Ноша избранности глава 12 Проклятое золото

Глава 12. Проклятое золото.

Вечером была река. Широкий, мелкий брод. Даже не окунёшься. И был бой. Больше сотни воинов в кожаных доспехах, островерхих, кожаных колпаках и плащах из овчины попытались «откусить» краешек каравана. Им навстречу вылетел отряд из конной стражи: все воины с медной чешуе, с копьями наперевес. Они прошли сквозь нападающих, как нож проходит сквозь масло, развернулись. Но всадники в островерхих колпаках уже уходили во всю прыть своих легконогих коней, на ходу осыпая врагов длинными, камышовыми стрелами с костяными наконечниками, вились, как рой мошкары не убегая, но и не доводя дело до контактного боя. Их число увеличивалось. И тогда наездники из охраны тоже расчехлили луки.

Фургоны поставили в круг, остальное имущество и люди укрылись за их кожаными боками, неплохо защищавшими путешественников о лёгких, слабых стрел нападающих. Стоило же атакующим приблизиться к фургонам – стрелы полетели в них. Тяжёлые, с медными жалами наконечников. Первый же залп скинул с коней троих кочевников. Впрочем, Ане некогда было следить за развитием событий.

Среди прочего добра Ириша обнаружила в фургоне широкую, гладко выструганную доску и две ножки к ней. Один конец доски, снабжённый зацепом, девушки закрепили за край фургона, второй конец ножками упёрся в землю. Получился очень даже приличный откидной стол для операций. В котле и котелках грелась вода из реки. Спирт, инструменты, полосы чистого полотна для перевязки у Ани наготове всегда.

 Костяные стрелы, вопреки видимой несерьёзности, попятнали многих. Наконечники у них – с зазубриной, сам не выдернешь. Приходится резать. Так что ни лекарке, ни её помощнице скучать некогда. «Мудрец» забился, спасаясь от стрел, под повозку, зачарованно следил за происходящим, нервно вздрагивая каждый раз, когда скальпель девушки вспарывает кожу человека.

Краем глаза Аня замечает Айрисфеда. Мужчина явно не из трусов. Вместо того, чтобы отсиживаться под повозкой, купец обходит лагерь. А ведь стрелы-то кочевники пускают «с навесом». У «операционной» старшина купцов останавливается, наблюдая за работой Ани, касается рукой плеча одного из своих, молодых спутников, что-то говорит ему на ухо. Юноша кивает, идёт к Ане, спрашивает её:
– Господин хочет знать: насколько серьёзны раны?
– Пока ничего серьёзного нет, – отвечает ему девушка не прерывая штопки. – Если на стрелах нет яда…
– Нет, – хрипит воин, чью рану она зашивает. – Эти, в шкурах, ядом стрелы не мажут.
– Значит всё обойдётся рубцами.
– Ну, нежных красавиц здесь нет, – пытается шутить воин.
– Рану не мочить три дня, – предупреждает его Аня. – Следующий!

Кочевники ушли не солоно нахлебавшись, но кольцо из повозок путники размыкать не стали. И караулы выставили двойные. Аня сдержала слово: заставила сивого «мудреца» с дочкой принести из реки двадцать с лишком вёдер воды. Она наполнила все бурдюки, которые нашла. Вода нужна не только для питья и не только ей.

 Пленник ныл и стонал так, что казалось: ещё одно усилие и мужчина помрёт на месте. Естественно, он не помер. Сидит сейчас под повозкой, глотая слёзы обиды и унижения. В котле варится баранина. От реки тянет прохладой.

Неровный, пляшущий свет костра выхватывает из темноты какой-то предмет и тут же бросает его, перепрыгивая на следующий. Человек выходит из темноты в круг света. Давешний писец:
– В шатре моего господина приготовлены отменные кушанья и вино. Женщине, знающей ремесло найдётся место за скатертью моего господина.

Ни здрасте, ни пожалуйста. На редкость хамское приглашение. Аня осмыслила слова посланца, ответила, не отводя взгляда от чарующей игры пламени:
– Не стоит идти туда, где тебе не рады. Твой господин говорит со мной не иначе, как через посыльного, а мне и говорить с ним не хочется.
– Наглая девка!
Аня вскинула голову, посмотрела посланцу в глаза:
– Выбирай слова, юноша. Ты не в шатре твоего господина. – С неожиданным для себя интересом, она наблюдала за реакцией посыльного, гнев которого буквально налетел на его же растерянность. Бедняга просто не знает, что ему делать. Он нервно сглатывает слюну, оглядывается по сторонам, в поисках чудесной подсказки.

 Помогать ему никто не собирается. Аня отстранённо чертит прутиком в пыли под ногами. Вставать или даже менять позу она явно не собирается. Воины у костра разглядывают посланца с пристальным интересом, тоже не делая попытки подняться. Пока не делая.

Опустив голову, посыльный отступает в темноту. Вслед ему раздаётся взрыв оглушительного хохота. Зрители прекрасно всё поняли. Слёзы наворачиваются парню на глаза: хозяин будет в ярости, но разве он, посол, виноват? Он всего лишь передаёт то, что слышал или видел. Только Айрисфеду это лучше не объяснять.
Рука из-под телеги хватает писца за полу одежды, голос, полный униженной мольбы быстро, шепчет у самых его ног: «Господин, господин, могучий и славный господин, выслушай несчастного пленника. Умоляю! – срывающийся от волнения, горячечный голос, блестящие из темноты глаза, вот и всё, что может заметить посыльный, а голос продолжает шептать, – Передай своему господину, что в городе мои друзья выкупят меня и мою дочь не меньше, чем за сорок золотых, в то время, как здесь, нас двоих, оценили всего в десять, и теперь эти грубые воины всячески притесняют и унижают меня. В надежде припадаю я к стопам великодушия твоего господина и уверяю, что его защита и снисходительность не останутся без награды и …» – шум поблизости заставил юношу вздрогнуть. Он поспешно освободил край своей одежду от невидимой руки: «Хорошо, я передам».
 
А у костра веселились вовсю:
– Госпожа Анна, что же вы отказались? У Айрисфеда на пиру подают мясо и белые лепёшки…
– Так ведь и у нас каша с бараниной в котле преет, – отмахивается Аня.
– Зато у него настоящее вино!
– Мне как-то чаёк привычней.
– Привычнее? – веселятся воины.
– Намного, – соглашается Аня. – У нас ведь в России как принято: «Утром – чай, в обед – чаёк, вечером – Чаище!». Зимой согреет, летом – остудит и всегда повеселит. Даже вина не надо. А у купца разве чайком побалуешься?

Воины хохочут. То, что травяные отвары, которые готовит лекарка, приятнее сырой воды – они уже убедились, но «подсесть» на этот напиток ещё не успели. Ну, да дорога предстоит дальняя. И дождь будет, и ветер до костей, а чашка кипятка действительно греет.

Ночью Ане опять приснился сон: красный камень в форме октаэдра переливался, играя гранями, дразнил, манил. Чёрные тени сновали вокруг него, пытаясь проглотить, но каждый раз красный кристалл выныривал из тьмы, рассыпая вокруг себя яркие, световые блики. Очередная чёрная тень тянется к камню и Аня слышит: «Вы должны забрать у Повелителя Мёртвых «Кристалл души». Он всегда при нём…» Неужели это Сириус? И он тоже пытается поглотить камень? Кстати тоже безрезультатно. А если попробовать? Красный кристалл дразня, приближается, Аня бросается к нему, её пальцы смыкаются вокруг сияющего камня, кажется даже ощутив на мгновение его холодок и… тут она просыпается. Разве можно что-то поймать или схватить во сне? Страдальческий стон прорезает ночную тишину:
– Отец, не надо! Отец, умоляю! Отец!  – Блонди тоже одолевают кошмары. Впрочем, с ней всё понятно. Досталось девушке сегодня, наверно, как никогда. А вот Ириша спит и даже не шелохнётся. Счастливая. Но как быть с красным камнем? Он не зря всплыл во сне. Похоже, именно о нём говорил в Питере Сириус. Но вот незадача: в трактате о Сааху не было никакого красного камня. Или она что-то пропустила?

Вздув огонёк масляного светильника, Аня до рассвета разглядывала картинки. В полутьме они выглядели особенно зловещими. И ни на одном из рисунков не было ничего красного, кроме фасеточного, красного зрачка в центре схематичного глаза, изображённого, кстати, на каждой картинке.  Неужели это он и есть? Но тогда, если превращение трупа в мумию-воина невозможно без кристалла, то вряд ли Повелитель Мёртвых легко с ним расстанется.

Снаружи происходит какое-то движение. Осторожно раздвигая полог, воин ставит на ближайший край рундука большую миску с кашей. Взгляд встречается со взглядом.
– Доброе утро, – приветствует мужчину Аня.
– Доброе утро, госпожа.

Значит там, под открытым небом близится рассвет. Аня проводит по волосам расчёской, ополаскивает лицо и руки в тазу, поправляет одежду, набрасывает на голову покрывало. Завтракать лучше на свежем воздухе. Чтобы каша с дымком и чай горячий. Воины сосредоточенно подчищают котёл. Завтрак обилен, ведь обеда не полагается. Ане у костра место есть всегда. Она парням не мешает. Воины говорят о вчерашнем нападении, о ночной страже – та прошла спокойно, о грядущем дне. Всё как обычно. Появление всадника прерывает и трапезу, и беседу. Хозяин: опухший и осоловелый после пьяной ночи.  Ему-то что здесь понадобилось?
– Эй! Лагаст! Громир! Кто тут есть?
– А кто нужен? – спрашивает поднимаясь от костра Громир. Лагаст идёт от группы вооружающихся для дозора воинов.
– Можно и обоих, – бурчит купец. – Я хочу купить пленника с дочерью. И не говорите, что он не продаётся.
– Очень даже продаётся, – отвечает Громир. – Тридцать золотых – и они твои.
– Сколько? – возмущённо вопит купец. – Ты взбесился, наёмник? Да на дележе ты сам определил их цену в десять монет.
– Не мы, а ты, – возражает хозяину Лагаст. – Нас ты как-то не спрашивал.
– А я и теперь не спрашиваю. Держите десятку и…
– Погодь, хозяин, – оскалился Громир, а воины вокруг него заворчали. – Делёж – дележом, а торг – торгом. Тогда ты сам выбрал свою долю: пять женщин по три золотых за каждую, но продашь-то ты их не по три и не по пять, меньше – по восемь. Так же поступим и мы: тридцать золотых и ни медяка меньше!
– Так то городские цены, а мы в степи…
– Ничего не знаю. Наш товар – наша цена. Возможно, в городе они будут стоить ещё дороже.
– Громир, – на лице купца расплылась масляная улыбочка, а голос потёк мёдом, – тридцать золотых за старика и невинную соплюшку – цена чрезмерная, даже для торга.
– А если у него друзья в городе?
– А если нет?
– Тогда зачем он тебе?
– Меня привлекает мудрость.
– Насколько привлекает?

Некоторое время Айрисфед мерил наёмника взглядом:
– Пятнадцать за обоих. Ладно, двадцать. Я не привык себе отказывать.
Громир и Лагаст переглянулись:
– Добавь ещё пять.
– Три, ладно, четыре. Чтобы вы не путались при дележе. Двадцать четыре золотых и пленники – мои.
Воины опять переглянулись. Лагаст чуть пожал плечами: мол если ты не против, то я согласен.
– Твои, хозяин.
– И пусть твои мясник и, господин, отдадут мои книги! – неожиданно и дерзко потребовал «Мудрец».
– Какие книги? – картинно приподнял бровь купец.
– Мои! Те, что они забрали, как только уничтожили моих защитников!
– Сразу после боя и до дележа? – недобро прищурился Айрисфед. – Громир, Лагаст…
– Ну и что? – Аня решила, что пора вмешаться. – Ведь это не наши книги и не твои книги, а его книги. Он не раб, он – пленный и может сохранить самое ценное из своего имущества.
– А не самое ценное?
– Повозка? Она досталась нам после дележа. Но если господин считает, что книги у пленника следует отнять и разделить…
– Нет, женщина, – оборвал её купец. – Раз книги его – то пусть у него и остаются. Где они?
– Вот! – Аня запрыгнула в повозку и вместе с Иришей вытолкнула к самому краю сундучок «Мудреца» – у кого есть сила – пусть берёт. Мне такое не поднять.
 
Два писца, повинуясь знаку хозяина, сняли сундучок с повозки, поставили перед «Мудрецом». Тот наклонился откинул крышку, поворошил книги:
– Тут ещё был кошелёк с тысячей золотых…
– Блин! – не выдержала Аня. – Куртки кожаные три…
– Стоп! – а это Лагаст голос подал и даже руку вскинул. – Сделка ещё не завершена. Мы можем передумать. Парни, подкиньте-ка хворосту в огонь. Сейчас мы узнаем у этого сивого святого где он спрятал тысячу золотых.
– Господин! – испуганно заныл Сивый. – Не отдавайте меня им! Я всё расскажу. Всё! Но вам.
Командир наёмников жёстко стиснул его плечо:
– Пошли.
– Хозяин! – во весь голос взвыл пленник упираясь. – Пощади! Я оговорил твоих воинов. Они заставляли меня, Мудреца и Путника носить воду, спать под повозкой, ходить пешком! От злости я оговорил их. Господин, смилуйся, мои друзья заплатят тебе вдвое…
– Оставьте его! – рявкнул купец. – Громир, ты дал мне слово.
– Да, господин, – смиренно отозвался воин, – но я подумал, что если мы отыщем ту тысячу…
– Их не было и нет, – оборвал воина Айрисфед. – Обычный наговор из мести и глупости. А ты, – взгляд купца обратился к Сивому, – если солгал мне про выкуп…
– Нет, нет, господин, я не солгал, – залебезил счастливый «Мудрец». – Выкуп ты получишь в первом же городе, весь, до последней монетки. Клянусь вечной жизнью. Я…
– Куклу свою не забудь. Я говорю о его дочери, – уточнила Аня в ответ на удивлённый взгляд купца. – Этот Сивый много говорит о деньгах, о книгах, о своих страданиях, но о родной дочери даже не вспомнил. Опять наверно хочет нас в чём-то обвинить.

Мудрец и Путник бросил на девушку бешеный взгляд и внятно выговорил такое бранное слово, что даже купец покраснел, но Аня (к собственному своему удивлению), не смутилась:
– Ишь, как языком размахался, потому как в руках силы нет, да и в уме прореха.
– Хозяин, – подошёл к купцу Лагаст, – забирал бы ты свою покупку, а то смотреть на него противно, да и в путь пора. А вон и красавица твоя.

Воин бесцеремонно выволок из фургона полуодетую, сонную «Блонди».
– Она же девственница. Она же девственница! – заверещал мудрец при виде своей дочки в руках мужчины.
– Прямо как в сказке! – опять не удержалась Аня. Гневный взгляд Айрисфеда буквально пригвоздил её к земле:
– В какой это сказке, женщина?
– Да так, – смутилась девушка, – есть у нас одна такая. Короткая, но неприличная.
– Начала, так рассказывай. Или стыд вспомнила наконец?
Чувствуя, что краснеет, на этот раз от злости, Аня заговорила, глядя Айрисфеду в глаза: «Лев к своднику пришёл и просит у того львицу на ночь. Сводник руками разводит:
– Нет у меня львицы.
– Можно и тигрицу.
– Нет тигрицы.
– Рысь болотную хотя бы…
– Нет.
– Ну, хоть собаку облезлую. Лишь бы побольше.
И собаки у сводника нет
– Так кто же есть? – возмущается лев.
– Мышки-девственницы, – сводник отвечает. – На медную монетку целый пучок.»
– А они льву …! – выдохнул кто-то из вояк. Общий хохот покрыл конец его фразы.
– Иди, иди … мышка, – воин несильно подтолкнул Блонди к отцу.
Новый взрыв хохота. Сам Айрисфед с трудом сумел подавить улыбку, разозлился, вздёрнул коня на дыбы:
– Пошли! А то с этим народом пол дня на месте протопчешься.
– А деньги, хозяин, – напомнил Громир. Купец молча отсчитал в кошелёк монеты, бросил воину под ноги, развернул коня.
– Мышки-девственницы! – всхлипнул от смеха кто-то из наёмников.
– На медячок – целый пучок! – поддержал его другой.

Деньги разделили быстро. Весело собирались, запрягали быков, седлали коней. Удачная сделка, удачное утро. Аня тоже решила проехаться верхом. Засиделась вчера в повозке с деревянными книгами. Впрочем, правильно сделала. Всё, что делается – к лучшему. По крайней мере она теперь точно знает, что в той луже ловить больше нечего. Три круга вокруг каравана (в степь одной лучше не отъезжать), вот уже и кровь быстрее побежала по жилам, и мысли повеселели. Впрочем, последнее – не на долго, так как в повозке её ждал неприятный сюрприз.

Придавив Иришу к полу и одной рукой стиснув ей оба запястья, пехотинец Громира другой рукой наотмашь хлестал девочку по лицу, приговаривая: «Где золото, шлюха? Куда золото спрятала?» Аня не стала драться со здоровым мужиком. Откинув полог кибитки, она закричала:
– Люди! Помогите!
– Ах ты, тварь! – пехотинец выпустил Иришку и ринулся к ней, но в повозку уже лезли воины из десятка Лагастаса:
– Парень, ты в своём уме? Чего на девку навалился?
Агрессор попятился, заговорил примирительно:
–Успокойтесь, парни, всё не так. Мне эта мышка ни к чему. Я золото искал…
– Какое золото?
– То, про которое Сивый утром вопил. Оно здесь, в его повозке. Эти две бабы его нашли и спрятали.
Воины переглянулись:
– Золото?
– Спрятали?
– А ведь…
– Стойте! – вскинула руку Аня. – Если золото здесь, то оно здесь и мы его найдём. Но почему ищет он, один? Почему тайком, на ходу? Почему не все?
– Верно…
– Да врёт она! – взвыл чужак. – Сама нашла и спрятала!
– Где? Где я могла его спрятать? – наступала на агрессора Аня.
– Ну, спрятала… – мямлил тот.
– Никуда, кроме как в фургоне я его спрятать не могла. В степь же я золото не выбросила? Верно, парни?
– Верно, – подтвердил кто-то из троих не слишком уверенно.
– Если золото здесь, то оно здесь и нигде больше. И мы его найдём. Вечером. На стоянке. Все. Зовите командиров, парни.
– Почему это «командиров», – возмутился один из тройки. – Это наш фургон. Он нам при дележе достался. И всё, что в нём – тоже наше!
– Фургон – мой, – уточнила Аня. – Но я же не говорю, что всё в нём моё? Я говорю: зовите командиров.

Золото. От одного упоминания о нём у людей загораются глаза, а здравые мысли напрочь вылетают из головы. Хорошо хоть у Лагаста с Громиром хватило выдержки не устраивать обыск на ходу. Каждый из них для собственного спокойствия и для спокойствия своих товарищей посадил в повозку по наблюдателю. Громир выбрал на эту должность своего помощника Тарика, а Лагаст, естественно поручил это Гастасу.
Тарик тоже отнёсся к заданию достаточно разумно: сказал командир ехать в фургоне – он едет в фургоне. Следить? А за кем? И зачем? По дороге из фургона никто и ничего не вынесет. Зачем суетиться? И так уже шум подняли – больше некуда.

Гастас тоже старался никого не обременять: забился в дальний угол, нахохлился как сыч и молчит.

Колесо повозки в очередной раз наехало на очередной камень и пассажиры слетели с лавок. По крайней мере Аня и Ириша повалились, как кегли. Аня – потому что так и не приспособилась к такой езде, а Ирише – лишь бы повеселиться. Благо – сидит девочка на кровати, на неё и упала.

Тарик на лавке удержался, ухватившись обеими руками за деревянную решётку фургона поверх которой и был натянут кожаный верх. Гастас тоже вскинул руки, пытаясь ухватиться за решётку, но как-то очень неуклюже, да и неудачно. Короче, на лавке парень не усидел, а оказался на полу. Стиснул зубы, поднялся, сел. Очень скованно.

– Гастас, что с тобой?
Парень повернул голову, так, будто шея у него каменная, процедил сквозь зубы:
– Ничего.
Нервы у Ани и без того на пределе. Многовато впечатлений для одного утра. И покоя как-то не предвидится. Потому упрашивать она не стала, велела жёстко:
– Броню сними.
– Отстань. Всё в порядке.

Именно после такого ответа «отстать» Аня уже не могла:
– Мне парней позвать, чтобы они тебя раздели, а потом и придержали, пока я твою рану чистить буду?
Гастас скрипнул зубами и одной рукой принялся раздёргивать пряжки по бокам. Эге! Да вторая-то рука его явно не слушается. Вот не было печали. Надо за дело браться: ланцеты обжечь на огне масляного светильника и остудить в спирту, руки помыть. Ириша сама, без приказа помогает юноше снять панцирь и рубаху. Он принимает её услуги молча. По крайней мере, без сопротивления. Что за вожжа ему сегодня под мантию попала? Вот он пересаживается под открытое окно, в луч света. Ногами парень упёрся в пол, пальцы впились в дерево скамьи, голову повернул, зубы стиснул. Теперь с ним можно делать всё. Не шевельнётся. Кстати, рана то от стрелы, вчерашняя, слева у основания шеи. С навесом стреляли, вот стрела сверху в низ в мякоть и вошла.
Аня осторожно обтирает спиртом кожу вокруг раны, двумя ланцетами, ещё более осторожно раздвигает края, снимает струп:
– Где наконечник?
– Да потроши уже… Выдернул… Шип остался.
– Понятно. Ты мышцы так не напрягай. А то не видно: где мясо, а где кость.
Напряжённое до того плечо юноши опускается. Аня опять шевелит края. Да, всё напухло, наболело, начинается нагноение. А ведь рана-то плёвая. Мышцу пропороло. Ага! Вот он белеет! Ещё чуть-чуть раздвинуть края…
– Ириша, щипцы!
Рывок: у Гастаса даже ресницы не дрогнули, а рана – чистая. Эх, спирту бы ему в рану, чтобы не дурил в следующий раз, да ладно, без садо-мазо обойдёмся. Кровь, кстати, хорошая, без гноя.
– Иришь, давай тампон.
– Шить будем?
– Нет. Вдруг нагноение. Пусть рана сама закроется. Дольше, но безопаснее. Гастас, ты жив?
– Что мне сделается?
– Теперь уже ничего. Повязку только наложу. Кстати, о птичках: почему сразу не пришёл? Не тебя же одного зацепило?
– Я стрелу вырвал.
– Хорошо. А шип? Ты же знал, что он остался в ране?
– Госпожа Анна, – Гастас смотрит в пол, а в горле у него прямо-таки клокочет от сдерживаемого бешенства. Но Аня продолжает невозмутимо накладывать повязку. Кстати, рана, не смотря на всю свою пустячность, для перевязки очень неудобна. Приходится заматывать воину всё плечо и грудь.
– Я слушаю.
– Вы хорошо с занозой разобрались. Одним рывком выдрали. Так и надо. Тянуть – зря человека мучить. Так может и мне? Рывком.
– К чему это ты?
– Я – наёмник. У меня ни рода, ни племени, ни завтрашнего дня. Даже друзья у меня до тех пор, пока у нас хозяин общий. А наймёмся к разным, может статься, придётся мне с сегодняшними друзьями насмерть сойтись. Вы понимаете меня?
– И да, и нет. Про то, кто ты – я с первого дня знаю. И сколько жизни наши тогда стоили – не забыла.
– Тогда вы ничего не поняли. Или понимать не хотите. Да будь у меня хоть что-то – я женился бы на вас не задумываясь. Понимаете? По-честному. Как добрые люди женятся. Но у меня ничего нет. А нечестно я с вами не хочу и не могу. Потому что тогда мне жить незачем. Вот вы мне рану перевязываете, а для меня это больней, чем когда вы кость ту из раны мне тащили. Хорошо, Тарик здесь и Ириша. При свидетелях держаться легче. Теперь вы понимаете?
– Теперь понимаю. – Аня опустила руки, отступила на три шага, попросила. – Ириша, закончи пожалуйста.
– Да, госпожа, – в смятении прошептала девочка.
– И перевязки ему будешь делать ты.
– Да, госпожа, – повторила Ириша уже твёрже.
– Госпожа Анна, – парень смотрел на неё почти с собачьей мольбой. – Вы не думайте, я тоже ничего не забыл. И про свой долг я помню.
– Так забудь, – оборвала его Аня. – Считай, что я его списала.
– Вы можете такой долг списать, – тихо ответил Гастас, – а вот я не могу. Потому что не мне должны, а я. И сегодня я опять вам задолжал, а чем отдавать – не знаю.

Вот такой разговор получился. Парень, видите ли надумал разом всё решить. И всё запутал. Ане почему-то хотелось выть от боли. И почему? Непонятно. Она-то никаких планов не строила. Девушка потёрла руками лицо:
– Душно здесь. Ириша, я верхом прокачусь?
Девочка куснула губу, кивнула:
– Конечно, госпожа.
– А потом ты прокатишься. Хорошо?

– Кремень-девка, – на губах Тарика играет ехидная улыбочка. – Даже не побледнела. Сейчас ветром голову остудит и сделает вид, что ничего не было. Будто не говорил ты ничего. Кремень. А вот ты – дурак.
Гастас поморщился – повозку опять швырнуло:
– Да что ты понимаешь!
– А что понимать? Хорошая девка. И ремесло у неё хорошее. А то что гордячка, так это ничего. Это обломать можно.
– Заткнись!
– А тебе-то что? Ты-то здесь причём? По-честному ты не можешь, по-нечестному – не хочешь, а сам-то, – повозку опять швырнуло, – по дурости своей сейчас на скамейке усидеть не в силах.
– Ну, это только сейчас, – с угрозой уточнил Гастас, но его собеседник лишь презрительно фыркнул.

Некоторое время все ехали молча, но вот полог распахнулся, на ходу, с лошади, Аня спрыгнула в повозку, покачнулась, но устояла, помахала рукой:
– Иришь, твоя очередь кататься. Да! – она резко развернулась к Гастасу. – По поводу сказанного: этот мир – ваш и правила здесь – ваши, я же хочу лишь вернуться домой. По поводу твоего долга: как хочешь – так и поступай. Я лечила тебя, лечила других и буду лечить ещё очень многих. Никаких долгов «по гроб жизни» здесь быть не может, тем более, что в моём мире, благодарность – скорее исключение, чем правило. Я привыкла. И третье: больше раны не запускай. Не хочешь обращаться ко мне – обращайся к Ирише. У неё очень лёгкая рука. Лекарка от рождения…
Ириша, уже взявшаяся за повод лошади, замерла:
– Это правда, госпожа?
– Конечно, правда. Ни один твой шов не воспалился. Моя работа не столь чистая. Подучиться бы тебе…
– Госпожа, вы обучите…
Аня чуть растерянно оглядела своё передвижное жилище. Да, работа – лучшее лекарство от дурных мыслей.
– Пожалуй ты права. С тобой действительно стоит заняться всерьёз. Покончим вечером с этим, – Аня пнула рундук, – и начну учить тебя. Любая лекарка должна уметь читать и писать. С этого и начнём.

Ириша верхом. Она гонит лошадь и кричит, захлёбываясь от счастья:
– Госпожа Анна будет учить меня! Я буду самой лучшей лекаркой в мире!

– Господин назначил меня любимой женой… – чуть слышно, для себя пробормотала Аня. Учить. Легко сказать. А на чём писать и что читать? Кажется, в эти времена пользовались восковыми дощечками…

Дощечки нашлись. Те самые, чистые, выглаженные для будущих листов книги мудреца. Нашёлся и воск. Чтобы знаки были лучше видны, Аня, прежде чем покрыть дощечку воском, закоптила её над огоньком масляного светильника. Получилось неплохо. До вечерней остановки она с Иришей выцарапывали на воске местные знаки букв и слогов.
А вот поиск сокровищ пошёл совсем не так, как рассчитывали наёмники. Сразу же, как только караван остановился на ночлег, повозку и собравшихся вокруг неё пехотинцев, окружили конные наёмники во главе со старшиной каравана. Аня такому обороту даже не удивилась. Слишком много было поднято шума.

Несколько мгновений ситуация колебалась, как на весах. Что возьмёт верх: жадность или здравый смысл? Аня решительно встала на сторону здравого смысла, обратившись к «своим»:
– Парни, выносите из фургона вещи и раскладывайте в ряд, чтобы их можно было легко осмотреть и сами они досмотру не мешали.
– Заткнись, девка! – буквально из-под хозяйского локтя «тявкнул» на неё мудрец.
– Хозяин, – игнорируя пленника, Аня обратилась к купцу, – Пусть они начинают. Отдохнуть хочется и ужин готовить пора.

Айрисфед презрительно измерил её взглядом. Право, с лошади это не трудно:
– Ты так уверена в своей невиновности?
– Этот фургон уже весь облапали до того, как уступили мне. Где нет ничего, – там ничего нет.
– Ты утверждаешь, что золота в фургоне нет? – сам того не замечая, гордый купец разговаривал с «низкой женщиной».
– Кто верит словам? – отмахнулась Аня. – Верят глазам. Смотри сам, тем более, что хозяин здесь – ты.

До купца вдруг дошло: с кем он говорит. Мужчина резко вскинул голову, как конь, которого дернули за узду, рявкнул приказчикам:
– Выносите шмотьё! Что встали?
– Только осторожно, парни, – умоляюще попросила Аня. Не ломайте ничего. Дорога дальняя. Незачем без нужды озлоблять друг друга.
– Выносите, – повторил Айрисфед свой приказ, но уже без напора и обратился к ней. – У тебя есть деньги, женщина?
– Конечно, – Аня сняла с пояса кошель, протянула купцу, – всё здесь.

Купец взял кошель, заглянул в него: серебро, медяки. Не пусто, но и не густо. И ни одного золотого. Презрительно, без слов, мужчина бросил кошель под ноги собеседнице. Аня подобрала свою собственность, пробормотала: «Пану деньги легко достаются, мне – нет».
– А у того воина вчера повязки не было, – опять вклинился «Мудрец», тыча пальцем в Гастаса.
– Ириша, – позвала помощницу Аня, – сними повязку.
– Зачем? – купец смотрел неприятно пристально.
– Под повязку действительно можно замотать монеты.
– Хозяин, в повозке больше ничего нет
– Пазы? Щели?
– Их нет, хозяин. Доски тонкие. Будь в них пазы – они сломались бы.
– В вещах тоже ничего нет, – поддержал его другой приказчик.
– Разве что разобрать повозку…
– Стоп! – Вскинула руку, возмущённая Аня. – Это уже произвол. Это моя повозка. Я в ней еду! Хочешь её сломать? Отдай мне другую. Взамен.
– Нет, нет, господин, – завертелся «Мудрец» – Не надо ломать повозку. Эта низкая женщина спрятала деньги в другом месте. А теперь отвлекает твоё внимание.
– Ты же утверждал, что денег в повозке нет? – Айрисфед перенёс своё внимание на пленника.

Толстые доски, тонкие доски… Это было, как щелчок:
– Господин, почему бы вам не проверить сундук с книгами вашего пленника? Там толстые доски и сам он очень тяжёлый.

Аня презрительно наблюдала за лебезящим Сивым. Вот и доинтриговался. Тайник с золотом наверняка в его сундучке. Слишком волнуется хозяин. Аж взмок весь, побледнел и верещит не переставая:
– Господин, господин, не слушай эту распутную женщину! Она подлая, она не может не лгать…
– Пусть обыщут людей, – велел купец приказчику, – и заканчиваем с этим делом. Ужинать пора.
– Женщину, женщину надо обыскать… – не отставал Сивобородый.
– Да, обеих женщин в мой шатёр.
– Нет! – ринулся к хозяину Гастас. Рядом с ним, встали Лагаст и Громир:
– Хозяин, это против обычаев!
Купец поморщился, будто услышал несусветную чушь:
– Не здесь же их ощупывать. И не мужчинам же. В шатре мои рабыни ваших девок досмотрят.

Возражений не нашлось. Тридцать против двадцати – аргумент веский.

Вот она и попала в роскошный хозяйский шатёр. Так себе роскошь, между нами говоря: крашенные ткани вместо стен, шкуры вместо пола. Ну да, ковры и войлок ещё не изобретены. Мебель правда есть: лежаки из выглаженных досок, пара раскладных стульев из гнутого бамбука без спинок, но с подлокотниками, наподобие пляжных. Сам шатёр разбит на отдельные кабинки-комнатки, вроде примерочных в магазине готового платья. Из одной такой «примерочной» навстречу Ане и Ирише вышли три женщины, выслушали хозяйский приказ, повторили его:
– Госпожа Анна, вы и ваша рабыня должны следовать за нами.

Следовать так следовать. Аня привычно давит раздражение: глупо срывать досаду на подневольных людях. Их заводят за занавес.
– Госпожа Анна, вы и ваша рабыня должны снять платья.
Аня кивает Ирише и начинает раздеваться.
– Если госпожа Анна позволит, мы ей поможем.
Опять пересчитали монеты в её кошельке, прощупали и протрясли снятое платье. Аня наблюдала всё это не скрывая скуки:
– Всё? Я могу одеваться?
Самая старшая по возрасту рабыня смотрит на неё с некоторым смятением:
– Господин велел осмотреть вас…
– Не спрятала ли я в «укромном месте» тысячу золотых? Нет, не спрятала. Там и десяти не спрячешь.
– Господи желает знать…
– Обойдётся.

Это ощущение ни с чем не сравнимой уверенности. Какая ей разница, что пожелал богатый купец? Какая разница, что талдычит его рабыня?
– Ты не девственница?
– Какая тебе разница?
– Не мне…
– Так кому?
– Моему господину…
– Твоему господину? – Аня в упор смотрит на теряющуюся под её пристальным взглядом женщину. – Он что? Жениться на мне собрался? Так вот: я за него не пойду.

Её одежда мало отличается от мужской. В пышном платье верхом не покатаешься. И чтобы одеться, девушке служанка не нужна.
 
Громкий визг буквально пронзает матерчатые стены и занавеси. Аня подхватывает Иришу под руку. Та тоже уже оделась:
– Пошли отсюда.
– Что это? – в глазах маленькой служанки растерянность и испуг. Аня пренебрежительно машет рукой:
– Думаю, купец нашёл золото и сейчас ему не до нас, – она решительно откидывает занавес и лицом к лицу сталкивается с хозяином шатра, говорит, глядя ему прямо в глаза:
– Тебе отец разве не говорил, что подглядывать за голыми женщинами нехорошо?
Мужчина просто отшатывается от такой наглости.
– Вижу, что не говорил, – делает вывод Аня и проходит, нет величественно проплывает мимо него.

Лицо Айрисфеда багровеет от стыда, он сжимается, мечтая провалиться сквозь землю, но девушке нет до него дела. И это самое обидное.

 А у шатра чуть ли не линия фронта. Озлобленные пехотинцы против спешившихся конников. Вовремя она, однако.

Аня улыбается счастливой улыбкой, машет рукой «своим» воинам:
– Всё в порядке, парни. Золото у мудреца в сундучке было. Слышали, как он визжал?

Приятно конечно сознавать, что ради тебя мужчины готовы пролить кровь, но лучше всё-таки без этого. Право, роль Троянской Елены – не для неё. Значит, надо улыбаться, демонстрируя зрителям, что у неё всё О,кей и даже лучше. И Аня улыбается, идёт, словно не замечая чужой озлобленности, мимо всадников к «своим»:
– Парни, ужин-то хоть готов? Ерунда какая-то, а не день сегодня.
– Госпожа, Анна…
А, это Гастас. Юноша бледен, как полотно.
– Всё нормально. Абсолютно всё нормально.
– Но крики…
– Обижаешь? Чтобы я так верещала? Уж ты-то меня знаешь.
Парень вздыхает с облегчением, одновременно виновато опускает глаза:
– Да, госпожа Анна.

Ужин, посиделки у костра. Болтовня, сплетни. Кто-то сказал, что в двойном дне сундучка нашли аж девяносто четыре большие золотые монеты. Сумасшедшие деньги. Пришли представители от отряда конников – извиняться: мол служба такая, приказ есть приказ. Им тоже выдали каши, налили чаю в кружки. Непривычный напиток, но парни пьют. Чего не сделаешь ради мира. Опять разговор о деньгах:
– Девяносто четыре монеты. Госпожа Анна, если их по договору делить – сколько выйдет на каждого?
– Девяносто три разделить на три – получается тридцать одна, – считает вслух Аня. – Две трети наши. На каждого из вас пришлось бы чуть меньше трёх золотых.
– Надо было по-честному делить, – ворчит Рагаст.
– Так хозяин и разделил по-честному: мне, мне и опять мне. Ровно на три части, – отшучивается Аня.
Улыбки почему-то кислые.
– Вот если бы госпожа Анна то золото нашла…
– Купец всё равно забрал бы всё себе.
– Да мы…
– И была бы резня, – Аня кивает на парламентёров. Те жмутся, что-то мямлят про клятву верности.
– Может, хозяин не решился бы караван без охраны оставлять? Здесь места неспокойные…
– А где они спокойные? – вставляет реплику Лагаст. – Однако вон, ради неполной сотни золотых поставил же он нас против конников. И не отдаст находку теперь, хотя по договору – обязан. Короче всё, парни. Мой совет: забыть эту историю да покрепче. Места здесь действительно неспокойные. Наткнёмся на собачников – возьмём своё. Да, – он поворачивается к парламентёрам, – что там ваши старшие решили?
– Старшие – думают, а вот мы…
– А молодшие? – подбадривает его Лагаст.
– Молодшие согласны. И на делёж, и на золотой для госпожи Анны.
– Значит, и старшие согласятся, – подводит итог Лагаст. – Куда им против всех.