Часть 23. Американцы. Экипаж и коллеги

(Предыдущая часть: http://www.proza.ru/2017/05/10/968)

36. Экипаж и коллеги.

Закончив беседу, мы отправились на полдник. Оказалось, что у американцев тоже четырёхразовое питание. Ю.В. вёл меня по коридорам, рассказывая и показывая, где что находится. Я запоминал.

Многое, что я видел впервые, – удивляло. И надписи, и внутренняя архитектура корабля, и запах. Если сказать одним словом, то пахло химией. Не нашей домашней, с примесью запахов кухни и натёртого линолеума, а холодной химией прачечных и химчисток. Я не успевал вертеть головой и слушать, чтобы позже не опозориться перед хозяевами, потеряв дорогу.

В итоге мы пришли в офицерскую кают-компанию.
В центре помещения стоял громадный длинный стол, накрытый белой скатертью, на котором были расставлены пустые тарелки и группки маленьких бутылочек со специями и приправами. По периметру вдоль двух стен были расставлены стулья, на которых уже сидело несколько американцев из экипажа. Сидели они довольно свободно, я бы даже сказал, развязно, закинув ногу на ногу и придерживая верхнюю руками. Кстати, я потом попробовал посидеть так, и убедился, что эта поза неудобна!

Кроме стульев, у двух стен стояли шкафы-холодильники с прозрачными дверцами и пара автоматов по продаже (!) кока-колы и спрайта. Это меня очень удивило – молоко, бутерброды и всякие печенья лежали в шкафах бесплатно, а кока кола – за деньги!
Мы сели на свободные места. Народ негромко переговаривался, Ю.В. молчал, я тоже помалкивал. Глядел по сторонам, присматривался, а сам в уме составлял ответные фразы на возможные вопросы.

Вошёл капитан, и все встали. Он жестом пригласил всех к столу. Мы с Ю.В. заняли места возле капитана, и мой опекун тихо сказал мне, что с этого момента это будет моё место. К моему грузу ответственности тут же добавилась ещё одна гирька – я знал, что места возле капитана по морскому ранжиру – самые почётные!

Дальше прошла короткая процедура представления. После того, как я, раскланявшись, сел, Джемс Спаркман, сидевший по другую руку от капитана, прокомментировал необходимость моего прибытия, цитируя решение недавнего совещания. Получалось, что судьба всех измерений в приводном слое теперь будет зависеть от меня. Я не успел испугаться, как снова заговорил Ю.В.

Я старался не подавать вида, но был сражён акцентом моего здешнего шефа и уверенным, даже несколько покровительственным его тоном. Это было непередаваемо!
Он говорил напористо, с твёрдым рязанским «р», прямо глядя на собеседника, и его понимали! Чтобы дать представление о его речи, постараюсь процитировать:
     -  Лук, ю! Ю промисд ме то мэйк ит, бат дисивд ме! Ай доунт лайк сач бизнес!
Перевод:
     -  Послушайте! Вы обещали сделать это, но обманули меня! Мне не нравятся такие дела!
И его собеседник (начальник отряда!) послушно кивал, улыбался чуть ли не заискивающе, и что-то лепетал в оправдание.

Под конец тирады Ю.В. незаметно подмигнул мне и тихо добавил по-русски:
     -  Не работают ни хрена эти штатники, всё время подгонять надо! Так что ты их тоже пинай! Слышал, что Джемс сказал?
Я только кивнул, сражённый мощью этого человека.

Пока проходила эта непростая для меня процедура, из дверей камбуза появились два негра в белых фартуках с подносами, которые, неслышно ступая, расставили на столе несколько блюд. Запомнилось блюдо с крупно порезанными овощами – морковью, огурцами и помидорами. На других – какие-то печенюшки, сухари и нарезанный пирог с яблоками. Хлеба не было! Публика без команды начала разбирать руками содержимое блюд, а некоторые что-то ещё заказывали у чернокожих, как оказалось, официантов.

Вот и ещё одно существенное отличие от нас – на наших кораблях официантов не было. Мы сами брали с раздачи кастрюли и чайники, поварихи лишь помогали нам.

Заказывали, оказалось, напитки. В основном, кофе. Ю.В. взял чай и спросил, что я хочу. А я не мог оторвать глаз от молока, которого не видел с первого дня экспедиции. В те годы ещё не было ультрапастеризованного молока, а обычное даже в холодильниках скисало за три дня. Поэтому у нас на борту была только сгущёнка.

Мне принесли стакан молока. Я выпил его в три глотка и начал думать, как бы получить добавку. Ю.В. негромко посоветовал сходить к шкафу и налить самому. Я и пошёл. Дверцу шкафа я сумел открыть, а вот пакет… У нас в те годы продавались только треугольнички, «тетрапаков» ещё не было. Поэтому как открыть его я не знал. Тупо стоял и рассматривал литровый пакет со всех сторон. Помог один из негров-официантов. Он раскрыл уголки пакета и оторвал перфорированный уголок. Я покраснел и сказал ему «Спасибо!» по-русски. Парень рассмеялся и сказал «Велкам!» В смысле, «пожалуйста!»

Попривыкнув к тому, что все на тебя смотрят – одни исподволь, другие прямо – я немного осмелел и погрыз морковку как заяц, потом взялся за огурец. Сидящий рядом американец молча подвинул ко мне бутылочки с приправами и показал на одну из них.

     -  Рашен соус! – сказал он, – Вери хот энд стронг! Мол, острый!
Я послушно открыл бутылочку и налил соус на галету. Съел, ожидая перечную горечь, но был разочарован. «Русский соус» оказался каким-то зеленоватым майонезным собратом с лёгким привкусом горчицы. В общем, не понравился! Но пришлось соврать, чтобы не обижать советчика – кивнул ему и сказал «Гуд!», налив соус ещё раз на кусок огурца.

В дальнейшем я ещё раз попался, купившись на эпитет «русский». Это когда мне предложили «русский чай». Рассчитывая получить если не чай из самовара, то уж из чайника, я получил  напиток, который оказался просто холодным чаем со льдом! Из лимонадной бутылки!

До конца полдника я умудрился выпить ещё один стакан молока с яблочным пирогом, после чего почувствовал себя значительно лучше. Ведь обед-то я пропустил, исполняя вместо этого роль сосиски на гриле. Последствия, в конце концов, оказались не смертельными. К вечеру кожа на ногах болеть стала меньше и пузырями не пошла. А на следующий день и вовсе успокоилась.

После полдника Ю.В. повёл меня в лабораторию, которая здесь тоже располагалась на корме. Привёл, представил и, сказал: «Разбирайся тут, а у меня дела!», после чего исчез. К счастью, Кен был на месте, и я сразу же побежал к нему, как утёнок к маме-утке.

Кен обрадовался, увидев меня и начал по очереди представлять своих коллег-инженеров. Их вместе с шефом оказалось человек шесть-семь, и это не считая Джона и Джима, которые «томились» на русском корабле. Сама лаборатория больше напоминала мастерскую. За столами сидело пара человек с паяльниками в руках, ещё двое возились с каким-то блоком у осциллографа.

До конца рабочего дня я, с грехом пополам, запомнил несколько имён, фамилию шефа и где что расположено в их хозяйстве. Документацию на аппаратуру нашёл, но посмотреть не успел. В шестом часу народ начал потихоньку расходиться, пришлось и нам с Кеном сворачиваться.


37. Новые контакты.

Признаться, к этому времени у меня уже гудела голова от английской речи, а все мои заготовки в виде фраз и выражений были израсходованы, некоторые – использованы по нескольку раз. Когда мы вышли на корму покурить и подышать вечерним воздухом, я воспользовался паузой, чтобы просто помолчать.

Но не тут-то было! Слух обо мне, как оказалось, распространился по всему кораблю. Поглядеть на живого русского захотелось многим. На корму стал прибывать свободный от вахты народ. Местная интеллигенция старалась соблюдать приличия: не пялилась откровенно и обсуждала меня в сторонке тихими голосами. А простые матросы – механики и члены палубной команды насели на меня конкретно, не стесняясь и не обращая внимания на мой устало-затравленный вид.

Пошли вопросы. Половину я не понял. Кен переводил на нормальный английский. Я, как мог, отвечал. А народ потешался над моим «оксфордским» английским, быстро и непонятно комментируя мои ответы.

Наконец, я устал настолько, что запросил пощады. Народ ненадолго отстал, мы закурили. Я – свою «Шипку», Кен – «Винстон». И тут же ко мне подскочил какой-то негр с косынкой на шее и попросил у меня «русскую» сигарету. Я ответил, что у меня не русские, а болгарские, но для него это слово оказалось пустым звуком.

Я дал сигарету, он затянулся и громко сообщил всем о том, что и он может курить столь крепкие «русские» сигареты. Ни я, ни Кен ничего не успели сказать, как ко мне протянулись многочисленные руки с просьбой дать и им. Через минуту мои полпачки опустели, сигареты растащили «стрелки». Народ активно задымил, некоторые закашлялись, над ними стали смеяться. Я заметил, что некоторые после нескольких затяжек незаметно выбросили окурки за борт. В общем, что называется, покурили!

Похожий на пирата нахальный негр что-то проговорил окружающим, после чего один из курильщиков убежал в надстройку и вернулся с блоком «Мальборо». Кен рассмеялся и сказал, что они компенсируют мне то, что они разобрали, и вообще – хотят сделать мне подарок. И я взял. Поблагодарил и сказал, что угощу своих товарищей, когда вернусь на «Королёв».

Постепенно толпа рассосалась, а солнце стало готовиться нырнуть в океан. Мы с Кеном смотрели на закат, перебрасываясь несложными фразами о том, где учились, где живём, да как работаем. Выяснилось, что сам Кен из Милуоки, штат Висконсин, окончил университет в Мэдисоне, после чего остался на кафедре в лаборатории атмосферных процессов. Тоже, как я, экспериментатор, один из авторов их зонда, который назывался BLIP (Boundary Layer Instrumentation Package), что можно перевести как «Комплекс приборов для измерения в пограничном слое». В общем, нам не нужно было искусственно придумывать темы для разговоров, вопросы возникали сами собой.

Когда полностью стемнело и зажглось освещение палуб, мы разошлись по каютам, договорившись встретиться после ужина. Ведь питались мы в разных кают-компаниях!

В моей каюте горел свет, а за столом сидел мой американский сосед и читал какую-то книжку в бумажном переплёте. Я вошёл без стука, но он даже не вздрогнул. Просто поднял глаза и неторопливо закрыл книгу. Я представился:
     -  Виктор! Можно просто Вик.
     -  Дон Ачесон! Можно просто Дон! – ответил сосед, и я вспомнил, что американцы сначала называют имя и фамилию, а потом уже просто имя.
Снова началось испытание моего словарного запаса. Мой собеседник держался ровно, можно сказать, почти флегматично, но беседу-то надо было поддерживать.

Я достаточно вяло отвечал на стандартные вопросы, а сам в это время судорожно старался вспомнить, где же я слышал эту фамилию. И вдруг, во время одной из пауз вспомнил, как наткнулся на неё совсем недавно в одной из журнальных статей, посвящённых войне Севера и Юга в Америке:
     -  А скажи-ка, друг любезный! – начал я. Конечно, не такими словами, но по сути старался, чтобы смысл был таковым.
     -  Скажи-ка, не твой ли предок был одним из сенаторов Конгресса США во время Гражданской войны? Что-то фамилия твоя мне знакома!

Дон замолк на полуслове. Уж этого он никак не ожидал. А я чувствовал себя как на экзамене по теормеху, когда я вытащил билет с вопросом, который разобрал с друзьями пять минут назад. Просто повезло!
     -  Да! – ошарашено ответил Дон, – Это один из моих прапрадедов! Только его звали Дин!
     -  Вот это да! – искренне воскликнул я, – Живая история в моей каюте!
Дон аж порозовел от удовольствия. Потом как-то он мне сказал, что его поразило не то, что я читал о его предке, а то, что я, русский, оказался единственным, кто первым спросил об этом! Всем остальным об этом первым рассказывал он, при случае, конечно.
Всё, ещё одним другом на корабле у меня стало больше!

Прозвучал гонг, и мы отправились на ужин. В кают-компании я снова увидел Ю.В., которому рассказал о своей адаптации. Тот благосклонно выслушал меня, буркнул «Молодец!» и переключился на своего прежнего собеседника. И снова над столом зазвучала громкая напористая русская речь с рязанскими интонациями и с английскими словами.
 
Появился капитан, вслед за ним неслышно вошли официанты с подносами. Они подходили с левой стороны к каждому, начиная с капитана, им показывали, какой кусок подать, и они накладывали это на тарелку специальными щипчиками. На ужин предлагались куски жареного мяса с картошкой и всякие крупно нарезанные овощи. На сладкое – соки и кексы. Да я ещё взял молока – всё никак не мог напиться.

Чёрные руки официантов в ослепительно белых перчатках вызывали у меня нехорошие ассоциации. Словно я просматривал иллюстрации к «Хижине дяди Тома» или чему-то подобному. Вспоминались скамейки и вагоны поездов «только для белых» и прочая чушь. Но приходилось воспринимать происходящее как должное, ведь «монастырь» был чужим.

После ужина я вышел на корму и встретил там Кена. Мы сели на кнехты (прямо как на «Королёве») и повели неторопливую беседу об устройстве наших зондов. Когда мне не хватало слов, Кен сам подбирал нужные, предлагая их мне. А я соглашался или нет. Примерно так, как сейчас работает режим Т9 в современных телефонах и планшетах.. Которых, разумеется, в те годы не было даже в проектах. Да, действительно, давно это было!

Океан в тот вечер был не очень спокоен, но на корме волнения почти не чувствовалось. Корабль медленно двигался внутри квадрата, чтобы к утру занять правильную точку. Такие же манёвры совершали и советские корабли, только их было не видно, лишь изредка на тёмном горизонте мелькал слабый огонёк. Звёзды на чёрном небе виделись такими же загадочными, как и с борта наших судов, однако в зените их вид размывался обильным дизельным выхлопом. Труба «Рисёрчера» была пониже королёвской, а дым отнюдь не жиже, а наоборот. Поэтому периодически доставалось и нам, сидящим на кнехтах, что добавляло романтики.

Через полчаса я подумал, что на первый день достаточно и, распрощавшись с Кеном, отправился в свою каюту. По пути обнаружил, что дверь в кают-компанию не заперта и зашёл внутрь. Налил стакан апельсинового сока и так, со стаканом в руке, отправился в каюту. Просто так спереть пустой стакан не рискнул, но, вспомнив, что утром придётся чистить зубы, решил унести стакан в каюту.

38. Американская аппаратура.

В каюте было полутемно, верхний свет не горел. Дон лежал на своей верхней койке и читал ту же книжку под локальным светом настенной лампочки. Я поставил стакан на стул рядом с собой, пожелал Дону спокойной ночи и лёг спать.

Но не тут то было! Койка-то была расположена вдоль оси судна. Да и уже наших советских. А качало существенно. И я очень быстро понял, что ночью обязательно свалюсь. Никаких ремней ведь не было! Поэтому я лёг на пузо и раскинул руки в позе морской звезды. И даже задремал слегка. Но поскольку я не привык спать на животе, то скоро проснулся.
 
В каюте было темно, в иллюминаторе чернела ночь, а наверху сопел потомок сенатора. Я перевернулся на бок, но снова понял, что спать так нельзя – свалюсь. Перевернулся на спину и снова раскинул руки и ноги. Уснул.
 
Проснулся оттого, что кто-то трясёт меня за плечо. Это был Дон. Он несколько раз повторил, что так спать нельзя. Я сначала спросонья ничего не понял, потом разобрал, что я храплю! Этого мне только не хватало!

Я поблагодарил его и снова перевернулся на пузо. Международные отношения были восстановлены. Однако дальнейший сон выдался пунктирным. При малейшей рефлекторной попытке перевернуться я просыпался и снова принимал позу звезды, расправляя свои «лучи».

К утру я был совсем «готов». Мятый и невыспавшийся я встал раньше Дона и отправился в душ. Там я сначала ошпарился, потом облился холодной водой, но почистил зубы нормально, используя стакан.

Завтрак, как и вчера, был «ресторанным», с чёрными официантами. Я ограничился хлопьями с молоком и жидким омлетом под кофе и джем. Дождался окончания церемонии и направился в лабораторию.

В этот ранний час в лаборатории почти никого не было. Только в углу сидели два инженера и ждали, когда нагреются паяльники. Я попросил у них документацию на зонд и погрузился в чтение.

Пришлось напрячься. Терминология была знакомой, но мешало большое количество аббревиатур. Сносок с разъяснениями не наблюдалось, потому зачастую приходилось догадываться о их значении.

Появился Кен. Я тут же подсел к нему и начал приставать с просьбами разъяснить непонятные места. Он быстро втянулся в обсуждение, и дело пошло. Время летело незаметно, поэтому мы оба очень удивились, когда нам сказали, что через полчаса обед.

Мы пошли на корму продышаться и посмотреть на окружающий мир.
Солнце стояло в зените, океан был спокоен. Я начал осматривать горизонт и вдруг увидел справа по курсу на самой границе видимости белый кораблик с белым же воздушным шариком над ним. Это был «Королёв», на котором моя команда проводила очередную серию измерений. Они – там, а я… И мне стало немного грустно.
 
Очень хотелось пить. Я знал только один источник питьевой воды – в кают-компании, но туда было идти ещё рано. Я пожаловался на это Кену, и он тут же сказал, чтобы я не беспокоился – сейчас всё будет. С этими словами он подскочил к яркому автомату «Кока-кола», бросил внутрь монетку и принёс мне холодную запотевшую банку.

Я, было, застеснялся, ведь денег-то у меня не было, но в жесте Кена было столько дружелюбия, что я не стал жеманничать и взял банку. Взять-то взял, а что делать с ней – не знал. Ведь подобное изделие я держал в руках впервые в жизни! Поскрёб ногтём колечко на крышке и беспомощно начал его вращать.

Кен всё понял. Он забрал у меня банку и, подцепив ногтём кольцо, перехватил его пальцами и оторвал язычок, выштампованный на крышке. Оторвал и выкинул его за борт. (Сейчас, с высоты прожитых лет стоит подчеркнуть, что тогда банки открывались именно так. Много позже конструкцию язычка изменили, и он стал оставаться на крышке, не создавая лишнего мусора.)

Взяв открытую банку, я поблагодарил Кена. Из банки фыркнула светло-коричневая пена, и я приложился к ней губами.

Я впервые попробовал «Кока-колу». Не скажу, что она мне понравилась, тем более, что жажду она не утоляла, буквально через пять минут пить захотелось ещё больше. Но что меня поразило – это чувство мгновенно вычищенных зубов. До скрипа! Я даже провёл по зубам языком, чтобы убедиться, что это чувство меня не обманывает. Нет, так и есть! Удивительно! Почему-то нынешняя «Кока-кола», продающаяся на каждом углу, не доставляет таких ощущений. Может, потому что зубов стало меньше?

После обеда мы занялись американской аппаратурой вплотную. Перешли от схем к платам. А я ведь радиолюбитель! И был, и есть. Поэтому мне не нужно было имитировать интерес к интегральным схемам, транзисторам и методам монтажа. Американские детали отличались от наших, мало того, зачастую и логика американской схемотехники отличалась от нашей и вызывала вопросы.

Мне очень понравилась использованная серия интегральных схем (К/МОП), которая у нас ещё только разрабатывалась. Разглядывая их платы, я с горечью признавался себе в том, что «тут они нас обошли!»

Однако, как только дело дошло до практической реализации идей измерения и обработки данных, я с удивлением обнаружил, что тут-то мы спокойно затыкаем их за пояс. Настроение моё улучшилось, и даже язык стал более свободным.

Кен подключил к нашей беседе ещё пару разработчиков, которые сначала немного стеснялись «русского коллегу», но по мере углубления в проблемы, расслабились и даже начали спорить. В общем, у нас получился полновесный семинар с практическими выводами, которые понравились обеим сторонам.

В частности, американцы были сильно обескуражены тем, что их температурные датчики врут из-за близости к чёрным деталям корпуса. Мы даже набросали несколько эскизов с вариантами изменений их размещения.

Я же для себя полностью уяснил и был готов хоть сейчас воплотить схему измерения направления ветра. Мало того, я выпросил у Кена экземпляр датчика Холла, который применялся в их зонде. Сейчас эти датчики стоят копейки и стоят не только в автомобилях, но и в детских игрушках, а тогда… тогда мы даже в руках не держали эти новые изделия. В общем, я чувствовал, что не зря переселился на «Рисёрчер».
День пролетел очень быстро. Мы ещё не закончили спорить и рисовать схемы на шикарных американских блокнотах, как прогремел гонг, означающий, что наступило пять часов по судовому времени. Конец рабочего дня.

Мне было интересно дорисовать схему блока, к тому же я боялся к завтрашнему дню забыть наши свежие идеи, поэтому я неосторожно предложил задержаться в лаборатории до ужина. Но эта идея поддержки не нашла – у всех, кроме Кена уже были запланированы дела на это время. Пришлось снова подчиниться уставу этого «монастыря».

Мы с Кеном ещё порисовали немного, но кураж уже ушёл. Пришлось запереть лабораторию и отправиться дышать на корму.

Все измерения на сегодняшний день были закончены. Последними выступили метеорологи-высотники. Прозрачный пузырь сорвался с верхней палубы и стремительно взлетел в вечернее небо, резво набирая высоту и размахивая в воздухе блестящим радиозондовским контейнером.

Мы подымили американскими сигаретами и выпили по банке «Кока-колы». Я узнал, что она стоит в автомате всего десять центов, и перестал переживать, что разоряю своего американского друга. В шесть мы отправились на ужин и разошлись по разным кают-компаниям.

Вечером объявили, что суда снова меняют позицию, и за ночь должны будут сместиться на сотню миль к западу. После этого наш корабль дал ход.

Солнце уже скрылось за горизонтом, а океан прикинулся спокойным, и лишь слегка покачивал нас бортовой качкой. Было ясно, что он терпеливо и коварно ждал, когда я приду к себе в каюту и улягусь на свою узкую продольную койку. А уж тогда он сможет перестать таиться и наиграется со мной вволю.

                (Продолжение: http://www.proza.ru/2017/06/06/1707)


Рецензии
Экзамен по адаптации на чужом корабле Вы прошли на отлично!
Добрый день,Виктор - мне было интересно...спасибо 🙏
С теплом.Милка

Милка Ньюман   22.02.2019 03:56     Заявить о нарушении
Добрый день, Мила!
А вообще-то было страшновато. Ведь не просто адаптируешься, страну представляешь!
Но ничего, прорвались!
Всего наилучшего!
Виктор.

Виктор Мясников   22.02.2019 09:17   Заявить о нарушении