Тамара Ильинична

В те далёкие годы, когда многим  людям стало ясно, что коммунизм в нашей стране – не за горами: он вроде горизонта – чем ближе к горизонту, тем он дальше,   талонов на водку в месяц выдают мало, а у старух  можно выменять бутылку на «масляные» талоны, деловые люди взялись за хозяйствование. Они вспомнили свои «корни» и даже на балконах многоквартирных домов  поставили клетки с кроликами или цыплятами. А уж те, у кого в деревне были бабкины, умирающие от одиночества домишки, помянув свою бабку каникулы, проведенные у неё на речке, стали именовать себя  «наследниками» или «дачниками» (в зависимости от того, какой куш им достался). Тогда- то   и потянулись горожане «смыкаться» с деревней: заводить коз (на лето!), поросят (до Покрова!)  и сена – оно-то тоже денег стоит. Поток любви  к природе стал настолько широк, что и наша, ещё работающая пенсионерка – учительница, никогда не просившая « Анн-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят и пощупать спинки, много ли щетинки» тоже, влекомая потоком « любви к природе» (стадность – великая сила!), завела водоплавающих: благо, что ее болотистый, самый низинный участок выходил двадцатиметровой стороной на противопожарный пруд, сначала облюбованный купающимися в торфяной воде мальчишками, потом деревенскими алкашами, бросающими в пруд бутылки, которые  не принимали в «Стеклотаре»,   объедками, привлекавшими ворон и воробьев… Подрастив в клетке недельки две утят с их матерью, серой уткой, пенсионерка выпустила их на пруд, на котором к тому времени удочки закидывать было уже невозможно: ряска, сочно-зеленая, настолько плотно покрыла воду, что пенсионерка граблями собирала ряску и носила на грядку вместо полива под помидоры и капусту. Видя быстро подрастающую утиную молодежь, женщина понимала, что ей скоро придется с ней расстаться : есть своих животных она ни за что не сможет. Но двухмесячные каникулы да месяц экзаменов, да август с любимым грибным сезоном – вон  сколько времени, чтобы самой  «высидеть» утят! Она пошла на рынок…и неожиданно для самой себя купила индоуток, поразивших ее своей экзотической красотой. Эти утки напоминали женщине южных цыган в черно-красных одеждах: до войны в  их гостиной на комоде в Крыму стояли почти метровые фарфоровые статуэтки – танцующие цыган и цыганка. Ей, девочке,  так хотелось  играть ими вместо  фарфоровой куклы с  закрывающимися глазами: в цыганах было движение и страсть. Ребёнок уже тогда понимал это…Вспоминалась далекая Испания, в которой она никогда не была, нарисованная яркими красками и отчаянными поступками аборигенов, которых она никогда не видела. И не увидит уже: сиди себе, почитывай  «Вокруг света»!..
Пенсионерка едва дотащила утиную семью: двух уток и селезня («утак»- так  назвал его продавец. Отдав вместе плетеной «кошёлкой» , а  не « корзиной», что было тоже очень удивительно).»На  базаре нужно уметь торговаться»,-назидательно сказал продавец индоуток и объяснил, как соорудить уткам гнезда, потому что эти уже несут яйца, и как сохранить яйца для инкубатора… Вместо сарая у нашей мечтательницы стоял старый бесколесный фургон  машины «Технической  помощи», где женщина хранила сельхозорудия  ручного труда и корм для уток, резиновые сапоги и удочки. (Она очень любила рыбалку  и даже однажды, купив карасей, выпустила их в пруд. Но то ли пруд промёрз до дна, то ли деревенские сетями выловили все, но скоро на  пруду  даже лягушки уже не квакали)…
Железный пол фургона был застелен картоном и сеном. Траву рвали  в городе на берегу Тьмаки – притока Волги, где ежедневно купались со второго мая до  Покрова. В рюкзаке на плечах    и в мешке на коляске учительница возила  сушить траву на дачу, благо, что участок дали на расстоянии  четырех километров от города.