Мой дед

                Деду своему,
                герою-фронтовику,
                посвящаю.

               

Когда я находился в периоде жизни «малолетний», то наслаждался своим советским детством. После повышения моего негласного статуса до «недотёпа», я узнал, что когда-то была война. Ещё немного времени, и я узнал, что на той войне был мой дед.

Всю свою послевоенную жизнь дед прожил в деревне. Я же был коренным горожанином. В гости к деду мы ездили, когда у родителей случался отпуск. Мне очень нравилось мешать деду заниматься делами. Я всё время крутился у него под ногами. Он долго терпел меня, пока, наконец, не произносил:
- Пора сходить в огород за крапивой.
Я знал, что крапива предназначалась мне, и с визгом убегал в дом.

В те далёкие годы мы не были испорчены таким волшебным и загадочным понятием как «толерантность». По простоте душевной, да не со зла мы называли вещи своими именами: красных - красными, белых – белыми, негров – неграми, немцев – фашистами. В те годы это были тождественные понятия. Поэтому я, ещё не успевший запятнать свою душу толерантностью и прочими грехами, и сильно хотевший узнать о подвигах деда, часто задавал ему один и тот же вопрос:
- Деда, а ты много немцев убил?

Дед садился на скамью, стоящую рядом с палисадником под разлапистой черёмухой, делал самокрутку из собственноручно выращенного табака, закуривал её и выпускал клубы ароматного дыма. Дым обнимал нижние листья черёмухи и по веткам забирался на самую макушку дерева. Дед с хитрецой смотрел на меня, улыбался и молчал. Он никогда не рассказывал мне о войне. Как будто хотел оградить меня от неё.

Все люди, знавшие деда, включаю многочисленную родню, считали, что на войне дед был танкистом. Так случилось, потому что у деда сохранилась одна-единственная фотография, сделанная неизвестным фронтовым фотографом, на которой дед запечатлён в танкистском шлеме. Только спустя несколько десятилетий мне удалось узнать, что свой боевой путь дед прошёл в составе самоходно-артиллерийского дивизиона.

Один рассказ деда о войне мне всё же довелось услышать. Предназначался он не для меня, просто мне повезло оказаться в компании более взрослых слушателей. Не знаю, почему дед рассказал именно этот эпизод. Но я слушал, раскрыв рот и восторгаясь своим дедом. К сожалению, я не запомнил, в каком году произошел этот случай и на каком участке фронта, но хорошо помню, что свою «самоходку» дед называл машиной.

Свернув и закурив самокрутку, дед начал свой рассказ.
В то время Красная Армия постепенно переходила в наступление. После очередного боя было приказано остановиться на ночлег. Перевели дух, почистили стволы, подсчитали расход снарядов. Можно и отдохнуть. Отдыхали самоходчики в машинах, выставляя сменявших друг друга часовых. В ту ночь не ко времени ударил морозец. Спать в бронированной «самоходке» было холодно. Поворочались часок в машине всем экипажем, но уснуть так и не смогли. Запускать двигатели было запрещено. Экономили солярку и не хотели обнаруживать себя. Дед предложил добраться до немецких окопов, которые в эту ночь уже были без своих временных постояльцев, и раздобыть одеял, тулупов или хоть чего-нибудь, чем можно было укрыться. Опытные воины видели и знали, что немецкое снабжение лучше нашего, в том числе и для обеспечения бытовых условий. План был нехитрый. Через складки местности, чтобы не засветиться, полчаса туда, полчаса обратно. Командир однозначно остается в машине. Одному из экипажа скоро заступать в караул. Двое остальных отправляются за трофеями.

За трофеями пошел дед с товарищем. Благополучно добрались до окопов, нашли землянку, которая оказалась в глубине позиций, а в ней одеяла. Свернули пару узлов, да собрались в обратный путь. Но тут услышали звук приближающегося немецкого танка. Выбрались с поклажей из землянки, затаились. Танк остановился недалеко от них. Механик-водитель заглушил двигатель. Из люков вылезли три немца и прямиком в ту же землянку, только с другой стороны. Тоже, небось, за одеялами приехали. А дед переглянулся с товарищем. Без слов поняли друг друга. Затаились. Дождались, когда враги в землянку войдут. Слышали их недовольный разговор. Видимо, ругались, что нет одеял в землянке. Дед жестами показал товарищу, чтобы подстраховал, дослал патрон в патронник, и очередь в землянку, под ноги сатрапам.  Упали они на пол от неожиданности. Дед с товарищем, не мешкая, по башкам им настучали, чтобы оглушить немного да связать чем-нибудь. Стоят, думают. В плен-то фашистов взяли, вот только как их в своё расположение доставить. Да ещё тюки с одеялами. А поторапливаться надо. Стрельбу фрицы наверняка услышали. Могут разведку или подмогу отправить. Решение пришло само собой: танк. Кто же от такого подарка судьбы откажется. Кое-как запихали оглушенных немцев в люки, сверху придавили тюками. Товарищ дедовский пленных под автоматом держит, а дед за рычаги. Даром, что ли самоходчик. С места в карьер, и через пять минут в своем расположении. Небольшой переполох, конечно, устроили. Доложили командиру дивизиона, сдали танк под охрану, «языков» в штаб да пошли в свою машину спать.

А утром еще один подарок судьбы. В виде капитана из особого отдела с автоматчиками. Достал он весь экипаж из машины и сообщил, что все они, по законам военного времени, приговариваются к расстрелу. Командир экипажа – за то, что не пресёк, часовой – за то, что не увидел, а дед с товарищем – за самовольное оставление расположения дивизиона в условиях фронта. Дождались следователя, за пятнадцать минут решили все формальности. И повели автоматчики всех приговорённых в сторону леса.

На расстрел.

Приговорённые шли молча, глядя под ноги. Никто из них не ожидал, что трофейный танк и три «языка» приравниваются к смерти. Надо было притащить по-тихому эти чёртовы одеяла…

И вот тут судьба улыбнулась по-настоящему. Ехал мимо большой военный чин. Увидел процессию. Остановился. Подозвал капитана, выяснил, в чём дело. Затем, не повышая голоса, сказал:
- Слушай сюда, капитан. Через два часа этот дивизион выступает на марш. Предположительно прямо с марша вступит в бой. Если из-за тебя одна машина останется без экипажа, то завтра эти орлы,- он показал на автоматчиков,- поведут расстреливать тебя.
Капитан стоял молча. Он понимал, что окажется виноват в любом случае. Большой чин тоже это понимал. Он продолжил:
- Арестованных я забираю. Своему руководству доложишь, что они у меня. После наступления подумаем, что с ними делать. Верните самоходчикам документы.
Капитан вернул документы, козырнул генералу и вместе с автоматчиками ретировался.
Большой чин обратился к арестантам:
- Ваша судьба уже решена. Я только дал вам отсрочку. Завтра наступление. Лучше вам погибнуть героями, чем быть расстрелянными за воинское преступление.

Дед замолчал. Молчали и все присутствующие. Только черёмуха в палисаднике, укутанная табачным дымом словно невеста, шуршала листьями.

В том наступлении дед не погиб как герой. Он до конца войны не погиб как герой.
Он жил как герой и воевал как герой.