Двадцать первый день

Глава первая.
Краткая предыстория. Извещение.

С тех пор,
Как ты навсегда уехала,
Похолодало, и чай не сладок.

Иосиф Бродский

      Изменение погоды было очень странным для сегодняшнего дня. С утра вроде бы и солнышко было, а сейчас погода ухудшилась: пошёл мелкий дождик, который уже часа через полтора усиливался и в дальнейшем превратился в ливень.

      Женщина лет двадцати шести, одетая во всё чёрное, как будто пребывающая в трауре, спешно шла на автобусную остановку, закрывая голову от дождевых капель своей чёрной сумкой, из которой торчала завёрнутая в чёрную ткань то ли удочка, то ли клюшка для гольфа. Холодный ветер теребил её чёрные волосы, в которых то и дело можно было увидеть пряди синего оттенка. Её зелёно-карие глаза смотрели в серую даль, откуда то и дело приезжали автобусы и куда уезжали легковушки. Туда же и брат её, Сергей Вишин, вместе с родителями уехал десять лет назад.

      Первое время брат высылал ей и её бабушке деньги, потом стал периодически забывать, а после совсем забыл о нерадивой сестрице - пришлось искать работу. Работала она наёмной убийцей. Наёмник или иными словами — киллер.

      Женщина вошла в нужный автобус и, оплатив проезд, поспешно прошла вглубь транспортного средства и села.

      — Привет, Ань! — негромко окликнул её чей-то знакомый голос.

      Вишина повернула голову, в сторону сидящего рядом с ней человека и дважды молча кивнула в знак приветствия. Затем она снова отвернула голову в сторону соседнего окна. Сидящий рядом с Анной белокурый кареглазый мужчина был другом этой женщины.

      Вовка (так его звали) то и дело теребил рукава своей серой куртки или пытался выдернуть нитки на джинсах. Он хотел что-то сказать своей подруге. И, наверное, что-то важное, неспроста же он так волновался.

      — Ань! Слышишь, Ань! — снова позвал темноволосую её друг.

      Вишина устало поворачивает голову в сторону Вовки.

      — Ну, чего тебе? — бросила она.

      — Давай в кино сходим? — он не знал, как лучше начать разговор.

      — Я всё кино, какое можно уже пересмотрела, — Анна сухо отклонила Вовкину просьбу.

      Аня устало вздохнула, глядя на проносящиеся мимо неё серые улицы. Погода выдалась дождливой и холодной, хотя по радио передавали сухую и жаркую. Но можно ли верить радио, если ты живёшь в Питере - городе постоянных дождей и прохладной погоды?

      — Ань, я просто хотел сказать, что пора с этим завязывать.

      — В смысле? — абсолютно равнодушно произнесла Вишина-младшая.

      — В смысле, что проходят времена наёмников, Ань. Я понимаю, что этим ты на жизнь зарабатывала, но времена меняются. Девяностые закончились, начались богатые нулевые.

      — Я не понимаю, к чему ты клонишь.

      Вишина-младшая пыталась оставаться спокойной, но внутренний голос подсказывал, что скоро случится что-то плохое и самое худшее на каждом шагу подстерегает Анну.

      — Вишина, ты не трёхлетний ребёнок, чтобы не понимать. Заметут нас всех скоро. Не родственники погибших, так сердобольные граждане. Ещё толпу зевак соберут.

      Аня боялась, хоть и не показывала это Вовке. Женщина устало смотрела в окно автобуса.

      Дождевые капли стучали по стеклу и, стекая вниз, оставляли за собой следы. Как слёзы на щеках. Она и забыла, когда плакала в последний раз. Кажется, после отъезда брата, а то и после смерти бабушки. Но она не делала это на глазах у людей. Старший брат учил её, что плакать надо наедине с собой, чтоб никто не видел и не слышал. Поплакать для себя, а потом успокоиться и жить, как ни в чём не бывало. Наёмники научили её, что нельзя показывать свою слабость и уж тем более рассказывать о своих проблемах, как и о себе. Люди не должны знать о тебе слишком много, а уж тем более, если у тебя такая рискованная работа.

      У наёмников она научилась многому, но правда сначала не поняла, что плата за это обучение — одиночество.

Боль от разбитых коленок,
Опять тяжело на душе.
И снова те серые стены
Давят на свечку в тиши.

Очередной тёмный вечер,
И чашка чая на столе.
Опять у кого-то встреча,
И кто-то идёт не ко мне.

Я поплакаться захочу —
Никто и не станет слушать.
В двери громко постучу —
Упрёками только задушат.

Днём думаем: «Счастливы!»
И больше хочется жить,
Ночью решаем опасливо
Кому можно позвонить.

И все отключены снова,
Даже не знаешь, как быть.
Привыкай к раскладу такому,
Что по сути некому звонить.

И только миг один есть,
За который приходят, уходят.
За который теряют честь,
А потом в её поисках бродят.

Вчера у тебя было всё,
А сегодня уже не стало.
Говоришь: «Виновато то, сё»,
Правда всё уже пропало.

Ты знаешь — никто не придёт,
И плакать вечерами хочется.
Это всеобщий гнёт
С названием одиночество.


      — Возможно заказ на «ниндзя» — твой последний заказ. — Слова Вовки прозвучали как приговор.

      Вишина-младшая удивлённо посмотрела на друга, не веря, что и эта её жизнь перенесётся в разряд «до».

***


      Вовка стал её другом случайно. Когда она только пришла к наёмникам, проходить испытательный срок, этот, находящийся в постоянном движении, белобрысый парень поддержал Анну, когда она расплакалась после своего «квеста». Он один из всей толпы поддержал её, в то время как другим было абсолютно наплевать.

      — Если будешь пускать сопли по пустякам, то тебя втопчут в грязь, не забыв смешать с ней! — сказали ей вместо слов утешения.

      — Привыкай, конфетка, это девяностые.

      И она привыкла. Человек — это такая дрянь, которая ко всему привыкает ровно за двадцать один день. Если вы не хотите к чему-либо привыкать — бегите, пока этот день не настал.

      Но тогда, в юном возрасте (что там, почти семнадцать) она об этом не знала. Ей важно было начать новую жизнь после нескольких потрясений: беспорядка в стране, отъезда брата с родителями, смерти бабушки...

      Брат сказал, что из-за своего характера Аня ничего не добьётся.

      — Если ты так и будешь ныть по ерунде, всё так и будет очень плохо, — как-то обмолвился он.

      Вишина-младшая искала поддержки, но, получая вот такой ответ от брата (а кроме него ей не к кому было пойти, потому что родители постоянно пропадали на работе) каждый раз, перестала ему что-либо рассказывать и уже к пятнадцати годам замкнулась в себе, став ещё более скрытной. А уже когда присоединилась к наёмникам, вообще перестала что-либо говорить, позволяя бьющим через край эмоциям терзать себя изнутри.

      Серёга наверное думал, что жизнь Анны «после» началась с тяжёлой учёбы в техникуме и изнурительной работы по бабушкиному дому. Нет, жизнь «после» началась со смерти бабушки, ибо, когда сердобольная старушка была жива, жизнь Вишиной-младшей имела незримые, но всё же намёки на прежнюю счастливую.

      Жизнь «после» началась с пряток от полиции и утомительных поисков работы. И всё бы провалилось в яму, не встреть она тех наёмников. После встречи с ними началась новая жизнь. Началась она с деревянных и движущихся мишеней, а продолжилась убитыми «братками» на асфальте. Теперь Вишина-младшая могла заработать денег умением хорошо стрелять. Что, Серёга, выкусил? А говорил, что сестрёнка ничего не добьётся. Анна хитро улыбалась, представляя удивлённое лицо брата, когда он, раскрыв конвертик с деньгами, найдёт такую простенькую записку:

«Братик, шлю тебе этот скромный гонорар и спешу тебя обрадовать, что я нашла достойную высокооплачиваемую работу! Теперь я курьер!».


      Ага, курьер на побегушках у смерти! Что ни заказ, то постоянно опасность — могут засечь и выдать. Не свои, так чужие. Наплевать.

***


      Анна саркастично ухмыльнулась и, дождавшись своей остановки, поспешно вышла. Вовка вышел за ней.

      — Так что, Ань, имей в виду. Не свои сдадут, так чужие. Будь предельно осторожна. Удачи! — друг похлопал Анну по плечу и ушёл куда-то в сторону железнодорожной насыпи. Вишина-младшая даже не обернулась в его сторону. Женщина достала из кармана пачку сигарет и закурила.

      Нет, Анна не жила прошлым, не цеплялась за него, как утопающий за спасательный круг. Так, только изредка прорисовывала в голове яркие воспоминания жизни трёх «до»: до развала Союза, до отъезда родных, до смерти бабушки. Эта жизнь была лучше. На неё можно было молиться как в храме, но только вернуться уже не получалось. И не нужно было, ведь нет там теперешней Ани и того вечно сурового Серёжи.

      Всё изменилось, как и сама Анна: девушка остригла свои красивые косы, достигавшие ей когда-то до пояса, сделала себе маллет, в котором позднее появились синие пряди, уши у неё были исколоты «железками». Она рано попробовала сигареты; эта привычка и ныне имеет над ней верх. С учёбой в техникуме не заладилось — Аня с отличницы скатилась на троечницу и позднее была отчислена. А там уже и встретила наёмников.

      Анна шла дворами. Прохожие мало обращали на неё внимание, и Вишина-младшая платила им взаимностью, изредка покуривая противную сигарету. Лишь у немногих девушка вызывала непонимание вроде «Кто она? Откуда? В первый раз вижу её!». Анна не обращала внимания и молча шла к месту назначения.

      Настроение, грубо говоря, «не айс», а тут ещё Ане пришло письмо от родителей, в котором они извещали дочь о том, что сегодня должен приехать Сергей. Вспомнил ли он украдкой о младшей или решил навестить родимый дом — не понятно. Известили о приезде, значит, известили, дальше всё узнает сама. Не думала Анька, что старшой захочет вдруг приехать. Внезапно так, как снег на голову. По крайней мере, внезапностью это было для Анны, ведь десять лет прошло с момента отъезда. Не год и не три, а десять лет. «Вспомнил ли он обо мне или просто путешествует?» — думала Вишина-младшая, докуривая сигарету.

      Плевать.

      Анна выбросила обугленный бычок в урну и завернула в знакомый до боли двор. Здесь изменилось многое: на площадке бегали дети из двух соседних домов, вместо асфальта дорога была усыпана камешками, а в доме, где когда-то жила Аня, не было ни души. Окна были нараспашку, многие были просто без оконных рам. Под окнами лежали куски стёкол, кирпича, разбитые цветочные горшки и где-то даже можно было найти оборванные тряпки. Как-то давно Вишина прослышала о том, что дом определили под снос. Анна до последнего уверяла себя, что это лишь слухи, не хотела верить, что от родного дома ничего не останется в ближайшее время, но уже сейчас поняла, насколько неправильно поступала. Всё заканчивается рано или поздно: вчера птичка летала, а сегодня её уже съела кошка. Ничто не вечно.

      Вишина печальным взглядом окинула дом и поспешно зашла в подъезд.

      Домофона не было - вместо него зияла дыра, как и на остальных подъездах. Дверь была нараспашку — гуляй, кто хочешь! Вишина нервно сплюнула на порог и буквально вбежала в дом.

      Анна бежала до родного второго этажа и остановилась около некогда её квартиры. Женщина хотела открыть дверь ключом, который она так тщательно хранила, но стоило Анне лишь легонько толкнуть дверь, как та, тихонько скрипнув, открылась сама. Вишина тихонько, как мышка, юркнула в коридор и осмотрелась.

      Вешалка была свалена на пол, счётчик электричества болтался на нескольких проводах, зеркало было настолько пыльным, что вполне походило для выведения на нём всяких букв и рисунков. Анна подошла поближе и еле смогла разглядеть надпись губной помадой, выведенную на зеркале старческой рукой. Она гласила: «Ценного ничего нет! Убедительно прошу ничего из квартиры не выносить, дверь не ломать». Вишина только тяжко вздохнула, узнав в этом почерке почерк бабушки. Она вывела эту надпись за день до смерти, словно чувствовала неладное. «Мир тебе, бабулечка милая!» — мысленно вздохнула Анна и пошла дальше.

      От воспоминаний о бабушке Ане сделалось грустно, веки тяжелели и на глаза наворачивались слёзы. «Ты не будешь плакать! Не будешь!», — мысленно твердила себе Вишина-младшая, осматривая каждую вещичку в квартире.

      Осматривать было толком нечего. На полу и на тумбочках лежали тряпки и куски проводов. Всё вынесли, несмотря на надпись на зеркале (её видимо никто не читал, и читать не думал). Анна вышла с кухни и вошла в общую комнату.

      Шифоньер был повален на пол и сломан в некоторых местах (Аня нашла неподалёку пару винтов), тумбочка для телевизора была сдвинута к окну, а сам телевизор отсутствовал (унесли, наверное). Стулья были поломаны, пол усеян штукатуркой, кусками обоев и долголетним слоем пыли.

      — Всё разворовали, сволочи! — выругалась Вишина.

      Женщина хотела уйти, как вдруг увидела на полу маленькую тёмно-зелёную книжонку. Анна подняла находку с пола и, открыв её, не поверила глазам. Это была записная книжка с дедушкиными стихами, которые бабушка не разрешала читать никому, даже матери Ани. Бабушка прятала книжонку в тумбочке под телевизором, и только она одна могла читать дедушкины стихи, зачастую не сдерживая слёз.

      Теперь эта книга была никому не нужна и мёртвым грузом валялась в брошенной квартире, которую очень скоро снесут вместе со всем домом. Аня закрыла книгу и убрала находку за пазуху. Не оставлять же на поругание зажравшихся мародёров эту память о прошлом!

      Вишина-младшая в последний раз осмотрела родную квартиру и, тяжко вздохнув, мысленно простилась с этим местом навсегда. Женщина вышла из квартиры и, аккуратно закрыв дверь, пошла в сторону лестницы, ведущей на чердак.

      Искать долго не пришлось, поскольку Аня знала в этом доме каждую щёлку, если даже не каждую крысу в подвале. Женщина быстро дошла и, открыв дверцу на чердак, сморщила лицо от исходившего оттуда запаха тухлятины и мокрой штукатурки. Вишина-младшая забралась внутрь и закрыла за собой дверь. Убедившись, что её никто не видит, женщина открыла окно и впустила в помещение свежий воздух.

      Анна сняла оттягивающую плечи сумку и осторожно вытащила оттуда свою винтовку. Женщина вставила магазин и, клацнув затвором, поставила оружие как нужно. Вишина-младшая приняла удобную позу и припала к прицелу. Для неё это было больше хобби, чем работа. Она ведь и человеческие жизни измеряла в деньгах.

      Через прицел вид был очень даже ничего. Анна могла любоваться им вечно, если бы не работа и, конечно же, людское подозрение.

      Все, кто был снизу, так или иначе — жертвы, а Анна — преследователь, охотник. Облизнув пересохшие губы, Вишина-младшая невольно улыбнулась, вспомнила слова босса о том, что в этой жизни каждый либо охотник, либо жертва. Ну… А любовь? А что она? Зачастую она не играет никакой роли. Это всего лишь игра гормонов, не больше.

      Женщина лишь тяжко вздохнула и продолжила наблюдать за происходящим.

      Наблюдать было особо не за чем; улица пустовала, люди были здесь редкими гостями - так, пройдут два-три человека и всё, опять пустота. Анну это настораживало. Её либо обманули, либо она ошиблась адресом.

      Однообразная картина начинала надоедать, женщину клонило в сон.
Но что же прервало эту однообразность? Анна так и не могла вспомнить. Она дёрнулась как от удара током, когда увидела на мушке прицела знакомое лицо.

      Мужчина лет на пять старше её, высокий, мускулистый. Даже если Аня будет пребывать в состоянии бреда и не сможет отличить одного человека от другого, она везде узнает это круглое лицо, эти большие серо-голубые глаза и розовые пухлые губы. Она не ошиблась — этим человеком был её старший брат Сергей. У кого же ещё она могла увидеть эту стрижку, кроме него? Полька, кажись, называется. Не суть.

      Анна везде его узнает - не очень-то он и изменился за десять долгих лет.

      Брат выглядит усталым. Дорога утомила или жизнь вдали от дома? Что скажешь, Серёжка? Камуфляж немецкий, совсем новенький; берцы чем-то похожи на те старенькие. Ты не меняешься, Серёга! Не меняешься, хоть и выглядишь усталым и… одиноким?

      Анна уже чуть позже увидела около него каких-то людей в чёрном. «Вот они, „ниндзя“ эти!», — мелькнуло в голове у Вишиной. Любой другой запасся бы пивом и орешками, наблюдая за потасовкой внизу, но не она.

      Женщина пыталась прицелиться, но напрасно - «ниндзя» курировали из стороны в сторону, а прямого попадания в брата Анна себе никогда не простит.

      Аня была живым свидетелем драки между «ниндзя» и Вишиным-старшим.

      Старшой злится, его усталые серо-голубые глаза беспорядочно смотрят по сторонам, словно он ищет что-то или кого-то, что придёт к нему и поможет избавиться от нежелательного общества этих двух непонятных парней в масках.

      Девушку трясёт.

      Старший брат на удивление спокоен. Он даже не реагирует на то, что люди машут руками и замахиваются на него. Брат лишь заламывает им руки за спину и отталкивает от себя. Анна не слышит, что говорят ему эти двое, но примерно понимает, что их губы то и дело преподносят всякие своего рода проклятья.

      Аня не могла на это смотреть. В отличие от брата, она злилась. Мало того, что незнакомцы, так ещё и к её брату пристали и бьют.

      — Тебя никто не тронет, братик. Я же обещала, — в гневе произнесла она, глядя в прицел.

      Анна, предварительно посчитав до десяти, сделала глубокий вздох и, почти не целясь, два раза нажала на спусковой крючок. Темноволосая ощутила лишь два лёгких толчка в плечо и заметила, как Сергей с недоумением смотрит по сторонам, пытаясь понять, в чём дело. Больше всего его напрягал вид двух убитых «ниндзя».

      — Не боись, братишка, они мертвы, — произнесла она, в спешке хватая винтовку и убегая с пыльного вонючего чердака.

      Это ты, Серёжка, многого не понимаешь и, может быть, не поймёшь. А Аня, пусть она младше и, казалось бы, слабее, чем ты, тебя в обиду не даст. Да, пусть ты сам, кого хочешь, обидишь, но она всё для тебя сделает. Для тебя, переступая через себя, как когда-то, лет в шестнадцать, в далёком отрочестве. Помнишь? Да-да, ты помнишь. Как такое можно забыть.

      — Зря уезжал от меня, братишка, — печально произнесла Анька и, сплюнув под ноги, поспешно миновала лестничный проём.

      В закоулках дома гудел ветер. Он то и дело трепал тёмную прядку Анькиного маллета. Женщина поспешно убрала прядь волос за ухо, предварительно нечаянно зацепив серьгу в хряще, и ушла, дабы брат не заметил. Не думала она, что браток захочет наведаться в тот самый родной двор, где они так часто гуляли. Не думала. Случайно узнала. Так пусть это и будет — случайно. А лучше незаметно. Анька ушла, не оглядываясь в сторону старшего брата.

Глава вторая.
Долгие разборки или чем я это заслужила.

Слезы небес, ты ангел и бес,
Не знаю, как лучше — с тобой или без.
Тоска на душе, на сердце порез,
Мне нужен, нужен, ты мне позарез!
Что делать? Искать? Забыть и шептать?
В ту тёмную ночь, когда ты ушёл.
Не звать, или звать?
Молчать, иль кричать?
Меня потерял или ещё не нашел?
Вопрос, где ответ?
Ты смех — я сто бед…
Для нас, для двоих, разделится свет:
На две половинки, на «ДА» и на «НЕТ»,
Как жаль, ты не слышишь мой искренний бред!
Слёзы небес, и нет больше мест,
Теперь правды нет, а жалкая лесть.
Простить и уйти… А может быть месть?
Удар по лицу, или рядом присесть?
Пройдут все дожди, и надо же жить,
При встрече теряться или дружить?
Ну, если захочешь, вернуться, скажи:
Подожди, злость, обиду смоют дожди!
Пусть слезы небес струятся по крышам,
Меня ты не видишь, меня ты не слышишь,
Меня ты не помнишь, но слышу, как дышишь…
Хочу закричать, но голос все тише…*


      Анна стояла на мостовой и, упёршись на оградку, смотрела на уезжающие вдаль по Неве пароходики. Холодный ветер щипал женщину за щёки и вздымал в воздух её волосы, которые к тому времени отросли уже до груди. Сигареты кончились, а то могла бы Вишина-младшая вдыхать ежеминутно едкий дымок и смотреть на то, как уплывают вдаль пароходы, спешат куда-то люди, едут машины и иногда пролетают усталые птицы.

      Ощущение чьего-то присутствия не давало женщине покоя, создавая некий дискомфорт в душе. Паранойя здесь была неуместна. Вишина-младшая на подсознательном уровне понимала, что на этой мостовой она явно не одна. Анна узнает этого человека везде. Однако, несмотря на то, что женщина изрядно скучала по старшему брату, она так и не повернулась в сторону Сергея. Ты же гордая, Вишина! Или старые обиды, которые ты так старательно взращивала все эти годы, жаждут вырваться наружу, но при этом боятся кого-либо покалечить?

      — Зачем ты пришёл? — грубо бросила Вишина-младшая, не поворачивая головы, чтобы взглянуть на брата.

Ну здравствуй, как жизнь? Как дела твои?
Как ты изменилась в глазах моих.
Я тоже как видишь уже другой,
Но только, как ты, не дружу с травой.**


      Внешне её лицо отображало эту гордость, а внутри тысячи осколков рвали душу Анны на части. Сердце, не выдерживая рыданий души, билось как сумасшедший в палате. «Ты не будешь плакать! Не будешь!» — твердил внутренний голос как можно твёрже, но женщина слышала его лёгкую дрожь. Он собирался разрыдаться. Душа требовала у Анны броситься на шею к брату, но темноволосая яростно игнорировала эту просьбу. Ты же гордая, Вишина!

      — Вот так значит, ты старшего брата встречаешь, — совершенно спокойно сказал Сергей.

Ты смотришь мимо меня,
И от этого я сам не свой.
Я боюсь улыбнуться тебе,
Но позволь же мне быть рядом с тобой.***



      Вишина хотела что-то сказать, но гордо молчала, как чопорная английская леди.

      — Это же ты убила тех двоих?

      Сергей, как видимо, отставать не собирался. Вишин-старший не такой гордый, как младшая сестра, но объединяло их одно — ни Аня, ни Сергей без боя (да и просто так) не сдадутся.

      — Да, это была я, — словно во сне сказала Аня.

      — Зачем? — не понял Сергей.

      Мужчина ещё на шаг подошёл к сестре. Анна так и не обернулась в его сторону, хоть и душа требовала не единожды (!) обнять брата.

      — Это моя работа, — спокойно ответила Аня, — Мне заплатили… Деньги я уже взяла.

      Сергей ещё на шаг подошёл к сестре.

      — Так твоя работа… убивать? — спросил он.

      Девушка лишь развела плечами.

      — Что поделать, денежки на хлеб мне были нужны. Нужно было работать после смерти бабушки, чтоб не отправиться за ней. Те деньги, что у неё остались, были потрачены на похороны. Мне ничего не оставалось… А тухнуть год в детдоме или киснуть в обезьяннике — не вариант. Сам, поди, знаешь, какое там житьё.

      Брат был настолько удивлён ответом сестры, что с трудом мог связать два слова. Мысли в его голове перемешались, их не получалось сгруппировать по полочкам. Даже ругательства, грубо говоря, вымерли.

      — Знаю, но и… что далее? — спросил брат, вплотную приблизившись к сестре.

      Анна была на расстоянии вытянутой руки от Сергея. Он был настолько близок к ней, что смотрел на её затылок и спину. Гордость и неразговорчивость сестры его раздражали и не только потому, что вместо иссиня-чёрного затылка он хотел видеть её лицо и зелёно-карие глаза.

      — Ты подарил мне винтовку и научил стрелять. Остальное — дело времени. Ну, и денег, конечно же.

      «Научил на свою голову!» — мысленно упрекнул себя Вишин-старший. Не думал он, что этот самый урок вот так обернётся в будущем.

      — Чего молчишь? Сказать нечего?

      — Не надо со мной так общаться!.. — наконец разозлился Сергей.

      Вишина-младшая была приятно удивлена, услышав нотки гнева в голосе старшего брата. Вы скажете, что она любила злить людей, но нет — ошибётесь. Она не любит злить людей. Она выросла такой — грубой. Кстати благодаря тебе, Серёга!.. Благодаря тому, что ты никогда её не слушал, затыкая своим «если ты будешь ныть по всякой ерунде…».

      — Как это — так? — спросила Анна, подчеркнув особой интонацией последнее слово, так и не поворачивая голову в сторону брата.

      Спокойствие Вишина-старшего удивляло. Любой другой давно бы начал орать на женщину и бить её, а Сергей не делал никаких резких движений. Он так и стоял на расстоянии вытянутой руки от сестры.

      — Общение на отцепись, вот как! — Бросил Сергей, — Ты же знаешь, что я этого не люблю. В таком случае лучше вообще не общаться.

      Вишина-младшая тихонько усмехнулась и по её губам зазмеилась саркастичная улыбка.

      — А зачем тогда общаешься? — спросила она.

      — Не будь ты моей сестрой, я бы тебя фейсом об мостовую приложил хорошенько.

      — А чего не приложишь? — усмехнулась Аня, — Слабо?

      Сергей хоть и был знатно возмущён дерзостью сестры, но силовой метод решения, а особенно в ситуации с сестрой, был неуместен.

      — Ты изменилась, Аня. Я тебя просто не узнаю, — произнёс он, протянув руку к руке младшей сестры.

      — Допустим, — произнесла она, — С чего мой умный братик делает такие выводы?

      — Такой дерзости я у тебя не наблюдал. Сколько я тебя знаю, но не припомню, чтоб ты так себя вела.

      Вишина-младшая и сама не ожидала такой дерзости от себя. Обычно она стеснялась в таких выражениях в разговорах с ним, но что же произошло сейчас? Старые обиды выбираются наружу, нарушая пакт о ненападении на чувства брата?

      — Времена проходят, люди меняются. Только ты не меняешься, браток. Хоть и выглядишь взрослым, а не меняешься.

      Как ни крути, но Аня оказалась права. Форма новенькая, но человек тот же. Не изменился Сергей как-то. Так, если только малость. Внешне такой же, как и десять лет назад, если не считать едва заметной щетины на лице и эти усталые глаза.

      — Бабушка умерла, говоришь?

      — Да. Ещё давно, мне было почти семнадцать лет. А вы даже не навестили нас!

      — Как же ты жила?

      А ты любопытный, Серёжка! Разговорчивый и любопытный вдобавок. Десять лет от вас не было весточки, а сейчас всё принеси и покажи. Ты не меняешься, брат. Это Аня изменилась, а ты так и остался тем же Сергеем Вишиным, но уже без того безразличия к проблемам других.

      — Как я жила? — усмехнулась она, — Как и все люди, но с многими лишениями. А тебе вообще, какое дело? Тебе никогда не было интересно, как у меня дела или успехи, которых не было.

      — Просто так!.. Я спросил нормально, а ты бычить начинаешь.

      Вишина-младшая саркастично усмехнулась и после тяжко вздохнула.

      — Просто так… — повторила она, — Сейчас вообще всё просто так. Кроме денег, конечно же.

      — Я тебя не узнаю, Ань.

      Это была не его сестра, а другая женщина. Анну словно подменили. Сергей помнил её другой: это была девочка, готовая обнять и возлюбить целый мир. Она была очень добра и отзывчива, доверчива и открыта. Были свои амбиции. Ах да, она ещё была без ума от Цоя! Девочка, принимавшая близко к сердцу не только свои, но и чужие проблемы. В этом и был её главный минус — любая, как говорил брат, ерунда перерастала чуть ли не в катастрофу. Из-за её мирного характера Анну было легко обидеть. Брат помог ей раз, второй, третий. А потом ему просто надоела «бесхребетность» сестры и он перестал обращать на неё внимание, выдавая в ответ шквал обвинений, обидных слов и своего коронного «Забей!», если и не «Отцепись от меня, истеричка!». Друзей у Анны не было, родители пропадали на работе, — поделиться очередной проблемой было не с кем. Оставалось только поплакаться брату. Сергей же в это время или телевизор смотрел, или лежал на диване и, закинув ноги на спинку, читал очередную книгу, взятую им в библиотеке, куда он любил ходить со своей девушкой. Едва заметив Анну краем глаза, парень вздыхал, будто на поминках, и, не поднимая головы от книги, не поворачивался в сторону Ани. Доверчивая девочка думает, что брат увлечён чтением и не заметил её. Глупенькая дурочка! Ты была ему не нужна! У него на первом месте девушка Анюта. Ах да! И ещё двоюродная сестрица Дашка (вот её-то и не хватало для полного счастья!). Какое ему дело до тебя, бестолковщина?! Он же поиграл с тобой и бросил, ему нужна другая ляля!

      Вишина с горечью вспоминала те моменты, когда он, дабы избежать очередного «нытья» младшей сестры, в буквальном смысле слова убегал - то к девушке, то к Дашке (к ней чаще всего!). И плевать ему, что эта сестрица жила в другом районе. Он всё для неё сделает. Ей — помощь, алмазы всего мира, звезду Бетельгейзе с неба, а Анне — фиг, пусть сама выкручивается, авось не грудной ребёнок! Кошка бросила котят, пусть выживают, как хотят.

      Аня нервно сглотнула. В памяти прорисовывался момент, особенно запавший в душу. И это — Дашка. Она везде узнает эту надменную физиономию, эту худощавую и вечно наряженную, как кукла Барби, девушку. Даже в бреду узнает эти хитрые карие глаза, снившиеся ей в кошмарах, тонкие малиновые губы, эти ненавистные русые волосы. Так бы и повыдёргивала ей всё до единой волосинки. И ноги заодно выдрала, а то длинные слишком. Модель чёртова! «А чтоб тебя эдак приподняло и пришлёпнуло! Да так, чтоб ты дорогу к нашему дому забыла раз и навсегда!» — в памяти женщины прозвучал надрывный от частых слёз девичий голос, готовый то и дело всех осыпать проклятиями и угрозами.

      В груди что-то больно ёкнуло, на глаза стала наворачиваться пелена. «Убью, если заревёшь!» — твердил разум. И Анна потирала глаза рукавом куртки. Ты же гордая, Вишенка!

      Невольно ей вспомнилась эта Дашка. Серёга не благоговел так ни перед кем, кроме Дарьи. С матерью разногласия, с отцом вечные скандалы. Сестра Аня… А на неё плевать, она дурочка. Девочка для битья, в конце концов.

      Самым слабым местом у Даши были её мечты. Никакое оскорбление не задевало эту самовлюблённую девицу, как слова о том, что её мечты не сбудутся. Дарья сильная, она стерпит всё, что угодно: любую боль, лишения, беду, но мечты, их разрушение — равносильно перелому всех рёбер или травме шеи, несовместимой с жизнью.

      Так пошутил над Дашей один шутник. Прознал, что мечта её выйти замуж за миллионера, и сказал ей, что не бывать этому. С ног до ушей облил помоями и от души посмеялся. А она расстроилась и до такой степени, что поехала на другой конец города, чтобы покончить с собой. Сергей бросил всё и всех (в буквальном смысле) и поехал за сестрой — найти её и, невзирая на её протесты, взять под белы рученьки, взвалить на спину как мешок и тащить домой.

      Снова что-то больно ёкнуло в груди. Эти воспоминания приносили Анне только боль. Чем она хуже Даши и чем же всё-таки Даша лучше её? «Чем?» — этот вопрос врезался в сердце Анны как острый сюрикен и каждый раз вызывал всё новую боль, нарастающую в геометрической прогрессии и разъедающую изнутри, как кислота. Но почему так сложилось? А главное — за что???

      В горле застрял комок размером с каштановую клёцку, перед глазами всё стало покрываться белой пеленой. «Слезами горю не поможешь! Сейчас-то ты что этим хочешь показать? Слабость и не более», — упорно твердил разум…

      … Дашу он вернул её родителям. Всё-таки успел поймать. Он шустрый. Но беспечный.

      Потом он будет всем рассказывать, как спас от самоубийства сестру и все будут его хвалить, совсем не думая, какую именно сестру спас Серёжа. Действительно, а зачем? Родители Даши, бабушка и его родители хвалили Сергея за то, что он вырос у них таким отзывчивым и добрым, и в то же время обе пары родителей попрекали Аню за то, что она слишком критично воспринимает мир и думает только о себе. Вступалась за обескураженную девочку бабушка, объясняя поведение внучки тем, что у неё мирный характер и обидеть её не составит труда. « Она не думает о себе! — говорила бабушка, поглаживая плачущую Анну по волосам, — Ей тоже нужны внимание и два-три кубика вашей любви. И около четырёх вашей помощи. Ведь сейчас у неё только-только происходит становление личности. И ваша задача как семьи помочь ей стать личностью, а не хамоватым люмпеном». Сергей сразу же уходил в другую комнату, отец делал вид, что всё понял, а мать просто просила не лезть не в своё дело и в резкой форме отправляла бабушку заниматься вязанием, объясняя это тем, что она и без того на работе устаёт. Бабушка не отвечала на это оскорблениями и упрёками. Старушка поправляла шерстяной платок на плечах и говорила дочери:«Бестолковушка ты, Надя! Что убьёшь — того не вернёшь. Обидеть может каждый, а приласкать — нужно слово правильно подобрать ».

      И она возлюбила бабушку. Намного больше, чем раньше любила. И возненавидела Дашу. От мозга до костей пропиталась этим чувством. «Обидеть как ударить, а приласкать — надо слова знать», — Анна внезапно вспомнила эти слова из сказки, которую читала ей бабушка.

      …Да, это было одно из самых тёплых воспоминаний. Была морозная зимняя ночь, за окном была метель, ветер сердито завывал в трубах. Но маленькая Анечка не боялась, ведь с ней рядом была бабушка. Комната, где девочка сидела с бабушкой, была освещена тусклой лампочкой, а в самом углу, на полочке с иконками, догорала масляная лампадочка. В соседней комнате все давно спали, лишь только Аня и бабушка ещё бодрствовали. Девочка с увлечением слушала сказки о Красной Шапочке, о Рыбаке и Рыбке, о Спящей Красавице, о Котике и Петушке, о Колобке и старалась понять их смысл, вникала в каждое слово. Девочка всё помнила, до единой мелочи: и полуосвещённую комнату, и тёплые бабушкины руки, гладившие внучку по голове, и пожелтевшие странички книг, на которые то и дело спадала прядь седых волос бабушки…

      — И не нужно… — съязвила она, — Как Даша поживает?

      — Не знаю. От неё уже месяц нет вестей.

      — Корабль любви разбился о скалы? — смеясь, произнесла Аня.

      Смеялась она звонко и заливисто, откидывая назад кучерявую голову. И в такт этому смеху звенели многочисленные «железки» в её правом ухе. Сергею даже не по себе стало.

      — Глупая, что ли? — не понял он.

      Женщина, улыбаясь уголком рта, посмотрела на брата и снова сдавленно хихикнула.

      — А тебе-то что? — в манере еврея спросила она, — Даже если глупая, то, что теперь?

      Женщина саркастично усмехнулась, затем натянуто улыбнулась и громко пропела: «Что с того-о-о-о-о-о-о-о, что мы немного того-о-о-о? ****».

      — Я к тебе по-нормальному, а ты делаешь вид, что ты неприступная как танкист.

      Анна повернулась к Сергею, повыше натянула на плечо ремень сумки и, саркастично улыбаясь, смотрела в эти до боли знакомые серо-голубые глаза. Она старалась выглядеть независимой пофигисткой, но получалось не очень. Сергею же этот взгляд был не особо приятен. Ему казалось, что младшая смотрит на него как на врага.

      — И какая же у тебя ко мне надобность? — скрестив руки на груди и нервно топая ножкой, спросила сестра, улыбаясь всё той же наклеенной улыбкой.

      — Так ты старшего брата, значит, встречаешь, — снова произнёс Сергей, — Не по-нашему, Ань, не по-братски. Холодно.

      — Согласна, день достаточно прохладный.

      Сергей устало вздохнул. Любой другой уже давно плюнул бы ей в лицо и ушёл, оставив со всеми колкостями наедине. Но не Сергей. Он не судит о человеке, не узнав всей сути его поступков. И сейчас он не понимал, почему Аня так внезапно охладела к нему, когда как буквально лет десять назад она на всех парах летела в прихожую, чтобы, крепко обняв старшего брата за шею, расцеловать его в обе щеки и расспросить, как день прошёл и что нового. Сейчас же она была совсем другой: добрый взгляд сменился на пустой и безразличный, как у фашистов в концлагере, милая улыбка на пухлых розовых губах сменилась на наклеенную, а в нижней губе было колечко; вместо красивых пышных русых косичек до пояса, которыми он любил похвалиться перед своими подругами, мол, смотрите, какая у меня сестра красавица, был дурацкий чёрный маллет с синими прядями (Сергею даже казалось, что с этой причёской Аня была похожа на полинявшую от холода кошку). А вместо красивых разноцветных платьев, которые сестра так старательно выпрашивала у родителей, было всё чёрное: куртка, брюки, шарф, старые и ободранные, а вместо всяких причудливых милых туфелек — тяжёлые армейские ботинки, тоже чёрные и потёртые. Из той милой приветливой девочки Анна превратилась в безразличную циничную женщину неопределённого возраста. Куда делась прежняя Аня? Не могла она стать озлобленной оборванкой в драной одежде за эти десять лет!

      — Я не про погоду, Ань! Вечно ты с темы на тему скачешь!

      — Кто из нас ещё скачет, — огрызнулась она, — Всегда, когда я тебе что-то рассказывала, ты переходил на другую тему.

      На это Сергей развёл руками и посмотрел на Анну. Ветер теребил его отросшие светлые волосы. Мужчина то и дело раздражённо поправлял их ладонью в кожаной перчатке.

      — Смотря, что ты рассказывала, — сказал он.

      — Всегда! — слова Ани прозвучали как приговор, — У меня стрижка маллет. Где ты был всё это время — я не знаю.

      — Допустим, — спокойно произнёс он, — В этом мы с тобой похожи.

      — Удивительно!

      Сказав это, Вишина снова отвернулась к мостовой.

      — Ничего удивительного. Мы родные люди, если ты ещё не забыла.

      — А по-моему, Серёженька, это ты забыл, что у тебя помимо любимой Даши есть ещё одна сестра. Если ещё учесть, что она двоюродная, а со мной ты с шести лет нянчился. Мой любимый братик. Мы всегда были вместе, жили душа в душу. А потом что с тобой стало? Поиграл и бросил, как вонючего утёнка. Мы были не разлей вода, пока не появилась эта курва малолетняя и не разрушила всю мою жизнь своими грязными, кукольными шарнирчиками. — Анна обратилась к Сергею как к ненавистному врагу, а не как к брату.

      Сергей оторопел от последней фразы. Он не помнил такого, чтобы младшая так люто кого-то ненавидела и бранилась как сапожница. Но ведь то ли дело тогда, а то ли дело сейчас, спустя десять долгих лет. Люди меняются. Нас меняет не столько время, сколько люди, всё время находившиеся с нами.

      — Не ожидал подобного от тебя, сестра! Серьёзно, я в шоке…

      Младшая саркастично усмехнулась. Сергею за всё время, проведённое с ней на улице, всё больше и больше казалось, что некогда добрая Анюта сошла с ума. Ему не нравилось её поведение. Совсем.

      — А чего тут неожиданного? — Анна посмотрела на Сергея абсолютно безразличным взглядом. — Это было на самом деле.

      — Я не думал, что ты можешь так ненавидеть. Если учесть, что она хорошо к тебе относилась, а ты на неё курва да сука. Я от тебя в шоке.

      Вишина-младшая сначала прыснула, а уже через какую-то секунду залилась издевательским хохотом. В порыве смеха Анна била кулаком по оградке мостовой, словно представляя, что пытается набить ненавистной персоне морду. Прохожие в панике оборачивались на неё, некоторые уже подходили к Сергею осведомиться, не нужна ли помощь и пара крепких дяденек в белых халатах. Вишин-старший что-то говорил в ответ и люди уходили, улыбаясь ему и кивая головой, делали вид, что поняли сказанное и поверили молодому мужчине.

      — Аня, прекрати! На нас уже люди оборачиваются, — вполголоса сказал Сергей.

      — А мне плевать на людей! — Вишина вытерла выступившие на глазах слёзы и посмотрела на брата.

      — И почему ты стала такая, Аня? Раньше ты была совсем другой, а теперь ты как будто… Не знаю… Как будто мы с тобой не из одной семьи. Как будто тебе не хватало ласки, и игрушек у тебя не было, — говорил Сергей, размахивая руками.

      Сестра всё это время безразлично смотрела на брата, но когда он окончил свою мини-тираду и начала рассеянно жестикулировать, не зная, что ещё сказать Анне, женщина ухмыльнулась и, смерив брата презрительным взглядом, скрестила руки на груди.

      — Ты охладела ко мне, сестра, причём очень сильно. Я не понимаю, что такого я сделал, что заслужил видеть при встрече не твоё лицо, а эти крашеные волосы. Не знаю, куда ты дела свои косы и что стало причиной таких кардинальных перемен в твоей внешности, но… Я не понимаю, Аня. Я абсолютно и полностью ничего не понимаю!

      Младшая с долей горечи усмехнулась и отвернулась от брата.

      — А ты неужели не задумывался никогда? Вспомни, когда в последний раз мы были с тобой, как не разлей вода?

      — Всегда так было, Ань! Я всегда стремился быть с тобой и с родителями. И теперь я не пойму вот этих твоих расспросов.

      Сергей услышал, как младшая прыснула, а потом кашлянула два раза, словно сдерживая свою едкую усмешку.

      — Знаешь, братец, чем ты занимаешься сейчас? — саркастично произнесла она.

      — Пытаюсь тебя понять.

      — Самообманом, Сергей Сергеевич, — Резонно ответила сестра, не поворачивая головы в сторону брата.

      Старший просто оторопел от её ответа. Не только от того, что младшая сестра обратилась к нему как к нелюбимому учителю, а не как к родственнику.

      — И где же я себя обманываю?

      — Только дурака не валяй. — Огрызнулась она, — Ты задумывался над тем, когда мы с тобой были вместе в последний раз? Не под одной крышей, а именно духом едины. Ты помнишь, когда мы помогали друг другу в последний раз?

      Сергей развёл руками и опустил глаза в пол. Он понемногу начинал понимать, к чему клонит сестра, но всё ещё не мог до конца поверить в это.

      — Я всегда старался тебе помочь. Хотя бы по мере своих возможностей.

      — Насколько я помню, — слова Анны прозвучали как гром средь бела дня, — Ты делал всё, чтобы я от тебя отвязалась и не лезла со своими проблемами. Если ты не помнишь, то это было за год до вашего отъезда.

      Сергея будто током ударило. Он буквально оторопел от услышанного; страх неловко пробежал по его лицу.

      — Что ты такое говоришь?! — воскликнул он, — Я не позволял себе такого хамства!

      — Да неужели?! — крикнула она и резко повернулась к брату - тот даже вздрогнул от неожиданности, — Я плохо напоминаю? Я всегда тебе обо всём рассказывала, делилась абсолютно всем, но когда у меня были проблемы, ты что мне говорил?! «Пошла отсюда, истеричка!..»? «Не неси бред!»? «Забей!» в конце концов?

      Младшая сорвалась на крик, хоть и не хотела повышать голос на старшего брата. Сергей видел, что если сестру довести окончательно, она начнёт преподносить проклятья и не посмотрит, что на мостовой и так много людей собралось.

      — Если я так делал, это не значит, что мне было плевать на тебя, Аня. Я просто сменил жизненную позицию. Потому что забить лучше, я по себе знаю. И тебе советовал как лучше.

      — То есть, по-твоему, забить на сестру — это нормально?! Ты, кажется, кое-что забыл!

      С этими словами Анна одёрнула рукав куртки и показала брату запястье правой руки. На нём красовалась татуировка в форме синички, сидевшей на ветке терновника. Через чёрные линии рисунка отчётливо был виден след от ожога. Как бы старательно Аня не пыталась скрыть этот дефект, он был виден. И, наверное, его ничем не скрыть. Краска может и спрячет, а в душе, в её самом потайном уголке, этот след останется на всю жизнь. Сергей же невольно сморщил лоб, а после тяжко вздохнул, коснулся худощавой руки сестры, но Анна одёрнула её, словно прикосновения брата обжигали её не хуже калёного железа. Сергей помнил историю этого ожога. Анна тоже помнила, о чём и говорил её презрительный взгляд.

      — Анют, но я же… Не нарочно же я это сделал.

      Вишина опустила рукав и продолжила смотреть на брата.

      — Неужели помнишь?

      — Помню, Анют. Но не понимаю, как это связано с нашим разговором. Я же…

      — Ты же! — передразнила Анна, — Ты закрывал на меня глаза. Всегда! И не пытайся сейчас оправдываться. Ты всегда бросал меня, я уже молчу про пятнадцатый день рождения. А помнишь, когда Дашка хотела покончить с собой, и ты поехал за ней на другой конец города? Я помню, Серёжа… Если бы не эта молодая, красивая сука, ты бы не бросил меня и бабушку! — голос сестры переменился. Сергей не понял, плачет она или говорит сквозь зубы, — Ты думаешь, что я ветреная и инфантильная, что в голове только ветер, а в пятой точке дым. Но я всё помню. И не понимаю только одно — чем я это заслужила и вообще - чем я хуже её? Значит, где-то я и была плохая. Не такая открытая, не такая упакованная в дефицитную одёжку, не такая красивая и нужная.

      С этими словами Анна прислонилась к мостовой и стала смотреть на тёмную воду Невы. Небо над Питером снова начинало хмуриться, обещая в скором времени затяжной дождь.

      — Ты все эти годы держала это в себе и всё прекрасно помнишь. Я понял, что ты имела в виду. Я всё понял, но не понял лишь одного.

      Вишина от неожиданности дёрнулась.

      — Я всё ещё не понял, почему ты за весь разговор ни разу, — последнее слово он подчеркнул особой интонацией, — Не сказала мне уйти и больше не появляться в твоей жизни. Так ты сказала Даше, но не сказала мне.

Разреши мне проводить тебя домой.
Разреши мне посидеть с тобой на кухне.
Разреши мне заглянуть тебе в глаза.
Возьми меня с собой в этот рай.*****


      — Потому что я любила тебя, дурак ты необразованный! — в сердцах крикнула Аня, — Если бы я тебя не любила, я бы не стала тебя спасать и посылать деньги! Я бы плюнула на тебя, как ты, когда всякий раз убегал к Дашеньке своей любимой. Но я не стала этого делать! Потому что ты мой брат!

      Аня кричала на брата, размахивая руками и ругаясь, а по её впалым щекам ручьём текли слёзы. Женщина была уже не в силах сдерживать свои эмоции. Разум твердил одно, но только чувства его послали, сказав, что брали долгий перерыв на обед и всласть полентяйничали на этом самом обеде. Младшая ругалась. Она уже не в силах себя контролировать. Слёзы ручьём текут из глаз, а щёки багровеют как клубника на солнце. Аня в шоке от себя, Сергей удивлён не меньше.

      — Если бы мне было всё равно, я бы давно уже плюнула на тебя, как ты десять лет назад на меня. Но… Я люблю тебя, брат… Каким бы козлом ты ни был.

В детстве я в сказочной книжке увидел картину:
Маленький мальчик выкладывал что-то из льдинок,
И восседала на мраморном троне, что слева,
Бледная женщина Снежная, как Королева.

Я, вдруг, подумал — тоскует по мальчику Каю
Теплая, нежная, добрая… в общем — ДРУГАЯ.
Кто-то сказал ей: «Нельзя быть такой, дор-рогая»
Кто-то поддакнул: «А Клар-ра пр-рава, дор-рогая!»

Герда отправилась в путь в тот же пасмурный вечер,
Чтобы узнать — что такое морозная вечность.
Слухи ходили, что Герду украли вороны,
Те, что служили на благо Холодной Короны.

Годы спустя, я случайно увидел картину:
Мальчик все так же выкладывал вечность из льдинок,
И восседала на мраморном троне, что слева,
Девочка, ставшая ради него Королевой.******


      Анна отвернула лицо и опустила глаза. Плакать в присутствии брата было для неё постыдным. Она же сильная женщина, гордая, в конце концов! Но куда это всё делось теперь?

      А Сергей ничего не сказал. Его щёки побагровели от стыда. Мужчина виновато опустил глаза. Стыд, дикий стыд, угрызения совести и желание отмотать время вспять, и жуткая ненависть к себе — всё это терзало Сергея. Он чувствовал себя как зверёк, которого безжалостно терзали стервятники. И спастись от этого было нереально, он был на мушке. На мушке собственной совести. Возможно, людского суда избежать удалось, но от суда совести ещё никто никогда не уходил просто так. Совесть — внутренний судья, строгий учитель, злобно осуждающий за каждую ошибку в написании книги, истории своей жизни. Но, несмотря на эту строгость, он желает нам исключительно добра, хочет наставить на правильный пусть, сделать из нас настоящего человека, а не его жалкое подобие. Не просто же так этот голос мучит нас!

      Сергей ещё ближе подошёл к сестре и, тяжко вздохнув, положил руку ей на плечо. Анна вздрогнула. Брат это почувствовал. Впервые за десять с лишним лет научился чувствовать чужую боль!

      Женщина убрала руку от лица и повернулась к Сергею. Ему было стыдно за содеянное, а ей было стыдно плакать при нём.

      — И я тебя люблю, дурочка, — вполголоса сказал Сергей, — Мы оба с тобой хороши, если честно… Хотя по большей части здесь моя вина, тут-то ты права.

      — Нет, моя. Я люблю недоговаривать и додумывать, — с горечью призналась Анна и посмотрела брату в глаза.

      Но в этом взгляде светилось только добро, эти зелёно-карие глаза так и просили прощения за всё. Сергей виновато улыбнулся, провёл рукой по щеке Ани, а потом вытер слёзы.

      — Дурачок, — шепнула она и опустила глаза.

      — Ань, ты вроде бы взрослая, а осталась такой же дурочкой, — усмехнулся Сергей и обнял женщину.

      Брат уткнулся носом в её волосы. Они, как и прежде, пахли лавандовым шампунем. Один из любимых запахов у Сергея, дополняемый резким запахом лака для волос и краски. Непривычно как-то, но он привыкнет. Даже к этим мерзким железкам в её ухе. Так и хотелось просто вытрясти из неё все эти кольца, чтоб она стала такой, какой была раньше.
      — Я тоже тебя люблю, дурочка, — ласково шепнул Сергей.

      Сестра даже поёжилась, ощутив холодок его дыхания.

Глава третья.
А ты меня больше не бросишь?

      За окном давно стемнело. В панельном домике почти во всех окнах горел свет. На маленькой кухне тускло мерцала масляная лампа, возле которой то и дело кружили мотыльки. У окна на стареньком стульчике сидела старушка и что-то вязала, разговаривая при этом с молодой женщиной, сидевшей напротив, судя по всему, со своей дочерью. В соседней комнате, большой гостиной, было темно. Всю комнату освещал слегка синеватый свет шумевшего телевизора. На диване сидел молодой мужчина с газетой, а поодаль от него, сидя на полу, играл мальчик лет одиннадцати и за обе щеки уплетал шоколадный батончик.

      — Папа, а скоро мультики начнутся? — спросил мальчик, посмотрев на отца.

      — Ещё нескоро, Серёженька. Вот я досмотрю хоккей, и потом будут мультики, — Ответил отец, аккуратно сложив газету и положив рядом с собой и спящей толстой кошкой Марысей.

      — А Ане можно со мной посмотреть? — спросил мальчик, встав с пола и посмотрев в глаза папе.

      Мужчина строго посмотрел на сына.

      — Серёженька, она наказана. Убежала в другой двор без разрешения, чуть не довела этим подвигом бабушку до инфаркта. А ещё стащила варенье из буфета и разбила банку. Так ещё на Марысю свалить хотела! — с этими словами отец подошёл к телевизору и покрутил колёсико, отвечающее за громкость, — Так что нельзя.

      Папа сел обратно на диван и продолжил пристальное наблюдение за происходящим на экране. Изредка комментировал действия хоккеистов шутками и в то же время просил не шуметь жену и тёщу на кухне.

      Серёжа тяжко вздохнул. Мальчик взял в одну руку машинку, а в другую батончик и ушёл в свою комнату, которую он делил с Аней. Если это можно было назвать комнатой - крошечный кусочек, оторванный от гостиной для того, чтобы у детишек была своя комната или хотя бы намёк на неё. От оставшейся площади их комнатка была огорожена шифоньером и всем тем, что было наверху.

      Мальчик зашёл в комнату и поставил машинку на пол.

      — Аня! Аня, ты тут? — шепнул Серёжа как можно тише.

      Из самого угла комнаты раздался её заплаканный усталый голосок:

      — Я тут!

      — Тебя наказали? — шепнул он, подойдя к сестрёнке, сидевшей в углу.

      — Да, — ответила девочка, вытирая слёзы кулачками, — Но я же уже поняла, что так нельзя, а меня не отпускают.

      Анечка хотела снова расплакаться, но Серёжа положил ей руку на плечо и посмотрел прямо в глаза.

      — Я отпускаю. Как старший я имею право, — сказал он и протянул сестрёнке половинку своего шоколадного батончика, — На, ты, поди, есть хочешь.

      Анечка забрала у брата угощение и откусила маленький кусочек шоколадки. Видимо батончик пришёлся девочке по вкусу - она даже глаза от удовольствия закрыла и вмиг перестала плакать. Девочка съела всю шоколадку и забыла о своей грусти. А чего грустить, когда рядом с тобой такой брат, который всё ради тебя сделает? Глупость — не более.

      — Спасибо, — как-то виновато сказала девочка.

      — Мне не жалко. К тому же, бабушка ещё два спрятала в серванте, я сам видел. Только пусть это будет наш с тобой секрет! — шепнул маленький Сергей.

      Сестрёнка закивала головой, как китайский болванчик. Теперь Аня не выглядела подавленной как до этого. Её личико озаряла улыбка, а глаза блестели от радости. С этим размазанным по лицу и рукам шоколадом девочка выглядела очень смешно. Глядя на неё, никто не мог не улыбнуться.

      Как мало в её возрасте надо для счастья! Не страшны ни кризис, ни обвал рубля, главное, что вся семья дома и под рукой волей-неволей найдётся шоколадный батончик. Славное время — детство! Ничего тебе не надо: ни на нелюбимую работу идти, ни сундук импортных вещей, — сиди себе дома, играй, смотри мультики, ешь сладости, пей бабушкин компот и радуйся жизни.

      Внезапно дети услышали чьи-то шаги. Это отец перестал смотреть телевизор и пошёл на кухню. В гостиной была слышна песенка из детской передачи «Спокойной ночи, малыши!».

      Анечка посмотрела на Серёжу, но тот вдруг засмеялся.

      — Прости, я не могу смотреть на тебя серьёзно с этим шоколадом на лице, — с этими словами он взял со стульчика полотенце и стал вытирать девочке лицо.

      Аня вертелась, вырывалась и хихикала всякий раз, когда Серёжа пытался её поймать. Девочка не очень-то и любила умываться и вытирать лицо от грязи, а сказать, что сделать ей причёску просто нереально — ничего не сказать. И сейчас, когда Серёжа вытирал с её лица шоколад, она уворачивалась и смеялась только потому, что ей было щекотно.

      — Всё, вот и щёчки зарумянились! Теперь я узнаю прежнюю Аню, — улыбаясь, сказал мальчик, глядя на повеселевшую сестру.

      — Там же мультики начинаются! Ты разве не пойдёшь? — спросила она, услышав из гостиной голос любимого героя Степашки.

      Мальчик безразлично махнул рукой. Он был бы рад посмотреть любимую передачу, но без Ани он был лишь недостающей частью дуэта. Да и вообще он без сестры никуда. Он привык, что какая бы ни встала проблема, что бы ни случилось, Серёжа всегда с Аней. Он поможет ей, а она ему. Для тебя через себя… Куда бы ни пошёл Серёжа — он пойдёт непременно с Аней. А она — с Серёжей. Ведь с ним она была как за каменной стеной. Он был готов за неё заступиться, когда это было нужно. Это уже все поняли из того случая, когда Аня, будучи трёхлетним ребёнком, пошла на прогулку вместе со старшим братом. Серёжа был так горд, что ему, как взрослому, доверили такое дело, что он шёл по улице, задрав голову, и каждому встречному горделиво заявлял:«Это моя сестрёнка! Я такой большой, что мне доверяют её водить на улицу!». <i>И правда, маленький Сергей гордился своей сестрой, всегда за неё заступался и с удовольствием с ней играл и совсем не кичился, что не мальчишечье это дело. При первой же возможности он просился у родителей или бабушки погулять с Аней, в чём ему, конечно, не было отказано ни в коем случае. Серёже доверяли, Анечка видела в нём достойного человека, на которого можно и нужно было равняться. И она тоже гордилась своим старшим братом и всем с гордостью о нём рассказывала, не забыв при этом радостно воскликнуть «Это мой братик!». Проста истина — любите и будьте любимы. Главное — знать, кого любить.</i>

      — Не хочется как-то, знаешь, — произнёс мальчик, почесав затылок, — Мне без тебя не интересно. Поэтому давай лучше ляжем спать, утром бодрее всех будем.

      Серёжа подал сестре руку и отвёл к кровати. Но Анечка, вместо того чтобы запрыгнуть на кровать и, обняв подушку, пропеть песенку про белогривых лошадок, упёрлась ногами.

      — Ты чего? — озадачился брат.

      — Боюсь. Тут темно, а под кроватью Баба Яга сидит.

      — Что?! — рассмеялся мальчик, — Какая Баба Яга? Что за глупости?

      Аня виновато опустила голову и, сложив руки в замочек, приложила их к животу.

      — Бабушка сказала мне, что плохих детей ест Баба Яга. А я плохая, раз меня в угол поставили.

      Серёжа приобнял сестру и посмотрел ей в глаза.

      — Глупости бабушка сказала, потому что эта Баба Яга не существует, она сказочная. Нету под кроватью никакой Бабы Яги, там мои коньки и клюшка. И есть тебя тоже никто не будет, каннибализм — это про-ти-во-за-кон-но! — мальчик по слогам пересказал трудное слово, — Еле выговорил! — усмехнулся он.

      Анечка с надеждой посмотрела в глаза брату и улыбнулась.

      — И за ногу никто не схватит? — в надежде спросила она, сложив руки лодочкой и приложив к груди.

      — Дурочка, я же тебе сказал, что там никого нет.

      — Спасибо, дурачок, — радостно сказала Аня и осторожно, как кошка, залезла на кровать.

      Серёжа тем временем залез на свою кровать и посмотрел на Анечку, которая, обняв подушку, пела про белогривых лошадок. Мальчик улыбнулся и забрался под одеяло.

      — Спокойной ночи, дурачок! — сказала девочка, барабаня по одеялу, пытаясь тем самым воссоздать мелодию любимой песни.

      — Спокойной ночи, дурочка, — улыбаясь, ответил он и отвернулся к стене.

      «Дурачок» и «дурочка» не было оскорблением. Так дети любя называли друг друга, без какого бы то ни было злого умысла и желания обидеть. Это дети — им так лучше.

***

      Поезд спокойно ехал до места назначения. За окнами проносились постройки, люди, деревья, а уже потом города, деревни, поля, леса. Можно продолжать вечно… За окнами день сменялся ночью. Вагон, как и сам поезд, был полупустым, в купе ехали только Сергей и Анна.

      Вишин-старший сидел у окна и, подперев рукой щёку, смотрел на проносящиеся мимо него деревья. Однообразная картина надоедала, клонило в сон. Сергей энергично тряхнул головой и, встав, вышел из купе. Он долго шёл и, наконец, пришёл к двери задымлённого табаком тамбура. Мимо мужчины прошли двое молодых парней. Один хвалился другому как знакомился с девушкой, а тот, растопырив глаза, кричал на весь вагон:«Да ты что?! А ты? А она?».

      Сестра стояла, прислонившись к окну, и курила. Сергей недовольно скривился. Будь Аня помладше, он бы схватил её за ухо, желательно прямо за эти железки, и отчитал бы по полной программе, а уже после вытолкнул из тамбура. Но к великому огорчению, Анна была уже не той девочкой, что десять лет назад. А ведь ты сам её такой сделал, парень!.. Это была уже взрослая женщина, которая сама вправе решать, что делать и как одеваться. Но не сегодня.

      Сергей был спокоен, что теперь, благодаря его просьбам и стараниям, она теперь выглядит более или менее как девушка своего возраста, а не как угрюмое существо среднего пола. Новенькие джинсы, красивая майка из Аниной коллекции, приличная кожаная курточка, кеды  — теперь Вишина-младшая отлично выглядит, она в какой-то степени похорошела, если даже и не помолодела, как считал Сергей (при встрече, он подумал, что его сестре далеко за тридцать лет). Анна даже волосы собрала в хвостик. Косы её совсем поредели, в память о «былом величии» остался этот чёрный крысиный хвостик. Неужто и ради Серёжки Аня отрезала волосы под этот маллет, который брат считал стрижкой под взъерошенного петуха? Виновником этих перемен точно был не юношеский максимализм. Всё у неё было более или менее нормально. Только сигарета и две татуировки на руке всё портили. Тату убрать никак нельзя, а сигарета… Почему бы и нет?

      Анна с самого детства умела чувствовать, что в каком-то месте она не одна - чужое присутствие не давало ей покоя. Случайность это, наследственность или супер-способность — неизвестно. Это может показаться смешным со стороны, но это чувство не раз помогало Анне. Сама женщина называла это восьмым чувством (ведь седьмое — это человеческая интуиция) и в какой-то степени гордилась этим. Ведь благодаря этому она могла понять, что враг близко или помимо неё на той или иной местности кто-то есть. И сейчас, когда Аня поняла, что она не одна в тамбуре, не стала напрягаться, поскольку знала, что это её брат пришёл. Сестра повернулась к Сергею и приветливо, в меру своих возможностей, поскольку давно не делала это по-настоящему, улыбнулась. Получилась слабая улыбка; как-то неуверенно и даже наигранно.

      — А я тебя не сразу заметила, уж прости, — извиняясь, сказала Анна и сделала ещё затяжку.

      В следующее мгновение женщина выдохнула едкий никотин, и так вышло, что дым попал в лицо Сергею. Мужчина помахал рукой в перчатке, отгоняя от себя этот дурной запах, и потёр нос.

      — Да ничего страшного!.. — произнёс брат.

      В свете тусклой лампочки и дневного света, пробивающегося сквозь оконное стекло, тамбур казался бледно-голубым из-за обилия в нём дыма и запаха табака.

      Сергей был вообще против курения, ненавидел запах табака и своей девушке (теперь уже, правда жене и матери его детей), он запрещал даже смотреть на сигареты. Старший брат резко выхватил у Ани из руки сигарету, бросил на пол и затоптал ботинком, как таракана. Не мог он смотреть, как младшая сестра травится этой дрянью. Дать бы тебе, Анька, по шее, да только ты уже взрослая! Но нет в этом смысла и надобности, ведь он сам её такой сделал. Теперь стоит попробовать то, что надо было сделать и тогда — исправить всё и Аню в первую очередь. Неважно как, но инициативу в свои руки взять никогда не поздно. Лидерство — это не страшно, это как вышивание крестиком: главное затянуть потуже нитку и чтоб красиво было.

      — Не надо так делать. — Произнёс он и повернулся к окну.

      — Хуже этого ничего не может быть. — Сказала Анна.

      Брат улыбнулся и посмотрел на неё.

      — Мои фразочки воруешь, — усмехнулся он и после уже посерьёзнее сказал, — Но с другой стороны это так. Я вот ехал с Москвы сюда в поезде… Ну, сама понимаешь, пересадка. Ехал, значит. А около тамбура в урне видел дохлую крысу. — Голос брата становился веселее и был похож на тот звонкий голосок, который Аня могла узнать где угодно.

      — Фу, нашёл, с чем сравнивать! — смеясь, сказала Анна и стукнула Сергея кулаком в предплечье.

      Брат лишь усмехнулся и тоже стукнул Аню, но не сильно, девчонка всё-таки.

      — Это как в детстве, когда я коленку разбила, а ты мне рассказывал истории о твоих школьных буднях.

      — Точно, — согласился брат, — Как в детстве.

      Сергей умолк, она тоже замолчала. Улыбки с их лиц спали почти что одновременно. Они молчали, за стенкой кто-то громко говорил и смеялся, а поезд всё ехал, куда ему надо.

      — Знаешь, Ань, — Сергей осмелился прервать двухминутную тишину в тамбуре, — А ведь в детстве мы были не разлей вода. Что с нами стало теперь? Между нами как будто стена какая-то возникла. Глухая бетонная Берлинская стена…

      Сестра лишь вздохнула и посмотрела на брата.

      — Просто мы выросли и поглупели. Мы оба с тобой хороши. — Ответила она.

      — И когда только мы с тобой успели стать дядей и тётей?

      — Время, брат. Оно никого не щадит. Взросление — это естественный процесс, как старение и смерть. И никуда от этого не деться. А то, что ты сказал, что я якобы тётя… Ну да, ты прав. Мне ещё тридцати нет, а уже морщины на лбу и под глазами. Бабушка мне говорила, что по ним, как по книге, можно прочесть человеческую жизнь. Я только сейчас это поняла. А что, вот вы уехали — переживала; бабушку схоронила — билась в истерике, она же одна из немногих, кто меня любил. Потом… Да что потом. лишения были — билась как рыба об лёд, из техникума отчислили — переживала, нашла работу — совсем покой потеряла. Хорошо, что тебя тут не было — в девяностые тут такая чертовщина творилась: кризис, ужасная бедность, куда ж без неё. А общество наше! Оно в плане моральном было на грани краха. А ещё эти вездесущие «братки», жаждущие власти. Мало я их у гаражей и в лесу стреляла. Ой, как мало! Конвейер бандитизма работал, штамповал этих «братков» как всякий ширпотреб. Каждый третий — бандюга.

      — А тебе их не было жалко?

      — Жалко у пчёлки, а она улетела. А вообще я не особо задумывалась об этом, но… Думаю, что их только могила исправила бы. Они сами загубили свою жизнь.

      — Бандитизм, Анюта, возникает в том случае, когда государство не может предоставить гражданам иной способ достойного заработка.

      Сестра только пожала плечами и ещё раз сказала, что хорошо, что Сергея не было в Питере в девяностые, и он не видел этого ужаса. Но тут и свой минус есть — будь бы он тогда дома, быть может, понял бы Аню лучше, по-другому посмотрел бы на жизнь и вполне вероятно, что пересмотрел её и не дал бы сестре вырасти такой, какая она сейчас. Но, увы, что сделано — то сделано. Нет в этом ничьей вины, к прошлому не стоит возвращаться. А то перестанешь понимать настоящее и забудешь о будущем.

      Чета Вишиных молчала. Сергей смотрел в окно, а Анна на старшего брата. Женщина вздохнула и, подойдя к Сергею, обняла, прислонившись щекой к его плечу и стараясь при этом не зацепить погоны.

      — А всё-таки не важно — взрослые мы или нет, важно ведь, что теперь мы снова вместе. Как в детстве.

      — А ты больше никогда меня не бросишь? — спросила сестра.

      Брат улыбнулся и приобнял Анну.

      — Обещаю. Ты только рассказывай, что там у тебя за беда и не бойся, я тебя не съем.

      — Обещаю, — ответила сестра и уткнулась лицом в плечо Сергея.

      Спустя десять лет они снова вместе и счастливы «как в детстве». Двое повзрослевших детей, обнявшись, смотрели в окно, а вокруг них проносился целый мир. Позади Родина, теперь за окном мелькала таинственная заграница. Но им не страшно, они же всегда вместе — тогда и сейчас. Любое дело по плечу, когда рядом родной человек, который не только верит в тебя, но и готов в любую минуту помочь, утешить, подать руку помощи, утереть слёзы с твоего лица. Так и должно быть всегда. По-другому никак.

В тамбуре холодно, и в то же время как-то тепло,
В тамбуре накурено, и в то же время как-то свежо.
Почему я молчу, почему не кричу? Молчу.

***

Вот такая вот концовка. В жизни бывает всякое, друзья мои, но именно вам решать, как закончится ваша история и кем вырастут ваши младшие: достойным человеком или же хамоватым люмпеном. Берегите в себе человека и помните, что ваши младшие должны быть с вами всегда и везде или если у вас что-то случилось: хоть в пропасть вы падаете, хоть летите к чертям с карьерной лестницы, хоть вы сильный и независимый человек, не советую забывать о своих младшеньких, как поступил один дорогой мне человек, а уж тем более - отыгрываться на них за свои косяки. Оставьте свои амбиции при себе, а если хотите кого-то строить - купите собаку.

***

*слова песни Ангел - Ты и я
**Текст песни Комиссар - Дрянь(моя любимая песня прим.автора)
***слова песни группы Кино - Разреши мне(к речи Сергея здесь никак не относятся)
****строчка из песни группы КИНО
*****тоже самое
******стихотворение моего соавтора Виктора Шталь