Старый Шкаф

               

Старый Шкаф испуганно потускнел. Он впервые понял, что Хозяин всё-таки бросает его одного в старой квартире.
     А раньше Шкаф не верил ни в переезд – неужели Хозяин расстанется с ветхой, но такой уютной обжитой комнатой, где так весело в солнечное утро сквозь пыльную штору пляшут блики по большому чуть потрескавшемуся зеркалу Шкафа – не верил и в то, что в случае переезда - а вдруг - его оставят здесь.
     Когда-то примерно полвека тому назад его заносили по частям в эту самую комнату, которая уже и тогда была не новой и из которой только недавно выехали прежние жильцы, но она тогда сияла свежей побелкой и пахла недавно подсохшей краской подоконников.
     Вносили по частям весёлые рабочие в мятых, но чистых робах, а собирали молодые улыбающиеся родители Хозяина. Впрочем, самого Хозяина ещё не существовало в квартире и на поверхности Земли, как ещё недавно и самого Шкафа, зато у женщины заметно круглился под халатом большой упругий живот, отражаясь в голеньком младенческом без единой трещинки зеркале. А собрать Шкаф оказалось недолго, он же совсем небольшой по нынешним меркам. Поставили низ на ножках, уже готовый, водрузили стенки и потом накрыли «крышей» с резным карнизом.
     Новорожденный сразу понравился Шкафу, который признал в нём – он ведь и сам находился тогда в своём младенческом мебельном возрасте – друга, а позже и Хозяина. Нет, он хорошо относился и к его родителям, но те меньше бывали в комнате: так, забегали с кухни утром, торопясь на работу, бесцеремонно хлопали дверцей, доставая юбку или пиджак; наскоро охорашивались перед зеркалом и пропадали до вечера. А в сумерках, снова похлопав дверцей, удалялись, потом возвращались и, гася свет, ложились на скрипучую кровать…
     Шкаф же был младенцем и Хозяин был младенцем. Поэтому они без слов прекрасно понимали друг друга. Кроватка малыша с высокими спинками стояла напротив шкафа и мальчик полюбил смотреться в зеркало.
     Он вставал на слабых ножках, держась за спинку, и, пуская пузыри, смотрел на своё отражение. А ясноглазый Шкаф, беззубо улыбаясь с солнечными ямочками на щеках в ответ, смотрел на друга.
     Подрастая, мальчик сначала подползал, позже уже подходил к Шкафу, доверчиво тычась в него пушистой головкой. Деревянный не обижался даже когда малыш разрисовывал его карандашами или мелками, сочувственно кивая ругаемому мамой шалуну.
     Но под Новый год Шкаф украшали и даже разрисовывали сообща! Мама обрезками скотча укрепляла на его лбу выстриженные из папиросной бумаги снежинки и сама рисовала акварелью на стекле зеркала зелёную ветвистую ёлку, а сын, пыхтя и измазываясь краской, старательно подрисовывал потом к ней разноцветные неуклюжие игрушки. Настоящая ёлка, переливаясь гирляндой, сверкала из приоткрытой двери соседней комнаты.
     С некоторых пор там поселился и новый пузатый Комод, краешек которого Шкаф иногда улавливал в своё зеркало, когда двери распахивались пошире. Сначала он ревновал к нему подраставшего Хозяина, но потом убедился, что тот не так уж часто бывает в комнате родителей, тем более рядом с немым Комодом – наверное, ещё не научившимся разговаривать – его не видно.
     Хозяин между тем всё рос. Вот уже чаще – на радость Шкафу – смотрелся в дружеские глаза-зеркала, придирчиво разглядывая прыщик над начавшей пушиться губой или расчёсывая непокорный чуб... Вот уже отразилась раз-другой светловолосая девушка, - но Шкаф, тоже, было, снова приревновавший, смирился и даже немного полюбил её, тем более что она тоже любила задержаться перед зеркалом.
     Внутри Шкафа копились модные рубашки, джинсы и ветровки. Возник как-то и пёстрый галстук. За ним немного погодя другой, третий разных расцветок, блеснул россыпью мельчайших искусственных кристаллов и галстучный зажим.
     Однако, хотя внутреннее содержание Шкафа становилось всё больше и разнообразнее, сам он, увы, не становился краше. Появились первые морщинки-трещинки на стёклах, одна из псевдохрустальных вставок в ручки на дверцах выпала и её не очень ровно вклеили «Моментом», другая потом тоже выпала и где-то затерялась, так с тех пор и стоял он с единственной кривой ручкой на обе дверцы.  Зеркало на нём тоже чуть потускнело, хотя давно уже на зеркале никто не рисовал и не марал вареньем. Но в целом-то он ещё прежний: прежний друг, Шкаф-молодец, Шкаф-хранитель!
     Как радовался он и смеялся навстречу огням люстры и блеску бокалов, когда Хозяин праздновал дома свадьбу со своей светловолосой возлюбленной, которая с тех пор поселилась здесь постоянно, а Шкаф ещё больше внутренне обогатился её воздушными шуршащими платьями, юбками с большими пряжками на ремешках и надушенными шарфиками. В нём даже стало совсем тесно, зато от счастья прямо распирало фанерные бока!
     Вот только начал тревожиться он, что всё нет нового карапуза. Появилось странное желание, чтобы кто-то снова рисовал на нём смешные рожицы и прикреплял неумелыми ручонками бумажные украшения. Родители Хозяина, на которых Шкаф, впрочем, почти не обращал внимания, совсем пропали, правда, иногда, кажется, он слышал их голоса из прихожей. Без них всё равно стало немного чего-то не хватать в квартире. Потом пропала куда-то и светловолосая.
     Хозяин, уже совсем зрелый мужчина с начавшими седеть волосами, заходил в опустевшую комнату поздно вечером тяжёлой неверной походкой, с трудом добредал до кровати или же падал у ног деревянного друга, забывшись пьяным сном.
     Как же Шкаф переживал тогда за него! Он встревоженно распахивал свои облупившиеся дверцы, стараясь, словно руками, обнять и спрятать Хозяина от его невидимой но грозной Беды!
     Так продолжалось, может быть, и не очень долго, но время это показалось Шкафу бесконечным. На его глазах погибал и сгорал Хозяин, а он ничем не мог ему помочь. Он и сам становился похож на него, неопрятного. Одну его дверцу полуоторвал пьяный Хозяин и она скособочилась; однажды Хозяин, тёмнолицый, с седой щетиной, долго пялился в зеркало, что-то бормотал, и внезапно с силой стукнул по стеклу кулаком, так, что по нему пошли трещинки и оно чуть не осыпалось. Человек сполз по нему, оставляя на стекле кровавый след от пораненной руки… Но Шкаф на него и тогда почти не обиделся, он понимал, что любимый Хозяин тяжко болен и несчастен, даже несмотря на наличие у него такого верного и всепрощающего друга. 
     Может быть, как раз его подспудными древесными мольбами, Хозяин постепенно взял себя в руки и исцелился. Он больше не пил, не царапал Шкаф трясущимися руками, молчаливо и хмуро собирался на работу, такой же молчаливый и хмурый возвращался домой, быстро и аккуратно вешая в Шкаф свою выходную одежду.
     И вот теперь он уезжает на новую квартиру – Шкаф услышал, как по телефону Хозяин объяснял кому-то, что их старый дом признан, наконец, аварийным, и начали понемногу расселять.
     … Всё же это однажды произошло. В то роковое утро чутко дремавший старый Шкаф очнулся от сквозняка отворённой двери и какой-то особенной звенящей тишины. Только Шкаф к своему удивлению даже не испугался, лишь тяжело скрипнул опустевшим рассохшимся нутром. Эх, Хозяин…
     А тот, оказалось, всё же вернулся в последний раз, наверное, за какой-нибудь забытой впопыхах мелочью. Погремел в коридоре, зашёл в ту комнату, где Комод… И вот его знакомые шаги туда, где остался его деревянный друг, единственный, кто помнил его малышом.
     Огляделся по сторонам, прошёлся по поскрипывающим половицам и остановился у Шкафа. Долго смотрел на него, потом со словами «Прощай, старый друг!» похлопал его по облезлому «плечу»… Растроганный Шкаф всё простил Хозяину.
     Потянулись бесцветные, похожие как две капли дождя по окну, дни в опустевшей разрушающейся квартире. Однажды, правда, случилось происшествие: в углу с потолка рухнул большой кусок штукатурки. Но едва осела пыль, Шкаф уже забыл про него.
     Теперь он весь живёт прошлым, перебирая в сумерках тени и шорохи минувшего. Вот его вносят в свежепобеленную комнату, в молочном зеркале отражаются какие-то странные улыбающиеся полузабытые люди… Вот, семеня слабыми ножками, к нему подходит милый карапуз, который потом стал самым главным человеком в его жизни и ушёл.
     Или иногда Шкаф переговаривается тихими шамкающими звуками с таким же стариком Комодом, когда дверь в другую комнату немного раскроется и оттуда хлынет солнечный поток, не стеснённый давно уже снятыми с окон шторами.

Июнь 2016