Позови меня в прошлое фантасмагория

               


























ПЕРСОНАЖИ

САША
АНЯ
КОЛЯН
ТАСЕЧКА
ВАРЯ                студенты
ИГНАТ               
ИНГА
ВЕРОНИКА
ВАЛЕРА
ИЛЬЯ
ДИМОН
СМОТРИТЕЛЬНИЦА МУЗЕЯ
ПРИБЛАТНЁННЫЙ МУЖИЧОК
ЖЕНЩИНА В ЧЁРНОМ ПЛАТКЕ
СТАРЫЙ КАЗАК
КИРИЛЛ ОРЛОВСКИЙ - диверсант, партизан, председатель колхоза,Герой Советского Союза, Герой Соцтруда
МИЛИЦИОНЕР
МИХАИЛ КЛИПИНИЦЕР – фронтовой журналист, поэт
ЗАХАРОВ - политрук
ШАЦКИХ  - бойцы расчета противотанкового ружья
ОПЁНКИН
ВАЛЕНТИНА – учительница, жена фронтовика
ПОЧТАЛЬОНКА
ВИТАЛИЙ СВЕРЧКОВ - десантник
ДЕСАНТНИК – сослуживец Сверчкова
ПОНОМАРЁВ – командир десантников
НЯНЯ
АЛЕКСАНДР ШМОРЕЛЬ – студент-медик Мюнхенского университета, антифашист
КРИМИНАЛЬДИРЕКТОР  - гестаповец
ГАУПТШТУРМФЮРЕР - гестаповец
БОНДАРЕНКО - комендант
ВАСИЛИЙ СОЛОВЬЁВ-СЕДОЙ – композитор, лауреат Сталинской премии
АЛЕКСЕЙ ФАТЬЯНОВ - поэт
МУСА ДЖАЛИЛЬ –  поэт, Герой Советского Союза
ЧЁРНЫЙ МУЛЛА
АЛЕКСАНДР РОДИМЦЕВ – Дважды Герой Советского Союза, генерал-майор
ОФИЦЕР -ОСОБИСТ
ОБЕРСТ – командир гитлеровцев
ЖЕНЩИНА ВОЕНВРАЧ
УЧАСТНИКИ АГИТБРИГАДЫ «ЯСТРЕБОК»


Весёлая стайка пёстро, по-современному одетых молодых парней и девушек студенческого возраста движется по залу. Они перекликаются, смеются. У некоторых плейеры. Они пританцовывают под мелодии, звучащие у них в наушниках.
САША: Куда сегодня?
КОЛЯН: Пошатаемся.
АНЯ: Просто так не интересно.
НИНОН: В кафе! Вчера новое открыли…Коктейли – о-бал-ден-ные! Моооохито!
ВАРЯ: Кофе американо!
ИГНАТ: Мокко-мокко!
ИНГА: Только латте!
АНЯ: Капучино!
ВЕРОНИКА: А мне глинтвейн, плиз.
КОЛЯН: Надо говорить  так: Плиииз!
ИНГА; Ай эм сори!
ТАСЕЧКА: Иес ит из!
КОЛЯН: Двигаем на дискотеку…
САША: Сегодня  Ночь Музеев!
АНЯ: Целая ночь?
САША: Сегодня в музей бесплатно пускают…
ИНГА: Никаких мани-мани?
КОЛЯН Халява, пли-из!
ВАЛЕРА: На халяву и уксус сладкий
ТАСЕЧКА: Колян! Нас  в экспонаты заберут. Хочу быть твоей экспонаткой.
ИЛЬЯ: В экспозиции в  коленно-локтевой позиции экспонируется экспонат.
КОЛЯН: Ха-ха. Никаких экспонатов, никакой истории, никаких нравоучений и поучений! ( Кривляясь): Посмотрите направо – это яйцо… страуса, посмотрите налево – портянки последнего русского царя… Чуете, как пахнут? Прямо – переходящее  знамя колхоза «Червонный лапоть».
ИНГА: Ха-ха
ИЛЬЯ: Даёшь полную свободу отторжения истории всяких мамонтов и право на абсолютное самовыражение…
ВАЛЕРА: Представляешь:  Сашок  за мамонтом охотиться…
САША Запросто. Надену шкуру (изображает) Хы-хы-хы!
ДИМОН: Похож! Вылитый питекантроп!
САША: Не питекантроп, Димон,  а неандерталец. Разницу улавливаешь?
ВАРЯ: Ой, Сашок! Ты в школе отличником или хорошистом был?
САША: Круглым…
АНЯ: Санечка! А шкура на тебе, какая будет? Норковая?
ТЕСЕЧКА: Запрос прикольный.
САША: Из соболей, Анечка… Из русских соболей!
ИНГА: А для других такой соболиной шубки нет ли у тебя в пещере?
ВАЛЕРА: Это на меховой ярмарке: покупай – не хочу.
ВЕРОНИКА: Валера, как по телевизору  показывали? Ассортимент полный?
ВАЛЕРА: Купи шубку, купи шубку!
АНЯ: Санёчка! Тогда я с тобой, в музей
САША: Пошли.

И вот они у дверей.

КОЛЯН: (Читает) Музей! Гы-гы-гы! Приплыли!
ВИКА: Исторический…
ТАСЕЧКА: Истерический…
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Вход бесплатный, вход бесплатный, молодые люди! Только головные уборы снимите. И телефоны надо выключить.
ВЕРОНИКА: А где тут можно с мамонтом сфоткаться. Хочу такое сЭЭлфи.
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Фотографировать  запрещено. И мамонтов у нас нет.
ТАСЕЧКА: Без мамонтов, какой  это  музей… Танец маленьких мамонтят (танцует)
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: И не танцуйте. Ишь, растанцевались… Мы - музей. А не дискотека…
КОЛЯН: Пожар!
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Ах! Где, где пожар? Ах-ах!
КОЛЯН: Повторяю для непонятливых! Дискотека так называется – ПОЖАР ( воет, как пожарная машина)
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Звонить надо – 01
КОЛЯН: Ребята! Сваливаем! Чего на всякое вторсырьё таращиться… Кому это сейчас нужно: это старьё, эта история?! Валим-валим! А то сейчас пожарники приедут, полиция, скорая…
ИНГА: Анечка, я смотрю, ты от Санька ни на шаг… На шубку надеешься? В музее шубки не водятся.
КОЛЯН: В музеях одни питекантропы…
ДИМОН: Соскучитесь – знаете, где искать

Исчезают столь же стремительно и шумно, как и появились.
Остаются только двое: Саша и Аня.

САША: Ты чего не убежала?
АНЯ: Шум надоел. А ты?
САША:  Решил побродить… Для разнообразия
АНЯ: Тогда и я.
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Только не нарушайте! Тут доисторический отдел. Направо -  дореволюционная эпоха. А здесь - военный зал. Проходите

Появляется из сумрака музейного зала столб, на котором укреплён раструб громкоговорителя.

АНЯ: Что это?
САША: Громкоговоритель. (читает):  с помощью таких громкоговорителей люди в тылу узнавали сообщения Совинформбюро о положении дел на фронтах, слушали обращения руководителей страны.

Начинает звучать голос Сталина. (запись) На голос стягиваются люди. Это те же самые, вполне узнаваемые ребята и девочки, которые, вроде бы,  покинули музей. Но теперь они начинают на ходу надевать некоторые элементы одежды, характерные для эпохи начала сороковых. Приём открытый  Они и дальше будут принимать участие в «оживлении» музейных экспонатов. Есть среди собравшихся и люди взрослые. Здесь же и смотрительница. Она также в числе слушателей речи вождя.

(голоса): Сталин. Сталин выступает..
СТАЛИН: Товарищи! Граждане! Братья и сёстры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, - продолжается. Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражений, враг продолжает лезть вперёд, бросая на фронт новые силы.

Звук микшируется. От толпы слушающих отделяется мужичонка в мятой кепке, мешковатой одежде и стоптанных сапогах. Он обращается к Саше и Анне.

МУЖИЧОК: ( ехидным шепотком) Запел гражданин-товарищ Джугашвили. Про друзей вспомнил. Таких друзей – за хрен да в музей! Литва уже у немца, Латвия пополам у него же. Западные Белоруссия с Украиной – тю-тю. Уже и Смоленск, и Киев, и Мурманск бомбят. Скоро и до Москвы, до Кремля долетят. Жаль, Чкалов наш далёко…
ЖЕНЩИНА В ЧЁРНОМ: Что вы говорите такое, гражданин! Люди жизнь кладут, а вы? Тятеньку нашего... Вчера похоронка пришла… Неужели на этих гадов управы не найдут?
МУЖИЧОК: Где там! Вся Европа против нас. Вся. Это же понимать надо: Европа!!!
СТАРИК В КАЗАЧЬЕМ КАРТУЗЕ: Европа… Да я твою Европу, сморчок ты эдакий.. ! Ныть надо меньше. Зубы сжали – и вперёд. Чать, они не железные. Мы их и в первую мировую бивали… А ты! Тьфу на тебя!
МУЖИЧОК: (угрожающе) Ах ты, шивоворный-ковыворовный! Знай, помалкивай в тряпочку.
АНЯ: Саша, мне страшно. Где мы? Когда всё это происходит?
САША: Погоди-погоди. Я и сам не пойму. Кажется, в 1941 году. Это у нас. В Оренбурге. Видишь: написано – улица Советская. Точно. Это наш город. Он тогда Чкалов назывался.
АНЯ: Как мы сюда попали? Я хочу домой, в своё время.
МУЖИЧОК: Не загоняйся, барышня. Немцы скоро и досюда дойдут. Жить будем, как в Европе. Свобода! И в магазинах всего полно.

От группы слушающих отделяется крепко сбитый мужчина. Это Кирилл Прокофьевич Орловский.

ОРЛОВСКИЙ:  По Европе скучаешь?
МУЖИЧОК: А хотя бы… почище нашего живут.
ОРЛОВСКИЙ: Как бы тебе чего другого не дождаться. Слышал, что товарищ Сталин сказал?
МУЖИЧОК: Щас много кто чё трёкает. Я по ихним речам не скучаю.
ОРЛОВСКИЙ: Зато по тебе скучают.
МУЖИЧОК: Это кто ж?
ОРЛОВСКИЙ: Зона по тебе скучает. Или даже стенка.
МУЖИЧОК: Шёл бы ты, фраерок, пока ветер без сучков.
ОРЛОВСКИЙ: О! Да ты из блатных…
МУЖИЧОК: Отвали.  Попишу щас! (выхватывает финку)
ОРЛОВСКИЙ: О! Ты  и нож-то держать не умеешь, писарь.

Мужичок делает выпад, пытаясь зарезать Орловского. Тот перехватывает руку с финкой. Проводит приём самбо. Нападавший повержен. Раздаётся милицейский свисток.
САША: Вот это да!
МУЖИЧОК: Руку ты мне сломал, гад… А-а-а!

Кто-то из толпы:

- Это же  завхоз из нашего сельхозинститута.
- Как он его крутанул!
МИЛИЦИОНЕР: Расступись. Что происходит, граждане?
ОРЛОВСКИЙ: Доставишь его в НКВД на Кирова. (показывает удостоверение) Скажешь, я приказал.
МИЛИЦИОНЕР: Есть.  (Уводит. Толпа рассасывается)
САША: Круто вы его…
АНЯ: Как в кино…
ОРЛОВСКИЙ: А вы кто?
АНЯ: Мы случайно… Вот…
САША: Зашли в музей…
ОРЛОВСКИЙ: Вижу-вижу, что случайно. Только случайно ничего не случается, ребята.
АНЯ:  Вы, правда, завхоз в сельхозинституте?
ОРЛОВСКИЙ: Правдивее не бывает
АНЯ: Я там на экономиста учусь. Только у нас теперь не институт, аи университет. Но вас  не встречала.
ОРЛОВСКИЙ: И не встретите.
САША: Кто же вы на самом деле?
ОРЛОВСКИЙ: Человек. Простой советский человек. Шел себе по улице…
САША: Однако, приёмчиками владеете совсем не по-простому.
ОРЛОВСКИЙ: Как в песенке: во всём нужна сноровка, закалка, тренировка. Так, вы в музей зашли…
САША: Да.
ОРЛОВСКИЙ:  И меня в музее увидели? Выходит, я экспонат? Попал  в историю? Весёленькое дело.
САША: Да вы не расстраивайтесь. Тут всё просто. Я понял. Вы жили тогда, а мы – сейчас. Кто же вы на самом деле?
ОРЛОВСКИЙ:  Есть такое понятие – действующий резерв,  работа под прикрытием.
САША:  Теперь понимаю, хотя  не до конца! 
ОРЛОВСКИЙ: А ты, молодой человек, чем в своём времени занят?
САША: Учусь на журналиста…
ОРЛОВСКИЙ: Полезное занятие. Хорошее прикрытие для разведработы.
САША: Вы, видно, из тех, о ком и сегодня в газетах не пишут… А почему вы не спрашиваете: победим мы фашистов или не победим. Мы-то это точно знаем.
ОРЛОВСКИЙ: Мне и спрашивать не надо: победим обязательно. Не можем не победить. Только война будет долгой. Фашисты – вояки лютые и подлые. В Испании насмотрелся. Но мы всё равно, сильнее. А вы-то как к войне готовитесь?
АНЯ: К войне? А как к ней готовиться?
ОРЛОВСКИЙ: Ты, девушка-красавица, перевязки раненым делать умеешь?
АНЯ: Нет.
ОРЛОВСКИЙ: А ты, мил человек, сколько раз на турнике подтягиваешься?
САША: Ну…подтягиваюсь…
ОРЛОВСКИЙ: Было бы у меня время, пришел бы к вам в комсомольскую организацию – пропесочили бы вас как следует.
САША: Комсомол - это только здесь, в музее.
ОЛЬХОВСКИЙ: И что, никакой молодёжной организации у вас нет?
АНЯ:  Собирают нас… Через деканат. С шариками воздушными постоять…
ОРЛОВСКИЙ: Да… Видно, и правда, не писали вам о нас. Или читать не давали то, что написано. А, ведь, писали о нас, Да, как писали... Наш боец из Отдельной мотострелковой бригады особого назначения сложил. (Подаёт листок) Вот, возьми на память о встрече на Советской улице
САША: (читает) Семён Гудзенко.

Растворяется во тьме Орловский. САША И АНЯ на Авансцене.

САША: (читает)
Когда на смерть идут - поют,
А перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
Час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
И почернел от пыли минной.
Разрыв – и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черёд.
За мной одним идёт охота.
Ракеты просит небосвод
И вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
Что я притягиваю мины.
Разрыв – и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать
И нас ведёт через траншеи
Окоченевшая вражда,
Штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким. А потом
Глушили водку ледяную,
И выковыривал ножом
Из-под ногтей я кровь чужую.

АНЯ: Я вспомнила! Вспомнила.... Это Кирилл Прокофьевич Орловский. Диверсант, разведчик, нелегал. Воевал в Гражданскую, с белополяками, в Испании с фашистами, в Отечественную партизанил в Белоруссии. Герой Советского Союза. Потерял в бою руку. А после войны стал Героем Социалистического труда, когда работал председателем колхоза. У нас в Аграрном установили ему Памятную доску.
САША: Эх, Анечка! Что же ты раньше не сказала. Какое могло интервью получиться…

Световой вихрь подхватывает и уносит прежнее место действия

АНЯ: Смотри, какая забавная штукенция. Как гармошка.
САША: Артефакт
СМОТРИТЕЛЬНИЦА? Экспонаты руками не трогать.
САША: Совсем нельзя?
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Совсем! Будете трогать – выведу.

Из темноты появляется нестарый человек в шинели и пилотке. На боку командирская сумка-планшет. Это М.С. Клипиницер.
КЛИПИНИЦЕР: Пусть смотрят. Это мой фронтовой дружочек -  фотоаппарат. ( к Саше) Я слышал, мы с вами коллеги?
САША: А вы – журналист?
КЛИПИНИЦЕР: Корреспондент дивизионной газеты. Лейтенант Клипиницер Михал Соломоныч. Призывался рядовым из Чкалова. А теперь пишу, снимаю, когда обстановка позволяет 
АНЯ:  А  у вашей газеты есть в интернете свой сайт?
КЛИПИНИЦЕР: Где-где?
САША: Она время перепутала. Так вы сейчас…
КЛИПИНИЦЕР:  Сейчас иду в хозяйство Бабченко. У него в батальоне  расчёт противотанкого ружья. Отличились ребята: вчера четыре танка немецких подбили. Надо написать.
АНЯ:  Там же стреляют.
КЛИПИНИЦЕР: Слышите: ни одного выстрела.
САША: До передовой далеко, наверное.
КЛИПИНИЦЕР: Четыре шага. Мы уже пришли.

 Все, участвующие в этой сцене  из той же группы молодых ребят, что шумно покинули музей.

АНЯ: Ничего не вижу. А фонарика у вас нет?
КЛИПИНИЦЕР: Есть. Но, лучше не зажигать. Светомаскировка.

Возникает политрук.

ПОЛИТРУК:  Политрук Захаров.
КЛИПИНИЦЕР: Корреспондент дивизионной газеты  лейтенант Клипиницер.
ПОЛИТРУК: Ребята в блиндаже. Отдыхают, пока затишье.

Блиндаж. Горит коптилка, сделанная из смятой гильзы. Бойцы спят.

ПОЛИТРУК: Товарищи красноармейцы! Подъём!
Красноармейцы вскакивают.
КЛИПИНИЦЕР: Здравствуйте, товарищи. Сидите, сидите
САША: Вы у них интервью брать будете? Вопросы заранее продумываете?
КЛИПИНИЦЕР: Просто побеседую. Как вас зовут, товарищи бойцы?
ШАЦКИХ: Командир расчёта старший сержант Шацких. А это мой заряжающий рядовой Опёнкин.
ОПЁНКИН: Так точно, ё-моё, товарищ лейтенант.
АНЯ: А снимать вы их будете? Я ваш фотоаппарат взяла.
КЛИПИНИЦПЕР:  Темновато. Только утром.
АНЯ: Мой гаждет со вспышкой. Хотите, сфотографирую? (Саша машет на Аню рукой)
КЛИПИНИЦЕР: Как удалось столько зверей добыть?
ШАЦКИХ: Сибирякам зверей бить привычно. Точно, Никита?
ОПЁНКИН: Они ревут. Ё-моё! А мы их… херачим.
ПОЛИТРУК: Ты, это, Опёнкин, того… Выбирай слова.
ШАЦКИХ: Ружьё у нас хорошее. Далеко бьёт. Прицелился и – ага
ОПЁНКИН: А танки у Него – трофейные, «Рено».  Вся Европа, ё-моё, их вооружает. А мы эту Европу…
ПОЛИТРУК: Кхм!
ОПЁНКИН: Понял, товарищ политрук! Мы её, ё-моё, …насаживаем…

(разрыв снаряда)

ШАЦКИХ: Хоть часы по ним проверяй. Начали утренний концерт.
КЛИПИНИЦЕР: (вырывает лист из блокнота и отдаёт его Саше) Возвращайтесь. Здесь и в самом деле постреливают.
САША: А вы?
КЛИПИНИЦЕР: Остаюсь здесь.
ПОЛИТРУК: Светает… (разрыв)
ШАЦКИХ: (наблюдая в бинокль)Раз, два, три, пять,
ОПЁНКИН: Ё-моё! Девять, десять, двенадцать!!!
ПОЛИТРУК: Двенадцать танков из-за леска! Ё-моё!
ШАЦКИХ: И пехоты повысыпало… (разрыв)
ОПЁНКИН: Как гороху… Пошли, зверобой
ПОЛИТРУК: Рота, к бою! (Надевает каску. Выбегает в окоп)
КЛИПИНИЦЕР: Счастливого пути, ребята. (разрыв)
САША: А вы?
КЛИПИНИЦЕР: Я – здесь.
САША: Но вы – журналист Вы не имеете права браться за оружие.
КЛИПИНИЦЕР: Подумай сам, будущий коллега: Они – пошли в окопы. А я – тыл?
САША и АНЯ: Но, мы…
КЛИПИНИЦЕР:  В своё время, шагом марш. Это приказ.
САША: Есть. А это?
КЛИПИНИЦЕР: Это стихи.
АНЯ: Вы стихи пишете? На войне – и стихи..
(Разрыв)
КЛИПИНИЦЕР:  Знаете, Аня: поэзия – она, словно каска. Только каска голову защищает. А стихи – душу. (читает):

Прожить легко?!
Тогда и жить нельзя.
В лицо судьбы
Мы всматривались строго.
И узнавали:
Дороги друзья,
Проверенные на крутых дорогах.
Всё, что имели,
Отдали войне.
Одно твердя, чтоб честно было пройдено.
И если были с кем наедине,
Так это с совестью
И со своею Родиной.

(взрыв)

АНЯ: Неужели вы не с нами с нами?
КЛИПИНИЦЕР: Я – с ними.

Взрыв. Световой вихрь.
Вновь наши герои в музее.

СМОТРИТЕЛЬНИЦА: А здесь особое сокровище – карточки продовольственные и письма с фронта.
АНЯ: Как странно; письма писали на бумаге!
САША: Да… Никаких СМСок.
АНЯ: Как они без СМСок жили, бедные?!

Смотрительница надевает затёртый ватник и берёт в руки почтовую сумку. Она уже почтальонка.

- Эй, Валюшка! Сверчкова! Ты дома? Танцуй. Письмецо  с фронта от Виталия твоего!

На сцене появляется дом. На стене карта. Валентина качает зыбку.
ВАЛЕНТИНА: - Заходите, заходите, тётя Зина! У нас не заперто.
ПОЧТАЛЬОНКА: (входя) Здравствуй! С радостью тебя, с письмом. Как вы тут с  малОй? Молоко у тебя, часом, не пропало?
ВАЛЕНТИНА: Почти. Хлеба нажую, в тряпицу положу и даю. Она сосёт и засыпает. А письмо? Где письмо?

(Почтальонка подаёт треугольничек. Валентина начинает читать:
ВАЛЕНТИНА: Здравствуй, милая Валюша…

 Один из парней надевает шлемофон, комбинезон десантника и становится как бы автором письма)

ВИТАЛИЙ: Здравствуй, милая моя Валюша! Шлю тебе свой сердечный привет и желаю с дочуркой Томой хорошей жизни. Валюша! Значит, у нас с тобою есть теперь дочурка. Правда, хотелось сына, но раз родилась дочь – давай её сюда, тем более, ты её так хвалишь. Я тебя попрошу: сфотографируй нашу дочку. Всё необходимые для этого материалы есть. Они лежат в левой стороне стола. Второй ящик сверху. Там есть и пластинки и фотобумага. Как хочется увидеть мою дочку! Я из неё сделаю физкультурницу, если останусь жив и приеду домой и возьмусь за отцовское своё дело. И. конечно, основной моей целью является сделать из неё лыжницу.

( входит красноармеец  в одежде десантника с надетым парашютом)

КРАСНОАРМЕЕЦ: Товарищ  младший сержант!  Команда поступила:
строиться и по самолётам.
ВИТАЛИЙ: Валюша! Прости, что  так долго пишу это письмо. По-моему, тебе понятно, от чего это зависит. Я в той же части, в той же должности. Целый месяц июнь  находился в госпитале. После госпиталя дали десять дней отпуска. Но в связи с обстановкой использовать его не удалось. Бьём  хорьков.
ВАЛЕНТИНА: Про каких хорьков он пишет – не пойму…
ПОЧТАЛЬОНКА: Бестолковая ты, Валентина, а ещё учительница! Географии учишь. Я – и то догадалась. Он на Украине. И не хорьков бьёт. А…
ВАЛЕНТИНА: ( к карте) Догадалась: Харьков! Вот он! Доченька, Томочка, вот, где сейчас твой папка!
ВИТАЛИЙ: У меня бывает такое время: на душе сделается как-то тяжело. Вспоминаю нашу дружбу… У нас всякое бывало: и целовались, и ругались. Потом мирились. В общем, жизнь была интересная.

Весенний дождь хлестал кусты
И над землянкой ветер злился.
Мне этой ночью снилась ты
И домик наш далёкий снился

В какой бы ни был стороне.
Какой бы ни свистал мне ветер.
Не надо больше счастья мне,
Чем знать, что ты живёшь на свете.

Пускай у писем дальняя дорога.
Но мне от мыслей хорошо моих:
Ведь эти письма я руками трогал
И ты, читая, будешь трогать их.

Дни горячи, ночами отдых краток.
Кругом воронки и следы огня.
Бойцы ждут писем от своих солдаток.
Ну, что ж: и ты солдатка у меня.

И то, что пули пролетают мимо.
Мне верить хочется среди огня,
Что ты со мной присутствуешь незримо,
Своей любовью бережёшь меня.

Валентина плачет.

ПОЧТАЛЬОНКА: Чего  ревёшь? Не реви так, не убивайся. От рёва молоко  у нас, у баб вовсе пропадает. Чем дочку питать будешь? Живой он. Живой! Вон, какие письма пишет! В стихах!

Появляется командир.

КОМАНДИР: Уважаемая Сверчкова Валентина Дмитриевна.
На ваше письмо сообщаю вторично, что ваш муж, гвардии младший сержант Сверчков Виталий Петрович в боях за нашу родину, проявив храбрость и геройство, был убит 25 августа 1943 года и похоронен. Высота 152,8 . Село Двуречный Кут Дергачевского района Харьковской области. Командир части 32018 гвардии майор Пономарёв.

АНЯ: Страшно было такие письма приносить в дом?
ПОЧТАЛЬОНКА: И, девонька! Каждую  похоронку помню. Вспомню - и мороз по коже.

И вновь  световой вихрь.
Смена декораций. Ребята оказываются пред иконой, на которой изображен Православный святой Александр Шморель.

СМОТРИТЕЛЬНИЦА: (крестится)
АНЯ: Почему вы креститесь? Здесь же не церковь…

Смотрительница надевает платочек и вот она уже Феодосия Константиновна Лапшина – няня Александра Шмореля

НЯНЯ: Нам здесь, в Неметчине одно утешение для души – Вера Православная.  Туточки бога, вроде, поминают. У солдата на пряжке «Гот мит унс» выбито. «Бог с нами», значит. А бога-то и нет. Заместо Спасителя - злыдень  Гитлер. (крестится) Прости, Господи, рот опоганила именем его. А это Сашенька мой. Александр Гугович, если по-нашему, по-русскому звать .  Александр Шморель. Нашенский русский  немец,
САША: Как это: и русский, и немец? Так мы где сейчас?  В Германии? Саш, мне страшно.
НЯНЯ: В самой, что ни наесть, Германии. В Мюнхене-городе. А это – тюрьма. Штадельхайм называется. Навестить Сашеньку мово пришла. Вот, пирожков любимых напекла, а не пускают и передачу не принимают, ироды…

На сцене двое: Следователь Плохой и следователь Хороший.
Вводят  Александра Шмореля. Лязгают тюремные решётки.

ПЛОХОЙ: Что, негодяй?  Она заждалась тебя, ублюдок.  (похлопывает резиновой дубинкой себя по руке, как бы пробуя силу удара) Ты знаешь, какова она в деле! Как соскучилась по тебе, по твоей спине, по рукам, по твоей негодяйской харе… А ты о ней скучал? Что молчишь?
ШМОРЕЛЬ: «Блаженны вы, когда,  будут поносить и гнать, и всячески неправедно злословить за меня». Так сказано у апостола Матфея.
ПЛОХОЙ: (ударяет дубинкой по столу) Поганая, поганая книжка… Как говаривают у нас в Шверине: « Тухлое яйцо портит кашу». Так и эта книга… Ты, подлец, всё ещё веришь в своего русского бога?
ШМОРЕЛЬ: Да. Я православный. Верните мне мой крест.
ПОХОЙ: (лупит по столу) Вот, господин криминальдиректор, как тут ни бить этого… этого…
ДОБРЫЙ: Успокойтесь, камрад гауптштурмфюрер. Итак, мой добрый господин Шморель! Как же вы, студент мюнхенского университета, без пяти минут врач, солдат вермахта посмели организовывать преступное сообщество «Белая Роза», выступающее против нашего  обожаемого фюрера и родины – Великой Германии?
ШМОРЕЛЬ: Позволю заметить: моя родина – Оренбург.
ПЛОХОЙ: Негодяй, скотина, сын свиньи.
ХОРОШИЙ:  Немец, где бы он ни родился, прежде всего,  немец. Мы измеряли твой череп. То, что твоя мать – русская, почти не повлияло на арийскую кровь отца. Она пересилила. Ты  –  настоящий ариец. А что писал  в своих листовках? Помнишь?
ШМОРЕЛЬ: Кое - что помню. Ещё не всё отшибли!
ДОБРЫЙ: Да-да! Это всё он - криминалькомиссар  Ты же негодяй, Фогель?
ПЛОХОЙ : Но..
ХОРОШИЙ: Никаких «Но»! Негодяй!  Завтра  же отправишься прямиком на Восточный фронт. Один только раз русская «Катюша» накроет тебя своим красным подолом, и ты поймёшь: нельзя избивать беззащитного, тем более. арийца. Сейчас отправишься собирать  вещи. И побольше кальсон в чемодан. Их часто придётся менять. Ха-ха-ха!
ШМОРЕЛЬ:  Мы  с друзьями писали в листовках: «Каждое слово, исходящее из уст Гитлера – ложь. Если он говорит «мир», подразумевается война. Если он самым кощунственным образом упоминает имя Господа, имейте в виду: это зло падшего ангела – сатаны. Это зловонная пасть преисподней».
ХОРОШИЙ: И это вы писали про нашего обожаемого фюрера! Какой кошмар! И это распространяли с помощью листовок и в университете, и рассылали по домам честных мюнхенцев?
ШМОРЕЛЬ: Да.
ХОРОШИЙ: И сколько же было разослано таких листовок?
ШМОРЕЛЬ: Мало. Тысячи. Надо было разослать миллионы.
ПЛОХОЙ: Я сейчас рёбра тебе переломаю.
ХОРОШИЙ: Да вы знаете, кого хотели опорочить? Того, кого любят  немцы! Все! До одного! Когда  фюрер пришел к власти, Германия была унижена. Ею распоряжались еврейские плутократы. Всё  у них в руках, грязных еврейских руках, а  коммунисты и социал-демократы помогали.
ПЛОХОЙ: Как они верещали от боли, когда попадали ко мне в руки!
ХОРОШИЙ: На  митингах и в газетах на великую Германию грязь лили. А теперь у нас тысячелетний рейх. И вся Европа с нами.
ШМОРЕЛЬ: И война!
ПЛОХОЙ: Мы войны не боимся. Тряситесь старые кости!
ХОРОШИЙ: Мой добрый господин студент,  необходимо покаяться. Ты же умница! Мы приведём тебя в порядок, и ты скажешь корреспондентам, что горько сожалеешь о своём злодеянии. Что  проклинаешь Россию, в которой побывал в качестве врача-практиканта и подхватил там от русских недочеловеков грязную бациллу, отравившую  незрелый ум. И тогда…
ШМОРЕЛЬ: «Никакая страна не сможет мне заменить Россию, будь она столь же красива. Никакой человек не будет мне милее русского человека».
ПЛОХОЙ:  Чёрт! Чёрт побери! Русские  раздавлены железными сапогами вермахта.
ШМОРЕЛЬ: Кстати, мой добрый господин гауптштурмфюрер, не могли бы вы оказать любезность и показать карту с нанесённой линией фронта на сегодняшний день. Меня очень волнует -  выбили ли вермахт из Смоленска?
ДОБРЫЙ: Ты в гестапо, а не на уроке географии, сопляк! Мы всё равно победим!!! И думать тебе надо не о Смоленске, негодяй! Твой отец написал  письмо Рейхсфюреру СС с просьбой о помиловании. Знаешь, что ответил Рейсхсфюрер?
ПЛОХОЙ: (читает) « Доктору Гуго Шморелю. Вынужден сообщить вам, что не могу содействовать помилованию. Я охотно предоставлю вам возможность ознакомиться с документами следствия, чтобы вы сами убедились в том. что недостойные деяния Александра Шмореля, которые безо всякого сомнения в большей степени обусловлены присутствием в нём русской крови, заслуживают справедливого наказания. Хайль Гитлер! Ваш Генрих Гимлер».
ХОРОШИЙ: Ну?!
ШМОРЕЛЬ: « Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть царствие небесное».

Грохочут решётки. Ухает нож гильотины

АНЯ: Когда это произошло?
НЯНЯ: 13 июня 1943 года.  Ненадолго я Сашеньку свово пережила.  Слезами изошла. Он ведь на руках моих вырос. Нянькой я ему была, с той самой поры, как мать Наталья Петровна от тифа в Оренбурге скончалась. Который раз перечитываю, что он из тюрьмы написал отцу и плачу. На, сынок, прочти, а то я от слёз вовсе ослепла.
САША: « По воле Божией мне следует сегодня завершить свою земную жизнь, чтобы войти в другую, которая никогда не кончается, и в которой мы все опять встретимся. Вспомните миллионы молодых людей, оставляющих свою жизнь на поле брани. Их участь разделяю и я. Ваш Шурик».
АНЯ: (тоже плачет) Такой молодой… неженатый..
НЯНЯ: И ещё письмецо. Его должна была прочесть девушка Нэлли из Гжатска, где Сашенька  в госпитале немецком прифронтовом проходил врачебную практику и где с ней познакомился.
АНЯ: (читает): «Милая Нелли! Раньше, чем мы все думали, мне было суждено бросить земную жизнь. Пишу тебе из тюрьмы. Часто вспоминаю Гжатск… И почему я тогда не остался в России…»
НЯНЯ: Не дошло письмо.. Гжатск к тому времени Красная Армия освободила…
АНЯ: А икона…
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Александр Шморель - уроженец Оренбурга, сын доктора Гуго Шмореля и его русской жены – оренбурженки Натальи Петровны Введенской, был канонизирован сперва Русской Православной церковью Зарубежом, а затем и Русской церковью Московского патриархата.
САША: Сколького  мы не знаем из нашей собственной истории...
АНЯ: Я всегда считала, что ветераны – это старенькие бабушки и дедушки. А выходит, они тогда  были совсем молодым, как мы…
САША: Александр  – наш ровесник, тоже студент…
АНЯ: Саша, Саша, как он  смог? Против  фашистов…
САША: Тут и задумаешься…
АНЯ: А ещё, говорят, был какой-то парень, твой тёзка, кстати, который немецкую пулемётную амбразуру грудью закрыл.
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Много чего было, ребятки. Вы про Зою Космодемьянскую читали?
САША: Читал я в одной газете. Там такое написано…
АНЯ: Ничего мы толком не знаем.
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Самое печальное, ребятки, что и знать не хотите. Я давно в музее работаю. Было  время, совсем перестали люди в музей ходить, детей приводить… Говорят, то денег на билет не наскребут – все на пиво потратили, то времени  не хватает…
САША: Я прошлым летом в Америке побывал по программе «Работай и путешествуй». В Вашингтоне во все музеи вход бесплатный.
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: А мы без билетов – никак. Наша задача – оказывать населению платные услуги. Как в бане – стыдобушка…

Световой вихрь…

АНЯ: Смотрите: ноты!
СМОТРИТЕЛЬНИЦА:  А как вы думали! Ноты тоже были мобилизованы!

В кабинет коменданта  входит человек
КОМПОЗИТОР: Позвольте представиться:  Василий Павлович Соловьёв – Седой, композитор, лауреат Сталинской премии.
КОМЕНДАНТ: (встаёт из-за стола) Полковник Бондаренко. Чем обязан?
КОМПОЗИТОР: Вчера вечером ваш патруль задержал одного человека. Я требую, требую, чтобы его немедленно отпустили.
КОМЕНДАНТ: Вчера троих задержали. Кого именно  вы, товарищ лауреат Сталинской премии, требуете отпустить?
КОМПОЗИТОР: Алексея Ивановича Фатьянова.
КОМЕНДАНТ: Задержан вечером в районе вокзала. Находился под воздействием алкОголя. Пытался проникнуть в воинский эшелон. Кем он вам приходится? Сват, брат?
КОМПОЗИТОР: В этом смысле – никем!
КОМЕНДАНТ: О чём тогда речь?
КОМПОЗИТОР: Срывается важное мероприятие!
КОМЕНДАНТ:  Какое?
КОМПОЗИТОР: Сказать не могу – военная тайна.
КОМЕНДАНТ:  Мне-то можно.
КОМПОЗИТОР: И вам нельзя.
КОМЕНДАНТ:  Та-а-ак! Только из уважения к вашему лауреатству… Привести арестанта Фатьянова.

Входит Фатьянов. Он в солдатской форме, но без ремня.

КОМПОЗИТОР:  Алёша! Как же тебя угораздило…
КОМЕНДАНТ: Погодите, товарищ лауреат! ( к Фатьянову) Ты кто?
ФАТЬЯНОВ: Поэт.
КОМЕНДАНТ: Поэты на гауптвахту не попадают.
ФАТЬЯНОВ: Попадают. Поэт Тарас Шевченко здесь в Оренбурге сидел на губе под арестом.
КОМЕНДАНТ:  Он от царизма страдал. А ты – через алкОголь.
ФАТЬЯНОВ: Было. Каюсь. Друга встретил. Из окружения вместе выходили.
КОМПОЗИТОР: А в эшелон-то зачем, Алёша?
ФАТЬЯНОВ: Захотелось уехать…
КОМПОЗИТОР:  Тут такое дело ответственное, а ты уехать!
КОМЕНДАНТ:  Так ты ещё и дезертир! Тут уже трибуналом пахнет.
КОМПОЗИТОР: Его нельзя. Он – ПОЭТ!
КОМЕНДАНТ: Про что стихи?
ФАТЬЯНОВ: Про соловьёв…
КОМЕНДАЕТ: Про соловьёв любой напишет. А ты строевую сочини, чтобы хочешь-не хочешь, а сам собой, в ногу со всей ротой! Строевую песню не всякий пушкин сможет…
КОМПОЗИТОР: Он и написал. Нашу, южноуральскую. Спой, Алёша…
ФАТЬЯНОВ: 

Край родной, родной, хлеба высокие,
Наш степной отцовский край!
Проводи ты нас в бои жестокие
И удачи пожелай.

Южноуральские дивизии
Идут на бой, за Родину на бой.
Ты прощай, Урал, бережок крутой,
Где мы встретились с тобой

КОМЕНДАНТ:  Це ж – наша окружная строевая. Когда её запоют, сам товарищ командующий округом слезу смахивает. И это ты сочинил?
ФАТЬЯНОВ: Слова мои. А музыку – Василий Павлович.
КОМЕНДАНТ:  Что же вы, уважаемый Алексей Иванович, под этим делом да в воинский эшелон.
ФАТЬЯНОВ: Так не в тыл, а на фронт. Эшелон на фронт шёл.  Друг мой в том эшелоне… Мы с ним вместе бедовали, из окружения с боем выходили. Не могу я больше в тылу отсиживаться
КОМЕНДАНТ:  А я могу?  Дивитесь! Он – не может. А я – могу! Четвёртый рапорт сижу, пишу. А рапорт командованию на стол – это тебе почище любой поэмы!
КОМПОЗИТОР: А мы? А я? А выступление? Мы к вам, товарищ полковник, всей агитбригадой, всем «Ястребком» пришли его выручать. У нас сегодня выступление в лётном училище. Разглашаю военную тайну: там сегодня очередной ускоренный выпуск !
КОМЕНДАНТ: Что петь будете?
КОМПОЗИТОР: Программа большая. Нашу новую будем впервые исполнять.
КОМЕНДАНТ: Строевую?
ФАТЬЯНОВ: Строевую! Про соловьёв.
КОМЕНДАНТ: Если строевую – послушаю!
КОПОЗИТОР; Ястребки, заходите! «Соловьи» 

В руках Фатьянова оказывается баян. Композитор взмахивает руками.

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат.
Пусть солдаты немного поспят…

Поют  всю песню. Комендант утирает скупую мужскую слезу

Группа на последних тактах песни как вы растворяется в световых и временных потоках.

АНЯ: А дальше?
САША:  Войну поэт Алексей Фатьянов закончил в Венгрии, получив в бою за город Секешфехервар тяжёлое ранение.

Взвихрился свет


САША: Чего больше всего на фронте боялись наши земляки – солдаты Красной Армии?
АНЯ: Смерти конечно…
СМОТРИТЕЛЬНИЦА:  Пуще смерти -  безвестности. Страшно  оказаться без вести пропавшим.
АНЯ: Как это?
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: А так: То ли ты убит, взрывом разорвало, то ли сдался врагу в плен. Значит, трус и предатель. И семья твоя – семья труса и предателя.
САША: Я заметку в газету писал, что на фронте погибло 187 тысяч оренбуржцев. Но нигде не встречал, сколько земляков пропало без вести…
АНЯ: Но неужели все, кто был у фашистов в плену – трусы и предатели? А если раненого схватили, он тоже, выходит, предатель? Саша! Если бы с тобой такое случилось, я никому бы не поверила, что ты – предатель.
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Ты, девочка, права. Тысячи и тысячи наших бойцов и командиров, даже оказавшись в плену, продолжали сражаться с врагом. Эта Тетрадь… драгоценна. В ней стихи.  Они написаны в камере смертников человеком, которого назвали не просто трусом, сдавшимся в плен. Его назвали  врагом.  Жена, дочь и все близкие перенесли столько горя, как семья врага народа. Но никогда они не верили, что дорогой им человек – враг народа, враг Родины.

И вновь световые вихри.

На сцене тюремная камера. Двое охранников втаскивают в камеру сильно избитого человека в окровавленной рубахе. Бросают на топчан.
Из тьмы появляется человек. Он одет, как мулла. Только ЧЁРНЫЙ МУЛЛА. Вся одежда, даже традиционно белая чалма, аспидно-чёрного цвета.
ЧЁРНЫЙ: Муса! Очнись. Эй! Открывай глаза.
МУСА: Ты кто? За что сюда попал?
ЧЁРНЫЙ: Сам пришёл. Я тот, кто способен тебе помочь.
МУСА:  Помочь? Разве ты Аллах Всемогущий?
ЧЁРНЫЙ: Не произноси это имя. Не произноси!
МУСА: Ты не любишь его? Или боишься?
ЧЁРНЫЙ: Поговорим лучше о твоих страхах. Кстати, давай будем разговаривать по-татарски.
МУСА: Зачем?
ЧЁРНЫЙ: Ты же татарин!
МУСА: Я – русский.
ЧЁРНЫЙ: Какой же ты русский, когда во сне разговариваешь по-татарски.
МУСА: Это во сне. Когда сплю,  во сне бегу на Салмыш. В нём чистая вода и много пескариков. Когда  стоишь, они подплывают и пощипывают тебе ноги. А ещё во сне мама печёт лепёшку. Во сне лёпёшка зовется юка.
ЧЁРНЫЙ: Я же говорю: ты – татарин
МУСА: Я – русский. Я – русский солдат.
ЧЁРНЫЙ: Такого не может быть!
МУСА: Со мною вместе служил казах  Жанат. А ещё были три Петра, один Иван. Сашка был. Василь, Дмитро. Ещё были Гиви,  Исаак, Дормидонт, Ринат. Был ещё сержант Маркарян. Но его почти сразу убили – горячий был парень. И ещё разные ребята. Был снайпер-якут – Варфоломеев. А все вместе мы – русские солдаты.
ЧЁРНЫЙ: Но ты и стихи пишешь татарские.
МУСА: Откуда ты знаешь про стихи?
ЧЁРНЫЙ: Я знаю всё.
МУСА: Всё?
ЧЁРНЫЙ: Ты и сейчас складываешь стихотворение. Говоришь со мной, а стихи живут в твоей голове.
МУСА: Ой, ли?
ЧЁРНЫЙ: Тебе от меня не скрыться, Муса! Хочешь, я скажу, кому  посвящены эти, ещё недописанные стихи?
МУСА: Эти фокусы мне знакомы. Гадалки на  базаре всё тебе  расскажут. Только руку позолоти.
ЧЁРНЫЙ: Амина-ханум и Чулпан. Женщина и девочка. Любимая, желанная жена и доченька-красавица.
МУСА: У Мусы Гумерова нет жены и дочери. Бобылём ушел я на фронт из родного села.
ЧЁРНЫЙ: У человека, чью личину ты носишь, действительно нет жены и дочери. Но!!! У поэта Мусы Джалиля – есть. Или ты станешь отказываться от звания «ПОЭТ», как ты отказался от имени «ТАТАРИН»? Скажи только одно слово. Или, можешь, молча кивнуть мне – и ты уже не поэт. И свободен. Представляешь: свободен! Идёшь по улице и сотни встреченных тобою женщин – твои. Безраздельно твои! Они истосковались по мужчинам, ушедшим на фронт. А ты - молодой, ещё в силах, ещё желанный. Ну, соглашайся, кивай!
МУСА: Цена твоему лукавству - медный истёртый алтын! Я никогда не отказывался от имени, данного мне отцом и матерью. Я – татарин из села Мустафино. Я - поэт! Я – русский солдат! Уходи!
ЧЁРНЫЙ: Жаль. Ой, как мне тебя жаль! Через несколько дней тебе отрубят голову. Отрубят за то, что вредил нам, вёл подпольную работу. За то, что татары, собранные немцами в легион «Идель-Урал»,  отказались воевать за Великую Германию, а значит, за свою свободу. Ударит топор, хрустнут, раздробятся позвонки. Ты ещё успеешь почувствовать, как кровь хлынет их разрубленных жил. Угаснет свет поэзии, сияющий в твоей душе. А сколько стихов ты мог бы ещё написать!
МУСА: Мне жаль времени, которое я трачу на разговоры с тобой.
ЧЁРНЫЙ: Тебе, всего лишь, надо написать стихотворение, Муса! Одно стихотворение. Одно!!! Строк двадцать-тридцать о том, как невыносимо страшно умирать под чужим именем, в чужой стране и о том, как сильны мы –  высшие существа, Чёрный Орден, тьмой одетые, во тьме кромешной обитающие. Одно стихотворение – и ты спасён.
МУСА: Когда-то, юнцом ещё,  учился я в медресе «Хусаиния». Было  в Оренбурге такое. Мы там Коран наизусть заучивали:
ЧЁРНЫЙ: Замолчи, замолчи!
МУСА: «Кто Сатану себе в заступники берёт, минуя Бога, /Себя на верную погибель обрекает».
ЧЁРНЫЙ: Проклятая Книга! Погибай! Погибай! Ничего больше не напишешь. Ни единой строчки

Медленно опускается Муса на своё мученическое ложе

Смотрительница протягивает ребятам  самодельную книжку.

СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Здесь только часть того, что он написал в камере, ожидая казни. Моабитская тетрадь. Её  сохранил однокамерник Мусы, участник Сопротивления из Бельгии Андре Тиммерманс. Он выжил и после войны передал тетрадь нашим дипломатам
САША: Стихи  на татарском…
АНЯ: Папа мой, Сергей – мордвин а мама, Зульфия – татарка. Я пойму

Порой душа бывает так тверда,
Что поразить её ничто не может.
Пусть ветер смерти холоднее льда,
Он лепестков души моей не потревожит.

Улыбкой гордою опять сияет взгляд,
И, суету мирскую забывая,
Я вновь хочу, не ведая преград,
Писать, писать, писать, не уставая.

Пускай, мои минуты сочтены,
Пусть ждёт меня палач и вырыта могила,
Я ко всему готов. Но мне ещё нужны
Бумага белая и чёрные чернила.

Вновь световой вихрь, как бы смывает прежнюю картину.

САША:  Не понимаю, всё равно не понимаю, какие силы помогали  побеждать, когда победить было невозможно.
СМОТРИТЕЛЬНИЦА:  Другие были люди. Воспитание было другое. Нам, например, в школе про подвиг молодогвардейцев рассказывали. А вам? Книгу писателя Александра Фадеева – нашего оренбургского депутата Верховного Совета вы в школе проходили?
АНЯ: А это кто? Нам в школе ничего такого не рассказывали…
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: И-эх! Я вам говорю: другие были люди. Другое время…
САША: Какие-такие другие? Такие же, как мы. Из плоти  и крови. Ели, пили, спали. Умирать не хотели. Когда ранило,  кричали от боли.
АНЯ: Я думаю, они умели любить.
САША: Про любовь Колян рассуждать любит…
АНЯ: Колян –  пошляк. Он говорит: любить – это только когда постель.
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Время было железное. И люди были из стали.
САША: (обращаясь к бюсту) Вот он! Он и вправду был железным?
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: Он бронзовый. Дважды Герой Советского Союза, генерал Родимцев. Александр Ильич – крестьянский сын, земляк. Из Шарлыка родом.

Световой вихрь переносит нас в Терезин. Мы у арки, на которой написано: ARBEIT MACHT FREI
У арки генерал Родимцев и полковник-особист. Рядом радист с рацией за плечами.

ОСОБИСТ: Написали, сволочи: «РАБОТА ДЕЛАЕТ СВОБОДНЫМ».
РОДИМЦЕВ: Я понимаю. Учить немецкий давно начал.
ОСОБИСТ: А где учились, товарищ генерал-майор?
РОДИМЦЕВ: Как говорится, жизнь заставила. Начинал в Мадридском университете. Вернее, в Университетском городке. В 1936 году.  Там же испанским овладел в полном объёме: FUEGO! А по-немецки будет FEUER! А по-нашему: ОГОНЬ!
РАДИСТ: Разрешите доложить, товарищ генерал! Сообщают, отловили немецкого оберста, который командовал здесь. Прятался в подвале замка.
РОДИМЦЕВ: Давайте его сюда.
ОСОБИСТ:  Ко всему привык – четыре года смерть нас пасёт. А  концлагерь повидал… Первый ещё в Польше… И… не могу.
РОДИМЦЕВ: Работа делает свободным… Изуверы!

Два красноармейца вводят немца,  в куцем женском пальто с нашитой жёлтой звездой Давида, надетом поверх мундира.

ОБЕРСТ: Их бин германский официр! Я есть офицер. Меня охраняет женевская конвенция о пленных. Я требую соблюдения…
РОДИМЦЕВ: Не вижу, что офицер. Одет, как бродяга. Одет, как  Stroich
ОБЕРСТ: Яволь, герр генерал. Так точно, господин генерал! (Срывает с плеч пальто. Он в мундире. с Железным Крестом) Их бин оберст. Я есть полковник. (увидел надпись) Я не служил в охрана лагеря, господин генерал. Это всё СС. Я  есть честный офицер вермахт.
РОДИМЦЕВ: Германия капитулировала 9 мая. Сегодня пятнадцатое. Почему сопротивлялись?
ОБЕРСТ: Я не имел письменный приказ. Я офицер армии Великой Германии.
ОСОБИСТ:  Надеялся американцам сдаться в плен. Те – недалеко, в Карловых Варах
РОДИМЦЕВ: Где и когда учил русский?
ОБЕРСТ: Давно. Начал в Испания, господин генерал. !936 год. Тогда на стороне республиканцев много русских было. Русский – есть язык врага. Мой Железный Крест оттуда. Но сейчас я пленный. Женевская конвенция…
РОДИМЦЕВ: Харама? Теруэдь? Гвадалахара? Университетский городок?
ОБЕРСТ: Вы знаете Испанию?
РОДИМЦЕВ: Какая задача стояла перед вами здесь?
ОБЕРСТ: Слово офицера, господин генерал! Мы не были в охране. Я сам впервые у этих ворот.
РОДИМЦЕВ: Прикрывали работу охраны по уничтожению последних заключённых? Не хотели живых свидетелей оставлять?
ОБЕРСТ: Нет-нет, господин генерал..
ОСОБИСТ:  В живых насчитали 17.243 человека. Мужчины и женщины. В основном,  евреи.
РОДИМЦЕВ:  А всего сколько?
ОСОБИСТ: Наши офицеры из СМЕРША разбираются…  Картотеку разведчики захватили. Получатся, что за всё время через лагерь прошло 140 тысяч заключённых. Женщины, дети. Старики… Со всей Европы везли
РОДИМЦЕВ: Из ста сорока тысяч человек в живых осталось… Война закончилась, Кейтель капитуляцию подписал. А ты... Ребята мои гибли!!! Какие ребята!!! Сталинград вместе прошли…
ОБЕРСТ: Я есть пленный… Я только исполнял приказ.
РОЛИМЦЕВ: Хорошо исполнял. Наград много.
ОБЕРСТ: Я – хороший солдат. Я воевал в Испания. Брал Киев, Ростов. Штурмовал Сталинград.. Мы должны были вас победить!
РОДИМЦЕВ: Я тоже воевал в Сталинграде. Мельницу знаешь на берегу Волги?
ОБЕРСТ: О! Мельнитца!!! Меня там ранил русский пулемётчик, и камрады успели эвакуировать меня в Фатерлянд. Я долго лечился во Франции на курорте.
РОДИМЦЕВ:  А я командовал теми, кто мельницу защищал.
ОБЕРСТ: О, мой бог! Господин генерал! Вы и есть тот самый страшный Родимцев?
ОСОБИСТ: Страшнее не бывает. Увернулся ты тогда в Сталинграде. Ранением отделался…
ОБЕРСТ: Я – пленный! Я требую  нормального к себе  отношения. Ах!  Почему, почему мы не победили? Мы должны были вас победить! Вся Европа была с нами. Это говорю вам я! Мои предки ещё в 13 веке были рыцарями.
РОДИМЦЕВ: А я крестьянского рода-племени… Увести.
ОБЕРСТ: Господин генерал! У меня в  дома жена, дети.. Муттер… мама.  Старенькая…Меня нельзя убивать, господин генерал! Я – пленный.
ОСОБИСТ: Пошли.
ОБЕРСТ: (падает на колени) Господин генерал!!!
ОСОБИСТ: Поедешь на лучший российский курорт. В Сибирь. Голову лечить будем. Холодом.
( буквально уволакивает всхлипывающего оберста)
 
Входит  женщина-военврач с новорожденным ребенком на руках.

ВРАЧ: Товарищ командующий, разрешите доложить!
РОДИМЦЕВ: Слушаю, товарищ военврач.
ВРАЧ: С прибавлением вас, Александр Ильич! Среди уцелевших заключённых была одна беременная венгерка.
РОДИМЦЕВ: Как же она умудрилась в концлагере?
ВРАЧ: Её в лагерь уже беременную привезли. Товарки берегли её до последнего… Одни кожа да кости остались. Килограммов сорок веса в роженице. А вот, родила. Девочка! В крёстные пойдёте, Александр Ильич?
РОДИМЦЕВ: (смотрит на ребёнка)  Во имя чего войне хребет ломали? А затем и ломали! Кто роды принимал?
ВРАЧ: Я, товарищ генерал. Мединститут  заканчивала, думала в роддоме работать, а с сорок третьего у хирургического стола стояла на фронте. Боялась, забыла, чему учили…
РОДИНЦЕВ: Спокойная девочка.
ВРАЧ: Да в ней жизни чуть.
РОДИМЦЕВ: Имя выбрали?
ВРАЧ: Мамаше не до имени. Кровь ей сейчас переливают.
РОДИМЦЕВ: Валентина Сергеевна! А давайте мы девочку в вашу честь Валентиной назовём! (Солдату) Передавай: боевые действия закончены. Враг разбит. Победа – за нами!

Взметнулся световой вихрь.

 И вновь зал музея наполняется молодыми людьми.

ВАЛЕРА: Санёк! Эй!
ИНГА: Аня!
САША: Вы чего вернулись?
ВИКТОРИЯ: За вас беспокоимся.
ИГНАТ:  Нинон говорит, вас в мумии египетские превращают.
СМОТРИТЕЛЬНИЦА: В нашем музее мумий не держим.
Скучно без вас.
АНЯ: А где Колянчик?
ИНГА: Они с Тасечкой на дискотеке замутились.
ИЛЬЯ:  Колян говорит, что ему это старьё ни к чему.
ВЕРОНИКА: Он собрался уезжать.
ВАЛЕРА: Билеты уже купили. То ли в Швецию, то ли в Германию.
ИЛЬЯ: А тут интересно?
САША: Ребята! Как много мы, оказывается, не знаем…
АНЯ: Или не хотим знать…
САША: Давайте, мы вам сами всё расскажем
АНЯ: Представляете…

Начинает звучать музыка. На экране  появляется пламя Вечного Огня.
Из темноты музейной ночи начинают выходить герои, с которыми САША и АНЯ встретились в музейном зале… Они встают рядом. Они вместе. Откуда-то берется гитара. Она в руках у САШИ. Он начинает петь и все, кто на сцене, постепенно включаются в пение:


Мы помним лето, сорок первый год.
Фашистская нагрянула орава.
Встал на защиту Родины народ.
Забыть войну мы не имеем права.

От моря и до моря вспыхнул бой.
Закат пылал зловеще и кроваво.
Отцы пошли на смерть за нас с тобой.
Забыть отцов мы не имеем права.

В тылу трудились, не жалея сил.
Немыслимое вынесла Держава.
Единство – вот спасение Руси.
Забыть об этом не имеем права.

Нам говорят: «Не надо вспоминать».
Подносят нам беспамятства отраву.
Но Вечному Огню пылать, пылать, пылать
Гасить огонь мы не имеем права.

Нам недруги опять грозят войной.
Мы в бой пойдём, шаги чеканя браво.
Мы  помним – значит, живы мы с тобой.
Забыть Победу не имеем права!

Музыка продолжает звучать. На экране сегодняшние фотографии фронтовиков. Одно лицо сменяет другое. Актёры уходят со сцены.
Только лица, лица. Лица, проступающие сквозь пламя Вечного огня.



ЗАНАВЕС