 1-го разъезда. Был на паровозоремонтном заводе, кроватной фабрике, заводе стрелочных переводов, в автокомбинатах, прочих больших и маленьких предприятиях, включая почти все организации, обслуживающие станцию Инскую.

   Нигде на работу не брали по возрасту. Шестнадцать лет – малолетка.

   Помыкавшись недели три в поисках работы, Кешка как-то забрел в Первомайский райком комсомола, совсем уже с малой долей надежды на помощь в вопросе трудоустройства. Попал в кабинет к одному из  секретарей райкома. Кешку пригласила   присесть миловидная дама. В течении, пожалуй, часов двух она обзванивала кадровиков практически тех организаций, которые до этого Кешка уже посетил.

   Потеряв надежду что-то добиться, уныло поглядывая в  сторону посетителя, комсомольский секретарь набрала еще один номер и, получив отлуп в очередной раз, напористо стала объяснять собеседнику на том конце провода, какой Кешка хороший и еще и то, что на вид ему не 16, а 18 и даже 20 и что куда-же ему идти – воровать что-ли и еще много чего-то такого, от чего Кешка готов был бежать из  кабинета без оглядки. Видя  желание Кешки поскорее смыться из кабинета, дама-секретарь жестом усаживала его на стул, продолжая убеждать по телефону о необходимости помочь парню в сложившейся ситуации.

   Положив трубку телефона и как бы соображая, как  преподнести результаты телефонного общения, комсомольский секретарь в раздумье протянула: «Учеником». И повторила: «Учеником арматурщика».

   «Пойдешь в Мостопоезд 472. Автобусом доедешь до 1-го разъезда. Дальше там  спросишь. Найдешь начальника отдела кадров. Она обещала подумать».

   Вот так Кешка и  оказался учеником арматурщика в бригаде арматурщиков-бетонщиков Мостопоезда 472.

   Сам Мостопоезд размещался в развилке трех направлений железных дорог рядом со станцией «1-ый разъезд». Прямая железная дорога с востока на запад вела от станции Инская к мосту через Обь. Она располагалась на высокой насыпи и по ней день и ночь сновали грузовые поезда, связывая через Обь Кузбасс с европейской частью Союза.

   Ныряя под путепроводом Обской магистрали, вторая нитка железной дороги связывала Новосибирск с Алтаем. Третья нитка, опоясывая Мостопоезд и состыковываясь с поездами, идущими со стороны Барнаула, предназначалась для четной линии поездов, двигающихся из Новосибирска через Инскую на Кузбасс.

   Контора Мостопоезда располагалась в одноэтажном щитовом бараке. На территории за воротами было несколько жилых бараков, котельная, гараж, склады, бетонный завод, арматурный цех, площадка с полузаглубленными пропарочными камерами, над которыми возвышались два шестидесятитонных портальных крана. Со стороны станции Инской с уклоном на территорию мостопоезда вкатывалась железная дорога, разделяясь на два рукава, обслуживающих бетонный завод и площадку изготовления железобетонных конструкций.

   Арматурный цех, представляя из себя обшитый тесом длинный сарай, служил условной защитой от непогоды. Работа по изготовлению арматурных изделий в основном выполнялась и летом и зимой на открытом воздухе.

   В инструменталке  выдали кусачки. На складе Кешка получил фуфайку, валенки, ватные штаны и летнюю спецовку.

   Начальником над арматурщиками и бетонщиками был прораб Байер. Было еще два мастера.

   Работа Кешки мало напоминала ученичество для овладения профессией. Это была работа обычного рабочего, только с уровнем оплаты ученика. Сорок копеек в час получал рабочий  3-го разряда, ну а ученик – двадцать. За день соответственно рабочий получал три рубля двадцать копеек, Кешка, как ученик-малолетка, получал за шесть часов рубль двадцать. Это был 1964 год. Буханка хлеба стоила двенадцать копеек.

   В бригаде, в основном,  работали рабочие, которые прошли войну.   Сдержанно уважительное отношение ко всем фронтовикам, сложившееся в бригаде, было заслугой бригадира. К фронтовикам бригадир обращался только по имени отчеству, даже если это было в обеденный перерыв во время непродолжительной игры в «козла».

   Среди фронтовиков особо выделялся Иван Степанович Плотников, портрет которого висел в конторе на двух стендах. На стенде участников Великой Войны и стенде лучших рабочих Мостопоезда.

  Был Иван Степанович немногословен. Жилист, высок с крупными натруженными руками, на вид 50-55-ти лет. Особая опрятность даже в незамысловатой рабочей одежде, прямая спина и точность в исполнении всех заданий выдавала в нем бывшего строевого офицера.

   Ему единственному бригадир доверял руководить натяжением высокопрочных пучков в камерах до начала вязки арматурных каркасов железобетонных балок пролетных строений для автодорожных мостов. Работа эта была опасная и ответственная. Во время натяжения пучков в камеру никто не допускался. Возможность вырыва звездочки крепления высокопрочных пучков при их натяжении была реальной опасностью, которой подвергались рабочие, принимающие участие в этом процессе. И если Иван Степанович проверял все до начала этой работы, то бригада была уверена в благополучном исходе.

   Для Кешки Иван Степанович с первого дня работы в бригаде стал непререкаемым авторитетом. Для него было какой-то щенячьей радостью попасть в команду этого человека. Он ловил каждое движение Ивана Степановича, чем бы они не занимались. Будь то простая вязка каркасов,  сварка арматурных хлыстов на сварочном полуавтомате, работа на лебедке по вытяжке бухтовой арматуры или прием «американок» при бетонировании пролетных строений.

  Кешка, по началу, поражался тому, как Иван Степанович мог безошибочно найти в 30-ти метровом темном, забитом жгучим паром чреве пропарочной камеры «кубики» для контроля прочности бетона.

Вытащив их наружу, на морозный воздух, Иван Степанович, видя удивление Кешки, снисходительно бросал: «Тащи в лабораторию».

 И это надо было делать три раза до того момента как лаборатория даст «добро» на сброс пара и подъем тридцатитонных громадин.

   «Кубики» рабочие набивали в любом месте, не задумываясь о том, что кто-то должен будет их вытаскивать «по темному».
 
   А балка пролетного строения еще и «ощетинилась» с двух сторон арматурными выпусками и напороться в темноте на них как «два пальца».

   Все это понял Кешка, когда первый раз Иван Степанович послал его за кубиками. Холодный пот побежал по спине, несмотря на жару в камере. Какой там фонарик, какое освещение! Марлевая маска на морде мешала дышать. Через пять шагов Кешку охватил ужас. В чуство его привел еле слышный через крышку камеры крик Ивана Степаныча: «Бери по левой стороне! Шагов пятнадцать! Внизу за распоркой!»

  Вы знаете что такое чувство спасения? И кажется что ты  обделался, или ты просто мокрый. В штанах-ватниках мокро! На спине ливень! Шапку хоть выжимай. Да еще и кубики в обнимку!

 Иван Степанович похлопывает Кешку по плечу и что-то отвечает бригадиру, который навалился на него из-за «мальца».

   Чтобы разрядить обстановку, со всех сторон посыпались шутки. Мол, «мальцу» матрас надо в камеру принести – пусть там отдыхает. Чего ему домой да обратно на работу. Теперь он свой человек в камере. И вода там, в камере, есть. Рожу помыть поутру. Не-е-е, надо ему сто грамм, как водолазу после подъема. Да в лабораторию его  отправить, там девки молодые, нехай его по всем правилам обследуют. А  может че там в камере-то оставил с перепугу. Тадысь не женим мы парня.

   Так и покатилась трудовая деятельность нашего Кешки на поприще строительства мостов.

   Утром подъем. Уютная постель в домике на Стодомиках на Инской. Пехом до автобуса через пешеходный мост. Через насыпь на Первом разъезде к 8-ми на смену. Рабочий день как у малолетки до 16-ти. Домой. Порубал и вечером в ШРМ (Школа рабочей молодежи).

  В ШРМе вместе с Кешкой обучаются его друзья из школы-интерната – Володька Мумриков и Валерка Буянов. С друзьями-то легче.

   Иногда Кешка от усталости и от того, что провел весь день на работе на морозе, засыпал прямо на уроке под говорок учителей. И никогда учителя не будили вот таких учеников. Старый учитель физики так тот даже понижал голос. Сон-то у этих промороженных учеников на пять, семь минут.

   По субботам Кешка работал до двух. Вечером встречался с друзьями в ДКЖ (Дом культуры железнодорожников) на репетициях эстрадного оркестра.

   В январе в ту зиму стояли сильные морозы. Под 40 по ночам. Вязку каркасов перенесли в цех, но это мало помогало спасаться от мороза. В брезентухах же не повяжешь арматуру. Отогревали руки по очереди, но работу не бросали. Кто совсем застывал брался за лопату , сгребая кучи снега с площадки вытяжки арматуры. Каждые полчаса народ набивался в бытовку. От валенок и шапок валил пар. Дым стоял коромыслом от приоткрытого зева печки и от самокруток курильщиков.

   Бригадир травил какие-то байки, через фразу повторяя то, что вот завтра – послезавтра слесаря обещали дать пар и в трубы бытовки, и в трубы арматурного цеха.

   Кешка радовался, что сегодня суббота и уйти можно будет пораньше, а завтра можно будет выспаться.

  После обеда Кешку вызвали в прорабку. Баер, не глядя в сторону Кешки и не отвечая на его : «Здравствуйте!» тоном приказа : «Останешься во 2-ую смену  в помощь Ивану Степановичу на разгрузку цемента. На следующей неделе дадим два дня отгула».

  В помощь, так в помощь. Тем более Иван Степановичу. Откуда Кешке было знать то, что по закону нельзя было его посылать вообще во вторую смену, а уж на разгрузку цемента да еще и в ночь тем более. Малолетка же.

   Баер, падлюка, знал это.
 
   Обычно разгрузкой цемента занималась бригада женщин-бетонщиц. Кешка часто видел их замотанными в марлевые повязки на площадке разгрузки. В помощь им всегда ставили кого-то из двух, трех мужиков.

   Кешка нашел Иван Степаныча на подъездных путях у лесопилки. Там бригада плотников расчищала пути от снега для приема вагонов.

   Иван Степанович послал Кешку в бытовку ждать команды. Вагон с цементом, с его слов должны были подать через час, а то и два.

  Маневровый притаранил вагон с цементом аж через четыре часа. Кешка успел дать храпака, когда его растолкал Иван Степанович. Было уже пасмурно. Рабочий день закончился. Бригада давно разошлась по домам. Окна прорабки не светились. Значит и командиры утопали по домам.

  Кешка с Иваном Степанычем торкнулись в бытовку к бетонщицам, но дверь была заперта и они двинулись на проходную узнать, где же люди на выгрузку.

   Сторож, пожилой фронтовик без руки, перемежая слова нецензурной бранью заорал, поздоровавшись с Иван Степанычем : «Суки, бабье – удрали все. Подняли хай, что, мол, в субботу пошли все подальше со своим цементом. Пускай этот начальник из своего кармана платит за простой вагонов. А Баер и его мастера умылись еще раньше баб. Начальнички, мать их за ногу. Работнички».

  Иван Степанович присел к печурке в сторожке и молча, разводя руками, повторял: «Как же мы с мальцом 60 тонн цемента вручную? И даже не предупредили».

   Надо сказать, что в то время цемент из Искитима в основном поступал в крытых вагонах, навалом. И выгружать его надо было скребками вручную.

  А тут ночь на дворе. Морозище. Да двое трудяг. Старый да малый.

   «И дежурную вахтовку не предупредили. Раз нет ее на месте», и уже обращаясь к Кешке: «Ну что, братишка, пошли думать».

  Через полчаса вскрыли вагон, поставили щиты, по которым надо было «возить» цемент, закрыли щитами торцы прохода.

   Стояла морозная, безветренная погода.

   Взялись за скребки. Морды пришлось замотать шарфами. Марлевые повязки обычно приносили бетонщицы.

   Кешка никак не мог по началу приноровиться к захвату порции цемента под силу. То мало, то тяжело. Степаныч изредка что-то мычал, руками показывая Кешке, чтобы тот оставлял следующую захватку на проходе. Жалел мальца.

   Через час сделали первый перекур. Прибегал сторож. Чтобы подбодрить крыл матом «начальничков», заглядывал в темную глотку вагона и торопливо убегал на пост.

  Часа через три не сговариваясь кинулись в бытовку. Разделись догола.
Нижнее белье было все мокрое. Кое как просушившись у печки, спасибо сторожу – подкидывал дровишек, вернулись к вагону.

  У Кешки перед глазами стояла серая пелена. Цемент сползая с горки, казалось не убывал. От отчаянья, Кешка хотел зареверь, но из горла только хрип с каким-то хлюпаньем.

  С другой стороны полувагона тяжело рвал воздух Иван Степанович. В бытовке вскользь он обронил, увидев настороженный взгляд Кешки на свою спину, что, мол, легкое-то у него прострелено. Под Кинегсбергом поймал подлюку. Снайпер промазал. Охотились, суки, за командирами.

   Кешка все чаще выскакивал за борт вагона отдышаться. За это время цементная пыль чуть оседала.

   Степаныч шуровал почти без остановок, изредка кидая Кешке: «Покури, покури, счас я уберу с прохода».

  Казалось что последние скребки с цементом были весом с паровоз. Жилы готовы были лопнуть от натуги. Кровь кувалдой била в башке.

  Еще немного и пупок, как часто говаривала Матушка, окончательно развяжется.

  Воспоминание о Матушке чуть отодвинуло мороку отупения. Она же не знает, где я, почему не пришел домой со смены. Переживать будет.

   Быстрее надо кончать с этим делом. И Батя с ума, поди, сходит.
 
  Казалось, валенки на ногах превратились в чугунные наковальни.

   Последний скребок Кешка тащил рывками, упираясь валенками в ребристые борта сходен.

  Выбравшись из цементного сарая упал в сугроб на спину.

   Как вызвездило! Из-за туч выкатила луна. Мороз, казалось, поутих. Изо рта со свистом вырывались клубы пара.

   Степаныч, отбросив скребок в сторону от путей, заставил подняться.
Поддерживая Кешку за хлястик фуфайки, двинулись в сторону бытовки.

   Минут через двадцать чуть пришли в себя. Мал, мал умылись, поливая друг другу прямо из ведра. На улице кое как выбили цементную пыль из валенок и телогреек.

   Кешка, надернув чистый полушубок, засобирался домой.
 
  Было начало четвертого ночи. Иван Степанович уговаривал его остаться до утра. Электрички и автобусы еще не ходят. А до дому Кешке пехом километров семь, восемь.

   Кешка отнекивался : «Маманя волнуется!».

   «Ты как выйдешь на дорогу, попутку любую лови» - наставлял Степаныч- «И нигде не вздумай присесть».

   До «Первого разъезда», в надежде на ночную электричку, Кешка добрался быстро. Убедившись в том, что первая электричка будет только в 6-30 утра, Кешка двинулся прямо по заснеженному асфальту, все еще надеясь на попутку. Пока топал под береговыми пролетами моста через Иню, понял, что по такой дороге домой попадет не раньше чем часа через два.

   После цемента все тело стонало и выло от перенесенной нагрузки. Ноги подрагивали в коленях. Рук Кешка не чувствовал, они плетьми обвисали в рукавах полушубка. Каждый шаг отдавался буханьем крови в голове. Валенки цеплялись друг за друга. Катомку с обеденным тормозком, Кешка бросил шагов через пятьсот.

   Кешка старался наметить себе ближайшие ориентиры и, бормоча похвалы своим успехам, стараясь не упасть, продвигался вдоль бровки полотна дороги.

   Одолев затяжной подъем после развилки, Кешка остановился передохнуть.

   На взгорке мела поземка и Кешка поднял воротник полушубка, надвинув поглубже ушанку на лоб.

   До ближайших жилых домов оставалось километра полтора, два, а там вдоль железки топать и топать мимо сортировочной горки до пешеходного моста. Мишка, брательник, работает диспетчером на этой сортировочной горке. Передохнуть можно было бы у него. Прикинув, день, ночь, сорок восемь, Кешка сообразил, что сегодня смена не брательника.
 
   Одолев примерно половину пути до домов, Кешка, споткнувшись о ледяную глыбу на краю обочины, упал навзничь и скатился по откосу к подножью насыпи.

   На спине, перебирая ногами, Кешка с трудом развернулся головой к насыпи и попытался подняться на ноги. Наметы глубокого рыхлого снега проваливались под тяжестью Кешкиного тела.

   Кешка окончательно выбился из сил, стараясь вырваться из снежного плена.

   «Не послушал Ивана Степановича» - с горечью подумал Кешка.

   Кое как на карачках, разгребая руками сползающий по откосу снег,  Кешка выбрался на бровку дороги, хрипя и качаясь поднялся на ноги и, помедлив, для успокоения дыхалки, двинулся на огни железной дороги.

   Второй раз он свалился в глубокую выемку уже пройдя пешеходный мост и повернув на тропку вдоль бровки этой выемки.

   Тропинка едва заметной змейкой петляла поверху выемки и была кратчайшим путем на 1-ую Грушевскую улицу.

   Очнулся Кешка через два дня в больничной палате.

   Он не помнил, как выбрался после второго падения, как полуползком добрался до ворот своего дома, как Матушка полуголая выскочила на мороз, услышав шорох за дверью сенок, как его затащили в дом, как брательник растирал его водкой и как Батя кинулся на станцию вызывать скорую.

   Кешка два месяца провалялся в больнице.

   Забирать его из больницы пришли Валерка Буянов и Володька Мумриков.

   Кешка стоял, качаясь как пьяный, в апрельской луже, а с двух сторон, обнявшись, его поддерживали друзья.

  Кружилась голова и шумело в ушах. Кешка широко открытым ртом хватал воздух.

  По весеннему светило солнышко.
 
   И только сдавая документы для поступления на «Мосты» в институт, Кешка обнаружил в своей трудовой книжке запись о том, что ему «За проявленное трудовое отличие при разгрузке цемента объявлена благодарность».

  Благодарность, за которую он малолеткой чуть не расплатился жизнью.