Сделка. День 3. Финал

День 3.

- Похоже, вчера я вас испугал, Кирилл Андреевич…
- Даже не надейтесь, мне доводилось выслушивать подробности от маньяков,
растлителей и кающихся министров…
- Верю, но с писателями вы дела не имели…, продолжим?
- Пожалуй.
- Кстати, спасибо, что вчера остановили меня…, получалось не очень красиво…
- Надеюсь, сегодня будет лучше.

      Я продолжал заниматься содержим папки, и на всякий случай поглядывал на Бориса Ивановича, тот же продолжил рассказ. Я же был рад, что это не было продолжением вчерашнего дня. Мало того, что-то подсказывало мне, что я уже знаю финал…

- …и разумеется, Мессалина тоже это чувствовала. То есть, я излечился благодаря ее усилиям, казалось бы, мы должны были радоваться, а вместо этого мы ссорились каждый день. Обычно из-за какой-то ерунды, на которую раньше даже и внимания не обращали.
- Подозреваю, что в какой-то момент вы обвинили ее в этих переменах, - это была всего лишь подсказка, не более того.
- Мне не надо было ее обвинять, она сама все сделала…, однажды ночью, после секса она сама все мне сказала. Признаюсь, это было очень…, вот только что, было жарко, она царапалась, я…, я наверное рычал…, обычно это происходило именно так. А потом все…, разрядка. Но вместо того, чтобы замереть в объятиях друг друга, она
вдруг говорит, что совершила ужасную ошибку…, что своими руками уничтожила
нас.
- Что, она так и сказала, - я не очень-то поверил в это.
- Разумеется, сказано было намного больше…, но в конце она сказала именно это, слово в слово.
- А что вы?
- Вначале я попробовал ее утешить, говорил какие-то благоглупости…, уверял ее в чем-то, и разумеется, уверял в том, что ее вины нет. Однако, вы же понимаете, если женщина что-то вбила себе в голову…, убрать это оттуда можно только вместе с головой.
- Не очень удачная шутка, - произнес я, памятуя о фотографиях с места преступления.
- А я и не шутил.
- Минуточку, - я остановил мужчину, - послушайте, мы разговариваем под запись, ее расшифровка обязательно будет приложена к делу, вы это понимаете?
- Понимаю, - равнодушно кивнул мне Ивлев.
- Я просто хотел напомнить…, продолжайте.

      Ему пришлось взять паузу, чтобы вернуться к словам, а главное, вернуться в то состояние, в котором можно было бы продолжить рассказ.

- Знаете, Кирилл Андреевич, от всего прежнего меня осталась только Мессалина. То есть, мои чувства к ней, они остались прежними…, возможно, несколько угас огонь, но он все еще был, он все еще согревал нас.
- Хотите сказать, вы не обвиняли ее?
- Не вслух. Может быть, когда начинал думать обо всем этом, возможно…, но клянусь, вслух – никогда…

      Он тяжело вздохнул и закончил.

- Я – никогда, но вот она сама…, а я так и не смог ее разубедить в этом. Это, знаете ли…, это моя вина.

      Финал был близко…, очень близко, я практически его чувствовал. Откровенно говоря, так и подмывало подтолкнуть его…, но я слишком хорошо знал это состояние, подталкивать нельзя…, следовало просто ждать. Течение времени в таких случая устанавливал не тот, кто слушал, а тот, кто рассказывал…

- …я пытался ее переубедить. Понимаете, дело в том, что изменившись, я как бы перестал воспринимать ценность того, что делал…
- Ценность, - переспросил я невольно.
- Да…, в такой ситуации изменяется шкала ценностей. Когда-то, самым важным для меня была литература.
- А потом?
- Потом, я понял, что дорожу только одним, моими отношениями с Мессалиной.
Поэтому, я старался сохранить эти отношения…
- Ты старался сохранить отношения, - повторил я, из этого выходило, что финал этой истории не так уж близок.
- Разумеется…, я пытался ее отвлечь, пытался вытащить на улицу, занять чем-
нибудь…
- А она?
- А она заталкивала меня за письменный стол. Она хотела, чтобы я работал…, но я не мог работать.
- Вы ругались?
- Практически каждый день…
- А вы не думали, например, бросить ее…, или разъехаться на какое-то время…, дать возможность страстям утихнуть?
- Не знаю, думала ли об этом Мессалина, но меня подобная мысль посещала.
- И?
- Я пришел в ужас от того, что останусь совсем один, потеряю и ее…
- Как же все запутано…, - пробормотал я.

      Неожиданно в дверь допросной постучали, а мгновением позже в комнату вошел
дежурный.

- Кирилл Андреевич, вас к телефону.
- А подождать нельзя?
- Москва на проводе, хотят непременно слышать…
- Наверняка ваше начальство, идите, поговорите, я никуда не денусь, - улыбнулся Ивлев.

      Звонил и правда, мой начальник…

- Что там у тебя? Только кратко, без лирики.
- Если честно, я не думаю, что это он.
- Так…, получается, коллеги промахнулись…, - задумчиво произнес шеф, - не виноват, а значит, и признания не будет.
- Не думаю…, точнее, практически уверен, но мы не закончили.
- Не мы…, ты не закончил, - поправил меня шеф, сколько тебе еще надо времени?
- Сутки…, максимум, двое.
- Мало просишь…, почему?
- Предполагаю, что это действительно самоубийство.
- О, как…, ладно, разбирайся…, считай, что двое суток у тебя есть.

      Вот как не любить такого начальника? По крайней мере, вот в такую минуту, а не когда он требует невозможного, и чтобы обязательно вчера…

- …и все-таки, этот ваш лабиринт, вы смогли выбраться из него?
- Нет, Кирилл Андреевич. Мы не смогли выбраться. Я не смог писать, не смог уйти от Мессалины, а она не смогла простить себе случившееся…
- Кажется, я понимаю…, она оказалась в тупике, выход из которого нашла в
собственной смерти, - обычно я так не делаю, не подсказываю подозреваемым
финальной фразы, но здесь все было иначе…
- Да…
- Борис Иванович, остается у меня только один вопрос – почему она ушла так? Не знаю, ведь есть же таблетки, веревка, ванная…, железная дорога, почему она так
изуродовала себя, а потом еще и…
- Не понимаете, - мужчина смотрел на меня, и надо сказать, от этого взгляда мне было не по себе.
- Не понимаю…, женщины заботятся о своей внешности даже после…
- Она тоже заботилась…, но в какой-то момент решила, что смерти недостаточно, она хотела, чтобы я ее простил…, это своего рода письмо с извинениями.
- О, черт!
- Да…, а я до сих пор не могу их принять…
- А я бы принял, - пробормотал я, - клянусь, если бы ко мне вот так, я бы принял.
- Просто мы разные…

      По всему выходило, что дело можно было закрывать. И откровенно говоря, я был этому рад. Больше того, уж коль у меня появилось лишнее время, я готов был лично ходатайствовать об освобождении Ивлева из под стражи.

- Не торопитесь, Кирилл Андреевич, - услышал я голос Бориса Николаевича, - просто сейчас я кое-что прочитал на вашем лице, и честно скажу, это мне не понравилось…
- Значит, вы неправильно прочитали…
- Кирилл Андреевич, я хочу признаться в убийстве…

      Вот если бы на меня ушат ледяной воды вылили, я бы, наверное, меньше…

- Черт, но вы же только что сказали, что не трогали своей Мессалины, сказали, что она сама! В чем же дело?!
- Выключите диктофон. Пожалуйста…
- Ладно, - в полнейшей растерянности я нажал кнопку прибора, - и!
- Вы сказали, что подобные извинения следует принимать. Так вот, я действительно хочу его принять…
- Я вас не понимаю Ивлев. Говорите как есть, диктофон не работает.
- Я не убивал Мессалины – это правда. Она сделала это сама. Вы правильно услышали, и правильно меня поняли.
- Ладно…
- Но убийство все равно было.
- Я слушаю…
- Я убил старика.
- Какого еще старика?!
- Целителя.
- О, Господи!
- Чуть раньше вы сказали, что он совершил чудо…, мало того, он совершил множество подобных чудес…, вот только на совершение чудес надо иметь право. За каждое совершенное чудо следует отвечать, понимаете?
- Не очень, - искренне признался я.
- Помните Экзюпери – мы в ответе за тех, кого приручили.
- Ну да, помню.
- А еще, мы в ответе за чудеса, которые совершаем, если бы старик понимал, что делал, он выгнал бы нас за дверь и все. Кто-то бы остался жив, кто-то бы был
счастлив. Но он вмешался, и вот результат…
- Но это глупость! Он сделал доброе дело!
- Какое именно? Спас тело…
- Сумасшедший дом…

      Ивлев дал мне время прийти в себя, позволил походить по комнате, подвигать стул, потом еще походить…

- Слушайте, Кирилл Андреевич, допускаю, что вы со мной не согласны. Допускаю, что у вас другая вера и другой взгляд на жизнь. Мы и правда, разные.
- Да, точно, очень разные, - вырвалось у меня в сердцах.
- Старик мертв, и тело его не найдут, уверяю. Как писатель, я бы этого не смог сделать, но став другим.
- Безумие…
- Возможно. Но вот мое предложение. Вы можете стереть предыдущие записи, можете оставить где-то в заначке – дело ваше. Но когда вы в следующий раз включите диктофон, я громко и четко признаюсь в убийстве Мессалины.
- Зачем?!
- Я не хочу вспоминать старика, как будто его и вовсе не существовало. Забудьте о нем и все.
- Но…
- Обыкновенная арифметика. Я совершил одно убийство, у полиции на руках одно тело. Один равно одному. Все…
- Вы не признаетесь в убийстве, которое совершили, но признаетесь в том, которого не было.
- Один равно одному, простая бухгалтерия.
- А если я…
- А зачем вам это? И будьте уверены, это только между нами…

Эпилог.

      …вот они, эти записи. Конечно, я их сохранил. Скопировал и спрятал в самую дальнюю папку домашнего компьютера. И откровенно говоря, я до сих пор не знаю, правильно ли я поступил.

      Возможно, следовало искать тело, вот только без показаний Ивлева вероятность найти, ноль. А надеяться на его помощь, при таком раскладе…, это вряд ли. Остается случайность… или чудо. Только вот с чудесами…, ну, сами понимаете. А кроме того, я не готов расплачиваться за такие вот чудеса…. Да, вот так…

      Что касается Ивлева…

      В прошлом году истек срок его заключения. Признаюсь, я специально ездил, чтобы посмотреть на него. Здоровый, крепкий, какой-то потемневший, как мореный дуб, и такой же мощный…. Он прошел сквозь ворота и двинулся вперед.

      У него было куда идти, адвокат сохранил дом, сбережения, которые, к тому же и приумножились, за время его отсутствия. А что, я до сих пор встречаю его книги на полках магазинов. И их берут, их читают…

      …шел не домой, в первый день, в первый час, от тюремных ворот он шел к воротам городского кладбища. Оказалось, адвокат хорошо платил одной женщине, чтобы она присматривала за могилой Мессалины, и та, разумеется, присматривала. Там было чисто, ухожено, росли цветочки, а тропинка была просыпана беленьким, похожим на морской, песочком…