Сделка. День 2

День 2.

      Ознакомление с дополнительными материалами заняло оставшуюся часть вчерашнего дня и первую половину этого. Так что в изолятор я пришел только после обеда…

- И как вам здешняя кормежка, - поинтересовался я, раскладывая бумаги, доставая диктофон, готовясь, одним словом.
- Не очень, - отозвался Ивлев, - я предпочел обойтись чаем.
- Погодите, - я остановился, вы что, не обедали?
- Но вы ведь тоже не обедали…
- И как это…
- Вы голодный и злой, значит, я тоже хочу быть голодным и злым. На равных так сказать…
- Голодный сытого не разумеет, это вы хотите сказать?
- У меня есть своя версия – минимальная разница в восприятии легко становится причиной глобального непонимания.
- Это цитата?
- Не уверен…, просто пришло в голову.

      И правда, голодный, и действительно, злой…, что ж, на равных, так на равных, уважаемый Борис Иванович Ивлев.

- Я включаю, - указал я на диктофон.
- Прошу, - Ивлев показал мне ладонь, предлагая самому решить.
- Значит, включаю…

- Борис Иванович, я и правда, заглянул в вашу медицинскую карту…
- О да, тот еще ужастик, - усмехнулся Ивлев.
- Согласен…, и знаете, на вашем месте, я бы не стал игнорировать обеды, по крайней мере…
- С моей язвой и списком различных недостаточностей, - Ивлев смотрел на меня в упор.
- Да…, - а что я мог еще ответить, тем более, что данные больничной карты это подтверждали, как впрочем, и количество ком…, по одной на роман.
- Наверное, отсюда нам и следует начать.
- Простите…
- Я здоров. Я абсолютно и бесповоротно здоров. Черт, да меня можно в космос
запускать…
- Борис Иванович, вы морочите мне голову?! То вы больны, то вы здоровы…, как это понимать! Между прочим, язвы не вылечиваются, практически все это знают…

      Нет, я не вышел из себя, разве что совсем немного. Я всего лишь был раздражен, но не более того, но самое главное, что я хотел вывести из себя его…, в конце концов, у меня было дело, а ему надо было просто тянуть время…. Разные задачи, так сказать.

- Голодный и злой, - спокойно произнес он, - хорош бы я был здесь сытым и
довольным.
- Послушайте, Ивлев, вчера я вам сочувствовал…, более того, еще утром я вам
сочувствовал, но сейчас…
- Сейчас я вас просто раздражаю Кирилл Андреевич. Я знаю…
- И это хорошо, что знаете. Значит, отсюда и начнем…, вчера вы сказали, что у вас были проблемы с вашей супругой, Валерией, которую близкие люди предпочитали
называть Мессалиной.
- Да.
- Можете как-то описать эти проблемы?
- Совместная жизнь…, ее забота обо мне…, она слишком сильно заботилась, порой, неоправданно сильно.
- Это проблема?
- Это – охрененно большая проблема.

      Я спросил – он ответил. Вот только на деле получилось другое, я сказал глупость, он ответил другой глупостью, в результате…, а в результате уже не две глупости, а глупость в квадрате. И это, черт возьми, и злило, и раздражало.

- Борис Иванович, что-то не складывается разговор, вы ведь чувствуете это?
- Чувствую…, вижу…, понимаю…
- Нам надо разобраться со всем этим…, понять, кто прав, кто виноват…, докопаться до истины…, или я не прав?
- До истины…, нет. Не до истины, вам надо докопаться до правды. Этого вполне достаточно.
- Даже не буду спрашивать, почему эти слова не синонимы. Давайте так, я сейчас отправляюсь за кофе. Я подумаю там, вы подумаете здесь…, если хотите, я оставлю здесь папку с документами, можете там порыться, я не против.
- Хорошо…, только фотографии Мессалины уберите, пожалуйста.
- Ладно, как скажите.
- Или, нет…, - неожиданно отказался от своей просьбы Ивлев, - оставьте…, в конце концов, мне ведь с этим жить, не вам…
- Не уверен, что понимаю вас.
- Не важно…, я просто устал…, очень устал…, все это…, оно дается мне все с
большим трудом.
- Борис Иванович, вы хотите прерваться…, давайте, я все-таки распоряжусь на счет обеда.
- Нет. Пусть будет кофе…, минут через пятнадцать.

      И все-таки ему удалось сбить меня с толку. И уж не знаю, насколько ему были нужны эти пятнадцать минут, но мне точно нужны…

- …я не трогал Мессалины, то есть, я ее не убивал. Хотя, все правильно, мы
поссорились…, поскандалили, черт, мы даже подрались с ней.
- Вы понимаете…
- Не перебивайте меня Кирилл Андреевич.
- Хорошо, прошу прощения, продолжайте…
- Причина…, вам наверняка нужна причина…., это случилось полгода назад, после очередного медицинского осмотра. Если бы вы были моим поклонником, наверняка знали бы, что врачи отмерили мне…, в общем, инвалидность через год, а через пару лет, максимум, смерть.
- Мне жаль…, хотя, я бы не сказал, что выглядите как смертельно больной.
- А я и не смертельно больной. В том-то и вся проблема.
- Я…
- Кирилл Андреевич, не перебивайте!
- Слушаю…
- Мессалина узнала об этом раньше меня…, с ней случилась истерика. Она
переколотила дома всю посуду…, даже окно разбила чайником. Бросала в стену, а
получилось в окно. Вот только скандалила она не со мной, а с судьбой, если можно
так выразиться.
- А вы?
- В общем, я тоже был расстроен…, но с другой стороны, я как бы привык к этому состоянию. Тут болит, там болит…, голова кружится, ноги подводят…, черт возьми, но я ведь еще попадал по клавишам. Меня пугало в приговоре врачей только одно, обездвиженность на полгода. Это было чересчур. Хотя, думаю, мне бы удалось
уговорить Мессалину на что-нибудь кардинальное…
- Вы говорите о…
- Разумеется о самоубийстве. Ну не лежать же мне целый год как мумия…
- Бог ты мой! Как вы можете вот так…

      Я поднялся со стула и прошелся по кабинету. Да, глядя на него невозможно было поверить в его слова, разумеется, на него этого. Но я верил. Перед встречей я залез в Интернет и нашел несколько роликов с ним, интервью, записи фанатов…, нелегальные, разумеется, сделанные без разрешения, зато они были настоящей иллюстрацией к его больничной карте…

- …работоспособными были только две вещи. Хрен и руки, уж извините за грубость. Вы сами-то не спросили, поэтому я сам дополню картину…, вдруг, это имеет значение. У нас с Мессалиной не было проблем с сексом…, три раза в неделю, и это не считая всяких шалостей, на которые она была великая мастерица…, черт возьми, если бы Кама Сутру и подобные вещи преподавали в университетах, она была бы профессором. Клянусь…
- Пожалуй, вам повезло, - глупость конечно, но это было единственным, что пришло мне в голову в тот момент.
- Очень…, к тому же, это позволяло нам обходиться без измен. В этом смысле во всем мире существовали только мы двое…, и это было здорово.

      И снова я верил…, и снова со ссылкой на официальные интервью, ну и неофициальные, если можно так выразиться, источники…

      Стоя у стены, я смотрел на Ивлева и слушал его слова…, картина получалась неполная, противоречивая…, но это не делало ее абсолютно невозможной. Но самое главное, мне хотелось ему верить, точнее, я ему и верил…. Вдруг мне вспомнилось, как он разделил истину и правду…, скорее всего, вот прямо сейчас, была правда…, но тогда возникал вполне резонный вопрос – чего не хватало правде, чтобы стать истиной?

- …конечно, было страшно, но не все время, просто в какие-то минуты или секунды. Иногда, утихомирившись, после того, как спадал дурман, я просто лежал в постели и смотрел в потолок. Думал…, и вот тогда, действительно было страшно. Накатывало так, что дыхание сбивалось…
- И что именно вас пугало?

      Он ответил не сразу, хотя, ответ казался вполне очевидным…, но это, наверное, для меня, а не для него…

- Не знаю…, видите ли, Кирилл Андреевич у меня есть вера. Моя вера, она как я…, в ней полно противоречий, немного я украл у христиан, что-то у буддистов, что-то позаимствовал в исламе…, даже наверняка. Но что-то придумал и сам…, это сложно объяснить, тем более, что вы не мой читатель.
- А это есть в книгах?
- Разумеется…, там есть почти все. И там точно есть мои страхи…, там они
перечислены нормальным языком, литературным, а главное, не так сумбурно, как я
говорю сейчас…

- …представить не могу, где и как она нашла этого целителя.
- Целителя?!
- Да, старика. В какой-то момент, когда я почувствовал, что назначенный час
приближается, я сдался. Мессалина уламывала меня почти месяц, а тут раз и все. Я
согласился…
- Погодите-погодите, так вы что, действительно теперь здоровы?
- Хотите, чтобы я раз пятьдесят отжался?
- Не надо…
- Кстати, я могу….. Так вот, старик провел три положенных сеанса…, и все. То есть, и все пришло в норму. Легкие, почки, печень сердце…, зрение, нервы, зубы…, абсолютно все.
- Звучит, как чудо…, - произнес я недоверчиво.
- А это и было чудо. Чудо, будь оно неладно…. Меня привезли туда, на треть живым, но ушел я здоровым. Вот в чем проблема…
- Выздороветь – проблема?! Вы шутите?!
- Какие тут шутки, - вздохнул Ивлев, а я почувствовал, что в словах его абсурдных есть смысл.

- …пошло наперекосяк. Хотя, тогда я этого не понимал, не чувствовал, это как остаточная анестезия от чуда. Потребовалось несколько недель, прежде чем я понял, что мы натворили…
- Послушайте, Борис Иванович, наверное, я знаю, что вы хотите сказать…, по крайней мере, догадываюсь…
- Это несложно.
- Да…, однако, многие были бы счастливы! Вы не просто избежали смерти, вы
исцелились, в таком состоянии можно прожить…, не знаю, лет сто.

      Ивлев ничего не сказал, он смотрел на меня и ждал продолжения.

- …я так понимаю, после этого вы перестали писать. Оказалось, что ваш талант и ваша боль питают друг друга, этакий жуткий симбиоз. Вы ведь об этом подумали?
- Не подумал…, я это почувствовал. Прошло несколько недель…, я гуляю,
развлекаюсь, занимаюсь любовью…, но я не чувствую того, что делаю. Это как
морок…, даже нет, я словно зомби, тело что-то там делает, а я в этом участия не
принимаю.
- Вы пробовали писать?
- Каждый день, разумеется, когда не был вдрызг…. Я садился за стол, брался за ручку, включал компьютер, открывал старые черновики…, но ни одной достойной строчки так и не смог сделать…
- Но…
- Нет, не это было самым худшим. Настоящий ужас охватил меня, когда я не понял того, что уже написал. Помнится, несколько дней подряд я пытался читать свои тексты, но это было…, как разбираться в мертвом языке. Я ничего не понимал,
ничего не чувствовал…

      Я снова хотел возразить, и снова Ивлев мне не позволил…

- Жизнь…, то есть, мое прошлое сделало меня упертым скептиком. Я легко ставил под сомнение практически любое утверждение. Сомнение стало моим нормальным
состоянием, и естественно, я сомневался в том, что делал сам. Да, узнать, что ты не так талантлив, как сам про себя думал – жутко. Но в периоды депрессии, в первую очередь, я сомневался в себе. То есть, с собственной бесталанностью я бы мог смириться. Понимаете меня?
- Пожалуй, нет, - признался я, и даже покачал головой, - не понимаю.

      Борис Иванович остановился, перестал говорить, перестал шевелиться, он буквально замер, и продолжалось это не одну секунду, и даже не десять…. Несколько минут, во время которых, мне несколько раз приходила мысль, подойти и коснуться его. Толкнуть или хотя бы окликнуть, чтобы убедиться, что он, по-прежнему, жив, а не впал в следующую, какая она там по счету, кому…

- Знаете, как я лечился от всех этих своих депрессий, - я даже вздрогнул, когда он снова заговорил.
- Нет…, откуда…
- Я перечитывал произведения, которые любил…, пересматривал фильмы, которые
знал, практически наизусть, слушал любимых музыкантов и певцов…, пара дней,
иногда, неделя, но я обязательно приходил в себя…

      И вдруг, мне стало страшно, я точно знал, что он скажет…

- Вот именно, потому что, в этот раз я так в себя и не пришел.
- Мне жаль…
- И мне жаль…, вот только этого недостаточно, менялась вся моя жизнь. Менялась совсем не в лучшую сторону. Я перестал видеть красоту любимых актеров и актрис. У меня перестали наворачиваться слезы на любимых сценах…, я словно умер. Черт возьми…, я и правда, чувствовал себя мертвым.
- Борис Иванович…, - окликнул я Ивлева, но он проигнорировал мое вмешательство.
- Я стал забывать стихи…, это была катастрофа. Без Сергея Есенина, без Иосифа Бродского, без Маргариты Пушкиной…, без…, даже сил нет перечислять.
Представьте, у вас была огромная Вселенная…, даже нет, у вас была вся
Вселенная…, а потом раз, и осталась только холодная Луна и ничего больше. Черт,
вам просто не понять…

      Мне ничего не оставалось делать, как прервать допрос…, хотя, какой это был допрос…, это было все что угодно, но только не допрос. Хотя, нет…, не все что угодно, это была исповедь…, вот только я не был священником и не готов был отпускать грехи.