Дешёвое Vino Tinto. Глава 9

    


          Глава девятая

Арине сразу понравился дом её бабушки по материнской линии. Потом она будет часто вспоминать его и напишет стихотворение "Московский домик моих предков":

Как мне дорог тот бабушкин дом,
Как я счастливо в нём жила,
Под лепниной... цветным потолком
Повзрослела я и подросла.

Пол, исхоженный дедом, отцом,
Мамой, братом... покрашен был,
Печка, - выложена изразцом,
Запах дров с её пасти плыл.

В доме дружно садились за стол.
Та традиция - дорога;
Все, как прутики в венике мол,
Всех крестила бабули рука...

О, московский старинный наш дом,
Где резные те ставни, дверь...?
Был красив, а пошёл на слом, -
Век панельный в фаворе теперь.

Эх, всему наступает конец.
Мчались годы, как поезда.
Что нам делать с собой, наконец,
Коль тот мир не забыть, господа?

     Дом был двухэтажный. Стоял он в проходном дворе. С одной стороны дом глядел на Почтовую, а с другой - на Волховский переулок. Когда-то он считался достаточно видным. Снизу кирпичный, сверху - деревянный, с красивыми резными наличниками на дверном и оконных проёмах, принадлежал прадеду Арины, но она застала это жилище уплотнённым многочисленными соседями. Её безропотная бабушка со всеми ладила. Их комната находилась на втором этаже. Отапливалась печкой, которая прежде была в изразцах, а потом её ободрали и побелили, так мол теплее.
     К металлической резной лестнице, на которой зимой вырастали ледяные грибы, вели два тёмных коридора. В том, что ближе к комнате, стоял огромный кованный сундук, а в дальнем хранились дрова.
     Уже за полночь. В доме все спят. Арина смотрит на иконы, и все её мысли - о близящемся великом христианском торжестве, о Пасхе. Она полюбила этот праздник благодаря бабушке. Анна Алексеевна отмечала Пасху даже в страшные голодные годы Великой Отечественной да и во все другие, когда была в России безбожная власть.
Арина и после того, как бабушки не стало, ясно видела перед собой её светлый славянский облик, видела, как принарядившаяся бабушка Аня несёт узелок из белоснежной марли; внутри - три кулича, три пасхальных творожных "горки" и несколько крашеных в луковой шелухе яиц...
     И как же Арина благодарна дорогой своей Анне Алексеевне за то, что та тайком окрестила её в Елоховском соборе - вопреки воле партийного отца! Женщина закрывает глаза и видит себя в семилетнем возрасте, помогающей мять деревянной толкушкой деревенский творог и сливочное масло, купленные на рынке. Послевоенный период в разрушенной войной стране был абсолютно уникальным. С 1946 по 1953 год жизнь населения ежегодно заметно улучшалась. Плановая экономика эффектно сочеталась с рыночной. Появлялись и новые государственные хлебозаводы, и частные хлебопекарни. Производилось много и продовольственных товаров, и промышленных, от частного сектора. Анна Алексеевна уверяла, что дефицита не существовало.
 - Цены на колхозных рынках в начале пятидесятых годов почти не отличались от розничных государственных. И в магазинах, и на рынках - продукты высококачественные, не отравленные нитратами, не замороженные, а свежие.- Будет вспоминать она много позже.
- Известно и то, - говорит Арина Яковлевна, - что в годы правления И.В. Сталина население увеличивалось, не то что при либералах в девяностые - катастрофически сокращалось. Как выразился оборотень либерал-реформатор, прозванный в народе "жадный, подлый и бесстыжий, и жестокий с кличкой - рыжий", Анатолий Чубайс, "не вписались в рынок". А не вписались в основном те, кто не воровал, честно трудились, любили Родину, ну и, конечно, состарившиеся ветераны, победившие фашизм и отстоявшие для нас мир. В аду будут гореть за свои мерзости и Чубайс, и Гайдар, и Медведев, и им подобные. -
     Со слезами на глазах она рассказывает, как вешались учёные, которым не давали больше работать, содержать лаборатории, как лучшие умы вынуждены были уезжать из страны, как по радио обманывали стариков, мол отдайте свою квартиру и будете до конца дней своих обеспечены, а конец дней для доверчивых наступал очень быстро. И эти вещи можно перечислять бесконечно. Страшные, жестокие и позорные годы для России девяностые.
 - Мой учёный муж запил по-чёрному, его забирали в вытрезвители, обчищали карманы и выпускали за штрафы, которые я оплачивала. Было страшно. А тут моя знакомая по университету Культуры выходит вдруг замуж за его бывшего аспиранта и уезжает в Мексику. Вот оно спасение для учёного, может там нужен его ум? Мы списываемся, я умоляю подругу поторопить её мужа прислать моему мужу приглашение. Но, чтобы он не заподозрил моего участия, пусть думает, что его пригласили, восхищаясь его научными работами. И, о счастье, таковое приходит. Работа предлагается близкая к той, которой занимается мой муж.
Вспоминая те чёрные дни, Арина Яковлевна сидит какая-то притихшая, как обессиливший на боле боя солдат. Я тоже молчу. Наконец, осторожно говорю:
- Да, страшное время девяностые...- Смотрю на женщину, - Известно, правда, уже после 1956 года, в нашей социалистической системе появились многие негативные черты.
- А уж после 1960 года СССР совсем стал не тем, каким был раньше, - замечает собеседница. - Сталин был великан, а потом пошли карлики. Иосиф Виссарионович для себя лично не хотел ничего, а его весь мир уважал. В его время все были очень ответственны и старались друг перед другом. Вождя называли родным отцом и безраздельно верили ему, а многие его боготворили. Все были счастливы, что в стране мир. - Арина Яковлевна вытерла салфеткой глаза, открыла настежь огромное окно, подышала свежим хоть и жарким воздухом, повела плечом и вздохнула:
- Надо же, как мы перемахнули сюда из пятидесятых годов... - водворила на место москитную перегородку и повторила,  - жить на планете Земля стало боязно как-то...  Давайте вернёмся к маленькой кухарке.
- Давайте, - согласилась я. - Там мы готовились к Пасхе, Да?
- Да.
     Девочка просит бабушку всыпать в месиво побольше изюму. Бабушка даёт внучке облизать большую хохломскую ложку.
- Ну как, Анчуточка?
- Ой, бабуленька, вкусно-то как! - И, разглядывая ложку добавляет, - деревянная, а как золотая. И ягодки с цветочками красивые какие.
- Ну и слава Богу, что вкусно. А такие ложки и разную посуду из дерева делают в селе под Нижним Новгородом и называют всё это Хохломой. Эти ложки мне ещё покойный свёкор подарил. Видишь, внученька, лак-то ни от холода, ни от кипятка не сошёл, краски все тоже сохранились. Вот какие в России народные умельцы есть.
- Хорошие умельцы, - соглашается девочка, - Я тоже хочу научиться так рисовать.
- Будешь стараться, научишься, милая.
- А ты мне разрешишь красить яички?
- Чего ж не разрешить? Ты у меня единственная помощница. Вон как образа красиво веночками убрала.
- А мы будем христосоваться с соседями?
- Будем, внученька, будем.
- И гости к нам придут?
- А как же иначе? Хорошо, что приезд твоих родителей с таким праздником совпал.
- Да... хорошо... - соглашается девочка без особого энтузиазма.
     Под большим деревянным столом на холодном крашеном полу стоят бутылки с кагором и водкой, домашнее вино в прадедовых штофах. Тут же - глубокие тарелки с холодцом и заливной рыбой, кастрюля с квашеной капустой и крынка с солёными грибами. Всё накрыто белоснежной марлей. Возле печки на стульях стоят душистые красавцы куличи. На подоконнике - три творожные пирамидки и много красных яичек. Ариша смотрит на всё это, и на душе радостно, как-то необычно, трогательно.
- Бабуленька, я всегда буду тебя слушаться. Буду нищим пирожки подавать...
- Вот и славно, внученька.
-А меня за это в рай пустят?
- Если всегда такой будешь, пустят. Только жизнь прожить - не поле перейти.
Анна Алексеевна вздыхает, крестится, оправляет лампадки. Потом тяжело опускается на колени и долго молится. Девочка видит её спину, косынку, скрывающую тугую русую косу, закрученную в пучок, ноги в чёрных шерстяных чулках - и чувствует, что это единственный на свете человек, который любит её.
   Как-то первоклашка Ариша пришла из школы очень понурой.
- Что случилось? - Спросила бабушка.
- В моём дневнике две двойки, - ответила внучка.
- Это под конец-то года? - Всплеснула руками Анна Алексеевна. - Как же это так? Ты же у меня хорошистка, почти отличница...
- Я сказала учительнице, Ольге Ниловне, что ни за что не буду делать в летние каникулы насекомую коллекцию. Ведь жуки и бабочки живые, значит им будет больно, если протыкать их иголками. Вот она и поставила мне за предмет и за поведение по паре, - девочка в упор смотрит на бабушку.
- Иди мой руки, переодевайся в дворовое платье и погуляй немного, пока я со стряпнёй покончу. Иди, милая, иди. Я скоро кликну тебя.
- А за двойки будешь ругать?
- Нет. За что ругать? Твоя душа подсказала тебе, что эти маленькие, беззащитные существа не должны страдать от накалывания их на булавки. Ты не палач, чтобы пытать  и наблюдать, как они станут агонизировать. Ты правильно поступила отказавшись осуществлять казнь.
Ариша подскочила к бабушке и попросила её нагнуться, чтобы крепко поцеловать.
Потом, на кухне Анна Алексеевна с гордостью за внучку, рассказывала соседям, что Ирише ( она чаще называла девочку именем по крещению) дано "милосердие по благодати". А пришла внучка к нему после пережитого греха жестокости: по её вине погиб щеночек. Несчастная долго скорбела и каялась в этом.
Соседка Параша, толстая и неповоротливая украинка, у которой муж вернулся с войны без правой руки и вскоре запил, сказала:
- Мою-то Ленку в пятом классе так вырвало, когда на уроке зоологии её класс лягушек резал, тьфу... - сплюнула она в сердцах.
- В любой школе найдётся своя Ольга Ниловна, у которой нет органа сострадания: не врождён он и всё, не воспитан... - перекрестилась Анна Алексеевна.
- Самое обидное, - поддержала разговор курчавая брюнетка Софья, молоденькая еврейка, только что начавшая работать воспитательницей в детском саду, - эти злодеяния никто таковыми не считает.
- Вот, вот, - поддакнула Параша, - скажи кому: не убий лягушку, мотыля, жука или ещё кого... - засмеют и запишут в ханжи, али юродивые.
- Чего кудахчете, бабы? - Помешивая половником в большой кастрюле картошку с мясом, - рыкнула татарка Фатима, работавшая в Исполкоме и посему любившая, чтобы её слушали и слушались. - Вашим Богом, да и нашим, человеку были попущены в снедь животные, птицы, рыбы, раки... да кто хошь...
- В снедь ведь! - Прервала её Параша, - но не ради удовлетворения нездорового любопытства и похоти убийства.
- Цепочка зла бесконечна, когда люди не следуют по слову святых отцов, вздохнула Аринина бабушка. - Преподобный Силуан Афонский учил "жалеть всю тварь, так, что без нужды и листа на дереве не хочется повредить."
- Правильно это, - сказала Клавдия, приехавшая в Москву к родителям погибшего на войне мужа, из Крайнего Севера России, - в традиции нашего народа, без нужды не убивать ни букашку, ни тигра.
-А почему позволены  охота и рыболовство? - пошла на неё грудью Фатима.
- Отвечу, - это способ пропитания, добывания "хлеба насущного". Нельзя убивать просто так или ради излишка, и уж конечно, грех убивать ради забавы, опытов или коллекции какой-то.
-Хорошие обычаи, правильные, - в один голос согласились Параша и Софья.
- В наших родовых песнях человек кровно, по-братски связан с "низшей тварью", с самыми неприметными обитателями земли нашей, - заключила Клавдия.
     Сегодня в интернете  не редки глумливые статьи демократов о низком уровне жизни российского народа при диктаторе Сталине. А все кухонные разговоры, слышанные Ариной, начинались или заканчивались пожеланиями вождю долгой жизни. Страна только вышла из тяжелейшей пятилетней войны с фашизмом. Страна строилась и залечивала раны. Однако, Союз Советских Социалистических республик был независим, - известно, что внешнего долга Россия практически не имела. Важно и то, что государство не продавало капиталистическим странам ни газа, ни нефти, ни алмазов... СССР не знал такого жестокого позора, как продажа человеческих органов для богачей, в разные сомнительные клиники. А ещё СССР не представлял даже, что можно своих красивых молодых женщин отдавать в капиталистические бордели.  В СССР ни со сцен, ни с экранов телевидения, ни с кинолент не лились грязь, пошлость и мат.
     Никогда не забыть Арине страшный 1953 год. Болел отец простого народа Иосиф Виссарионович Сталин. И вот 6 марта 1953 года в шесть часов утра по радио объявили о его смерти. С 6 по 9 марта советские люди прощались со своим вождём. По всей огромной нашей стране был объявлен траур. Арина видела настоящие слёзы людей. Гроб с телом Сталина был установлен в Доме Союзов. Потоки скорбящих были неисчислимы. Аринина бабушка тоже плакала. Наслушавшись в коммуналке разговоров взрослых десятилетняя девочка написала:
Если долго солнца нет,
Людям холодно, конечно.
Но оно ведь светит всем, -
Для плохих и для хороших.
Ну а Сталин лил свой свет
На трудяг и сердцем чистых.
Солнце русских - Сталин. Мёртв,
Горче этой нет печали.
Знамо, вождь наш будет жить
Вечно в памяти народной.
И как прежде мы служить
Будем Родине свободной.
Памятовать о войне,
Чтить героев и трудиться.
Зря ликует мир воров -
Им, - амнистия Хрущёва...
Что ж, посмотрим кто каков.
Пресекать Русь зло готова.
- Да, воровской мир ликовал: "усатый того... жди амнистии!", - проносились в голове слова Арины Яковлевны, - так оно и вышло: в том же году на свободу выпустили сотни тысяч заключённых. Но политических это не коснулось.
   
     Продолжение  следует