В поисках смерти

Ноябрь. 1999год.

Всю ночь я почти не спал. Мой мозг истязали кошмары, а под утро, я почувствовал как моё тело охватил сильный озноб. Это был тревожный сигнал моего организма, который был мне очень хорошо знаком. 
Понимая, что времени у меня мало, и дальше моё состояние только лишь усугубится, я поспешно встал с дивана, и принялся обыскивать собственную квартиру с целью найти хоть немного денег, чтобы достать то, что должно было меня спасти.
С каждой минутой меня трясло всё сильнее, а из носа не переставая капала прозрачная вязкая слизь, сопровождаясь нестерпимым зудом внутри. Всё это было невыносимо. 
Тем временем за окном моросил дождь, небо было плотно затянуто тучами и в мою квартиру почти не проникал свет, а электричество мне давно отключили за неуплату. Куда делись деньги, что лежали под ковром? Неужели я уже потратил их, и не помню? Чёрт! Что-же делать? Что делать?
Охваченный паникой и каким-то непреодолимым страхом, я начал заглядывать под диван, под стол, за двери, в каждый угол, в каждую щель, но всё тщетно. 
На лбу у меня проступали холодные капли пота, а под кожей, где-то в области вен, казалось бегали целые полчища насекомых. И всё кусали, кусали меня. 
Я должен был остановить это любой ценой, поэтому окончательно перевернув всю квартиру вверх дном и убедившись в том, что денег у меня нет, я вышел на улицу и направился к Аслану.

Аслан приехал в мой город из чеченского села Шатой в 1997 году, с целью уничтожить русский народ. Но он не надевал на себя взрывчатку, он даже не брал в руки оружия. Маленький, тощий чеченец с подбитым глазом предпочел торговать смертью. 
Подъезд в котором находилась квартира, которую он снимал, был всегда усеян шприцами. Это означало, что от покупателей у Аслана не было отбоя, а значит миссия его успешно выполнялась.
Я постучал в дверь. Аслан отворил её, и увидев меня, молча протянул руку в которую я по обыкновению должен был положить несколько бумажных купюр. 
— Я без денег... — сообщил я, состроив гримасу нашкодившего пса, глядевшего виноватыми глазами на своего хозяина. Аслан был немногословен, и как это обычно бывает свойственно таким людям — действия его говорили лучше любых фраз. Он скривился в презрительной ухмылке мне в ответ, и захлопнул дверь прямо перед моим носом.
Но я не хотел сдаваться, и снова попытался вызвать Аслана на разговор. Продолжая долбить кулаком в его дверь, я стуча зубами умоляюще приговаривал:
— Я отдам вечером... Сегодня... Обещаю! Мне очень нужно!
Спустя пять минут моих стенаний у его двери, по ту сторону послышался суровый голос Аслана с характерным акцентом:
— Дэньги будут — приходи. Давай, ушёл атсуда. 
Я так редко слышал его голос, что услышав его сейчас — понял что мне действительно лучше уйти.

Весь ёжась и трясясь я брёл по серым, мрачным, но уже пробудившимся ото сна улицам.
Пульсирующий утренний город был равнодушен к моим страданиям. В его артериях забурлила кровь, и он не обращал на меня никакого внимания. Люди вокруг куда-то спешили, автомобили куда-то ехали. 
Я чувствовал себя одиноким и брошенным. Словно пережёванным острыми клыками судьбы, и выплюнутым ею же, на сырую, кишащую дождевыми червями обочину. 
Придя домой и укутавшись одеялами, я зарыдал. Я рыдал от обиды на свою судьбу, от обиды на тех, кто покинул меня, и от боли, подступающей к моим мышцам, моим костям, расползающейся по моей коже.
Время шло. Я весь обливался холодным потом. Каждая клеточка моего тела была скована судорогой. Большая когтистая лапа выкручивала мои внутренности и вытягивала из меня кишки. Насекомые продолжали бегать и размножаться под моей кожей, внутри моих зудящихся вен. Всё сильнее, сильнее. Страшно.
Как было бы хорошо, если бы меня кто-нибудь сейчас пристрелил.

«Пристрелите меня, пистрелите!»
— захлёбываясь собственной слюной стонал я, валяясь на полу пустой квартиры. Эта фраза была мне знакома...

***

С Лёхой мы знали друг друга с раннего детства, и были неразлучны, словно близнецы. Мы жили в одном районе, ходили в один класс, в один и тот же день впервые попробовали женщину. 
Мы мечтали быстрее закончить школу и уехать в Москву, чтобы занять там свою нишу в определённых кругах. Мы были исполнены большими планами и наивными юношескими мечтами. Однако судьба распорядилась иначе.
Когда мы с Лёхой пришли в военкомат, мы не знали, что именно в этот день наши воздушные замки взорвались, оставляя после себя лишь горстку пепла, что рассеялась на ветру.

Я никогда не забуду тот день, когда я, укрываясь от обстрела, залёг за сухим покрытым копотью деревом. Уткнувшись лицом в сырую Грозненскую землю, прикрывая голову руками, я вспоминал маму и запах пирогов, которые она готовила для нас с отцом по воскресеньям.
Я совершенно не понимал зачем я здесь, и что я должен тут делать. 
Когда свист пуль над моей головой поутих, я осторожно приподнял голову и огляделся по сторонам: все пацаны из нашего взвода рассыпались кто куда, но все они были в поле моего зрения. Все, кроме Лёхи. Где же он?!
Чуть поодаль, между жилым домом в котором гнездились боевики, и местом нашего укрытия, под горящим БТРом трепыхался человек. Это был Лёха. Обрадованный тем, что он жив, я пополз к нему, не обращая внимания на всё еще раздававшиеся автоматные очереди. 
— Потерпи дорогой. Я тебя вытащу, — кряхтел я, подбадривая скорее себя, чем его. 

Наконец, ползком добравшись до БТРа, взяв под руки стонущего Лёху и рывком потянув его к себе, я увидел что у моего друга, с которым мы еще недавно бегали по лужам дурачась с его собакой Нэнси — не было больше ног. Вместо них, из его туловища торчали лишь лохмотья мяса.
Мне так хотелось, чтобы всё это оказалось сном и что мы всё те же наивные мальчишки, мечтающие покорить Москву. Но нет, это был не сон. Мой вечно жизнерадостный друг, которого я знал с пяти лет, превратился в беспомощный, трепыхающийся комок, который задыхаясь ловил ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. 
Я склонился над ним, и беззвучно рыдал. Зачем нужна эта война? Зачем она нужна НАМ? Почему те, кому она нужна, сидят в своих тёплых кабинетах, а мы...
И тут я услышал, как Лёха мне что-то сказал:
— Пристрели меня... пожалуйста...
Я был готов к чему угодно, но только не к тому, что мне придётся его убить. 
— Нет! — я почти срывался на истерический крик, — Я не могу!
— Можешь... — он прервал мою истерику, настойчиво хватаясь за мой бушлат, — Давай!
Через несколько секунд, его рука, что держала меня, безжизненно повалилась на землю, а серые глаза навсегда застыли.

***

Адские муки в перемешку с воспоминаниями долгие годы саднящими мою искалеченную душу сводили меня с ума. Дикий, животный страх наполнял всё моё существо, а неведомая сила словно выворачивала меня наизнанку.
Нужно было что-то делать. Мысленно метаясь от одной дурацкой мысли к другой, я вспомнил, как когда-то давно я прочитал в газете статью о СПИД-терроризме в одном из городов Белоруссии. В статье рассказывалось о том, как ВИЧ-инфицированные наркоманы вооружившись шприцами наполненными зараженной кровью, выходили ночью на улицы города, требовали денег у прохожих, а в случае непослушания тех — грозились их уколоть. Я не был болен, но ведь никто не знал об этом.
Оживлённый гениальной идеей, стеная я пополз к мусорному ведру, вытащил из него шприц, и принялся искать на своём теле подходящую вену.
Все мои руки были покрыты следами уколов, синяками и кровоподтёками. Вены истончились, и вонзить иглу было некуда. Я злился, психовал и ныл. Спустя несколько минут поисков, я наконец узрел толстую, крепкую вену у себя под коленом. 
Наполнив шприц наполовину своей венозной кровью, уже через несколько минут я стоял в узком переулке между домами, и поджидал свою жертву. 
Из-за угла в переулок вошла девушка, у которой на плече висела громоздкая сумка. В то же мгновение, я подскочил к ней, схватил её за горло и прижал к стене дома, размахивая шприцом прямо у неё перед носом. Я чувствовал как густая слюна стекает у меня по подбородку, а глаза от возбуждения буквально вываливаются из орбит.
Как только я собирался произнести заготовленную фразу, сообразительная девушка отбросила сумку подальше от себя, и бросилась наутёк.
Тем временем, я как дрессированная собака, которой кинули палочку, подскочил к сумке и остервенело принялся её потрошить. И тут — удача! Я нашёл несколько бумажных купюр достаточно крупного номинала, и всё еще корчась от боли обуявшей всё моё тело, но уже воодушевлённый прекрасными перспективами на ближайшие пару дней, побежал к Аслану. 

Когда Аслан открыл мне дверь, я, преисполненный гордости, смотря ему прямо в глаза, протянул ему свой трофей. Он одобрительно кивнул и дал мне в руки смертоносное зелье. 
Не желая больше ни секунды терпеть эти муки, этажом ниже, я уютно устроился в углу лестничной площадки, и ввёл себе в вену живительный эликсир.

Так проходили дни, тянулись недели. Ничего не менялось. Каждый вечер я выходил на охоту,  вымогал деньги у женщин и стариков, и бежал к Аслану. День за днём. Неделя за неделей.
А ведь когда-то, еще до того, как нас, молодых пацанов, отправили на убой — у меня было всё. У меня был лучший друг, была Марина, в которую я был влюблён еще с девятого класса, были любящие родители. 
Первым меня покинул Лёха. А спустя месяц службы, я получил письмо от отца, в котором он сообщил мне о том, что моя мать умерла от сердечного приступа. Я, её единственный сын, не смог попрощаться с ней, потому что вынужден был находиться на какой-то чужой войне. Уже тогда мне разонравилось жить. Но там была Марина. Там был мой отец. 
По возвращению домой, я узнал что Марина выходит замуж, и уезжает в другую страну. А спустя пол года, мой отец, не сумевший пережить нестабильную обстановку в стране, увольнение с работы, отсутствие денежных средств и наконец смерть моей матери — повесился в туалете.
Так я остался один. 

***

Меня разбудил стук в дверь. Кому что от меня нужно? 
Я встал, потянулся. Чувствовал себя хорошо. Последнюю дозу я принял часа два назад, а значит ближайшие несколько часов я буду в порядке.
Открыв дверь своей квартиры, я увидел перед собой Виктора Палыча — давнего знакомого моих покойных родителей, полковника в отставке. 
— Привет, сынок! — произнёс он голосом главнокомандующего, и осмотрев меня с головы до ног добавил: 
— Дааа... выглядишь хреново. 
Выглядел я действительно неважно, три месяца я не стригся и не брился, а последнее время — уже и не мылся. 
Виктор Палыч отодвинул меня от прохода, и по хозяйски прошёл в комнату.
— Жена моя, Татьяна Владимировна, видела тебя недавно, — сказал Палыч и тяжело опустился на табурет. Брезгливо осмотревшись вокруг он снова протянул: 
— Дааа... Дела твои я вижу, и впрямь не очень. Чем вообще занимаешься?
— Ничем особо, — тихо пробормотал я. 
Чего он припёрся ко мне? Жизни меня учить?
— Деньги на эту дрянь, где берешь? — он указал головой на старый деревянный столик, на котором лежали шприцы, алюминиевая ложка, и другие необходимые атрибуты моего повседневного существовния.
— Да так, где придётся.
— Понятно. Ну и, как жить дальше думаешь? Спрыгивать собираешься? 
— Да. — соврал я, лишь бы избавиться скорее от незваного гостя.
— А потом что? — и не дождавшись моего ответа, который, к слову его не слишком интересовал, он перешёл к делу:
— Поезжай в Чечню, что пропадать то зря? 
— А что там? — равнодушно поинтересовался я.
— Как что?! Всё тоже самое! Наши там! Ты что, не общаешься ни с кем? Телевизор не смотришь?
— Нет.
Я отвёл взгляд в сторону, в пол, и вспомнил о том, что я действительно уже давно ни с кем не общаюсь. Единственный человек, с которым я контактировал, это был Аслан, но с ним я очень редко вступал в диалог. Ах да, еще я общался с Андрюхой с пятого этажа, с таким же наркоманом, как и я, да и тот, давно не выходит из дому, кажется у него что-то с ногами. А телевизор? Телевизор я продал еще в прошлом году.
— Дааа... — всё не унимался Виктор Палыч, — Так ты это, давай, бросай эту дрянь, приводи себя в порядок, да поезжай. Денег заработаешь. Ну, что скажешь? 
— Нет. Я не могу... Не хочу... — всё с тем же равнодушием отвечал я.
— Значит зря я всё-таки пришёл. Толку от тебя, всё равно никакого! 
Он встал с табурета, отрехнулся, и направился к выходу. Затем приостановившись около меня и оценивающе оглядев, сказал:
— А вообще-то, ты еще ничего, не слишком потрёпанный. Ты подумай, на досуге, и если что — позвони, — он сунул мне в руки огрызок бумаги, где был записан его номер телефона, — Переломаешься, и отправим тебя, родине пользу приносить, — затем выдержав долгую паузу, выразительно добавил:
— Всё равно ведь, подохнешь, как собака подзаборная! А так хоть как мужчина умрешь, с честью! Хорошо что родители твои тебя не видят, тфу! 
Знает же на что давить, старый козёл. 

После того как Виктор Палыч покинул меня, еще некоторое время я неподвижно сидел на своём диване, глядя куда-то в пустоту. В моей голове эхом отдавались его слова:
Всё равно ведь, подохнешь как собака. Всё равно ведь, подохнешь. Подохнешь.
И тут я снова вспомнил Андрюху с пятого этажа. Как он там? Может подняться к нему? Так я и сделал.
Я поднялся на пятый этаж, дверь в квартиру Андрюхи была открыта. 
Эту квартиру ему оставила покойная бабка, и он жил в ней вместе со своей то ли женой, то ли просто подругой Ленкой. 
Как только я вошёл, я увидел как осатаневшая Ленка, словно не замечая меня, пронеслась мимо. Истерические припадки часто случаются у наркоманов, но Ленка отличалась особой норвозностью.
— Лен, Андрюха дома? — окликнул я её.
— Что тебе надо?! Что?! — истошно проорала она, но потом, будто придя в себя, подскочила ко мне и смотря на меня умоляющими глазами, спросила: 
— У тебя есть что-нибудь?
— Нет... — соврал я, слегка от неё отстранившись, — Я пришёл Андрюху проведать.
— Скорее бы он уже сдох! Я вынуждена каждый день ходить на трассу, чтобы заработать нам на дозу, а он там лежит, отдыхает! 

Оставив её, я направился в комнату. Квартира, в которой они жили, была абсолютно пуста. Когда я был здесь в последний раз, тут еще стоял старый сервант, но они и его умудрились продать. Они продали всё. В углу комнаты был постелен грязный матрас, на котором лежал Андрюха, укрытый какой-то тряпкой, похожей на одеяло. 
— Здорово, дружище! — как можно более жизнерадостно поприветствовал я его.
Не посчитав нужным тратить время на пустые формальности, Андрюха в ответ на моё приветствие задал мне вопрос, нет ли у меня чего-нибудь, чем можно было бы уколоться. Я отрицательно покачал головой, и следом поинтересовался:
— Ну ты как? 
Он молча откинул накрывающую его тряпку, и моему взору предстали его заживо разлагающиеся, испещерённые язвами и гнойными нарывами ноги.
Стопа одной ноги уже начала чернеть. Помимо этого зрелища, тело Андрея источало омерзительную вонь, что представляла собой смесь из запахов опрелостей, мочи и дерьма. Я предположил что он ходит под себя, а Ленка конечно же за ним не ухаживает. В общем-то, от Андрюхи исходил запах разлагающегося трупа.
Вид гниющих ног и отвратительные ароматы произвели на меня такое впечатление, что меня тут же вырвало. Андрюха не обратил на это внимания, да и лужа моей блевотины возле его матраса не слишком нарушала окружающий его пейзаж.
— Тебе в больничку бы надо... — растерянно пробормотал я.
— Мне вмазаться надо! — хрипло проорал Андрюха мне в ответ.

Вернувшись к себе домой, меня охватило ощущение тревоги, только не той, что овладевала мной в преддверии надвигающейся ломки. Это было нечто другое. 
Слова Виктора Палыча усилил эффект увиденных мной Андрюхиных ног. 
Я хотел умереть, но не так.
«А ты ещё несильно потрёпанный» — кажется сказал Палыч.
Я побежал в ванную комнату, чтобы посмотреть на себя в зеркало. В отражении я увидел тусклое, измождённое лицо землистого цвета и стеклянные безжизненные глаза. Вид опустившегося незнакомца в зеркале меня напугал. Я быстро стянул с себя штаны, чтобы осмотреть свои ноги — они были покрыты следами от уколов, но никаких признаков разложения не было.
Еще некоторое время я ходил взад-вперёд по своей комнате, впервые осознав то, что я нуждаюсь в помощи. Я поднял с пола клочок бумаги, который вручил мне Виктор Палыч, и решил ему позвонить.
Я долго ходил по подъезду, стуча в каждую дверь с просьбой сделать звонок, но никто из соседей не решился меня впустить в свой дом.
«Подохнешь как собака. Подохнешь» — попрежнему звучало в моей голове. 
Так и не найдя телефона, восстанавливая в памяти воспоминания из детства, я пошел искать дом, в котором жил дядя Витя.

Уже через два месяца, поездом Ростов - Моздок, я убегал от своей собачьей смерти, в поисках смерти героической.