Еще один день ч. 2

5
Больше всего на свете Ася любила путешествовать вместе с мамой. Загорелая, только вернувшаяся с отдыха в Сочи, десятилетняя девочка пылала здоровьем и нетерпением. Но как же медленно ехала электричка!..

- Мам, мам, а мы Жене купим подарок? - встревоженно спросила она Оксану. - Надо купить, мам.

Оксана отвлеклась от созерцания застекольных просторов и ободряюще улыбнулась ребенку.

- Ну как ты думаешь, Ась? Купим, конечно.

"Женька... неужели я снова еду к тебе?" - про себя удивлялась Оксана. И от осознания, что ведь - действительно - едет! - на душе становилось необыкновенно солнечно и хорошо.

Как описать ее чувства к этому человеку? Он не был ее отцом, но она любила его больше родного папы. Женя никогда не был ей ни мужем, ни любовником, ни просто другом, но занимал в ее жизни большее место, чем муж, любовники и друзья. И при этом она никогда не обожала его - наоборот, порой снисходительно насмехалась.
Что касается Аси, то для нее дядя Женя был Человечищем с самой большой буквы, какая только найдется на этом свете. Огромным таким Человечищем с огромной такой Душой. И никогда никого она на него бы не променяла. И все потому, что он ее понимал, как никто. С Женей можно было обсудить что угодно. Можно было говорить непрерывно хоть целый час - он весь этот час будет слушать. Не уши в аренду сдавать - а именно слушать. И слышать. И понимать. А потом, когда спросишь - всегда сможет ответить. И ответит именно так, что внутри понимаешь: как же все просто! Ведь именно так все и есть! И не захочется спорить, наоборот - будет хотеться читать и видеть в книгах те самые ответы, которые не так давно своим грубым простым языком давал Женя из самого сердца.

Вот все в нем и было таким - грубым, простым и от самого сердца.

***
Ну вот и поселок. Когда-то она прожила в этих краях несколько лет. И все здесь слишком о многом напоминало - и хорошем, и очень плохом. Но о плохом думать сейчас не хотелось, и память услужливо выдавала по крупицам счастье из прошлого. И как же много оказалось этих крупиц! И как дороги они оказались Оксане...

- Мам, - дернула за рукав Ася. - Пойдем в магазин, петушков на палочке купим. Дядя Женя мне здесь всегда покупал.

- Вкусные? - спросила Оксана, все еще пребывая в плену своих приятных воспоминаний.
 
- Очень! На всех купить надо!

Магазин был все тот же. Даже продавщица не изменилась - какой была четыре года назад: добродушной толстой теткой с волосами, выкрашенными в цвет "бешеный баклажан", такой и осталась. Не изменились ни полки, ни их содержимое. Та же самая колбаса и сайра в консервных банках. Тот же самый "Дюшес" и тот же "Никола". Те же кирпичи теплого черного хлеба и те же батоны - тающие горячие батоны во рту. И, конечно, ряды недорогой водки и копеечного портвейна. В углу сельпо уютно пристроились ковры и дорожки, а рядом - все тот же кухонный гарнитур. "Неужели до сих пор не купили? - мысленно удивилась Оксана. - Или просто та же модель..." А вот и стиральная машинка "Малютка", на которую она когда-то, уставшая от бесконечной стирки вручную, засматривалась. Стоит здесь, прикрытая свежей парой сапог, и четыре года спустя. Только Оксана уже давно не стирает руками.

Петушки расположились прямо у кассы. Такие же, какими были всегда - янтарно-коричневые, на белой палочке из дешевой пластмассы.

- Мне, пожалуйста, три штуки, - сказала Оксана, протягивая продавщице деньги.
Полноценного кассового аппарата здесь нет - вместо него, как и сто лет назад, продавец использует счеты.

- Вот, пожалуйста, - говорит она, протягивая сдачу и леденцы. Ася на седьмом небе от счастья - хватает маму и петушки и вместе с этим добром вылетает на улицу.

- Все, мам! Теперь к дяде Жене! - командует девочка и быстрым уверенным шагом направляется в сторону хрущевских пятиэтажек.

***

Но Жени дома не оказалось. И, как назло, никто из прохожих не знал номер его телефона. Потоптавшись у закрытого домофонной дверью подъезда (четыре года назад никакого домофона, разумеется, не было - его установили в прошлом году), женщина и ребенок решили искать его там, где он бывал чаще всего - на заброшенной водокачке у самого края реки.

Идти было не так далеко - всего два километра в сторону от поселка через сосновый бор. Совсем недавно здесь проложили узкую асфальтированную дорожку (она вела к ферме на том берегу), что существенно облегчило продвижение.

Красота леса завораживала. А сколько здесь было знакомых деревьев! И пней!... И древних коряг!.. То и дело Оксана или Ася приостанавливались и восклицали: "Смотри! Помнишь?.." И каждый раз сердце сжималось, и радовалось, и отвечало: "Помню, все помню!.."

Но вот и излучина. Издалека Вашана казалась крохотным кривым ручейком, но чем ближе они подходили, тем меньше в ней оставалось от ручейка. По краям берегов с обеих сторон расположились бобровые хатки, и пока Ася с мамой пробирались к "жениной" водокачке, пара плоских здоровых хвостов в раздражении хлопнула по воде.  По весне река здорово разливалась, и кое-где появлялись пороги, что делало ее весьма привлекательной для байдарок. Как сходил лед - так следом появлялись группы байдарочников. И плыли они до самой листвы. Но сейчас стояла середина июля. И не было ни льда, ни байдарок; только бобры тревожили покой извилистой речки.

К водокачке первой подошла Ася. Как завидела в зарослях крапивы белый кирпич - понеслась с диким воплем, надолго запомнившемся местным плотиностроителям:

- Женькаааааа!!!!

В ответ раздался радостный лай рыжей Хлопы - маленькая собачка узнала Асю и завертелась вокруг будки вьюном - всем своим существом излучая крайнюю радость. Вокруг лениво прогуливались куры; на солнце, у самого входа в старое одноэтажное здание, грелись коты. Все было, как тогда - четыре года назад. Только Женьки не было почему-то. И на двери водокачки висел ржавый амбарный замок.

***
- Ну вот.

Ася вот-вот готова была заплакать: сказалась дорога и первое разочарование у подъезда в поселке. Оксана задумчиво гладила Хлопу и решала, как быть. Ребенок срочно нуждался в обнадеживающих фактах, и они, слава Богу, все-таки были.

- Так. Отставить панику и включить голову быстро! - весело скомандовала она. - Оглянись вокруг, девочка. Что ты видишь?

Ася послушно завертела головой во все стороны и сделала большие глаза.

- Ну... водокачку...
- Еще! - потребовала Оксана.

Ася пока не понимала, к чему клонит мама, но игра показалась ей увлекательной, и она охотно включилась в нее.

- Речку!
- Еще! - улыбалась Оксана и ее глаза лукаво, по-доброму щурились.
- Хлопу! - не сдавалась девчушка. От былого желания расплакаться не осталось следа.
- Уже ближе, - ласково подбодрила мать. - Ну, подумай!
- Так... - мысль Аси, кажется, нашла верное направление. Еще чуть-чуть... - Ну, конечно!!! - хлопнула она себя по лбу. - Конечно!!!
- Что? - с интересом спросила Оксана. Ей доставляло удовольствие задавать дочери задачки подобного рода. Всегда забавно было наблюдать за раскруткой логических цепочек в ее голове.
- Куры!!! - громогласно выдала Ася. - Куры! - уже тише, но все так же победоносно повторила она.
- И что - куры? - Мама делала вид, что не понимает. Но про себя аплодировала ребенку.
- Они гуляют! - констатировала очевидный факт девочка.
- Действительно. Куры - гуляют, - согласилась Оксана. - И что?
- Ну как ты не понимаешь, мама! - Ася даже ногой притопнула от досады. Ну как можно быть такой несообразительной? -  Курятник - открыт!
 
Оксана еле сдерживалась, чтобы не засмеяться. Но нужно было довести игру до конца.

- Дай-ка посмотреть... - они обошли водокачку и действительно обнаружили открытый курятник. Но мать девочки так просто не хотела сдаваться, а потому повторила свой любимый вопрос: - И что?
- Ну как что, мама! - Асю поражала непонятливость матери. Вроде умная, а таких очевидных вещей не замечает! - Если курятник открыт, значит, Женя должен прийти, чтобы его закрыть!
- Браво! - захлопала в ладоши Оксана и поцеловала девочку в лоб. - Браво, моя хорошая! Задача на логику решена верно.
- Да ну тебя! - сделала вид, что надулась, девчушка. - Вот вечно ты так. Никогда не знаешь, придуриваешься ты или серьезно! - но по лицу Аси было заметно, что и процесс этой головоломки, и результат ей ужасно понравились. А еще ей очень понравилось мамино "браво".
- Ну прости меня, - смиренно склонила голову Ксюша. - Обещаю, что в течение ближайшего часа от меня будут исходить исключительно всякие серьезные вещи. Без шуток. По рукам?
- По рукам! - и дочка Оксаны с готовностью подставила темные ладошки своей, такой взбалмошной и такой нежно любимой, матери.

Так они и сидели на узкой скамеечке перед обшарпанной стеной водокачки в ожидании Жени, который должен - конечно же, должен! - обязательно прийти сегодня сюда, чтобы закрыть курятник и накормить всех животных.

6

"Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго... Господи..."

Шаги неслышно отбивали ритм повторяющейся короткой молитвы. Женя не носил четки и никогда не считал, сколько словесных формул он произнес за день - для него это было так же нелепо, как считать вдохи и выдохи. Сравнение не могло быть натянуто - Иисусовой молитвой Женька дышал.

Удивительным образом молитвенное дыхание не мешало ему замечать окружающий мир и наслаждаться его божественной красотой. Все вокруг в глазах Жени являлось живым воплощением созидательной любви Бога и не нуждалось ни в каком улучшении, ибо как можно улучшить то, что создано совершенным? Он одинаково восхищался красотой молодой женщины и переливами жирной навозной мухи, мудростью в глазах старого плешивого пса и искрящимися блестками в утренней росе только пробившейся из земли свежей зеленой травки. Для Женьки не было большой разницы, ибо все создано Божьим: от Него, для Него и во имя Него.

"Всякое дыхание да славит Господа!" - говаривал он, поглядывая на своих кур, весело склевывающих запаренную перловку. Курочки его любили, как любили и кошечки и, конечно же, маленькая рыжая Хлопа - любили просто и незатейливо, и не желали себе лучшей участи, чем быть под его скромным, но таким надежным и мягким крылом.
 
***

Но таким Женька был не всегда. В детстве он не выделялся ничем исключительным, разве что подвергался чрезмерным нападкам сверстников из-за слишком высокого лба. "Толстолобик!" - презрительно обзывали маленького Женю ребята. А за это маленький Женя их бил.

Мальчик рос, а вместе с ним росли и детские обиды, и комплексы. Матери тяжело было с сыном: отца Женька не знал, а старший брат слишком рано ушел из дома во взрослую жизнь. У младшего же со взрослой жизнью очень долго не получалось. Кое-как закончил он школу, кое-как - ПТУ. Пошел работать шахтером - добывал уголь в местной, почерневшей от добычи и времени, шахте.

С личным не ладилось - женский пол Женя любил, только пол этот взаимностью отвечать что-то не торопился. Да и что он мог предложить? Комнатку в хрущевке, где жил со старенькой матерью? Грошовую пенсию и чуть менее грошовую зарплату шахтера? Подорванное подземной работой здоровье и стремительно развивающийся в связи со всеми этими неурядицами алкоголизм? Ничто из перечисленного потенциальных избранниц Жени прельстить не могло. Но однажды он встретил Марину. И она не сказала Евгению "нет".

С Мариной Женя встречался два года. Любил ее страстно, невзирая на то, что у женщины был вполне себе муж. Это был классический треугольник, в котором все точки прекрасно принимали друг друга. Какое-то время они даже жили втроем. И, может быть, так бы и продолжалось, и Женька окончательно бы скатился в запойный разврат, если б не страшная болезнь и затем смерть его мамы.

Мучительная кончина самого близкого человека потрясла мужчину до глубины. Что там, за чертой, он никогда не задумывался, вообще на эту тему не думал, и тем болезненнее оказалось внезапное столкновение со смертью. Впервые, стоя в храме на отпевании, Женя задумался о возможности существования Бога. Ведь если Он есть, тогда не так уж напрасны были мучения его мамы, и тогда не так уж напрасен он сам.

Еще два года Женька к Нему подходил. Шел через ворох неприятностей и болезней. Как-то вдруг закрыли шахту, где он проработал почти двадцать лет, и Евгений остался буквально без копейки в кармане.  В это же время у него стала отказывать печень. Все шло к тому, чтобы, совсем чуть-чуть не дожив до 45 лет, умереть.

Но у Бога на всех свои планы. Иногда, чтобы вынырнуть на поверхность, необходимо дойти до самого дна. От своего "дна" Женя смог оттолкнуться через знакомство с гадалкой, которая (спаси Господь эту женщину!) буквально метлой погнала Женьку по храмам. Так для него началась церковная жизнь.

***

Ко времени знакомства с Оксаной, Женя воцерковлялся уже больше двух лет. Вместе с отказом от алкоголя из его жизни ушел почти состоявшийся цирроз печени, а вопрос с работой он, постояв год в очереди безработных, решил через поселковую биржу труда: туда как раз поступила вакансия сторожа неработающей водокачки.
 
И все хорошо шло у Жени, если бы не внезапно напавшее на него одиночество: в своем пути к Богу он был совершенно один. Никто из друзей и знакомых не поддержал пыл неофита. Мало того, над мужчиной стали подтрунивать и смеяться. Как в детстве, только прозвище изменилось - теперь в него тыкали пальцем и кричали вдогонку: "Больной!"

В ответ Женя замыкался все больше и с крайней неохотой уступал свою смену на маленькой водокачке второму сторожу: одна мысль о необходимости возвращаться в злой обезбоженный поселок способна была вывести Евгения из себя и надолго повергнуть в уныние.

***
Но в один прекрасный день Господь услышал Женькины слезы. Мужчина молился и просил Господа послать ему сокровенного человека. Не друга, не жену, не любовницу - сокровенного человека. Такого, с которым можно было без стеснения говорить о Боге, и пусть спорить, пусть даже драться, но быть услышанным, быть понятым... такого, чтобы стать для этого человека до самой сути своей, до самого сердца - своим. Может, сам Женя формулировал молитвенные слова по-другому, но Господь понял его именно так.

И в тот самый момент, когда Евгений уже заканчивал сердечный разговор с Богом, что-то врезалось в стену снаружи. Как выяснилось чуть позже, этим "чем-то" оказался велосипед. Он свалился чуть в сторону от двери с передним, безжалостно скрученным восьмеркой, криво крутящимся, колесом. А чуть подальше от искалеченного транспорта лежала, смеясь и постанывая, перепачканная в глине, молодая и (как показалось Евгению) очень красивая девушка.
 
Придя в себя от увиденного, Женя бросился на помощь свалившейся ему на голову незнакомке. К счастью, от столкновения с водокачкой пострадал только велосипед - сама девушка вовремя соскочила.

- И прямо в грязь! - смеялась она.
- Да ладно, в речке отмоетесь, - смущенно улыбнулся Евгений. - А как звать-то Вас? Меня Женей.
- Оксана, - просто и вежливо ответила девушка. - Можно и Ксюшей, я не обижусь. И, если можно, на ты.

Пока шли до деревни на том берегу, Оксана рассказывала, как здесь оказалась - спасалась из Москвы бегством от "всяких нехороших людей". А здесь у подруги был маленький пустующий домик, вот она и попросилась ненадолго пожить.

- А что я раньше тебя не видел? - удивился Евгений. - другой дороги в деревню нет, только отсюда, по трубам.
- Так меня раньше и не было. Я в первый раз еду, пока на разведку, - пожала плечами Оксана. - А дочку перевезу через месяц, если все сложится хорошо.

"Дочка? У нее дочка?" . На секунду Жене показалось, что земля под ногами дрогнула и разошлась. Он покачнулся, но тут же взял себя в руки. Ну и что - дочка? Это вовсе не значит, что у Оксаны есть муж. Мало ли, какие в жизни могут быть обстоятельства.

- А что муж-то одну отпустил? - как ни в чем не бывало, поинтересовался Евгений.

Оксана посмотрела на Женю и засмеялась.

- Муж объелся груш, - сказала она со смехом. - Нет у меня никакого мужа. Был один в старые-старые времена, да сплыл. И слава Богу.
- А за меня не пойдешь? - Женя от счастья потерял "тормоза". И уже совсем не следил за тем, что нес его, обезумевший от фарта, дурной язык.
 
Оксана разразилась новой порцией хохота.

- Вы меня простите, конечно...  - на всякий случай, она снова стала обращаться к Жене на "Вы". - Нет, правда. Вы наверняка человек замечательный... Но предлагать руку и сердце через пятнадцать минут после знакомства - Вам не кажется, что это как-то не совсем правильно? Кроме того, хоть мужа и нет у меня, зато есть молодой человек. Очень ревнивый, между прочим.

Этого было достаточно, чтобы со всего маха швырнуть Женьку с небес на землю.
 
- Да я так спросил просто, - изо всех сил равнодушно пожал он плечами. - Это проверка такая у меня. Я всем предлагаю.

На это девушка ничего не сказала, только глянула на него - с полсекунды, не больше. Но Жене хватило, чтобы уловить в ее взгляде все понимающее и насмешливое: "Ну-ну!". Он покраснел и больше никогда к этой теме не возвращался.

7

Это были счастливые дни. Может быть, одни из самых счастливых в жизни Оксаны. Каждый день они ходили из поселка на водокачку - по холмам напрямую на дорогу уходило всего 20 минут. На водокачке Женька дежурил, а Оксана с дочерью и бесконечно преданной  рыжей Хлопой гуляла вдоль берега дорогой ей реки и предавалась воспоминаниям о таком же счастливом прошлом, некогда прожитом здесь.
Оксана редко просила Бога о чем-то - знала: все, что ей действительно нужно, Он даст и так. А что ж по мелочам-то Его беспокоить?  Зато на благодарности она не скупилась. Да и как было не быть благодарной? За чудо тех полутора лет, которые они прожили с дочерью здесь - вот в том самом желтом домике с облезлой, красной от ржавчины, крышей? Как не быть благодарной за ту самую встречу с Женькой - человеком, ближе которого у нее нет и вряд ли когда-нибудь будет? Оксана не понимала. Ее ноги шли по мягкой траве, поднимались на взгорки и спускались с крутых холмов и обрывов - и в этот момент, в этом застывшем, замершем настоящем это были ноги абсолютно счастливого человека.
 
А вечером они собирались на кухне и пили чай. Ну что такое чаепитие с Женей? Это, прежде всего, разговоры. И о чем бы ни начинали они говорить, любая тема естественным образом скатывалась к одному - Богу и милосердию. Милосердие по Женьке - это синоним любви. "Все жалеть нужно," - говорил он. И поэтому у него на десять куриц приходится одиннадцать петухов.
 
- Не могу резать, - говорит он. - Рука не поднимается резать. И просить никого не могу.

Так и живут - одиннадцать взрослых петухов на десять ровесниц куриц.
 
- Было больше, - Женя со смехом машет рукой. - Раздал, слава Богу.
 
Оксана тоже смеется. И Асе очень смешно. Позже они будут вспоминать эти посиделки, обязательно будут! И будут смеяться. И плакать будут. Но пока им просто смешно и очень уютно. Женя - это крыло, под которым можно укрыться - от страхов, от бурь, от сомнений, от боли. Это тихая гавань, в которую они могли вернуться всегда. И где им совершенно точно всегда-всегда будут рады.

Оксана никогда не прогоняла Асю во время бесед. Разговаривали на равных. И как же это было не похоже на те разговоры, которые доносились до ее слуха у бабушки!

- Мам, мне так нравится, когда вы с дядей Женей общаетесь, - делилась девочка на прогулке. - От вас даже пахнет по-другому, когда вы рядом сидите. Приятно очень.

Оксана на предмет запахов не задумывалась - ей этот момент даже в голову не приходил. Гораздо важнее было другое - содержание их бесед. Она никогда не призналась бы в этом Жене, но давно воспринимала его, как своего исповедника и духовного отца. Хотя у Жени не было ни духовного сана, ни пострига. Просто жил себе человек с курицами и собакой, в квартире, давно не знавшей женской руки и ремонта. В шкафу у него лежала одна пара дырявых носков, одна рубашка "на выход", свитер, джинсы, куртка. И все. Летом Женя ходил в кроссовках. В остальное время ходил в резиновых сапогах.

Чуть поглубже на полке Оксана обнаружила когда-то связанные ее руками шерстяные носки - подарок ему от нее. Пожалуй, это была самая чистая и целая вещь из всех найденных прежде: они лежали в прозрачном пакете, не смятые, один к одному. "Да носил ли он их?" - подумала про себя Оксана. И не знала, радоваться такой бережливости по отношению к ее творению или идти ругаться.

На кухне на троих было всего две чашки, одна чайная ложка, одна столовая, вилка и нож. Над мойкой разместилась сушка с одинокой тарелкой. На чудовищно грязной плите - такая же грязная сковородка и нечто, похожее на деформированный котелок. Больше не было ничего. Но Оксану антураж не смущал - она привыкла к Женькиному аскетизму. Не смущал он и Асю. Как будто обе понимали, что здесь, в зоне обитания Жени, по-другому и быть не могло.

К чаю полагались баранки. Это традиция - Женькин чай без баранок был невозможен. И любимая фраза:

- Еще чайку?

Оксана соглашалась, и Женя тут же брался за дело: снимал с огня котелок, менял чайный пакетик. Хорошо, если в это время Женя молчал. Хуже - если о чем-то рассказывал. Потому что тогда его руки начинали жить своей жизнью: кипяток лился мимо, чайные пакетики оказывались в котелке, а не в кружке, а ложки с сахаром все добавлялись и добавлялись без остановки.

- Женя! Хватит! - спохватывалась Оксана.
- А? Что? - замирал он, готовясь положить седьмую ложку в стакан.
- Ты сколько сахара-то кладешь? - смеялась она. - Кто это пить-то будет?
- Ой, - Женя обычно хватался за голову в этот момент. - Ксюша, прости, пожалуйста. Совсем головы нету.
 
И вот все было близким. Все было родным, понятным и дорогим. Невольно Оксана сравнивала Женю с мужем. Конечно, они были разные. И нужны были оба. Все-таки, Степа - хороший муж, он добытчик, материальная база... в конце концов, он и в постели не плох. Но Женя... Женя - это другое. Оксана никогда не могла представить себе плотских отношений с ним. Ну совершенно немыслимо! Только дружеские (и осторожные!) объятия и один или два раза за все время их знакомства поцелуй в щеку. Все! Так вот и получилось, что она как будто разорвалась на две части: и без Степы она не могла, и без Жени.

У Аси же не было никакого разрыва - она была влюблена в дядю Женю. Ей вообще никто не был нужен, кроме него. "Он мне и мама, и папа," - как-то сказала она. "А я тебе кто?" - спросила Оксана. - "Тоже мама, - ничуть не смутившись, ответила Ася. - У меня как будто две мамы. Ты и Женя. Но в Жене на одного папу больше".
 
И Оксана не ревновала, не могла ревновать, потому что на месте Аси точно чувствовала бы так же.

***

Озвученный Оксаной диагноз ударил Женю под дых. С кем угодно увязывалось это слово, только не с ней! "Вот ведь какое дело. Кажется, у меня рак, Жень," - она так просто и спокойно это сказала! И даже голос не дрогнул... Только усмехнулась едва, да и все.

Сказала, и молчит. Ждет реакции. А что тут сказать? Как реагировать? Тут бы, как дышать правильно, вспомнить... А еще мать. Не та, еще крепкая пожилая женщина, какой он видел ее накануне больницы, а после - после операции, после... как ее... этой "химии"... после всего.... Вот сейчас он вновь увидел ее спрятанную под платком лысую голову, увидел землистого цвета лицо. И этот измученный, вопросительный взгляд...

- Что, огорошила? - так и не дождавшись ответа, спросила Оксана.

Вопрос вернул Женю в реальность.

- Не то слово, - тихо ответил он.

Мама никуда не исчезла. Ее образ стоял рядом с его "сокровенным человеком", накладывался на него, как будто пытался собой заместить, как будто показывал: вот ее будущее! Но Женя не соглашался. Не может такого быть! Не будет такого! В бессилии он вскочил и на автомате поставил на огонь только вскипевший "чайник". Лишь бы не смотреть, лишь бы не видеть этого образа.

- Жень, сними котелок. Только что ведь вскипел, - снова спокойный голос Оксаны. Спокойный голос! - Ничего страшного не случилось. Ты же сам говорил: на все воля свыше.

- И что ты думаешь делать? - Жене стало за себя стыдно: действительно, на все Его воля. Чего он лезет? И мама его покойная... ну и что, что диагноз один? Диагноз общий, а судьба - разная.
 
- Что думаю делать? - Оксана пожала плечами и по-доброму, как будто даже с хитринкой, улыбнулась. - А ничего. Я думаю ничего не делать.
 
Тут уж Женя совсем удивился.
 
- Это еще почему?
- Потому что, Женя, Ксюша умеет думать. И вот что Ксюша надумала. Официальная медицина дает гарантию полного выздоровления от рака? Без появления новых очагов, без рецидивов? Я не про статистику пятилетней выживаемости (это тот еще фокус, конечно), я про вообще. Чтобы вылечился и забыл. И знал бы, что это никогда не вернется. Дает или нет?
 
Женя знал ответ на этот вопрос. Лучше многих знал: не дает. У мамы и трех месяцев не прошло после первого курса "химии": нашли очаг в легком. И на операцию положить не успели, как новый удар: метастаз в печень. Мама быстро худела, буквально на глазах сохла. Терпела боль и бесконечную тошноту до последнего. Врачи махнули рукой. Честно сказали: это все. Готовьтесь. Выписали трамадол и морфин...

- Не дает, - Жене показалось, или все-таки ее голос дрогнул? - Не дает она никаких гарантий. НИ-КА-КИХ. Я даже не знаю, продлевает она жизнь онкобольному или наоборот, отнимает. И никто не знает. Нет статистики, нет наблюдений, как развивается рак без вмешательства - абсолютного! - врачей. Только пугают, только торопят: быстрей, быстрей, счет на дни, недели, месяцы, в лучшем случае. Мы вас вылечим... Как вылечите? Химией этой вашей? Которая угробит быстрее рака (снова лицо мамы: после первого курса "химиотерапии": серое, мешки под глазами... врачи сказали: терпите, это пройдет. Не прошло. Только хуже и хуже... есть не могла, пить - с трудом. Жаловалась: горит все внутри... Им ничего не сказали, они не знали! Не думали, что так будет... не думали, что это - начало конца. Потом, когда она умерла - умерла от боли и истощения, в заключении написали: "Умерла в результате раковой кахексии". Но раковой ли? Рак ли причина?)...

Нет, Оксана не выглядела больной. Все время, пока она говорила, Женя сравнивал лица матери и ее. С момента постановки диагноза как раз полгода прошло. И у Оксаны, и у матери Жени. И там, и там все началось просто с шишки. Но вот Оксана сидит перед ним полгода спустя - живая, румяная, кровь с молоком! А вот лицо мамы (лечение началось сразу, как обнаружили опухоль): осунувшееся, болезненное, обреченное.... Нет, не накладывается мамин образ на эту, сидящую напротив, цветущую молодую женщину. Никак не накладывается!

- Вот поэтому и не хочу, и не буду ничего делать. Сколько Бог даст, столько и проживу. И потом... - Оксана помедлила, прихлебнула из кружки остывший чай. - Нет у меня ощущения, что эта болячка мне в смерть дана. Знаешь ведь, человек чувствует свой конец. Это где-то подспудно... он даже может и сам не вполне осознавать - как бы объяснить, чтоб понятно было? Вот просто знаешь, что ходишь по земле, а не по воздуху, очевидность подобного уровня. Вот так и тут - просто знаешь, и все. Вот это ощущение есть во мне. В спасение - да, безусловно. Конечно, в спасение! Но не в смерть.

- И знаешь, что я чувствую? - продолжала Оксана. - Я чувствую благодарность. Да, огромную благодарность. Потому что этот шарик стал избавлением, стал решением задачи, которую по-другому невозможно было решить.

8

- Я потеряла смысл жизни. Дочь уехала к бабушке. Муж все больше скатывался в алкоголизм... вся жизнь трещала по швам. Поэтому я и уехала вслед за ребенком. Не могла выносить этой тяжести, этого одиночества. Я и в Москве одна, но там это не так сильно чувствуется.

Женя поил Оксану своим "фирменным" чаем с баранками и внимательно слушал. За окном стояла глубокая ночь - последняя ночь перед отъездом Оксаны.

- Чего мне хотелось? Наверное, вспомнить саму себя. Обрести себя заново. Это если говорить в общем. Но были и конкретные цели: независимость и деньги. Нужны были относительно легкие, быстрые деньги. И я вернулась туда. Сначала совмещала, потом бросила психологию и детей и погрузилась в оголтелый разврат.

Оксана не отводила глаза, смотрела прямо на Женю - изучала лицо, следила за взглядом. "Не осуждай!" - мысленно кричал сам себе Женя. Но он не мог сказать, что это было легко.

- Сначала было неплохо. Возможно, это был не худший выход из той депрессии, в которую я погрузилась. По крайней мере, я смогла на какое-то время снова почувствовать жизнь.

- А потом?

- А потом обо всем узнал Степа. Он тогда не в Москве был. Позвонил - кричал в трубку: "Ксюша, как ты могла?! Как ты могла?!" Я очень боялась, что он залезет в петлю или еще что-нибудь с собой сделает. Выбор был: или рвать отношения, или ломать его. Я пошла по второму пути. И не знаю, жалеть об этом мне или нет.

- Как это - сломала?

- Есть такое понятие в психологии - разрыв шаблона. Когда в жизни происходит что-то такое, чего ты меньше всего ожидаешь. Это случилось со Степой. Со Степой! Второе имя которого - Мистер Привычка! В той ситуации он превратился в слепого котенка, которого внезапно оторвали от мамкиной сиськи и вышвырнули в мороз. Шок, непонимание и обида - за что же с ним так, ведь он же ничего плохого не сделал! Вот что чувствовал мой Степан. И я прекрасно слышала это в трубку. В такой ситуации самое правильное - перенаправить человека в любое действие. Абсолютно любое! Только бы дать команду замеревшему мозгу, только бы переключить на движения тело. И я вела его. Говорила, что делать. Он, как ребенок, ревел и делал. А пока делал, я меняла цвета. Знаешь, что это?

- Нет.

- Когда черное становится белым, и наоборот. Смещение принципов, развал ценностной системы координат. "Да, то, что я сделала, это ужасно, - говорила я в трубку. - Но разве ты сам не фантазировал на эту же тему? Разве тебе не хотелось, чтобы твоя фантазия обрела реальность хоть раз?" И он сопел в трубку и признавался: хотел. Хотел! Конечно, хотел. "Что мне теперь делать, Оксана?" - он меня спрашивал. А что делать? Жить и радоваться. И ловить кайф в том, что имеешь.

Нехорошим в этот момент было лицо Оксаны. Ох, нехорошим!.. Как будто тень на солнце нашла. "Плохое дерево хороший плод не дает," - снова одернул себя дядя Женя. Ему совершенно не хотелось слышать то, что рассказывала Оксана, но не выслушать он не мог: да и как еще помочь этой заблудившейся девочке?

- В общем, в этот же день он приехал. Приехал к своей Госпоже. Я превратила его в "нижнего", в своего раба.

Оксана остановилась. Ее лицо вновь изменилось - вдруг побледнело, глаза вспыхнули по-особенному, и в них показалась слеза.

- Как же тяжело мне сейчас это все говорить! Если бы ты только знал, Женя!.. Как мне противно это все выворачивать сейчас из себя, наружу вытаскивать эту дрянь...
 
- Я понимаю, Ксюш. Я понимаю, - Женя и сам готов был заплакать. Но нужно было держаться. И слушать.

- У меня снова были любовники. Много разных. Они дарили подарки, забрасывали деньгами, Степа сиял и любил меня, как никогда прежде. Он даже пить перестал - хватало своих эндорфинов. Ему нравилась эта жизнь. А мне нет.

Слез в глазах молодой женщины становилось все больше. Но она их не замечала. Оксана торопилась выплеснуть свою боль.

- То, что раньше казалось избавлением, на поверку обернулось еще большим дном. С некоторыми из любовников я беседовала о Боге. И каждый раз ловила себя на том, что являю собой пример глубочайшего лицемерия. Я верила в Бога, Богу верила и продолжала все это творить! Ты представляешь картину: пришел любовник дедок, притащил Библию, и мы с ним читаем. Я вслух читаю, а он облизывается на меня, думает о моем теле, как он будет со мной... что он сделает, когда я закончу... И я знаю, о чем он думает! Но продолжаю читать! А потом откладываю Книгу, и мы идем на кровать - нашу со Степой кровать! - и делаем все то, что только что рисовалось в его распаленном мозгу! А потом я все это в деталях передаю Степе. В деталях описываю! И он кряхтит от восторга, ему хочется еще и еще. И он говорит мне: "Любимая! Я так счастлив!" Это ли не мерзость? Это ли не убийство Бога в себе?

Оксана не могла больше сдерживаться, слезы душили ее, комком в горле встали, мешали ей говорить. И Женя плакал с ней вместе. Вместе с ней проживал эту боль.

- Я виновата. Очень виновата, Жень. Перед Степой особенно. Я бы вышла сама, как не раз уже выходила - нашла бы силы. Но Степан!.. Этот бородатый ребенок сломался. Я сломала его! Он не понимает, что это - нельзя. Не понимает, что это плохо!
 
- А сейчас как?

- Сейчас? Сейчас я изо всех сил рвусь оттуда. Резко, как я привыкла, не получается. Степан не готов. Я встречаюсь. Не так часто, как это было зимой. Но - встречаюсь. И каждая встреча гвоздем бьет в распятие. И в меня.

- Знаешь что? - помолчав, долго помолчав, сказала Оксана. - Я никогда не думала, что может быть хуже рака. Теперь я точно знаю: хуже рака вот эта жизнь.

***

Действительно, ситуация была тупиковой. Или все дальше и дальше отходить от Бога и Его благодати, или рушить семью. Но даже если предположить, что она могла бы оставить Степу - и в нем, и в ней эта дрянь оставалась бы. Да, возможно, Ксюшу хватило бы на несколько лет. Как хватало и раньше. Но потом... потом она все равно бы упала. Это стало шаблоном: она привыкла свои проблемы решать только так. Конечно, не мелочи, конечно, когда казалось, что другого выхода нет! Оправдывать себя она могла бесконечно. Но факт оставался фактом: рано или поздно она бы снова свалилась в грязь.

Но если Ксюша хоть как-то могла выползти (пусть даже временно, не навсегда) из этой ямы, могла зацепиться за выступы своей веры и не скатиться в бесконечное, глубочайшее дно, Степа не мог! Не было в нем этой внутренней силы. Он привык верить женщине, привык жить ее взглядами и ее верой.

Нет, Степан, конечно, считал себя православным. Мало того, он гораздо лучше Оксаны разбирался в той части религии, которую можно назвать "внешним благочестием". Его вид был благообразен, по воскресеньям он ходил в храм (Оксана ходила исключительно редко, почти никогда: "С Богом мне и дома беседовать хорошо. А там у вас половина злобных старушек, которые только и смотрят, чтобы я руки за спиной не сложила, а вторая - компания алкашей, с нетерпением ждущих окончания Литургии, чтобы затем приложиться к бутылке за общей трапезой после службы."), с большим почтением относился к иконам и крестился на церковные купола. И вместе с тем у него абсолютно не было внутреннего принятия Бога. Бог Степана жил в "святыньках" и в храме, но в обычной, повседневной жизни места ему не нашлось. Поэтому и пил, и  так легко согласился "вкусить" от грешного плода жены. И сейчас летел вниз, на дно летел! И оставь Ксюша его, отравленного ее искусом, ее грязью, он бы погиб. Не было у такого Степана шанса на покаяние.

Ксюша видела это и понимала. Она просила Бога помочь. Молилась Ему: "Господи, помоги нам. Пожалуйста, помоги! Я запуталась, мы запутались... Но я боюсь Тебя потерять! Я не могу Тебя потерять!"

И Бог услышал ее. Услышал! Он дал ей эту болезнь - как единственный шанс все исправить - им обоим исправить! И попробовать начать жизнь с нуля - пронеся этот крест, вместе его пронеся! Потому что эта болезнь - на двоих. Она делала невозможным продолжение разнузданной жизни, она ставила Оксану на место - зависимой, подчиненной жены, и она заставляла повзрослеть, стать ответственным Степу, привыкшего, что все и всегда решается за него.

Да, рак оказался спасательным кругом, брошенным сверху в последний момент. Конечно, не сразу, может быть, только у Жени, Оксана это до конца приняла.