Слуги народа

Оставим наших «верблюдов» и вернемся к нашим «баранам». Я не вижу между ними никакой разницы. На протяжении своей многолетней «службы» на поприще журналистики много раз приходилось сталкиваться с проявлениями «бараньей» тупости наших чиновников.
Да, чиновник, даже самый мелкий, представляет власть. А всякая власть на земле и небесах развращает. Это истина. Безграничная, бесконтрольная власть развращает вдвойне. Она развращает не только самих представителей государства, как говорят, «слуг народа».
Русский император Павел Первый очень любил позировать. Чтобы оставить для исто-рии свой портрет, он «выписал» из Европы знаменитого художника, чтобы он написал его портрет. И портрет был вскоре готов. Когда Павел увидел своё изображение на холсте, он за-кричал, что художник «нарочно» нарисовал его не похожим на отца (поговаривали, что импе-ратор Петр Третий не его отец). Его гневу не было предела: несчастный художник был изгнан и отправлен в ссылку в Сибирь.
«Государство – это я», - говаривал французский король Людовик Х1У. Как доказала история, государство есть инструмент насилия во всех формах и проявлениях. Власть через своих представителей - чиновников не только угнетает, но и развращает народ, т. е. своих граждан, делает их пассивными, покорными, забитыми морально и физически, как некогда забивали шпицрутенами (это слово стало нарицательным в лексиконе всех народов) непокор-ных и провинившихся солдат во всех государствах. А такой гражданин не будет сопротив-ляться и примет любую власть. Поэтому власть хватает, точнее, просто поднимает «валяю-щуюся» на земле, как упавший с дерева созревший плод, любой проходимец. Например, им-ператрица Екатерина (Великая), мать Павла Первого.
Однажды, гуляя ранней весной в Летнем саду в Петербурге, она увидела выглянувший из-под снега первый подснежник. Императрица была восхищена красотой цветка, вестника весны, и хотела его сорвать. Она приказала поставить часового охранять цветок, пока она бу-дет гулять в саду. На всякий случай: вдруг кто-то вздумает его сорвать. Так как никто этот приказ не отменил, на том месте, где она сорвала подснежник, каждый день ставили часового. Все уже давно забыли об этом, а часовой всё стоял и стоял у «цветка» на протяжении …пятидесяти лет. Полвека никто не решился отменить приказ «великой» императрицы! По-истине, беспредельна власть чиновника на Руси! Да и закон в России, «что дышло, куда по-вернул, туда и вышло». При такой власти будет ли слуга служить своему господину? Будет ли такой народ «верен» своему государству (не Родине)? Вопрос риторический.
Достаточно примеров проявления чиновничьего самодурства! Неограниченная власть развращает ее «носителя», а абсолютная власть развращает абсолютно. Абсолютная власть императоров, царей, президентов, генеральных секретарей и прочих «избранников» народа развращает их самих абсолютно (Нерон, Наполеон, Гитлер, Сталин и иже с ними). Но хуже того, они развращают гомо сапиенса, его душу и сознание, попирают нормы цивилизованного общества, т.е. само государство. «Тому мы тьму примеров сыщем». Особенно «богат» этим ХХ век.
Задай себе вопрос, мой друг: «Кто из нас не хочет стать чиновником?» Эти «слуги» народа, вернее слуги государства, под маской борцов за интересы народа, скрывают мурло хищника, пытающегося урвать в первую очередь для себя самый большой кусок общественно-го пирога (не все, конечно). Они всегда найдут для этого лазейки и благовидные (бюрократи-ческие) предлоги. Вот один типичный представитель этой породы – глава администрации ва-шего города.
Давным-давно мастера слова и кисти исследователи человеческих душ (Грибоедов, Гоголь, Чехов, Достоевский, Салтыков - Щедрин и др.) нарисовали и описали портрет чинов-ника, образ которого актуален (не изменен) для всех времен. «Крапивное семя» - так во все времена на Руси называли чиновничью касту. Где находится город Глупов? Правильно – в России. Его нашел и описал еще в позапрошлом веке наш писатель-сатирик. Время только до-бавляет к этому портрету новые штрихи и более яркие краски (жив Курилка).
В нижеследующей притче, которая с течением времени «истрепалась» и стала анек-дотом, чиновник всех времен и народов предстает перед нами во всей своей первозданной красе.
«Простой человек» (в русском языке это словосочетание имеет глубокий, определен-ный, реальный смысл), исходивший, исколесивший всю грешную Землю в поисках счастья, решил попытать счастья на небесах. «Наверно счастье, как мне говорили, можно найти только в раю, которое спрятали от нас в небесной кладовой», - подумал этот человек. Где его искать: ведь рай не указан ни в одном географическом справочнике и атласе. С трудом он забрался на «небеса». С приключениями добрался он, наконец, до ворот рая (администрации города). «Вот парадный подъезд... Одержимый холопским недугом, целый город с каким-то испугом подъ-езжает к заветным дверям» (Некрасов). У ворот этого «заветного» заведения, подобных кото-рому на Земле пруд пруди, его встретил сам апостол Петр с ключами (на старославянском языке ключник, на современном, значит, охранник).
«Что ты хочешь, мил человек?», - спрашивает он пришельца.
«Хочу попасть в рай и посмотреть, как там живут люди. Пустите и благословите меня, святой отец!» (по-нашему - выпишите пропуск).
«Однако, впустить тебя в рай не могу: местов нет», - сказал апостол, звеня ключами и теребя редкую бороденку. - Ты ведь известен землянам как не покаявшийся грешник и к тому же ты не говеешь».
«Если дело стало только за этим, - захихикал хитрец пришелец, - так я готов тотчас отговеть на всю оставшуюся жизнь. Но только сначала мне надо маленько перекусить, а то у меня во рту давно уже не было ни крошки» (бедный человек!).
Просителя, однако, привели в комнату (приемную) и заперли, чтобы самовольно не пробрался в рай. Служка (секретарь) пошел искать главного святого (начальника заведения). Сидит «простой» землянин час, сидит два, три. Изнемог он, стал шуметь (употреблять непо-требные слова, незнакомые в этом заведении) и потребовал, чтобы его выпустили на свободу (на Землю). Наконец приходит привратник и говорит:
«Мы обегали весь рай (город по-нашему) и не нашли ни одного священника (заведу-ющего отделом) ни в одной богодельне (кафе)».
Нечего делать. Спустился «простой» человек на грешную Землю и побрел он, голодом и солнцем гонимый («и пошли они солнцем палимы»), на поиски «земли обетованной». И ищет он «рай» на Земле до сих пор. Впрочем, некоторые «простые человечки» все-таки нашли «рай» на Земле. Наш «поисковик» убедился, что счастья на небесах не найти и стал искать его на Земле. Всеми правдами и не правдами он стал чиновником и высоко поднялся по карьер-ной лестнице и …обрёл счастье.
Каждый день, как обычно утром, я приезжал в посольство на планерку. На «летучку» приглашали и журналистов как «носителей» полезной информации. Я подошел к воротам по-сольства, занимавшим один из лучших современных зданий в Бамако и окруженным высоким забором, что целесообразно в африканских странах, и встретил своего знакомого Жакомбо, студента московского института имени П. Лумумбы (учебное заведение для студентов из «развивающихся» стран). Он настойчиво пытался войти в посольство (иностранцы не имели доступа в здания посольства СССР) и топтался у ворот с чемоданом в руках.
«Как дела, Жакомбо?, - произнес я дежурную фразу.
«Дела! Хуже некуда», - подавленным голосом ответил он.
«Скажи, что случилось?», - настаивал я.
«Сегодня я должен был лететь в Москву: начинается учебный год, - говорил он, явно волнуясь и перекидывая чемодан из одной руки в другую. – Приехал в аэропорт, а мне сказа-ли, что мой самолет улетел в Москву еще вчера».
Я не поверил своим ушам: я сам должен был лететь этим самолетом в отпуск. Я знал, что «Аэрофлот» осуществляет авиарейсы в столицы ряда африканских стран один раз в неде-лю. Самолет прилетал в столицу Мали в среду, а улетал обратно в Москву на другой день. Мы, советские люди, ждали самолет как «манну небесную»: всякий раз он привозил нам «сладкие» посылки в виде черного хлеба и гречки.
Я пытался успокоить своего знакомого, рассказав ему анекдотическую историю, ко-торая произошла со мной в далеком 1967 году.
Я отправлялся с семьей в свою первую заграничную командировку в качестве корр. ТАСС. Чемоданы собраны, билеты куплены, прощаемся с родственниками и друзьями и гото-вы ехать в аэропорт Шереметьево. Наш путь лежал через Каир (Египет) с пересадкой в Харту-ме (Судан) и дальше в Форт-Лами (Чад), а затем в конечный пункт в Банги (Центральноафри-канская республика). На другой день, день нашего вылета из Москвы все средства массовой информации (в первую очередь ТАСС) распространили по всему миру сенсационное сообще-ние: началась очередная арабо-израильская война. Путь в Африку через Каир перекрыт. Мы думали, что война на Ближнем Востоке нас не коснется ни коем образом. Есть более короткий и удобный путь в Центральную Африку через Париж. Но в «Аэрофлоте» (для нас, журнали-стов, этот воздушный перевозчик монополист был своего рода «священной коровой», как га-зета «Правда») мне сказали, что полеты через Париж запрещены (конечно, не для всех), пото-му что за билеты надо платить валюту.
Я «бросился» к начальству в ТАСС. «Что мне делать? Аэропорт Каира закрыт. Через Париж нас не пускают», - пытался я убедить чиновника в отделе кадров. Мы знали, что «фир-ма» может сделать все. А уж достать авиабилеты для своих корреспондентов ей ничего не стоит: надо только руководству позвонить куда следует. Ведь ТАСС все инстанции уважали …и боялись.
«Ничем помочь не можем. Ждите, когда закончится война», - был ответ. И мы ждали, сидя на чемоданах. Слава богу, война продолжалась только …семь дней.
Но почему наш самолет улетел из Бамако вне расписания, которое является законом на транспорте? Я задаю себе этот вопрос и не нахожу разумного ответа. А ларчик открывался просто. Оказывается, как сказал мне потом представитель «аэрофлота» в этой стране, «фир-ма» сэкономила несколько тысяч долларов, но… потеряла авторитет и уважение африканцев.
«Такие вот дела, друг!», - только и мог я сказать своему африканскому знакомому. Как корр. ТАСС в этой стране, я не должен был «замолчать» этот факт, должен был действо-вать, чтобы это событие международной жизни не осталось не замеченным в нашей стране. Оскорбленный, я приехал в корпункт и с чувством негодования начал писать вот эту корре-спонденцию, которую тотчас отправил в Москву и считал своим долгом опубликовать под за-головком: «Летайте самолётами «Аэрофлота». (Вот в таком виде она была опубликована в га-зетах)   
               
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

  БАМАКО, 8. (Корр. ТАСС). «Летайте самолетами «Аэрофлота» - крупнейшей авиа-компании мира. Это быстро, выгодно, удобно», - приглашает улыбающаяся девушка в изящ-ной униформе.
Этот известный во многих странах мира плакат есть и в аэропорту столицы Мали, ку-да я пришел с билетом на самолёт «Аэрофлота», вылетающий рейсом СУ-424 по маршруту Бамако - Уагадугу - Триполи - Москва. Но нам сообщили, что самолет улетел в Москву… днем раньше.
«Не может быть. Это ошибка», - не поверил я своим ушам.
«Никакой ошибки нет. Ваш самолет действительно улетел вчера», - спокойно заявил представитель «Аэрофлота» в Бамако.
«Почему? Потому что это выгодно и удобно… «Аэрофлоту». Но, очевидно, надо было сообщить об этом пассажирам?»
«Об изменении расписания мы сообщили по местному радио», - сказал представи-тель.
«Да, но…», - пытаюсь я робко возразить.
«Вам русским языком говорят: мы сообщили об изменении расписания по радио на всем понятном языке… бамбара. Надо слушать радио», - отрезал представитель крупнейшей мировой компании.
К сожалению, я оказался одним из пассажиров «вчерашнего» рейса «Аэрофлота», ко-торый не слушает радио и не знает языка бамбара. С грустью посмотрел я на красавицу с ре-кламного плаката.
 
Телеграфное агентство ТАСС распространило это сообщение по всему Советскому Союзу и миру. Но я не ожидал, что моя корреспонденция, казалось, о заурядном событии, ко-торое в нашей стране (только в нашей стране) происходит каждодневно, и мы «привыкли» к этому, вызовет эффект, как говорят, разорвавшейся бомбы. «Осколки» этой бомбы задели ме-ня и ранили мою душу, а «эхо» взрыва прокатилось по всей моей жизни: я утратил веру в справедливость и в свою профессиональную честь (честность).
Дело в том, что через неделю самолет «Аэрофлота», который прилетел в Бамако стро-го по расписанию, доставил нам, как обычно, письма и газеты. Для нас, советских людей за границей, это было всегда праздником. О, боже! Я не поверил своим глазам: газета «Изве-стия» (вторая по значению и первая по популярности газета в Советском Союзе) опубликова-ла мою заметку под «убийственном» (для «Аэрофлота») заголовком «Не может быть!». Мы, «гомо совьетикус», тоже думали, что у нас такого не может быть. Но, оказывается, может быть. Из-за этого мы потеряли великую державу, которой мы служили верой и правдой, по вине вот таких столоначальников (чиновников), которые дальше своего носа (пределов своего лакированного стола) ничего не видят.
Этот информационный «взрыв» буквально оглушил наших чиновников-дипломатов. В дипломатическом представительстве в Мали только и говорили (шепотом) об этом. А я на очередной летучке в посольстве вынужден был «объясняться». Обвинить меня в дезинформа-ции общественности (вернее, Центра) причины не нашли. Но я услышал от посла не скрывае-мый, раздражительный упрек в целесообразности и своевременности публикации подобной информации. Мне недвусмысленно дали понять: «Ты перешагнул черту, вышел за рамки доз-воленного советскому человеку (тем более за границей), не согласовал (не посоветовался) с начальством и опубликовал информацию, вредную, «искажающую» прекрасный облик совет-ской державы». Не правда ли, у нашего чиновничества своеобразное понимание вечной Исти-ны как противостояние добра и зла.
Этот высокопоставленный чиновник (посол для всех нас за границей - это «царь и бог») должен был отстаивать честь мундира перед Центром (не перед страной). Он в довольно грубой, не дипломатической форме дал мне понять, что нельзя (без дозволения) «выносить сор из избы». Я тоже не двусмысленно (в дипломатичной форме) дал ему понять, что главная обязанность журналиста указывать на накопившиеся кучи (горы) «мусора» в нашей стране (и в нашем городке) и «разгребать» их, а не прятать их под ковёр от общественности. Он не «дворник», чтобы спрашивать у начальника (конторы ЖЭК), как ему это делать.
В нашей стране скопилось столько разного рода мусора и отбросов (на память сразу приходит моя роща), а в идеологической сфере дерьма (простите), от которых мы не смогли избавиться на протяжении многих десятилетий, что привело к трагическим последствиям: по-теряли великую державу.
В мемуарах А.О. Смирновой-Россет, современницы и приятельницы многих деятелей культуры того времени, я нашел следующий факт вопиющего произвола и самодурства со стороны высшего государственного чиновника, августейшего государя Российской империи Николая Первого. Не надо удивляться: это характерная черта представителей царствующей в России династии Романовых (Иван Грозный, Алексей Тишайший, Петр Великий, Анна, Павел, Николай и иже с ними). Впрочем, это присуще всем диктаторам и тиранам. Воистину, всякая власть развращает её носителей, а абсолютная власть развращает абсолютно (Нерон, Чингис-хан, Гитлер, Сталин и др.).
Итак, приехавший в Москву его высочество император Николай решил погулять по городу. На Тверской он заглянул в Университетский Благородный пансион, где учились мно-гие будущие деятели культуры России, в частности Лермонтов.
К несчастью, государь пришел в пансион во время перемены между уроками. «В эти минуты, вспоминает воспитанник пансиона, будущий военный министр Д. А. Милютин, вся масса мальчишек устремилась из классных комнат в коридор. А что бывает в таких случаях, мы можем видеть сейчас в каждой нашей школе во время перемены. Император оказался сре-ди бушевавшей толпы ребятишек. Он был ошарашен и разгневан до такой степени, что прика-зал «нас всех гурьбой собрать в актовом зале, где излил свой гнев на начальство и на нас с та-кой грозной энергией, какой нам никогда даже не снилось. На другой день уже говорили об упразднении нашего Пансиона».
…И вскоре последовал царский указ о преобразовании московского Университетско-го Благородного пансиона (заодно и петербургского) из привилегированного учебного заведе-ния в обычную гимназию. Для воспитанников это, прежде всего, означало введение розог как средство воспитания. Один из воспитанников (не единственный) 15-летний Михаил Лермон-тов, будущая гордость России, незамедлительно подал прошение об увольнении.
Не правда ли, мой друг, нам это знакомо: мы на своей шкуре почувствовали боль (по-чти физическую) от этих «розог», когда через 130 лет наш «дорогой» Никита Сергеевич одним росчерком пера лишил медалистов выпускников школ минимальных привилегий при поступ-лении в высшие учебные заведения. Поистине, история повторяется, но в виде фарса.   
В дипломатической среде бытует присказка, ставшая их профессиональным кредо: «Язык дипломату дан для того, чтобы ничего не сказать… лишнего». А язык (перо) дан жур-налисту для того, чтобы заставить дипломата сказать всё… лишнее. И тогда наше понимание вечной Истины вступает в противоречие с интересами чиновничества, что наказуемо и влечет за собой непредсказуемые последствия, именуемые публичной поркой на площади (в средние века) или персональным делом с занесением в «учетную карточку» (в современную эпоху). Говорить правду и только правду - вот кредо настоящего журналиста.
Моя борьба за честь и достоинство журналиста не была окончена. И последствия это-го молчаливого противостояния не преминули сказаться. Будучи в отпуске в Москве я узнал от своих коллег в центральном офисе ТАСС, что посольство отправило в Центр так называе-мую «телегу». Так мы называли характеристики-доносы, которые соответствующие ведомства «писали» и отправляли в вышестоящие инстанции на каждого советского гражданина, рабо-тающего за границей, тем более на каждого «номенклатурного» работника, а журналисты от-носились именно к этой категории. Эту «телегу» (и не одну) я тащил всю свою оставшуюся профессиональную жизнь на протяжении многих лет. Правда, это «дело» не имело отрица-тельных последствий для меня и не вышло за рамки моего «личного дела» в отделе кадров ТАСС и ЦК КПСС. Оно нашло отражение только в моей персональной характеристике, кото-рая хранится сейчас в архивах соответствующего ведомства, как свидетельство того, что этому «товарищу» в рот палец не клади. Но начальники ТАСС ни на минуту не забывали об этом, потому что они сами получили «предупреждение» сверху. Между прочим, я знаю многих своих товарищей-коллег, к которым также «прицепили» в нагрузку к их профессиональной карьере и биографии подобную «телегу», но они не смогли вытащить ее из «грязи» чиновни-чьих склок и доносов.
Чем ценен алмаз, превращенный в бриллиант? Не блеском и сиянием своих граней на лебединой шее красавицы, а твердостью и остротой своих граней в инструменте, например, токаря. Так и человек «оценивается» не «блеском» словесных острот и анекдотов, а твердо-стью характера, принципиальностью, способностью говорить правду и только правду. А как заманчиво и… легко стать обладателем «бриллиантов», поправ только принципы человече-ской морали. Помню, как однажды у дверей универмага (у нас сейчас их называют супермар-кетами) в Браззавиле, столице Народной республике Конго (НРК), к машине подошел афри-канец и тихо прошептал: «Месьё, не желаете «камешки»? Не дорого, патрон?» В открытое ок-но автомобиля он протянул руку, и на его ладони я увидел десяток крупных необработанных алмазов. Я знал, что в Конго процветает подпольная торговля контрабандным золотом и алма-зами, которые привозят из соседнего Заира, обладающего богатейшими залежами алмазов и являющимся одним из крупнейших поставщиков драгоценных камней на мировой рынок. Стоило мне только протянуть руку и …. «Как это банально, мы это уже слышали», - скажет мой друг.
В богатейшей, описанной и не описанной истории чиновничьего произвола в России можно найти тысячи случаев более «ярких». Замечательный писатель-историк В. Пикуль «от-копал» в архивах интересный факт, который имел место в эпоху правления нашего «тишайше-го» государя Алексея в ХУ11 веке.
Сидя за перепиской казенной бумаги, некто Котошихин, дьяк посольского приказа, с утра пораньше опохмелившись, пропустил слово «государь», от чего последовал грозный указ «тишайшего» царя, который, как говорили историки, и «мухи не обидит». В указе говорилось: «Где было надобно написать нас, великого государя, а написали великого, а государя не напи-сано». И правда: великий, а… кто великий? Даже через три века нам не ясно.
Писаря выволокли во двор, растянули на мостовой, словно шкуру для просушки, и всыпали батогов для ясности. Ничего – не обиделся дьяк, благо тогда всех драли, не велика радость, но и особой беды нет. Но обиду дьяк затаил в душе. И впоследствии отомстил не главному чиновнику своей страны, а Родине: он сбежал за границу и стал предателем. Да, это было давно. Но и в наше время «тому мы тьму примеров сыщем».
Даже в нашем ведомстве было немало случаев, когда корреспондент, узнав, что он «провинился» и какие последствия его «ждут» на Родине, просто-напросто не возвращался в родные пенаты (как князь Курбский) и становился за границей пешкой в игре в руках наших идеологических недругов, которые с распростёртыми объятиями принимали таких бесприн-ципных и трусливых перебежчиков. Чтобы заработать себе на кусок хлеба с маслом (без ка-вычек), они говорили и писали о своей бывшей Родине всё, что потребуют его новые хозяева работодатели.
Давайте перенесемся во времени на три века, в ХХ век, век компьютеров и интернета. Этот факт не стал достоянием человечества и не попал во «всемирную паутину». Он сохра-нился только в моей памяти и в памяти моих коллег-журналистов.
Некий «писарь» (по-современному редактор) в Телеграфном агентстве Советского Союза, фамилия которого выпала из памяти, переписывал (по-современному редактировал) важную казенную (официальную) бумагу (информацию) и «где было надобно написать нас, Л. И. Брежнев, а написал Генеральный секретарь ЦК КПСС, а Л. И. Брежнев не написал». Как! Этот «писарь» в важной официальной информации пропустил фамилию Генерального секре-таря ЦК КПСС Брежнева?! В результате генеральным секретарем на некоторое время (только на бумаге) стал другой человек, фамилия которого следовала за генсеком при перечислении фамилий партийных чиновников, кажется, в президиуме съезда КПСС. Конечно, через не-сколько минут мы дали, как у нас говорят, поправку. Читатель этого даже не заметил, потому что эту информацию поучили только в редакциях газет. Но несчастного редактора «высекли» не на Тверском бульваре, а в тиши кабинета директора, также генерального, но агентства ТАСС. Современному писарю вынесли «выговор с занесением в учетную карточку» и спусти-ли вниз по «карьерной» лестнице». Профессиональный «авторитет» (это имело большое зна-чение в журналистской среде) в глазах начальства (но не коллег по цеху) моего коллеги (вы-сокопрофессионального журналиста) упал, как тогда говорили, ниже плинтуса. В отличие от писаря посольского приказа «тишайшего» царя, который вошел в историю как предатель ин-тересов России и закончил свой жизненный путь на плахе («охранка» царя Алексея нашла его за границей и привезла в кандалах в Россию). «Тому мы тьму примеров сыщем» …в «продук-ции» информационных агентств, телевидения, радио, газет и журналов.
Ведь, как известно, составление списка официальных лиц на официальных церемони-ях, за столом президиумов собраний, на трибунах в Советском Союзе проходило по не писа-ному закону в соответствии с «табелью о рангах». Нарушение этого «закона» жестоко кара-лось. Конечно «секли» не прилюдно, а в кабинете, на партийных собраниях и партийных ко-митетах.
Я мог бы рассказать о еще более курьезном случае из моей журналистской практики, когда одна «цифра» в дате в официальной бумаге (информацию «наверх» мы называли «бума-гами»), подготовленной для администрации президента, буквально стоила не карьеры, а жиз-ни замечательному журналисту, нашему товарищу (не вынесла оскорбления душа уважаемого журналиста). Вспомните, сжатые губы и злобный взгляд «первого» президента России, «неутомимого» борца с привилегиями Ельцина, который, однажды, рявкнул в телекамеру на заседании Совета министров, чтобы слышала вся страна: «Не так сидите!». И «бедный» ми-нистр (уважаемый человек, заместитель председателя правительства) не покинул, оскорблён-ный, зал заседаний в знак протеста, а вынужден был, спрятав лицо от телекамеры, пересесть на другое, предназначенное ему в иерархии власти (за столом) место.
Место ближе или рядом с «хозяином» дорого «стоило» всегда и везде, особенно в России, и было одной из вожделенных привилегий, которыми одаривал государь или прези-дент своих людей («как не порадеть родному человечку»).
А вот этот факт, я думаю, вошел в историю. Не так ли наши чиновники (государ-ственные деятели) на трибуне предстают перед нами Цицеронами (читая по бумажке), а в ка-бинетах оказываются пустословами со звериным оскалом, сдобренным цивилизацией, не спо-собными видеть дальше собственного носа (стола). А при последнем «борце» за общечелове-ческие ценности «забыли» о человеке как творце истории и в пылу «борьбы» за права этого человека попрали его основные права на свободу, достоинство и равенство.
На основе опыта многовековой истории чиновничьего произвола наш народ букваль-но выстрадал и выразил в этой мудрой и емкой фразе суть нашей эпохи: Каждый винтик (че-ловек) государственной машины во все времена и при любом правителе должен быть на своём месте («каждый сверчок - знай свой шесток»). И если он выпадал из своего «гнезда», то госу-дарственный механизм работал с перебоями. Например, мы, журналисты, которые по своему положению занимали особое, ответственное место в государственном аппарате (устройстве), потому что мы были (вернее должны были быть) свободными, т.е. независимыми в своих суж-дениях и выводах. Мы были «приводными ремнями» (как нас называла партия) в этом меха-низме и приводили в движение эту ржавую машину, которую постоянно ремонтировали с по-мощью разного рода реформ, пятилеток и семилеток. Тем не менее, мы искренне верили в те идеалы, которые провозглашало это государство (партия), управляемое чиновниками самого низкого пошиба. И надо сказать: мы отстаивали эти идеалы не безуспешно!
Вспоминаю, как мой коллега, корр. газеты «Известия» в Конго Борис Т., сделал не-осторожный шаг, угодил под колеса этой машины и был «раздавлен». В нашей профессии од-но необдуманное слово, написанное или сказанное, может положить конец твоей профессио-нальной карьере. Так случилось и с моим коллегой. Дело в том, что он нелицеприятно выска-зался в адрес президента Народной республики Конго в беседе с французскими журналиста-ми, вернее провокаторами из «желтой» газетенки «Минута». Этот листок специализировался в годы холодной войны на провокациях такого рода, публикуя «сенсационные» факты и заяв-ления, зачастую, как говорят, высосанные из пальца. Газета опубликовала его слова, букваль-но несколько слов, о президенте Конго, сказанные им за бокалом вина в ресторане, куда он был специально приглашен французскими «коллегами». Конечно, эти слова стали достоянием гласности, и конголезские власти сделали представление нашему послу, чего и добивались так называемые журналисты из Франции. Следует сказать, что африканские страны, вернее главы государств, с которыми у СССР были в тот период доверительные и добрососедские отноше-ния, очень «чувствительны» к подобным заявлениям. А наши чиновники высокого ранга про-сто удовлетворяли их честолюбивые прихоти, отбросив, как ненужный хлам, принципы сво-боды мнений и слова. Корреспондент «Известий», конечно, был тихо, без огласки, не вникая в суть проблемы, отозван из страны. Я думаю, основываясь на собственном опыте, его карьера журналиста международника закончилась, даже не начавшись. Более того, я, корр. ТАСС в этой стране, через некоторое время оказался на месте коллеги из газеты «Известия», с кото-рым я учился на факультете журналистики МГУ. Да, друзья, в том же ресторане и с теми так называемыми журналистами из «Минуты». Но, вооруженный опытом своего однокашника (меня предупредили друзья из соответствующего отдела посольства), я, сами понимаете, ни-чего не сказал компрометирующего о президенте Конго, того, зачем они специально приехали в свою бывшую колонию. Надо сказать, что колониальные метрополии ревностно следили за укреплением связей Советского Союза со ставшими независимыми их бывшими колониями в Африке, пытаясь разного рода провокациями «разорвать» эти связи.
Между прочим, о президенте НРК М. Нгуаби можно было сказать только добрые сло-ва. И я сказал много лестных слов о нем, друге нашей страны, в своей книге (диссертации) «Борьба Народной республики Конго за революционные преобразования». М. Нгуаби, как и многие главы государств постколониальной Африки, был «костью» в горле у французских, английских, бельгийских, итальянских и германских колонизаторов, стал жертвой межпле-менной распри, как часто это сейчас бывает в африканских странах, и пал от руки наемного убийцы, который нашелся в его ближайшем окружении. Кстати, бывшим метрополиям уда-лось до сих пор сохранить свое господство (экономическое) во многих своих бывших колони-ях. Неудивительно, в жестокой, не ослабевающей ни на минуту идеологической борьбе за влияние на умы людей, где журналисты играют важную роль, все средства хороши (с точки зрения наших идеологических противников). «Тому мы тьму примеров сыщем».
Должен сказать, что это не единственный (скорее наоборот) случай в моей журна-листской работе за рубежом. Я сам чуть-чуть не оказался в таком же положении «не выездно-го», т.е. человека, идеологически не принципиального и не оправдавшего надежды (с точки зрения партийного чиновничества), позволившего себе громогласно (не на кухне) продемон-стрировать «нелояльность» по отношению к высокому начальству.
Однажды (это было уже в другой африканской стране), получаю телефонограмму в свой офис из посольства (что случалось не часто). Слышу приятный женский голос секретаря посла: «Борис Иванович, вас вызывает посол!» (у нас чиновники только приказывают).
Приезжаю в посольство, прекрасный особняк в колониальном стиле, расположенный на живописном берегу реки Убанги, притоке великой африканской реки Конго. Вхожу в ка-бинет посла, куда, между прочим, вхож далеко не каждый сотрудник дипломатической мис-сии. Меня встречает, сидя за широким столом, не протягивая руки и не приглашая сесть (сам сажусь напротив), высокий, красивый, представительный мужчина (фронтовик-летчик) З. Как обычно, я положил ему на стол копии своих информаций, которые я передал за эту неделю в Центр.
«Скажите, Борис Иванович, вы работаете только на ТАСС (надо понимать: только в качестве журналиста)?», - начал он с главного вопроса.
«Да, только корреспондентом ТАСС», - ответил я, сразу поняв смысл его слов. Гово-рить было больше ни о чем. Я покинул кабинет посла, озадаченный.
«Неужели посол не знает, кто у него работает (за границей все работают только у посла)? - спросил я себя после разговора с послом, уютно устроившись на гранитной скамье на набережной реки Убанги. - Посол знает (во всяком случае, должен знать), какое государ-ственное ведомство представляет каждый сотрудник посольства (и не посольства). Я, конечно, не сотрудник посольства, но это не имеет значения. Так в чем же дело?».
«Боится неизвестности. Боится, что в посольстве есть «чужой» человек», - подумал я. 
А дело в том, как я догадался потом, что как-то на «профсоюзном» собрании в по-сольстве я позволил себе критическое замечание в адрес «профсоюзной» организации по по-воду плохих бытовых условий, в которых живут некоторые члены профсоюза (члены КПСС за границей назывались членами профсоюза). Впрочем, дурак, какое тебе дело до бытовых усло-вий комендантов и охранников посольства, рассуждал я. Ведь ты живешь в особняке в центре города и ездишь на рынок и в супермаркет на прекрасном японском автомобиле «Тойота», объекте постоянной зависти многих дипломатов даже высокого ранга.
Так вот где «собака» зарыта! Как ты, «простой» советский журналист, мог позволить себе критиковать деятельность посольства (читай: партию)? А для посла это не желательно. Ведь протоколы партийных собраний отсылают в Международный отдел ЦК КПСС, их там кто-то ведь читает (сомневаюсь)? К счастью, никакой «телеги» с моей «характеристикой» в ЦК не отправили (журналисты как идеологические работники были номенклатурой ЦК КПСС). Посол просто-напросто испугался: вдруг какой-то корреспондент представляет другое ведомство (известно какое). И я продолжал работать корреспондентом ТАСС в ЦАР. Я понял, что я многим рисковал (это была моя первая командировка в качестве журналиста). С тех пор я больше никогда не выступал на «профсоюзных» собраниях. Какое мне дело до бытовых условий жизни каких-то членов «профсоюза». Моя хата с краю. Повезло!