Данные и отнятые

Вечерело… Солнце уже почти село за горизонт, но его последние, наполненные багряными красками лучи еще озаряли своим мягким светом маленькую площадку под открытым небом у берега спокойного, тихого моря. Площадка была наполовину пуста; лишь сидел одиноко у невысокой железной ограды старик в бархатных одеяниях с наполовину опустевшим бокалом превосходного вина из того же региона, что и стоявшие перед креслом закуски – оливки, хлеб с оливковым же маслом и сардины, да музыкант у выхода с террасы.
Скрипка последнего уже долгое время играла одну, непрекращающуюся мелодию: это был грустный, но всепроникающий вальс.
Вид с террасы открывался поистине достойный руки мастера-пейзажиста. Темно-синее море, легко переливающееся в своем огромном мировом котловане, но не бушующее; горы где-то вдалеке, и то же море в проходе между ними; и корабль, смиренно покачивающийся на небольших волнах. Он ждал отлива, который вот-вот должен был придти. Смелый мореход стоял на носу корабля, пытаюсь углядеть что-то вдали.
«Может, он ищет знакомые места, готовясь к грядущему путешествию? Или пытается высмотреть свою звезду – символ удачи? А может…» - так рассуждал старик, одновременно горестно и радостно глядя на столь прекрасную картину перед ним.
Корабела же не терзали подобные сомнения; он был уверен в своих силах, целях, смыслах, и знал, что обязательно добьется всего, чего только захочет. Он прокручивал в уме невероятное количество перспектив и желаний, которые с помощью воображения передавал в реальность, полный надежды воплотить их.
Ветер крепчал. Скрипка продолжала играть.
Старик в это время уже обычно уходил на покой, но в этот раз решил дождаться отлива.
Пока он глядел на этого морехода, что-то переменилось в его сознании. Что-то всколыхнуло его память, потрясло все его существо. И он начал вспоминать.
***
Играл вальс. Бравый и красивый моряк вел под руку одну из дочерей местного лорда, владевшего обширными богатствами, но, наверное, из-за его статуса, строгого и совсем не романтичного. Его дочь, ранее находившая единственное свое удовольствие в шитье и мечтаниях, ныне буквально таяла от рассказов морского странника о его путешествиях. Он говорил о дальних берегах, таинственных тропиках и богатых городах Запада, о холодном Севере и дикой тундре, о горячих песках и многих других приключениях, захватывавших дух его юной спутницы.
***
Прекрасная картинка пропала. Старик лишь вздохнул печально, окончательно вернувшись в сегодняшний, ало-красный мир заката.
Музыкант уже собирался закончить играть, но, в силу своего возраста – он был моложе и старика, и морехода – мог оставаться на террасе время большее, чем кто-либо другой, и он искренне наслаждался своим творчеством, своей музыкой – и потому решил продолжать, пока не уйдет с площадки последний человек.
Однако, хотя он и знал, что его музыка красива, скрипач даже и не представлял, что она значит для старика.
Скрипка продолжала играть. Старик ждал отлива. И он пришел.
Вода стала медленно уходить к горизонту, и вместе с нею сдвинулся с места гордый, двухмачтовый парусник. Уже стоя у штурвала, мореход умело управлял своим кораблем, уходя все дальше в закат. Он знал, что впереди его ждет еще одно незабываемое приключение, которое он не забудет уже никогда. Это же знал и старик.
Корабль уже уплыл, и на небо медленно всходила огромная, полная луна, заливая своим серебристым светом воду и террасу.
Старик медленно встал с кресла, взял свой бокал, все еще наполовину наполненный. Но не ушел.
Он стоял и смотрел на море, у берега которого недавно стоял корабль. И он знал: ему нет ничего дороже этого моря и этого корабля.
Музыкант продолжал играть. Волшебная скрипка, повинуясь виртуозному мастерству, выдавала все более разнообразные и прекрасные мелодии, привносившие в ночь света не меньше, чем луна.
Так они и стояли на террасе всю ночь: старик, у которого осталась лишь память, и музыкант, у которого все еще было впереди.
А корабел, уже далеко ушедший от милых, но не столь притягивающих, как океан, берегов, уверенно двигал свой фрегат все вперед и вперед, под полными могучего ветра парусами, рассекая причудливой формы носом непокорные волны. И он, нисколько в этом не сомневаясь, прекрасно знал: это и есть жизнь.