Сэр Сойка

Если б я писал сказку, я бы начал так: "В одном далеком королевстве...". Но это не сказка, а самая печальная история в моей жизни, хотя, насчёт королевства  - правда: это было маленькое и далекое государство, у густого леса.
Правил им молодой король, что был хорош собой, но кроме красивого лица и положения он ничем не был пригож - был он скуп, упрям, дерзок и тщеславен; но почему-то все его любили, или просто делали вид, что любят, за право быть помилованными у его ног, питаться крошками с его стола.
Была у него жена - юная королева. Это было тихое и преданное создание с тёмными длинными кудрявыми локонами, нежной бледности лицом и с добрыми серыми глазами; всегда кроткое и любившее читать книжки о любви.
Она старалась быть образцовой супругой суровому правителю, что нещадно кричал и даже бил, если она не улыбнётся особо ласково послу или откажется танцевать с соседним холостым королем; и даже хотела думать, что он её все еще чуть любит, одинокими вечерами беседуя с ним через дневник (король мог сутками пропадать непонятно где и развлекаться неизвестно с кем, возвращаться только принять с ней важных посетителей и вместе провести ночь).
Да, вот так, как бы я ни хотел иначе, вынужден перейти от так желаемой сказки к реальности, в которой так много места зависти и страху, лжи и предательству. Я летал себе певчей птичкой бы дальше, радуясь новому дню, росе и лучикам солнца с облачками на небе, и никогда б не ломал крылья об эти незримые страшные ножи, если б в один вечер...
Стоял тихонький шёпот дождя и его капельки переливались сиянием ранней луны, ветер был свеж и навевал... тоску о любви. Мне очень хотелось найти себе родственную душу, которую я мог бы любить; но был как будто единственной пташкой в том лесу (другие пернатые сторонились меня и даже не отзывались на моё пение). Было скучно и... загадочно-маняще сияло окошко.
То были её покои, королева играла на лире, тихонько перебирая струны и задумчиво глядя на них, словно это была волшебная незримая книга.
Страницы мелодий осторожно переворачивались одна за другой, рассказывая, наверное, о влюблённых в розу единорогах, о синих огоньках-шалунах, о фее снега, навевающей грёзы далёкому и прекрасному месяцу; все точно было пронизано любовью, красивой, жертвенной, чистой.
Эти мотивы пленяли мой слух и душу все больше и больше, и я подлетел к ней подпевать, осторожно невольно любуясь её серыми глазами, точно шоколадными локонами и мягкой улыбкой (девушка, наверное, думала, что я так, несерьёзно, просто понравилась музыка). А на самом деле... с каждой нотой я как-то сам собой проникал в её сердце, трогал тихонько пёрышки надежд и касался ягодок мечты.
И до чего же они были похожи на мои собственные! Я чуть не задохнулся от ошеломлённого восторга, вспушив спинку и приютившись поближе к её лицу (королева меня гладила и кормила мякишем печенья, называя "умничкой-птичкой").
"Вы так обаятельны, Сэр Сойка!" - с очаровательным смешком сказала она мне. И, как только я услышал её голос, что был для меня изумительнее пения самого искусного соловья, понял: это словно продолжение меня, только странное, без крыльев, и все же такое чудное и красивое, я не смогу без неё и дня!..
Я стал летать к ней каждый день, и каждый раз узнавал все больше о её мире - рыцарей, глашатаев, золота и меча, и слушал баллады, романсы, что она пела, осмеливаясь незаметно гладить её щеку клювиком; и нам не было дела до интриг и пересудов за стенами её покоев, где были только мы и звуки. Но даже они не играли роли, если вы подумали, что это так (я мог слушать её и в тишине, просто глядя в её бездонные серые озёра мысли, открывающиеся, быть может, воротами пушистых ресниц грани в мир сказочных снов)...
Перед тем как лететь к ней, всегда приглаживал и расчесывал перья, волнуясь, словно в первый раз, и отправлялся на поиски подарка моей любимой (вы не ослышались - я любил её, как понимал это и как умел); быть может, именно потому мне так нелегко вспоминать эту историю, что живёт во мне до сих пор словно туманной старой легендой...
А она произошла совсем недавно, но время для меня как будто не существовало - заря или закат, ночь или день, я всегда спешил к юной прекрасной королеве, побыть с ней хоть миг, принося в клювике крошечный цветок или травинку, иль ягодку, неровно мимовольно дыша грудкой от того, что она рядом.
И поверите? - Я даже научился писать ради неё, чтобы нам легче было понимать друг друга (и порою очень жалею, что научился понимать буквы, у меня сердце разрывалось от её откровений про мужа, что всегда неласков с ней и приходит к ней, порою, кроме вышеописанных случаев, только тогда, когда надо забрать её драгоценности из приданного, чтобы пропить их или купить на них очередную модную лошадь иди шпагу; их отношения состояли из её безуспешных попыток "приоткрыть стену притворства и чёрствости, что убивают своими цепями" и его капризов и вечного недовольства).
"Сэр Сойка, - однажды писала она мне. - Муж все вспоминает, что я называла Вас по имени, и подсылает ко мне горничных и солдат шпионить".
"Но я ничего не могу с собой поделать! - чистосердечного наспех выводил я каракули. - Я безумно хочу видеть тебя слышать, быть рядом каждый день, всегда разговаривать с тобой... Я люблю тебя!".
"Но… он страшно ревнив! И все же... Я тоже люблю Вас, Сэр Сойка! Даже если только мы одни в мире понимаем эту любовь!" - чуть залившись красивым румянцем, вывела она и как в забытьи поцеловала легонько меня в грудку.
Не описать никаким языком - ни птичьим, ни человечьим, насколько я был счастлив в тот миг, отдал б свои крылья и голос за то, чтобы он не кончался. Но пора было улетать (в ту пору король затеял соколиную охоту в один и тот же час, и его супруга советовала спешить мне в укрытие).
Я летел в проверенный скромный пенёчек, где прятался много раз, уже скучая по своей возлюбленной и уже предвкушая нашу следующую встречу; но её слова меня тревожили: странная неприятная смесь страха, недоверия и какой-то ревности обожгла меня; и я пережил ужасные мгновения, мучаясь борьбой со своими чувствами. Но потом выглянула луна, и белоснежным тихим дуновением унесла прочь все смятения; и, как прежде, больше всего на свете я был убеждён, что я её люблю...
"Даже если ты когда-то любила другого и порой забываешь в сердце о нас, и если даже когда-то это закончится... я буду любить тебя, как и сейчас, весь свой короткий век! Сэр Сойка!".
Со всей душой я прописал буковки и усыпал их алыми лепестками, перемешанными с капельками своей крови (в своём порыве экстаза я не жалел себя, забираясь в дальний неприветливый розовый куст и общипывая самую красивую розу). И с дрожащей лапкой просунул ей, придержав подсвечником, чтоб не улетело.
Далее банальные инстинкты погнали меня искать козявок прокормиться, но я представлял на их месте конфетки, которыми меня баловала королева
И вот мелькнула тень... Это она? Я метнулся назад к окошку, забыв про все в мире. Тень раздраженно взяла листик с моим признанием и... Искромсала его.
Потом метнулась за дверь, принявшись орать на весь дворец: "Это твой бывший?! Ты смеешь делить со мною ложе, переписываясь с бывшим?!". Ой, что я наделал! Это король! Он носился по замку, разбрасывая все на пути и гоняясь за женой, не знавшей куда деться.
"Кто этот Сэр Сойка?!" - рявкнул он, загнав её в угол.
"Сир, я не могу сказать!" - прошептала она, сжавшись в комок, ожидая удара от бешеного супруга (она уважала мой трепет к ней и хранила его в секрете для всех, кроме меня и себя, как жемчужинку светлого смысла в океане памяти).
"Я тебя убью, если ты мне сейчас же не скажешь!" - зарычал тот, приставив к её шейке кинжал. Я просто не мог спокойно на это смотреть и, не жалея чистеньких пёрышек и молодых когтей, рванулся в атаку сквозь кованные решётки.
Изо всех сил я наносил по нему удары. "Кыш! Дармоед!" – заверещал он.
Король, отвлекшийся на наше с ним выяснение отношений, от души мною исцарапанный и судорожно хватавшийся за полотенца вытереть кровь, небрежно бросил: "Ладно! Можешь хранить личность своего бывшего в тайне! Если призадуматься, меня не так уж это и волнует, какой у него титул! Иди себе! Глаза б мои тебя не видели!"
Но потом, что-то вспомнив, он напустил на себя улыбочку любезности (выглядевшую как оскал людоеда), и мерзким жестом приласкал её со словами: "Но не забывай, что все ж ты мне жена, а потому обязана мне наследника, так что ночью я к тебе зайду!".
После король громыхнул дверью как плюнул.
Мы остались наедине.
"Почему ты ему не сказала?!" - беспокойно осматривая её, написал я.
"Потому что это могло навредить Вам! К тому же... он б и не поверил!" - ответила тихо она, отводя глаза, вспоминая, как я ей снился, и мы летали, наперегонки с легкими пушинками одуванчика, как с белоснежными воздушными огоньками; смеясь и радуясь каждому мгновению, там, где мы вместе и нет никакой темноты и цепей...
Со следующего дня государь снова покинул дворец, дав глоток жизни прекрасной королеве с дивным сердцем, умудряющимся переживать за него и стараться прощать его выходки; я больше не позволял себе обращать внимание на это, увидев все своими глазами и от того ещё больше войдя в её положение; да и что мне было до него?
Я знал только её душу, что распускала диковинной хрупкой бабочкой крылья глаз и улыбки, голоса и мягких движений, что гладили меня и брали на ручки; и мне было плевать, что дождь и снег повторятся, что птицы так и не понимают меня, а жучки не смилуются и не полезут в клювик, думая только о себе (впрочем, как и очень многие в этом мире). Ах, впрочем, у меня порою совсем улетучивался рассудок, когда она осторожно играючи дула мне на пёрышки и вспушивала пальцем затылок, как я жалел, что могу обнять её только в грёзах и снах, где клал к её ногам звезды и луну с солнцем, радугу и самые прелестные снежинки, весь свет...
Так прошло несколько счастливых часов, что для меня являлись вечностью, что парадоксально быстро улетучилась. Пока не пришёл король (я притаился за окном, осознав, что с этим неадекватным нельзя оставлять бедняжку наедине). Он, прежде всего, поискал везде нашу переписку. Не обнаружив нигде, ведомый словно нечистым, он потянул за занавес (там находился её дневник). Варвар! Он не посмеет! (Я знал, что она ведёт записи, и в это время почтительно ждал, когда она закончит и спрячет книжечку, и никогда не читал (даже если находился у неё на плечике в это время)).
"Сир...» - жалобно пискнула девушка, но муж только нахмурил брови: "Ага! - заключил едко он. – Значит, тебе есть что скрывать! Небось, там список всех твоих бывших! Ну-ка почитаю, посмеюсь, может, научусь чему новому!" - сально подмигнув, он раскрыл дневник.
"Сэр Сойка! Вчера мне было хорошо с Вами, как всегда, и все же я ощутила что-то радостно-новое!.." - прочитал он вслух, хищно впиваясь в лицо побледневшей супруги.
"Это написано вчера! - охнул он от своей прескверной дедукции, его лицо искривилось злостью, он едва не съедал королеву стальным взором, шипя - Может быть, объяснишься?! Я её держу на свете, кормлю, одеваю... Да ты ничто без меня!!! Это.. Это твой любовник, при мне?! Говори!» - он снова надрывал глотку, аж во рту черно было.
"Не могу!" - сказала она, бросив на меня взгляд, точно на прощание ("Простите меня, Сэр Сойка!").
Дальше я... Долго-долго плакал над её локонами, по которым стекали грустные алые капельки, навсегда уносившие её взгляд, улыбку и сердце... И страстно хотел, чтобы все это нам лишь привиделось, дивной сказкой, слова которой я помню и сейчас: "в одном далеком королевстве..."