Это прекрасное лето

Это прекрасное лето

Посвящается памяти Курта  Воннегута, которого я
могу назвать своим учителем и лучшим автором во всей Солнечной Системе

Глава первая
 
     Многие считали, что летом город должен быть необитаем – особенно тем, кто любил свои дачные участки. Но когда они по делам  оставляли огороды, то убеждались  в обратном.
    Летом город превращался в пыльный, раскаленный и вонючий ад. Те, кто мог себе позволить, запирались в квартирах – по большей части это были дети,  у которых не было бабушек, дедушек и дачных участков, а родители пропадали на работе. В квартирах было холодно, несмотря на жару за окном, но воздух здесь был относительно чистый. Правда, таким он был в квартирах, откуда все уехали. В пустых кухнях не пахло котлетами,  из спален выветрились запахи духов, пота, табака и домашних животных. Кровати были  белые и свежие, только  спать в них было  все равно, что в сугробе.
   Крепкому блондину по имени Дитрих не было никакого дела ни до погоды, ни до дачи – он наслаждался тем, что  сегодня позволил себе роскошь  спать до двенадцати. Этим он праздновал начало отпуска. Вообще-то отпуск ему не полагался, но Дитриху ужасно надоело работать и каждый день смотреть на сослуживцев, которые надоели ему еще больше.
   Дитрих  спал до последнего звонка и видел такие сны, что Вернер Херцог, который любил записывать сны на пленку, удавился бы от зависти. Дитриху снились джунгли, конквистадоры, прелестные негритяночки, и посреди всего этого был он сам.  Но ближе к утру, конквистадоры утонули в Амазонке, и Дитриху пришлось проснуться, хотя он этого очень не хотел. Конечно, кто захочет выключать такое кино!
    Он  спал ровно шестнадцать часов и понял, что это явно перебор. Во всяком случае, когда он увидел себя в зеркале в ванной, вид у него был явно не цветущий. Но настроение хорошее.  Дитрих долго и старательно умывался, обдумывая, что сейчас сядет на машину и укатит на дачу, а там закатит себе пир – шашлыки и макароны быстрого приготовления.
   Спустя несколько минут, сияя голливудской улыбкой, Дитрих вышел из грязного парадного. Теперь это был роскошный, фактурный мужчина лет тридцати. За ним тянулся длинный шлейф плохого одеколона. Он сел в ярко-синюю машину и дал газ. Судя по  тому, с каким упоением он подпевал, искусно вертя баранку, это был очень хороший водитель. Уши у Дитриха были  заткнуты – он слушал Rammstein.  Он  торопился – вперед и с песнями и гнал на самой немыслимой скорости, какую можно позволить  себе в городе, на запруженной улице.
  В машине было нечем дышать – как в сауне. Дитрих открыл окна, и в салон ворвался выхлоп  от стоящего впереди грузовика. Водитель синей машинки рванул что есть силы и очутился на кольцевой. Поток машин пронесся мимо пивного завода, мимо завода, производящего кока-колу – оба без запаха. Но от завода, производящего жевательную резинку, все 365 дней в году тянуло сильным, сладким  и тошнотворным запахом, которым не вдохновился бы ни один парфюмер.
 Позади осталось скопление огромных торговых центров. Вместо коробкообразных домов вдоль шоссе  встали высокие, мощные деревья.  Все водители разом прибавили скорость, потому что через несколько километров их ждали шашлыки, шезлонги, газонокосилки и бассейны – в том направлении начинались дачные поселки. Дитрих  завернул на въезд в один такой поселок. Он назывался «Надежда».
  Синяя машина с ревом подрулила к дому, похожему на те, какие строят в Бразилии – плоская крыша, двери с выходом на балкон, красные перильца и небольшие окна, забранные белыми жалюзи.
   Дитрих вышел из машины, и первое, что его ошеломило, было, огромное количество кислорода, неустанно выделяемого деревьями. Дышать можно было в полную силу, воздуха с избытком хватало на каждого человека, совсем не так, как в городе. Там его было предельно мало, он был засорен пылью, грязью и болезнями. От него портилась кожа и здоровье. А здесь…. Этот воздух было трудно описать. Легкий, пахнущий травой, он свободно входил в легкие и достигал даже  до желудка.
 - Теперь можно жить. – довольно сказал Дитрих и оглядел свои владения.
   
Глава вторая
Габи  Ленц – красивая девушка с большой грудью и именем, как из самоучителя по немецкому языку – считала, что лето этого високосного года станет для нее судьбоносным. Ей было двадцать лет, и она мечтала встретить любовь всей своей жизни. Конечно, она не только мечтала, но и активно искала.  Нравилась она многим, но все кавалеры были не в ее вкусе. Внешностью ей было трудно угодить. Она хотела нечто экзотически, своеобразно красивое, но вместе с  тем похожее на истинного арийца. Разумеется, у идеала должен быть тяжелый взгляд, сильный, неуправляемый характер, и чрезвычайно любвеобильная натура. В стране, где большинство мужчин были довольно инфантильные – «переход к ослиной сущности вследствие женского воспитания», такой  мог быть, по меньшей мере, инопланетянином или иностранцем.  Габи была проницательная –  глядела на лицо и сразу видела всю начинку. Запудрить ей мозги романтическим ужином было невозможно. Нет, Габи не была практичной, ей только хотелось любить человека, достойного  ее.  Несомненно,  в этом отношении она оставалась романтичной натурой.
 – Пока будешь искать своего мачо из страны « где вольные бродят хот-доги и дикий растет чуингам», – говорили ей родные, – состаришься! Окажется он пьяницей или ни одной юбки пропускать не будет! Выкинь его из головы! Выходи замуж за шиномонтажника  из соседнего подъезда. Хотя бы человек приличный и свою квартиру имеет!
 – Моя жизнь –  как хочу,  так и шизую, – отмахивалась Габи и добавляла, – подождите еще немножко. Пусть он будет хотя бы блондин.
    К тому же она верила  в гороскопы. А гороскопы заверили ее в том, что  в этом году она встретит свою любовь.
    Летом вся семья переехала на дачу. На свежем воздухе, в  окружении природы Габи стала много мечтать.   В городе ее постоянно что-нибудь отвлекало от этого времяпрепровождения.  Здесь, занимаясь однообразными, каждодневно повторяющимися делами – поливая цветы и пропалывая их, подметая пол – она словно проваливалась  куда-то  в свой мир и думала о своем возлюбленном. Она полюбила  читать приключенческую литературу, которую раньше не особенно уважала. Волк Ларсен стал ее любимым персонажем, потому что он  детально совпадал с ее идеалом. «Если бы я могла найти такого же» – думала она, представляя необыкновенное лицо  своего рыцаря.
 Она  набросилась на немецкую романтическую поэзию,  часто уходила гулять в поле и успела раскусить всех местных.  Недалеко от села был полигон, но тупоумные мундиры она презирала.  Ее воображение развилось еще больше. Девушка стала веселой и спокойной. Ей казалось, что такого прекрасного состояния души и тела  она не достигала никогда. Не хватало только любви.
  Недалеко от поля, где она часто бывала, жила собака, которую Габи помнила еще с детства. Ее родные прозвали собаку Снежок за ее мягкую, пушистую, белоснежную шерсть.  Животное обладало  чудесным, дружелюбным характером, и хотя Снежок кому-то принадлежал, Габи часто уводила его с собой.  Снежку было все равно, кто с ним гуляет. Семью девушки он любил как свою собственную. Вот и сейчас он, увидев Габи, три раза гавкнул, потом узнал ее и подбежал к ней, подставляя голову под ее руки  и жмуря теплые черные глаза от удовольствия. Девушка слегка побаивалась его, как и всех остальных собак, к тому же он был размером с волка, но не могла устоять перед его красотой и  добродушием, которое усиливалось после куриной косточки или бутерброда.
   Снежок, облизываясь, думая о том, что он только что проглотил, увивался около ее ног, надеясь на второй кусочек колбаски, а Габи осторожно гладила его по крутому лбу. На мгновение она подняла глаза и в глубине сада, рядом с песочницей, где отдыхал Снежок, увидела мужчину своей мечты. Принц из сказки братье Гримм  сидел перед мангалом на складном стульчике и готовил шашлык.
  Если бы на дворе стоял 19 век, Габи хлопнулась бы в обморок. Но она только похлопала глазами, чтобы придти в себя и уставилась на мужчину. Он почувствовал ее взгляд, посмотрел на нее и вдруг подошел к ней.
 – Это ваша собака? – спросила Габи  натянуто-беспечным голосом.
    Принц смотрел на Габи – все - таки не только грудь составляла ее достоинства, некоторые обращали внимание и на лицо – большие зеленые глаза, пухлый рот и румяная смуглая кожа.
 – Нет, это из соседнего дома, – ответил мужчина тем же тоном.   У него было гладкое, свежее лицо с квадратным высоким лбом,  плоскими широкими губами,  прямым острым носом,  и большими тяжелыми,  тёмно-голубыми глазами. Зубы у него были такие роскошные, что впору рекламировать жевательную резинку. Вся эта нордическая красота времен раннего фашизма  неопределённо проглядывала сквозь лохматые жёлтые волосы.
   Они долго глядели друг на друга, не скрывая обоюдного удовольствия, и не знали, что говорить.  Расходиться им не хотелось – надо было завязывать  знакомство.
 - Меня зовут Дитрих.
 - Меня Габи.
 - Смешное имя, - совершенно серьезно сказал Дитрих. – Как из учебника.
  - Почему при знакомстве люди должны соблюдать столько формальностей? – Спросила девушка. – Почему, если двое нравятся друг другу, они  сначала спрашивают имя-фамилию, потом долго-долго  не знают, как подступиться, и только спустя много времени они решаются наконец порвать с  цивилизацией и на короткие минуты пройти ту стадию любви, которой предавались первобытные люди? Или же, говоря проще, уйти в кусты с предметом своего обожания?
 У Дитриха едва не отпала челюсть. Как-никак, а у Габи был самый высокий показатель умственного развития среди сверстников. Красивая девушка к тому же оказалась еще и  умной! Дитриху, в его тридцать лет, было не додуматься до такой несложной формулы любви. Да, такую девушку он упустить никак не мог.
 - Я тут шашлык жарю, - неловко сказал он. – Если хочешь, заходи.
   Он распахнул перед ней калитку и понял, что шашлыки уже обратились в уголь.
 - Ничего страшного, - пробормотал он и сказал самому себе:
 - Эта девушка - подарок мне.
 - А вы - подарок для меня,  - прибавила Габи.

Глава третья
 - Может, зайдешь ко мне, выпьем чего-нибудь прохладительного? – предложил Дитрих. – Вон - сегодня, какой жаркий день выдался.
 - Сегодня-то он жаркий, а завтра за солнце будет двойная порция дождя. Уже целый месяц льет не переставая. Как будто мы на Гавайях.
 - Если бы еще у нас так же тепло было.  – Пробормотал Дитрих. Ему стало неловко, когда он ввел девушку на захламленную садовым инвентарем и старыми резиновыми сапогами прихожую. Но Габи со спокойной улыбкой оглядела обстановку и ничего не сказала. Дитрих облегченно выдохнул и пошел проверить свои запасы. Габи скромно переминалась у него за спиной.
 - Могу предложить только крепкие напитки, - почему-то чувствуя стыд, сказал он.
 - Учти: мне только две рюмки, или я усну прямо здесь.
   Дитрих послушно нацедил коньяку в кружки, поспешно захлопнул дверь комнаты на первом этаже, где стояли всякие неразобранные мешки, и повел девушку на второй этаж.
 - У меня тут ничего интересного, - сказал он, поднимаясь. – Только сегодня приехал, ничего не успел. Шашлыки – и те сгорели.
    Габи увидела большой зал с косыми стенами и низким потолком. Все было обшито вагонкой. В углу, под скатом крыши, была циклопических размеров кровать, забросанная яркими подушками. Габи разглядела, что это были два двуспальных матраса, брошенные прямо на пол.
 - Ты не боишься замерзнуть? – спросила она, когда они устроились с коньяком на этом ложе. – Пол же холодный.
 - Нет. Я сюда приезжаю, когда жарко. Ты даже не поверишь – иногда я чувствую себя в этой комнате как в пекле.
 - Поверю. У меня здесь такая же комната. Большая и холодная. Ночью сверху так хорошо смотреть на звезды. Знаешь, этим летом я ночами долго не могла заснуть. Я смотрела на луну, которая вставала над полем – у нас вид на поле – и мечтала о таком мужчине, как ты. – Габи произнесла это таким тоном, как будто прочитала отрывок из Джейн Остин.
 - Да ты романтик, - усмехнулся Дитрих, потягивая коньяк.
 - Нет. Просто о луне не невозможно говорить с другой интонацией.
«Если я хочу, чтоб она была моей, - подумал Дитрих, - надо срочно повышать образование. Она  говорит очень трудные слова. А впрочем. Если я ей нравлюсь, оставлю свои мозги в покое.  Такие самцы, как я, имеют полное право быть тупыми, как чушки.» Он принял грациозную кошачью позу, опершись на локоть и прикрыв глаза, стал смотреть на Габи.
«Такая красивая, тоненькая, - едва ли не облизнулся он и  как будто нечаянно ухватил ее за талию.
 - Ша!  - прикрикнула на него Габи так, что Дитрих засомневался в чистоте ее арийской крови. – Потерпи хоть немного! Если тебе приспичило, я, конечно, удовлетворю тебя, но чуть попозже. Если я дам тебе все сразу, то ты потеряешь ко мне интерес.  Наверняка ведь со своими бывшими девушками ты поступал так «пришел, увидел, победил», а потом шел дальше!
   Дитрих нахмурился:« И не смотри, что она моложе – явно будет меня строить». Девушки у него и вправду были. Так что задавать вопрос «откуда ты знаешь?» при таком объяснении было нелепо. 
 - Но я надеюсь, продолжала Габи,  – что ты не из тех мужчин, чья жизнь состоит из трех «т» - телевизор, телефон, тапочки?
  Дитрих рассмеялся и хохотал очень долго.  Шутка попала в цель.
 - Нет, я не такой! – отдышавшись, сказал он. – Я умею стрелять из ружья!  - Гордо добавил он и поколотил себя в грудь.  Звук получился такой, как будто стучали по старой, долго валявшейся на прилавке тыкве.
 Габи улыбнулась и притянула его лохматую голову к зардевшемуся лицу.
 - Ты – мечта моя, - прошептала она. – Но мне пора.
  -Можно, я провожу тебя? – тихо и вкрадчиво спросил Дитрих.
 - Почему нет?  Я так нравлюсь тебе? – с наигранным удивлением сказала она и поднялась с ложа.
 - Очень, - с сердцем ответил Дитрих. Но оторвался от подушек весьма неохотно.
День был радостный и жаркий. Дитрих не верил, что дождь мог идти целый месяц. Но  в небе над полем, он увидел большую черно-синюю кляксу, словно нарисованную акварелью. От тучи вниз шла какая-то белая фата – значит, над неблизким яблочным поселением лило вовсю.
 - Поторопимся,- глухо произнесла Габи, - а то вдруг она нас настигнет.
 - Не успеет. По дороге вся опорожнится. – Тоном метеоролога заверил ее Дитрих.
 - Послушай, - сказала Габи немного погодя, - если так у нас все получилось, хочешь, я приду к тебе сегодня ночью?
 - Вот как!- усмехнулся он. По правде сказать, «самец» был очень этим доволен, но хотел еще немного поизображать из себя недоступного короля.
 - Так что? – нетерпеливо спросила она и заглянула ему в глаза. Дитрих оторопел немного под этими живыми изумрудами.
 - Приходи. Я по тебе скучать буду, - сказал король и поверил своим словам.


Глава четвертая
Дитрих решил терпеливо ждать до вечера, но чтобы это было не так скучно, он устроил  в  кровати гнездо из подушек, запасся пивом …. Но прошло немного времени, и он подумал, что Габи пошутила насчет этого ночного свидания – ведь у нее такое блестящее чувство юмора! С этой догадкой Дитрих откупорил пиво и забыл о девушке.
  На следующий день так ливануло,  что Дитриху почудилось, будто он и вправду оказался на Гавайях. Природа брала передышку только на ночь, а затем Илья пророк отворачивал небесный крантик на полную силу. К тому же стало очень холодно. Дитрих перебрался спать на первый этаж, где было тепло у печки, но весь день проводил наверху в своем гнезде. Он не вылезал из него два дня. Он успел прочитать все свои детективы и истребить все пиво  и быстрорастворимые  макароны. 
Наконец, однажды,  облака рассеялись, дождь ушел за горизонт, и Дитрих подумал,  что можно пойти проветриться, а заодно и пополнить запасы в местном магазинчике.
 На улице оказалось всего 12 градусов тепла, и это в середине июня! Когда Дитрих выскочил на улицу, на нем были «бразильские» шорты, сандалии и символическая майка. Разумеется, он тут же драпанул домой, вытряс шкаф и навернул на себя еще шерстяные носки, куртку, шапку, свитер, две пары спортивных брюк и резиновые сапоги. В таком обмундировании ему было уже ничего не  страшно. «Лето, черт возьми!» - подумал он, надвинул шапку на самые глаза и пошел гулять. День был серый и хмурый, а на дачу Дитрих приехал ради солнышка. Из-за поворота показался маленький местный магазинчик. Дитрих вспомнил, что у него есть деньги, и шагать ему стало веселее.
    Несмотря на промозглую, сырую погоду, в магазине был типичный «летний» ассортимент – пиво, соки воды, растворимые супы и макароны и много- много мороженого. Красивая полноватая девушка стояла за кассой, а другая расплачивалась за несколько стаканчиков мороженого. И когда Дитрих посмотрел на неё, то забыл зачем пришёл.
   Они обменялись взглядами. Большие зелёные глаза приветливо оглядели Дитриха, а пухлые розовые губы наградили его улыбкой. Он пожирал глазами стройную худощавую фигурку в вытертой курточке и пошёл за ней по пятам.  У дверей магазина девушка села на велосипед, но Дитрих догнал её и сказал:
   - Привет.
   - Здравствуйте, - очень вежливо отозвалась девушка.
   Похоже, она не собиралась отгонять Дитриха, а ждала продолжения.
     - Габи! – вдруг вспомнил он.
     -Угу, - отозвалась она с немного насмешливой улыбкой. – Вы меня забыли, хотя прошло каких-то три дня.
  -Ну, чего захотела! Вокруг много девушек!
 - Вот я так и поверю. Наверняка ведь  все это время вы просидели дома.  – сделав гримаску, Габи соскочила с седла и пошла рядом с Дитрихом. – Странный вы народ, мужчины. Никогда не смогу их понять.
        В лесу, куда они свернули, было  сыро и холодно. Где-то внизу шумел ручей с прозрачной бурой водой. Обочины поросли крапивой и высокими растениями с маленькими кистями розовых цветов
- Кстати, почему ты не пришла? – чуть возмущенно спросил  Дитрих после недолго молчания.
 - Во-первых, был этот ужасный дождь. Во-вторых, я хотела спать. В-третьих, я десять раз подумала и решила проверить твои чувства. Сам посуди – только познакомились и уже ночевать! Лучше мы будем просто вот так гулять вместе.
 - Но я уже не могу! Я горю! Я даже уверен в том, что люблю тебя! – выпучил глаза Дитрих.
 - Ну, порычи, порычи.
  Габи посмотрела ему в переносицу и добавила:
 - Я же тебя люблю, чучула, (так она переделала слово «чучело») и хочу, чтобы ты ко мне прикипел, как блин к несмазанной сковородке.
  Дитрих понурился. Потом выпрямился, сделал страшные глаза и указал на кусты. Кусты были хорошие, густые. На темном малахите листьев сверкали алмазные капли дождя.
 - Ладно, если ты больше терпеть не можешь, и у тебя тестостерон бушует – пошли! – пропустила его вперед Габи.
    Дитрих подумал, какой их там ждет душ, посмотрел на закутанную девушку и сказал:
 - Пошли ко мне домой, что ли!
 - Эх, ты! Говоришь, что весь из себя такой крутой, а боишься залезть в какие-то мокрые кусты!
 - Мне бы не хотелось летом быть простуженным, - попытался выкрутиться он, но Габи ловко столкнула его на обочину. Как это у нее получилось – у худой и неспортивной, Дитрих не понял, потому, что его обдало ледяной, экологически и химически чистой водой. Отряхиваясь и дрожа, он вышел обратно на дорогу, взял Габи под руку .
   - Смотри, какой холм, - сказала она, - на нём удобно лежать.
      «Она знает, чего я хочу», - удивился Дитрих.  Они забрались на холм, цепляясь за густую высокую траву.  С дороги трава казалась очень мягкой, но лежать оказалось твердо и неудобно. Как Дитрих не вертелся, всё время ему попадались бугры.
 Трава ломалась и хрустела  под ним.
   - С непривычки не понимаешь, какая тут прелесть. Всё равно, что ходить босиком. – сказала Габи, мечтательно глядя в небо.   Дитрих упирался ногами в очередной бугор, чтобы не скатиться с  наклонной  поверхности.
   - Ты очень красивая,  - сказал он.
   - Правда? Ты мне тоже нравишься.
Дитрих заметил, что Габи смотрит на него с восхищением. Ему везло на женщин, но в Габи было что-то особенное. Дитриху хотелось её потрогать.  Он подумал, что сейчас Габи спросит, где он работает, но она ничего не сказала. Тогда Дитрих решился:
   - Можно тебя немножко обнять?
   Габи с улыбкой раскинула руки к нему навстречу.
   - Только немножко! А то, вам, мужчинам, верить нельзя. Никогда не можете без продолжения.
   -Ой, беда какая. – Задумчиво сказал Дитрих, дотрагиваясь до Габи.
   - Но, но! – охладила она его пыл. – Мне уже пора.
   - Может, побудем  вместе  ещё немного? – протянул к ней руки Дитрих.
   - Пойдём, ты же меня проводишь!?
        Когда они дошли до поворота к ее дому, он сказал:
      - Ну, ты сегодня хоть приходи!
Девушка  ответила ему насмешливой улыбкой, но влюбленный Дитрих посчитал, что это самая обворожительная улыбка на свете.

Глава пятая
   Как только Дитрих вошёл в своё холостяцкое жилище, он посмотрел на часы и затосковал. Он хотел, чтобы Габи находилась рядом с ним постоянно. «Строптивая барашка, - думал Дитрих, пересматривая свои запасы в буфете, - не дала мне спуску. Но она мне  нравится. И я ей….  Тоже...  ».   Он целый день бродил как неприкаянный, ища себе хоть какое-нибудь занятие, лишь бы не тосковать в бездеятельности. Нарочно, медленно Дитрих ел распухшие в кипятке макароны. Он что-то ещё делал, но время тянулось слишком медленно. Сидеть, сложа руки, он не мог. Сердце прыгало и трепетало в нём. Мысли забегали вперёд. Вечер наступил в пять часов, но невыносимо долгий летний день ещё не кончался. Дитрих вышел на балкон и все глаза проглядел.
  - А ночь наступит в девять часов, - прошептал он, невидящими стеклянными глазами впившись в дом напротив. – Ещё целых четыре часа.…   Какой ужас… 
Дитрих откупорил бутылку коньяку, но пить ему не хотелось. Чувствуя, что в нём сейчас рванёт какая-то бомба, он принялся бегать по дому, делая вид, что что-то ищет. Но времени не убавлялось.
   Он вернулся на балкон, стискивая маленького неуёмного барабанщика – сердце полное любви.
   Вдруг по дороге прошли две женщины – пожилая со светлыми волосами, и молоденькая, в старом сарафане и растрёпанной головой.
   «Габи!»- закричал про себя Дитрих.
   Девушка улыбнулась ему и выкинула из кармана какую-то бумажку. Потом пошла дальше.
   Дитрих пулей сорвался с балкона, выбежал на дорогу, и, страшно волнуясь, поднял драгоценную записку. Ещё немного -  и её унёс бы ветер.
   «Я тоже волнуюсь и тоскую, всё думаю о тебе. Я постараюсь придти к тебе пораньше, дорогой мой. Я хочу быть с тобой».
   Пока Дитрих читал, его губы раскрывались в неудержимой улыбке. На радостях он схватился за бутылку, опорожнил её и непробудно заснул.
   Четыре часа прошли, стало потихоньку смеркаться. Луна выплыла из леса и встала над огромной кучей мусора на краю посёлка. Тоскливо и жутко выла собака, оказавшаяся рядом, перемежая вой со вздохами.
   У горизонта небо было зеленовато- бирюзовое.
   Сумерки были голубые…, Потом синие, индиговые, а дальше воцарилась чёрная - пречёрная, но короткая ночь.
   И ровно в одиннадцать часов ночи Дитрих проснулся и был совершенно трезв. Только от губ, которыми он так скоро будет целовать Габи, несло коньяком.
   «Габи… - вспомнил Дитрих, на ощупь, пробравшись на кухню и, наливая себе кофе в кромешной тьме, - придёт ли она? Может, не выдержала и заснула? От женщин можно всего ждать. Нет, нет, ни одного плохого слова я не скажу о Габи, даже в мыслях».
   Вдруг в ночной тишине загрохотало железо забора. Дитрих вздрогнул. Ему даже стало немножко страшно. Он осторожно вышел за ворота.
   Перед ним стояла Габи в тонкой ночной рубашке и шерстяной кофте. Зубы выбивали бешеную дробь.
   Дитрих взял её на руки и понёс в дом.
   - Какая ты горячая, - удивился он. Идти по лестнице в темноте было очень боязно и опасно.
      - Конечно, я уже десять раз представила, что будет дальше. Может, ты поставишь Rammstein?
    - Ты тоже их слушаешь? – расхохотался Дитрих.
     - У нас есть общие интересы! – зафыркала Габи, но он все-таки спросил:     - Зачем?
- Подумай.
   - А, ты хочешь под музыку? – догадался он, нахмурившись под её сияющими глазами. – Перебудим всё село.  Она рассмеялась, и Дитрих понял, что будет делать всё, что ей хочется.
- Можно я тебя поцелую? – спросил он, поставив диск в проигрыватель и держа палец на кнопке.
  - Вот это мне нравится, - наклонилась к нему Габи, - но  на будущее: спрашивай у женщин разрешения.
- Ты строгая!
 - Да, ну это тонкости, - сказала она и подставила под поцелуй губы, - начинай.  Дитрих нажал кнопку и впился в бархатные губы девушки.
«Du hast» -  песня о любви до гроба, электрическим током ударила по натянутым нервам.  Любовь под жесткую музыку Rammstein – такое наверно придумала только Габи. Но Дитрих совсем скоро вошёл во вкус, и дёргаясь в такт своих любимых шлягеров, кувыркался с Габи по полу. Ему казалось, что он никогда не забудет эту дискотеку, совершенно сумасшедшую на посторонний взгляд.

   - Ты меня спросила,
     Смогу ли я быть верным до кончины?
   -  Да! Нет! Да! Нет! – неистово подпевали они.

Им стало жарко в холодную северную ночь.
   - Это то, о чём я мечтала всю жизнь! – простонала Габи.
 - И я тоже!  -  Прорычал Дитрих и впился в неё.      


   Глава шестая
   Когда Габи проснулась, Дитрих еще спал. Девушка посмотрела на него с заботой, прикрыла одеялом, потому что утром на втором этаже было холодно, и спустилась на кухню. Ее проницательный глаз отметил, что мужчину надо накормить и приласкать. Он по-хозяйски  перерыла все шкафчики на кухне и постаралась навести порядок.
 - Будет сидеть со мной голодный, но хотя бы в чистоте, - пробормотала Габи, подметая пол и вытирая клеенку. Из еды она нашла только одну пачку быстрорастворимого супа, жестянку из-под пива и банку растворимого кофе. «Похоже, он только этим и питается» - подумала девушка, достала принесенные с собой яйца и стала готовить Дитриху завтрак. Готовила она не то что бы плохо, но не стремилась к разным кулинарным фантазиям. Блюда, которые она делала, отличались предельной простотой, потому что Габи не любила готовку и  шарахалась от кипящих кастрюль.
С суеверным страхом она осторожно налила масло на сковородку и, зажмурившись, разбила на нее два яйца. Только после этого она решилась включить конфорку. Яичница начала скворчать, трещать, шевелиться и брызгаться маслом – как обычно, Габи налила его слишком много. Трепеща перед стихией, она убавила огонь и осторожно накрыла сковороду крышкой. В тесноте масло угрожающе зашипело. Девушка с волнением наблюдала за появлением еще одной яичницы в своей жизни. И в самую  ответственную минуту на кухню заявился Дитрих. Еще не совсем проснувшийся мужчина  неуверенно прошаркал к Габи, и предательски подойдя сзади, схватил ее за грудь. За что тут же получил по рукам.
 - У тебя задержка хватательного рефлекса, - сказала Габи строго, не отрывая глаз от плитки, - обычно он просыпается у мужчин в возрасте пятнадцати лет.
  Дитрих не ожидал от своей милой такого урока по биологии после ночи любви. Некоторое время он над этим раздумывал, но ничего не понял и потянулся губами к шее девушки. Чтобы поцеловать ее.  Но Габи заставила его пойти привести себя в порядок.
 - А тогда я уже подумаю, целовать тебя или нет, - сказала она, - иди, а то твой завтрак сейчас сгорит к одной маме.
  И тут Дитрих проснулся.
 - Я не понимаю, что это такое,  - набычившись, прогнусавил он. – Это первый раз в моей жизни, когда меня бьют по рукам и гонят умываться, вместо того, чтобы продолжить то, что было ночью. Запомни, Габи, - если еще раз ты будешь так со мной обращаться, я же тебя любить перестану и к той же маме выгоню!
 - Иди уже, - отослала его девушка. Ей казалось, что строгость данного им обещания напускная, или, если проще, это неправда. Дитрих нахмурился и мельком взглянул на себя в  зеркало, висевшее на стене в другой комнате.  «Да, пожалуй, она права, - подумал он,- я всегда плохо выгляжу утром.   Хотя, что с того – я же мужчина!» Однако он увидел довольно невзрачного хмыря со слипшимися, мутными  глазами, опухшим красным  лицом и щетиной, как ежовая шкура.
Дитрих подошел к умывальнику, который кое-как был прибит на дереве в саду. Он представлял  собой чрезвычайно простое устройство, конечно, не столь удобное, как в городе, зато отвлекал от цивилизации. Рядом, в развилке ветвей, держались зубная паста, губка,  прибор для бритья, щетка и вафельное кухонное полотенце, истершееся и грязное.
Дитрих умывался долго и  так старательно, что к концу этого ритуала стал даже красивее.  Удостоверившись, что теперь все в порядке, он пригладил волосы и  пошел завтракать.
 - Она же пересоленная! - Воскликнул он, проглотив  один кусок.
 - Это доказательство моей любви к тебе! – гордо сказала Габи. – Влюбленные женщины всегда все пересаливают!
 Дитрих пожал плечами в знак согласия и стал есть дальше. Габи приникла к его плечу и почувствовала легкий запах одеколона. Это заставило ее  сморщить нос и произнести:
 - Знаешь, уж лучше бы от тебя пахло хоть козлом. Я во всем предпочитаю естественность.
Мужчина издал какой-то странный звук и поперхнулся.
  -Ты явно не привыкла сдерживать свои эмоции, - сказал он.
 - Я не привыкла к тому, что кое-кто лапает меня за выступающие части и не спрашивает разрешения! Я же  предупреждала тебя вчера!
 - Ничего не помню!Rammstein прекрасно отбивают память!
 - Ритм они тоже хорошо отбивают! – прибавила Габи и расхохоталась. – Ладно, не сердись на меня. Конечно, ты не то, о чем я мечтала, но ты хотя бы похож на моего любимого актера!
  Дитрих растерянно посмотрел на нее, но Габи опять смеялась.
 - Лет пять назад он был любовью всей моей жизни!
 - Знаешь, я не поленюсь, я узнаю, кто это такой!
 - Да брось. Он умер в год падения Берлинской стены, -  сдавленным  от смеха голосом сказала они и отважно поцеловала Дитриха, несмотря на одеколон.
 И после этого  у них началась любовь…. Правда, оба уже в силу возраста не могли удовлетвориться платоническими чувствами, но Дитрих чувствовал себя счастливым, только  находясь рядом с Габи. С каждым часом он всё крепче любил ее. Кроме того, что она была пылкой любовницей, ещё Дитрих открыл в ней добрую, умную и тактичную подругу. Ему хотелось и дальше быть с этой девушкой. Габи его баловала, говоря, что мужчинам тоже хочется, чтобы за ними красиво ухаживали. Дитрих был не против. Ни одна из его прежних женщин не была такой чудесной. Вообще, они были счастливы так, как только могут быть счастливы влюбленные, когда лето, солнце и много места, где можно  спрятаться  в траву и бесконечно выказывать любовь друг к другу.

Глава седьмая
После хорошего ужина Дитрих и Габи готовились ко сну. Был темный и холодный августовский вечер, поэтому влюбленным пришлось удовлетвориться самым обыкновенным диваном на первом этаже. Дитрих уже был под одеялом и ждал девушку.
 - Ты хмурая сегодня, - сказал он,  - я никогда не видел тебя такой.
 - Так что ты хочешь, - буркнула она, - лето закончилось.
 - Как?! – Дитрих сел. – Уже?!
  -Сегодня тридцатое число. Завтра я уезжаю.
Ему мигом расхотелось спать. Он притянул к себе Габи.
 - Так ты не хочешь оставаться со мной, или есть какая-то другая причина?
 - Ты и сам можешь понять. Нам обоим настало время возвращаться в город и идти работать. – равнодушно отвечала она, глядя в пол.
 - Габи! Отбрось этот свой  - как его – скептицизм, объясни, что случилось! Я же вижу, что тебе плохо.
 - Я не хочу покидать тебя, - сказала она, по-прежнему не поднимая на него глаз. – Но я думаю, что мы сможем встречаться.
Дитрих помрачнел и отвернулся.
 - Нет, Габи. Я дал тебе мой адрес, но встречи невозможны. Я вынужден жить на работе, и не волен отлучаться оттуда. Это как казарма. Туда не доехать на автобусе. На машине путь составляет полдня езды. Только, если со мной что-нибудь случиться – ты сможешь приехать.
  Она ничего не сказала.
 - Знаешь, я еще хотел тебе сказать, - начал он твердо, - что я хочу на тебе жениться.  Лучше тебя я никого не найду. Я знаю, ты не хочешь терять свободу, но я же тебя люблю.
 - Ты опять думаешь о себе. – Мрачно сказала девушка.
Дитрих нервно перевел дыхание. С упрямством Габи ему, похоже, никогда  не совладать.
 - Ты ведь даже успела познакомить меня со своими родственниками. Они приняли меня как жениха.
 - Просто они заставили меня знакомить их  со всеми моими кавалерами! – Голос у нее был обиженно-злобный.
 - Габи, - опешил Дитрих, - ты же взрослый человек, имеешь право на личную жизнь…. Причем тут какие-то родственники? Скажи, что ты меня не любишь, и все.
Лицо девушки задрожало от сдерживаемых слез. Она забилась в угол дивана и заревела. Когда Дитрих приобнял ее,  она сердито его оттолкнула и отчаянно замотала головой в ответ на его просьбу рассказать причину слез. Вздохнув, он лег и отвернулся. Габи тут же размазала все по щекам, схватила его в объятия и сдавленно попросила прощения.
 - Да ну, - ласково сказал он и уложил ее рядом с собой. – Спи. Завтра  все хорошо будет.
Габи прижалась к нему, все еще судорожно всхлипывая и украдкой вытирая нос.  Было очень тихо. Но Дитрих тоже  не мог придти в себя и притвориться спящим у него не получалось.
   - Тогда возьми это, - вздохнула она и протянула ему небольшую куколку в синем мундире.
   - Откуда ты знаешь, что это моя парадная форма? – удивился Дитрих и постарался рассмотреть куклу в темноте.
   - Не знаю, - вздохнула Габи. – я шила, думая о тебе. Я не сразу решила отдать тебе куклу, и она достаточно напиталась моей любовью, чтобы быть оберегом для тебя.
   - Спасибо, - Дитрих поглядел на куклу и спрятал её в карман пижамы. – Знаешь, Габи, - он посмотрел подруге в глаза, - я изменился с тобой. Я был гораздо хуже.
   Габи не знала, что ему ответить. Она держала Дитрихи за руки и мысленно говорила ему добрые слова. Дитрих почувствовал это и улыбнулся.
   - Как я без тебя жить буду? – пробормотала Габи.
   Они чувствовали, что могут лежать  так целую вечность, не отрывая глаз друг от друга.
   -Придётся поскучать, - сказал Дитрих. – Я постараюсь поменять работу. Спасибо тебе. Спи.
   Габи послушно закрыла заплаканные глаза. Дитрих поворочался, обнял ее и вскоре заснул.

  Но проснулся он один -  Габи уехала рано утром.
  Дитрих так и застыл, глядя на пустое место рядом с собой. Понять поступок девушки было ему не под силу. Шатаясь, он встал и выглянул в окошко.
   В конце августа дачи опустели. В садах догорали оранжевые, красные, жёлтые и ярко-розовые огни последних цветов. Люди поспешно собирали урожай и уезжали. А Дитрих не хотел уезжать. Здесь каждая травинка побуждала его вспоминать Габи.
 Он раздраженно  зашторил  окна  и стал смотреть на свой оберег.
   Кукла была похожа на Дитриха – крепкое упругое тело, худое лицо с большими глазами, квадратный лоб, окаймлённый густыми жёлтыми волосами. «А, и в самом деле я», - подумал Дитрих и чуть-чуть улыбнулся. Теперь ему стало не так грустно.
   Телефон Дитриха, к которому он давно не прикасался, неожиданно взорвался припевом из «Reise, Reise». Мужчина подумал, что звонит Габи, и бросился к трубке.
   - Да?
 - Дитрих Мюллер? Ваш отпуск давно кончился. Я не беспокоил вас, потому что знаю, что вы хороший работник и честный человек. Но, вас нет уже очень долго. – Он с ужасом узнал голос своего начальника.
   - Я понял, - сухо сказал Дитрих. – Сейчас выезжаю.
   На другом конце улыбнулись:
   - Я бы хотел слышать это  ото всех моих подчинённых. До скорого свидания, господин Мюллер.
   Дитрих швырнул телефон об пол и начал собираться. Он был очень зол и, как мог, срывал свою злость. Пинком сбросил с лестницы под завязку набитый рюкзак, чуть не высадил дверь, когда выходил, и, бормоча проклятия, выехал со двора.

Глава восьмая
  Дорога в город тяжело далась Дитриху. Злой и мрачный, он гнал машину со скоростью торнадо, но ему всё равно казалось, что медленно. Дитрих нарушал все существующие правила движения, и понял, что ему предстоит таким же манером плутать по городу, точнее по его окраинам. Окраины были огромные – город быстро разрастался и забирал под себя всё новые пространства. Там, где ехал Дитрих,  торчали серые скелеты новостроек и подъёмных кранов. 
 Это был закрытый город, вроде тех, которые носят название Усть-Илимск 65 и специализируются на военной промышленности.  Городок, куда направлялся Дитрих, был как раз таким. Находился он в довольно хмуром и неприглядном месте, как задний двор нефтеперерабатывающей фабрики. Люди, в основном мужчины, жили по два человека в двухэтажных коттеджах, обшитых темно-коричневым сайдингом.
  Когда Дитрих приехал, уже наступил вечер, и из грязного сумрака только мутно глядели лимонно-желтые окошки. Мужчина с трудом нашел дорогу к своему коттеджу, ведь все они были одинаковые.
  Он хотел тихо пробраться на второй этаж, но шум двигателя услышал  его сожитель Губерт, которого Дитрих не очень-то любил. Его стройный силуэт показался на крылечке.
 - Ну что, весело провел каникулы? – с некоторым ехидством крикнул Губерт со своей вышки. Дитрих хмуро промолчал и постарался проскочить мимо него, но  машинист прилип к нему, как пиявка и затащил на кухню.
  -Хоть расскажи, что на даче-то делал!
Дитрих посмотрел на Губерта с нескрываемой ненавистью. Но он не был специалистом по «строению глазок», так что машинист  оценил только его молчание.
  -Что случилось? По кому траур? – спрашивал он бодрым голосом.  Дитрих ненавидел его за все – и за этот неиссякаемый оптимизм, и за  красивое испанское лицо, но больше всего за то, что Губерт считал себя его другом. На самом деле у них не было никакого повода к дружбе.
 -Пойду куплю чего-нибудь на ужин,  - сказал Дитрих  и вышел в темноту.
  Идти по темноте было не столько страшно, сколько неприятно. Казалось, что где-то за углом  напорешься на какого-нибудь Дракакулу. Дитрих шел осторожно, глядя на мокрый асфальт. Ему хотелось побыть одному.
 Он  открыл высокую узкую дверь и попал в темное, тесное помещение. Сбоку от входа была витрина, на которой лежала разная еда неприятного вида.  Откуда-то  сверху падал свет из окошка кассира. Так высоко, что Дитрих едва мог дотянуться  до подоконника. Он взял с витрины большой кусок дряблого белого сыра, похожего на брынзу. Сыр не был упакован и разваливался в руках.
 - 50 шонни, - раздался голос кассира с его «звездного престола». Дитрих удивился,как он только заметил покупателя. Впрочем, приезжий многому удивился бы  в закрытом городе, но Дитрих работал тут уже давно и привык ко всему. Он поднялся на цыпочки и закинул на подоконник смятую денежную бумажку.
 - Какую дрянь у вас продают, - бормотал Дитрих, нарезая сыр, крошившийся под ножом. Губерт сидел напротив и глядел на сожителя с любопытством.
 - Небось у тебя в деревне все было экологически чистое, - хмыкнул он и взял себе бутерброд.
 - Похоже, под видом сыра мне подсунули творог. Да еще с истекшим сроком годности.
  Дитрих тяжело опустился на пластиковое кресло и с отвращением посотрел на еду. Он мечтал о пересоленной яичнице, которою ему готовила Габи.
 - Не спи, замерзнешь, - сказал Губерт. – Кстати, мне вот интересно: мы все тут пашем, как лошади, а отпуск дали только тебе. Ты такой особенный или что? Лучше других работаешь? Между прочем, мы устали побольше, чем ты.
Дитрих молчал. А Губерт радовался возможности высказаться не в пустоту.
  -Хотел бы я побывать на свободе, - с увлечением говорил он, хотя собеседник его не слушал.  - Вот представь себе, мы тут уже бог весть сколько лет работаем, всю молодость потратили на эти машины. Вырываемся в мир только на рождественские каникулы, а так даже носа отсюда не  смеем показывать.  Я уже боюсь, что при такой жизни начну забывать, что есть женщины, а к тебе начну чувствовать какой-то нездоровый интерес, ты уж меня прости, - закончил он с критичным покашливанием.
 - Пойду-ка я спать! –  раздраженно сказал Дитрих, и, тяжело шагая, пошел к себе наверх.


Глава девятая
 - Эй ты, поднимайся,  - грубо сказал Губерт и больно ткнул Дитриха под ребра, - привык на даче дрыхнуть до часу.
Но Дитрих встал не сразу. Глаза слипались, как при конъюнктивите, дышать было трудно – ночью он замерз и чувствовал себя простуженным.
 - Ты мне уже надоел своим унынием, - говорил Губерт, когда они завтракали в общей столовой. Было довольно тихо – еще не проснувшиеся служащие угрюмо молчали или неохотно переговаривались.
  Дитрих смотрел в свою тарелку и не решался взять вилку. В тарелке лежала непонятная субстанция охристо-бурого цвета – как оказалось позже, это был картофель с тушенкой. Дитрих опять вспомнил яичницу Габи и затосковал еще пуще.
  Губерт нахмурился и пристально посмотрел на сожителя, который так сгорбился над тарелкой, что его волосы едва не упали в соус. «Не нравится мне его вид, - подумал машинист, - надо сводить его к гипнотизеру».
У жителей закрытого города случаи подобной ипохондрии не были редкостью. Случалось, что даже самые могучие и крепкие мужчины от тоски по внешнему миру начинали скулить, как щенки. И чтобы возвратить их к прежней работоспособности, в городе имелся гипнотизер. Одного его сеанса хватало на целый год. Человек тут же переставал копаться в своей душе и полностью отдавался работе. К тому же эти сеансы забывались, и никто из рабочих толком про гипнотизера не знал.
 Но все мужчины таковы, что, ни за что не согласятся на сеанс гипноза, потому что не верят во всю эту магию. Поэтому у жителей Берлина  - 91выработался такой способ. Если кто-то замечал у своего сожителя признаки ипохондрии, то  лишал его возможности самостоятельно принимать решения (избивал до полусмерти, подпаивал, подсыпал снотворное) и тащил к гипнотизеру.  Маг был так могуч, что воздействовал даже на пьяных.
Но Губерт  никогда не водил к нему Дитриха. Он с опаской посмотрел на большие руки сожителя, бугры мышц, выпиравшие под свитером и крепкие, коротковатые ноги. «Пожалуй, побороть его будет можно, он ловким не кажется, хотя и силен». Оставалось только найти на Дитриха компромат, все равно какой, лишь бы дошло до драки.
 - Дитрих, скажи мне, как другу, у тебя кто-то был этим летом? – спросил он и пожалел, что не мог найти темы посерьезнее.
 - Ну да, а тебе какая разница? – вяло буркнул Дитрих.
  Машинист замялся, но внезапный рев двигателя и грохот за окном спасли его. Все, кто был в столовой, тотчас бросились к окну.
 - Это автобус. Там женщины!!! – завопил кто-то дурным голосом.
  Что тут случилось… изголодавшиеся мужчины, точно стадо диких африканских воинов, рванулись на улицу, едва не вышибая двери. Они даже не радовались такой удаче – они вели себя, как похитители сабинянок. Заказной автобус, врезавшийся в фонарный столб, виделся им раем. Из раскореженного  нутра автобуса  на многие метры тянулись волны многоголосого женского визга. Ничего не видя от ослепившего их желания, мужчины врывались в заволоченный дымом салон, хватали кричавших женщин и бежали с ними к фабрике. То, что они этим оказывают им помощь, их вообще не заботило.  Они прятались по углам со своей добычей  и воплощали в явь свои сны, сны людей, запертых среди машин.
   И только Дитрих остался в столовой один-одинешенек.
 - О! А ты чего тут? – вдруг громко, на все помещение, спросил неизвестно откуда появившийся Губерт. Дитрих устало поднял голову. Машинист сиял, как новый пфеннинг, и держал на руках стройную молодую женщину, устало приникнувшую  к его плечу.
 - Представляешь, сюда каким-то образом заехал автобус со спортсменками. Наверно, на соревнования ехали, а, крошка? –  игриво обратился Губерт к женщине, и, когда она ему не ответила, продолжал:
 - Все мужики прямо с ума посходили.  Я вот не пойму, чего ты тут киснешь!  Их в спортзале сейчас как селедок в бочке. Отборные девчонки! Они  как раз приходят в себя после аварии, поторопись, а то такой отпор получишь….
  Дитрих неохотно поднялся и, идя к выходу, мельком взглянул на девушку. Она была высокого роста, прекрасного сложения, с мощно развитыми мышцами. Длинные прямые волосы стянуты в хвост на затылке.  Но после миниатюрной, тонкой фигурки Габи эта тевтонская богатырша ему не понравилась совершенно.
   В спортзале было тихо и холодно. Тяжелые шаги Дитриха гулко отдавались от голых стен и  идеально гладкого пола. В раздевалке кто-то погасил свет для создания романтической обстановки. Потеряв в темноте способность ориентироваться, Дитрих своротил ногой скамейку и упал на что-то твердое и живое. «Это» ударило его в живот, но поборов боль, мужчина все-таки овладел спортсменкой. Он дела это механически, без удовольствия, словно из чувства долга, и перед кем – перед Губертом, которого он терпеть не может! Девушка под ним особенно  не  сопротивлялась, но и не расслаблялась. Пытаться представить, что это Габи, было бесполезно. Дитрих закусил губу от обиды.  Ему было противно, он злился, но почему - то не уходил.
 Вдруг на мгновение он ослеп от света, вспыхнувшего в раздевалке.
 - О! Еще один! – этот злой, сорванный голос, без сомнения, принадлежал начальнику. Дитрих скрючился, представив себя со стороны в эту минуту.
 - Все! Мигом! Собраться в актовом зале! – Тон начальника обещал страшную расправу.
Дитрих молча, привел себя в порядок и вышел, аккуратно прикрыв дверь.
  Актовый зал был полон. Мужчины тяжело дышали и поправляли смятые пиджаки.
 - Ну что, орлы?! – набросился на них начальник. – Вы вообще думали, что на вас за насилие в суд подать могут?
 - Это ж спортсменки, они по жизни дуры, они не подадут, - робко пробормотал кто-то.
 -Короче! Мигом подать женщинам автобус, водителя мы вам не дадим, сами доедете! – рявкнул он на женщин, которые к такой интонации привыкли с детских лет. – Куда вы отправлялись?!
 - В Мюнхен на соревнования! – четко  отрапортовала басом огромная женщина.
 - Вам все ясно?!! – гаркнул он напоследок.
Глава десятая
   
 - Вы  не слышали, что ли, что я сказал?!!  - крикнул начальник. – Гасить бомбы!!
 - Чего? – изумленно выдохнул зал.
И тут начальник притих и растаял, как будто прослушал релаксирующую мелодию:
  -Короче: берете бомбы, кладете их в поэтиленовый мешок с водой, завязываете и ждете, пока они не позеленеют. Когда позеленели – вы их уже разминировали.
 - Да быть этого не может!! Вы хотите, чтоб вам тут всю фабрику подорвали?!
 - Молчать!! Всем разбиться по парам и идти работать!!! – вернулся начальник к прежнему тону и сам принялся всех строить. Получилось, что сожители были разъединены и оказались с совершенно незнакомыми людьми.  Дитрих очутился в паре с рабочим-поляком.  Поляк  - тощее белокурое существо, похожее на селедку, с ужасом и почтением смотрел на него.  Запас немецких слов у него был такой  же, как у Дитриха польских. Как и многие, поляк приехал в Германию за хорошей жизнью, но попав в закрытый город, напоролся на презрение. 
Дитрих кивнул поляку, и повел его за собой. Комната, где они занимались этой странной работой, была с серыми,  голыми бетонными стенами и большими окнами, вяло пропускавшими бледный осенний свет.
Оба работали машинально, не думая, принесет им это дело какую-то пользу или нет. Каждый думал о своем. Поляк забылся, помедлил, накладывая бомбы в мешок…
Взрывной волной Дитриха отбросило к стене. Он почувствовал жгучую боль в ноге и с ненавистью посмотрел на поляка, который делал отчаянное лицо и открещивался. Дитрих кое-как поднялся, стиснув зубы. Напарник бросился к нему на помощь, подставил тощее плечо, и пострадавший навалился на эту хрупкую опору все тяжестью. С трудом поддерживая Дитриха, поляк довел его до медпункта и сдал на руки врачу.
 Доктор, вежливый, спокойный, обращался  с многочисленными  пациентами так ласково, как даже детский терапевт не может.  Ничего не говоря, он уложил Дитриха, осмотрел его и аккуратно наложил шину.   Руки у него были ледяные и от холода желтые, в лиловых прожилках, пропахшие медицинским спиртом.
  -Кто ваш сожитель? – спросил он таким же холодным, но вежливым тембром. Услышав тихий ответ, он набрал номер, разъяснил случившееся Губерту и обратился к Дитриху:
 - Господин Губерт отвезет вас домой. Соблюдайте постельный режим. Гарантирую, что самое большее через месяц будете прыгать, как кузнечик.
«Если бы Габи его слышала, - промелькнуло в мыслях Дитриха, - она бы сказала,  что у него голос совершенно как у переводчика иностранных фильмов 80-х годов.  Эмоции полностью отсутствуют, только что не гнусавит».
На самом деле доктор был очень добрый, но так как его пациенты были суровыми мужчинами, ему приходилось обходиться холодной вежливостью.
 - Ну, тебе везет! – Буркнул Губерт, укладывая сожителя на покой. – Так провести первый день на работе! Ты действительно какой-то особенный.
Но, несмотря на это, Губерт с трогательной нежностью ухаживал за Дитрихом. Но они оставались вдвоем только вечером, и Дитрих целыми днями скучал, пластом валяясь в кровати. Он чувствовал себя неловко перед Губертом за свое состояние.
А  тот явно хотел высказаться, потому что впервые  он мог говорить все что хотел, не опасаясь, что Дитрих уйдет и не станет его слушать.
 - Ты губы кусаешь, - как-то заметил больной, - значит, у тебя мысли кривые. Докладывай.
 Губерт удивленно обернулся, и целая исповедь вдруг сорвалась у него с языка:
 - Знаешь, я давно хотел тебя сказать, что я всегда хотел с тобой дружить. Звучит по-детски, но ты сам вызвал меня на откровенность. Мне никогда не удавалось ни с кем создать даже приятельские отношения – я явно из тех людей, которые у всех вызывают неприязнь. И у тебя, наверно, тоже – ты же меня на дух не  переносишь, я знаю.
 - Да,- с вялым сочувствием отозвался Дитрих, глядя в потолок, - мне жаль тебя, но я ничего не могу с собой поделать.
Вдруг что-то заставило его посмотреть в глаза Губерту. Он посмотрел, как его учила Габи, и увидел, что Губерт никогда не предаст, не подставит его. В темных глазах  машиниста Дитрих видел только правду и хорошее отношение к себе. Больной подумал, что Губерт мог бы стать его лучшим другом, но тут, же понял, что никогда не сможет побороть неприязнь, возникнувшую от первого впечатления.
 - И еще, Дитрих, я тебе скажу- скажу то, что никто никому тут не говорил и говорить не будет – ты загипнотизирован, чтоб ничего не помнить и работать. Но ты болен и еще долго не сможешь встать за станок. Я пригласил гипнотизера, когда ты спал. И он отобрал у тебя одну штуку.  Я не хотел, говорил, что это твоя собственность, но он наплел мне что-то про сильные обереги и забрал тут тряпичную куклу. Я ее хорошо помню – маленькая, как кукла вуду.
 Дитрих сел на кровати и долго смотрел на сожителя. Потом, ничего не говоря, вцепился в его плечо, сполз с кровати и заковылял к двери, держась за стены. Машинист бросился за ним, но Дитрих нацепил пальто поверх пижамы и захромал вниз по лестнице.
 - Да остановись ты! – кричал Губерт.  – На всю жизнь ведь хромым останешься!
 -  Я вспомнил, вспомнил, - бормотал Дитрих, ковыляя по улице так быстро, как мог. Он непременно должен был отыскать гипнотизера и отобрать у него свой оберег.
Уже спустилась ночь, и в мутном мраке здание фабрики, возвышавшееся над городом, потеряло детали, и было похоже плоским зазубренным силуэтом на гору.
 Дитрих не знал, куда ему идти и где искать этого гипнотизера. Он выбрал главную лестницу и притаился за углом. Сейчас мимо него должны пройти самые старательные рабочие.
Наверху хлопнула обитая железом дверь, и кто-то стал спускаться. Походка – мелкие, шумные шажки были незнакомы Дитриху. Он выглянул, и в полумраке разглядел невысокого полного мужчину, лысого, с большими глазами и отвисшими щеками.  Дитрих видел его впервые.
«Так этот он и есть!» - подумал он и встал под лампочку, так что его хорошо было видно. Незнакомец остановился от неожиданности и впился в Дитриха своими большими серо-зелеными глазами. Мужчине почему-то стало жутко от этого остановившего взгляда- он понял, что не ошибся.
 - Дитрих Мюллер?- Тонким голосом спросил гипнотизер.
Дитрих нащупал в кармане пальто пистолет, и медленно вынув его, наставил гипнотизеру в грудь.
 - Отдайте то, что отобрали у меня, - тихо, но свирепо сказал он.
 - Что я у вас отобрал? Перестаньте грозить мне пистолетом и идите спать – вы же еще не выздоровели, - равнодушно отвечал он, пристально глядя на Дитриха.
Пистолет уткнулся в грудь гипнотизера, и Дитрих почувствовал, что дикий, безумный крик сейчас вырвется у него из груди.
 - Я не уйду. – Сказал он, нервно дрогнув. – Зачем вам мой оберег?
Дитрих надавил на курок, и гипнотизер сдался. Пятясь, он провел мужчину в грязную темную комнатку и протянул ему куклу дрожащей рукой.
 - Забирайте ваш мешок с тряпками, если хотите нарваться на проблемы.
Это были его последние слова. Дитрих застрелил гипнотизера и с грохотом побежал вон из фабрики. И из закрытого города.
Глава одиннадцатая
 Дитрих  торопливо вышел, хотя боль давала о себе знать. Он крепко прижимал к сердцу куклу, стискивал тряпичное тельце и разворачивал план на ближайший день.
 - Немедленно ехать отсюда, - думал он вслух, - и сразу к Габи. У меня есть ее адрес. А  там - пусть делают со мной, что хотят. Сюда я больше ни ногой.
Он упал на пахнущее бензином сиденье своей синей машины и дал газ.  Машина с воем набрала скорость, рванув вперед  и  оставив закрытый город в прошлом. Дитрих немного нервничал, но сам себе  старался казаться спокойным.
 На шоссе Дитрих оказался не один. Он почувствовал себя в безопасности и поехал по направлению к городу. На середине дороги он остановился,  вышвырнул телефон на обочину и сразу почувствовал себя легче.
Когда он уже подошел к подъезду дома Габи, ему повезло.  Он вошел вместе с  каким-то припозднившимся гулякой. Дитриху не пришлось долго молотить кулаками  в двери возлюбленной, несмотря на очень позднее время: Габи почти тут же открыла ему.
 - Дитрих!! – радостный визг ее оглушил Дитриха, и, не дав  передохнуть, девушка обрушила на него шквал поцелуев.
 - Я так скучала,  - говорила она, повиснув на нем так, что ее ноги не доставали до пола. – Сегодня опять нашло, я не смогла заснуть…и вдруг – ты!
Она на мгновение отпустила его, вздохнула и повела в спальню. Габи поняла, что ее болтовня сейчас будет только раздражать Дитриха.  Даже в темноте было видно, какой уставший,  неухоженный, заросший колючий щетиной.
Дитрих ничего не успел сказать ей, потому что повалился на широкую смятую кровать и провалился в сон. Габи села около него, скучая, что он не может с ней говорить. Она принялась задумчиво его гладить.  Произошедшее казалось ей совершенно нереальным, но девушка была рада. Она не станет выпытывать  у него причину приезда – не из таких она была подозрительных.
Гладя Дитриха, она нащупала его больное колено, вздрогнула и принесла из аптечки большую пластиковую банку лошадиного крема. Зачерпнув большую горсть снадобья, чрезвычайно похожего на красное клубничное желе, Габи принялась втирать его. Она делала это долго, старательно, пока желе не пошло на пользу суставам.  Дитрих спал как убитый. Девушка осторожно прилегла на край кровати, потому что места осталось совсем мало, и она не хотела тревожить возлюбленного. Но заснуть ей уже не удалось.
 Проснулся Дитрих поздно, и, конечно удивился, увидев себя в не очень-то свежей кровати, в теплой, душной комнате.  Но он все вспомнил и первым делом прошел на кухню. На столе рядом с яичницей лежала каллиграфическая записка:
«Приду  к обеду.  Никуда не выходи.  Габи.»
Дитрих послушался записки, и чтобы не скучать, осмотрел жилище своей милой. Ничего интересного, кроме пианино, он не нашел. А телевизора у Габи не было, как не было всякой  мелкой мебели, которая съедает пространство. Пусто, голо.  Единственное украшение -  огромный постер фильма «Фицкарральдо».
В холодильнике обстановка оказалась такая же, как в комнате. Так бы мог выглядеть холодильник японского отшельника.
 - Святым духом она питается, что ли? – Дитрих с горечью обшарил глазами пустые полки. Единственное, что его удивило и обрадовало, был большой пакет с яблоками.
Габи пришла запыхавшаяся и счастливая.
 - Сказалась больной, чтобы бежать из института пораньше – к тебе.
 - Я тоже бежал с работы, - сказал он, сажая ее  к себе на колени, - меня гипнотизировали, чтобы я тебя забыл, но им это не удалось. Я сломал ногу, но это не помешало мне бежать к тебе. Куклу твою я не потерял.  Я больше не вернусь туда, я хочу быть с тобой. А теперь, - он вздохнул и произнес решительно, - пойдем к твоим папе и маме, чтобы  сказать им кое-то.


 9  января– март 2017 года, Санкт - Петербург