Цвети, сирень!

(рассказ)
Все идеалисты - одинокие и страдающие люди. Свет их звезды упал и на меня. Одиночество и страдания познал уже в начальной школе. Брата не имел. Сестры - старше на пятнадцать и двадцать лет. К моему уходу в школу они повыходили замуж. Родители были прекрасными людьми, но выслушивать меня им было просто некогда из-за бесконечного крестьянского труда. Отвлекать от дел я их не смел. Напротив, сам старался помогать, чем мог. Не вдаваясь в теории, действом мать с отцом обучили меня пахать и сеять, косить и плотничать, доить корову, длинными зимними вечерами петь народные песни и играть на гармошке. Без единого слова, ни разу не заведя даже разговора о высоких материях, научили любить землю и сельскую родину, потому что безотчетно и безгранично любили их сами. Всё это будет потом. А в детстве без родителей я чаще всего чувствовал одиночество.
Нужен был друг, чтобы поделиться своими открытиями всё взрослеющей жизни, сомнениями, наконец, просто деревенскими новостями. Я приставал с дружбой к одноклассникам. Но те с первого класса окрестили меня философом и отмахивались, как от назойливой мухи. Их больше интересовало, чем набить пустое брюхо - время было голодное, послевоенное. Несколько месяцев я дружил с соседским Колькой. Он был старше меня и умней. Многие его советы я находил полезными. Но когда отказался уворовать для него единственное яблоко с яблони, посаженной отцом в год моего рождения, он расквасил мне нос и дружба кончилась. Дружбу со мной охотно подхватил Мишка. Тот был неисправимый забияка. Каждый день я участвовал в драках, защищая новоявленного друга, пока у моей матери не разболелось сердце. Долго выслушивал мой лепет тихоня Илья. А узнал о моих симпатиях и антипатиях среди сверстниц, разболтал всей деревне. Разочаровавшись в мальчишках, я обратился к девчонкам. В ответ на мое серьезное предложение они, как сговорившись, хихикали и убегали, показывая язык.
Так и жил я со страданиями и еле теплившейся надеждой на идеальную дружбу до появления в нашей школе приезжих. Светлана была уроженкой Москвы, девочкой белоснежной бледности и тщедушной хрупкости, страдала бронхиальной астмой. Ради спасения единственного чада ее родители, оставив столицу, приехали учительствовать в нашу забытую богом, а главное людьми, и потому до поры до времени незапачканую деревню.
- Давай дружить! - предложил я Свете.
- Давай! - согласилась она и без обиняков протянула мне худенькую руку. Сбылись мои мечты! Мы вместе делали уроки. Я рассказывал ей о деревне, а она мне о Москве; я носил ей парное молоко, морковки с грядки, а она давала мне читать умные книги из семейной библиотеки и даже иногда разрешала посидеть в их «Москвиче».
Чистейший деревенский воздух, кристальная родниковая вода, натуральные продукты питания сделали свое дело. Светлана довольно скоро избавилась от приступов удушья и здоровье ее пошло на поправку. Целое лето я таскал ее по окрестностям, земляничникам, черничникам, брал в грибные и ореховые десанты. К великой радости матери кожа ее дочери впервые в жизни обветрилась и слегка загорела.
Но тяжелая болезнь никогда не проходит бесследно для души ребенка. Она ломает невидимую пружину резвости и маленький человечек вместо того, чтобы бездумно бегать, прыгать, кувыркаться, начинает наблюдать и анализировать жизнь, не по годам взрослеть. Я всегда чувствовал, что Светлана душой старше меня и привык узнавать от нее такие вещи, о существовании которых сам лишь смутно догадывался. Однажды она сказала мне, что дружба возможна только между маленькими мальчишками и девчонками, дальше она или исчезает, или перерастает в любовь. Я не хотел исчезновения нашей дружбы и попросил рассказать мне о любви. Светлана снисходительно улыбнулась и молча предложила литературу.
После выполнения школьных и семейных обязанностей я, уединившись, почти полгода читал книги про любовь. Прекрасные романтические книги! И обрадовался: наша дружба не исчезнет - я полюблю Светлану! Временами казалось, что я ее уже люблю. Классе в третьем или четвертом для нее написал свои первые стихи в духе прочитанных книг, но сильно отдающих родной деревней:
На чердаке, под шум дождя,
В сенном хмелящем аромате
Я без ума стал, ты - без платья,
Амур нас сыном наказал!
Стихи пришли как-то сами собой, ясным майским днем в пору цветения сирени, прямо на уроке. Я тут же послал их Свете запиской, которую перехватила ее мать. По меркам нравственности того времени она сочла меня, должно быть, сексуальным маньяком и стала настойчиво ограждать свою дочь от общения со мной. Откуда ей было знать о прочитанных книгах и моем страхе перед исчезновением столь дорогой мне дружбы!?
Боже, как больно била меня судьба на своих поворотах! Идеальная дружба рухнула и, тогда казалось, навсегда. Я снова сидел на лавочке возле дома в одиночестве. Солнце и весна померкли и только сирень утешала меня, лаская под ветром поклонами ароматных гроздей.
Жизнь как река, несмотря на замысловатую извилистость русла, всегда течет дальше. Незаметно кончилось наше детство, наступила юность. В девятом классе мы со Светой снова стали симпатизировать друг другу. По тайной договоренности, когда вместе с сумерками засыпала натруженная на севе деревня, я приходил к их дому и тихонько стучал в ее окошко. Она вылезала ко мне на руки, я пересаживал ее через забор и мы шли гулять куда нам заблагорассудится. Подолгу слушали соловьев, перепелов, скрипучих коростелей, дышали ароматом диких лугов, любовались звездами. В нашу жизнь вошли первые жгучие поцелуи. Дальше в то время идти было не принято - мы и не пытались. Нам и так было хорошо. Боюсь, что лучше, чем современной нетерпеливой молодежи, надкусывающей недозрелые плоды. Тем самым сами себя обрекают в дальнейшем на питание чужими огрызками, лишают неповторимой прелести чистоты человеческих отношений, вкуса спелого яблока рая... А как благоухали ночью росистые цветы сирени! Их аромат я несу через всю жизнь.
Май был на излете. Вечером ничто не предвещало нештатной ситуации. В очередной раз я, оглядевшись, бесшумно перелез через забор, подал условный знак и прижался к углу дома. Окно со скрипом медленно отворилось, из него неожиданно высунулась двустволка и раскатистый выстрел дуплетом засылал меня иссеченной листвой и отцветающими лепестками палисадной сирени. На мгновение я опешил. В сознание меня привел звон падающих на пол гильз. Ружье перезаряжали и неизвестно куда оно будет стрелять снова, ревностно защищая собственность своего хозяина. Я выскочил из засады, перемахнул через забор. К удивлению обнаружил, что учительская овчарка почему-то не привязана и любезно вызвалась меня проводить. Пришлось срочно одалживать штакетину из забора нареченного тестя. Я очень спешил удалиться на безопасное от солевого заряда расстояние и собака изловчилась-таки ухватить меня за икру. Перевернулся через голову, но боли не почувствовал, продолжал бежать. Штакетина отодралась с гвоздем, и на лугу я сполна рассчитался с наседавшей овчаркой за пролитую кровь, за человеческую глупость и жестокость, достающуюся нередко очень образованным людям. Бедное, ни в чем не повинное животное! Оно взвыло и, счевши поручение хозяина выполненным, со всех ног бросилось домой.
Нервное напряжение спало. Я почувствовал, что рана глубока, кровоточит и сильно болит. Разодрал сорочку, перевязал ногу и кое-как добрался до дома. Ночью в бане продезинфицировал рану марганцовкой, засыпал стрептоцидом, спрятал окровавленные лохмотья и лег спать. Больше к учительскому дому я ни разу не ходил: стыдно было за людей перед собакой.
К концу июля нога зажила. На выгоне я играл с ребятами в футбол. Вижу ко мне на всех парах прёт вихрастый Мишка.
- Ты что, ничего не знаешь? - закричал он издалека. - Светку твою отец увозит! Сегодня,..сейчас, в Москву. Навсегда!
       Я бросился к велосипеду.
- К дому не едь, - советовал Мишка. - К этому времени они уже отчалили. Дуй на кладку и по тропинке на большак. Пока они на центральной усадьбе переправятся по мосту и вернутся сюда, ты как-раз успеешь.
Я так и сделал. Большак был уже недалеко, когда со стороны центральной усадьбы колхоза показался «Москвич». Я с такой силой нажал на педали, что порвал старенькую цепь. Проклятие! Бегом я не успевал. Оставалось только заплакать от бессилия. В этот самый миг меня догнала раскрасневшаяся, запыхавшаяся малявка Маша. Мгновенно оценила ситуацию, шустренько соскочила со своего велосипеда и с готовностью протянула его мне: « На, бери!»
Раздумывать было некогда и я стремглав домчался до перекрестка с большаком. Через несколько секунд туда подъехал, не сбавляя хода, и «Москвич». Светлана припала к заднему стеклу и долго-долго махала мне рукой. Тогда я еще не знал, что мы с ней не увидимся больше ( трудно даже произнести это жестокое слово ) никогда!
Неспешно пешью я возвращался в деревню по тропинке. На злополучном месте одиноко валялся сломанный велосипед, а Маши нигде не было. Вдруг до меня донеслись тихие всхлипывания во ржи. Я бросился туда и нашел заплаканную Машу.
- Ты чего? Тебя кто обидел? - спросил я, оглядываясь и сжимая кулаки для наказания обидчика.
- Кто-кто? - передразнила меня Маша. - Просто жизнь несправедливо устроена, - расфилософствовалась семиклассница, размазывая кулаком слезы по румяной щеке. Изо всех сил Витя любит Свету, хотя он для нее не более чем начитанный собеседник. А кто-то больше жизни любит Витю. И, возможно, за духовное родство. Так он даже не соизволит заметить!
Опять я опешил, как от выстрела дуплетом, но теперь не нашел в себе сил ни на жест, ни на слово. Маша в это время простодушно, по-деревенски обозвала меня, остолбеневшего, дураком, зарыдала во весь голос и напрямик через спелую рожь бросилась куда глаза глядят. Догонять ее я не стал. Измученный, вконец дезориентированный и удрученный, с двумя велосипедами возвращался в деревню и действительно чувствовал себя полновесным дураком. Любовь не только величайшее счастье человеческое, но и величайшее наказание, заставляющее невыразимо страдать!

Теперь, в зените жизни, когда ясно отдаю себе отчет, что имею в семье скорее мирное сосуществование, чем счастье, я постоянно в мыслях возвращаюсь на ту тропинку во ржи. Сдается мне, что именно там упустил свою синюю птицу, не почувствовал прикосновения ее легкого крыла. Не сумел понять, что человеческое счастье всегда ставит вопрос ребром: сейчас или никогда? Боязно ошибиться и страшно упустить...
- Опять на тебя падает свет их звезды!? - глядя на мое страдальческое лицо, то недовольно ворчит, то сочувственно улыбается моя, всё ещё единственная жена...
А сирень я стал любить больше всех других цветов. Каждый май дышу полной грудью и твержу слова некогда популярной песни: «Цвети, сирень! Не облетай! Не облетай!»
Весна 1989 г.