М. М. Херасков. Владимир Возрожденный. Песнь 5

М.М. Херасков

ВЛАДИМИР ВОЗРОЖДЕННЫЙ

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

Лукавство, за всегда приемлет вид правдивый,
Сотами упоив язык и разум лживый,
Коварный оный змий виясь между цветов,
Угрызть старается и ближних и врагов.
Пламид намеренья Владимировы внемлет,
Коварство в нощь не спит, во дни оно не дремлет,
И древо для него в чертогах Царских зрит,
И стены слушают, и камень говорит.
Как будто плаватель, предвидя бурю в море,
Ветрила корабля переменяет вскоре:
Полезен мне обман! - лукавый жрец речет.
Забыв священный сан, к Версоне он течет,
В нем думы черные коварство производят.
Между поющих жен невольницу находит:
Весельем усладить ее тоскливы дни,
Забавам предались им свойственным они;
Но паче пением Версону огорчали;
Забавы придают сердцам тоску в печали:
Так гласы сладкие обманчивых Сирен
Итакского Царя вовлечь хотели в плен;
Но хитростью Улисс плывущий упреждает
Все то, что слух мягчит, что сердце услаждает.
Велик, кто прелести умеет отвергать,
Которые хотят нам узы налагать!
Версона между Нимф, как жертва под цветами,
Едиными теперь сияет красотами,
Не внемлет пению, на игры не глядит,
Потоки слезны льет, задумчива сидит;
Как роза, утренней покрытая росою,
Ждет вскоре острою пожата быть косою.

     Пламид, во храм вступив, свирепство в сердце скрыл,
Он зверский образ свой во агнчий претворил:
О! что ты сетуешь? - вещает ей со стоном, -
Когда Владимиром гнушается и троном,
Так жалость ощути ко другу своему:
Помысли, день един остался жить ему;
Сей красный юноша надеждою обманут;
Заутра прелести его как цвет увянут;
Творенье лучшее исчезнет навсегда;
А льзя его снасти Версоне без труда:
Спаси его! спаси! едино молви слово,
И милосердие нещастному готово;
Оставь любовь к нему! забудь его, забудь;
Владимиру женой, Царицей Россам будь.
     Версона перед ним, главу склонив, молчала,
Потом, слез полный взор подъемля, отвечала:
И так богам твоим назначен в жертву он?
Увы! глаза его затворит вечный сон?
Пламид! я не молю тебя о Законесте,
Но, ах! Дозволь мне с ним предстать Перуну вместе;
Прощусь в последний раз я с тем, кого люблю,
И Князю мой ответ и Небу объявлю.
Не противляюся моей нещастной доле;
Поди, не принуждай меня к ответам боле...
Пламид, вообразив, что близкий смерти час,
Что хитрости его, слова и кроткий глас
Смягчили твердое Версонино упорство,
Пошел, хваля к богам девицыно покорство.
     Увы! от глаз ее сокрылся светлый день,
И солнце перед ней покрыла черна тень;
С любезным все для ней на свете умирает!
Но сердце томное надежда озаряет.
Так бурею в нощи носимы корабли,
То видят иногда, то тратят свет вдали.
Спокойство наконец Версону подкрепило...
     Перуну торжество в то время наступило:
Созижден высоко Перунов гордый храм,
Он тени распростер далеко по горам;
Пред ним всегда горит неугасимый пламень,
При входе утвержден краеугольный камень,
И камнем гибели народом наречен;
Он черной крювию всечасно омочен;
На нем нещастная та жертва трепетала,
Жестокости жрецов которая питала;
Там смертоносные оружия висят,
Сосуды кровию наполненны стоят.
Сей мрачный храм вмещал ужасного кумира,
На нем златый венец, багровая порфира;
Извитые в руке он молнии держал,
Которыми разить во гневе угрожал;
Златые на челе имел велики роги,
Серебряную грудь, имел железны ноги;
Горел рубинами его высокий трон,
И богом всех богов именовался он.
     Уже плачевное позорище настало:
Но солнце, восходя, потусклый луч метало,
Как будто жертвами гнушается оно;
И небо чистое казалося темно.
Нещасливый жених! нещастная невеста!
Влекут, уже влекут в оковах Законеста.
Но возложенные оковы на него,
Никем не тронуты, низпали с рук его.
Считая благодать за лесть и чародейство,
Во узы новые крепит его злодейство;
Со поруганием к закланию влечет.
У зрителей из глаз ток нежных слез течет;
Коль красный юноша кончает жизнь! - вещают,
И в сердце мнимую вину его прощают;
Но взором как орел он зрится бодр своим;
Летают Ангели невидимо над ним,
Из лучезарных крил над ним составив кровы,
Преображают вдруг в цветы его оковы;
Непостижимые такие чудеса
Во страх язычникам явили небеса.
Ко храму Законест бестрепетен приходит,
На камень, на жрецов не робкий взор возводит.
Объемлет воинство божницу вкруг тогда,
И копии как лес сомкнулись в три ряда,
Цевницы издают пронзительные звоны.
Но ищет юноша единыя Версоны;
Не внемлет звуку труб, не видит он мечей,
Он ищет взорами Версониных очей.
Уже вступает жрец в кровавые обряды;
Бросает Законест кругом печальны взгляды;
И будто из-за туч бледнеюща луна,
Версона зрению представилась томна;
Чело ее тоску и страх изображало;
Казалось, ей умреть во храме надлежало.
Так в дни осенние распущенный цветок,
Когда уже начнет его теряться сок,
Поблеклую главу на стебель преклоняет,
Но умирающий еще глаза пленяет.
Увы! и можно ли, толь пламенно любя,
Ей жертвой не считать с любезным и себя?
     Вращая огненны и полны злости взоры,
Пламид с Версоною вступает в разговоры:
Когда на узника железо возносил:
Щадить ли мне его? - сурово вопросил.
Не можешь ты щадить! - Версона отвечает, -
Решилась я на все!.. Пускай он жизнь кончает!
Рази его! рази!.. - Пламид в сей страшный час
Помыслил сам в себе, что искренен сей глас;
Послушность девину перед богами славил,
И в сердце нож ее любовника направил.
Но вдруг на грудь его Версона прилегла,
И перси обнажив: Рази теперь! -рекла;
Рази обеих нас!.. Пламид остервененный,
Как змием будто бы внезапно уязвленный,
Подняв кинжал, заклать две жертвы вдруг хотел,
     Тогда Владимир в храм как молния влетел!
Влетел, и удержал убийственную руку;
Он казни час узнал гремящих труб по звуку.
Престанем ближних кровь, вещает, проливать,
И право Небесам ко гневу подавать!
Те боги, кои мной во храмах помещенны,
Другими жертвами быть могут насыщенны:
Я стадо целое даю тебе тельцов,
Приятнейшие мзды для храма и жрецов!..
Не умягчается Пламид окамененный,
Он в ярости вкричал, гееной вспламененный:
Лукавый Князь! богам тельцами ты не льсти,
Клялись мы юношу на жертву принести:
Доколь не поражу на камне Законеста,
Не йду от олтаря, не двигнуся я с места!
Защитники богов известных в сей стране,
О вы, Россияне! подайте помощь мне!..
И храма юношу довлек до половины.
     Исторгся старец вдруг народа из средины:
Пламид! - он возопил, - помедли миг един,
Постой! не убивай; сей юноша твой сын!
Ту истину тебе докажет в самом храме
Напечатленный знак у юноши на раме;
Его в младенчестве похитил тайно я:
Я брат твой Идолем, в нас кровь, в нас кровь твоя!

Незапно гнев и страх Пламида поражает!
Но рамо Законест поспешно обнажает.
Владимир познает, и сам увидел жрец,
Трепещущ видит он, что он ему отец!
Объемлет Законест Пламидовы колени;
Но черные жреца уже смущают тени,
В очах его видна задумчивая ночь,
Отторгся в ярости от Законеста прочь,
И длани вознося, вещал с прискорбным стоном:
Клянусь, клянусь, Перун! тобою и законом;
Клянусь! и буду тверд в ужасной сей божбе:
Я сына умерщвлю, когда он враг тебе!
Владимир, отступи! вельможи, отступите!
На искренность мою к богам теперь воззрите:
Схватив кинжал, хотел сыновню грудь пронзить,
Он в бешенстве хотел Версону поразить;
Но яко горлица трепещуща меж ими,
Версона, дланями схватив кинжал своими,
Старается жреца смягчить потоком слез.
Жрец руку на нее убийственну вознес;
Но Законест ему преграду полагает,
Кинжал из рук жреца мгновенно исторгает.
Невеста жениха, жених невесту спас;
Обезоруженна явилась злость в сей час.

     Пламид, как хищный лев, от ярости трепещет,
В лице отчаянье, в очах досада блещет.
Терзающий власы, помост ногами бьет;
Увы! не плачет он, от злости слезы льет;
Беснуется, и жизнь, беснуясь, ненавидит;
Два солнца, как Аякс, и две луны он видит:
Тогда он возопил: О бог! о бог огня!
Коль мощен ты, карай врагов, или меня!
Когда не действует твоих перунов пламень,
Так ты не бог! ты прах! бесчувственный ты камень!
Тебе для мщения врученны громы мной;
Что медлишь? поражай! или я недруг твой!..
Кумир, затрепетав, перуны возжигает,
Разит Пламида в грудь и мертва повеpгaeт.
Такой нещастливой имела злость конец!
Едва покрыл помост дрожащим телом жрец,
Земля несытая уста свои разверзла,
Пламидова душа и с телом вдруг исчезла.
Но будто бы сама земля гнушалась им,
Пламида поглотив, извергла черный дым;
Наполнил дым весь храм струистой густотою,
Который обложил всю площадь темнотою.
Как ветры бурные волнуют сонмы вод,
Так страх поколебал стоящий вкруг народ;
Народ, унылый раб закоренелых мнений,
Народ, боящийся нечаянных явлений,
Мечтает, обуяв, что боги их казнят,
Жрецову смерть отмстить, волнуяся, грозят.
Но лучезарный дух с небес как голубь сходит,
Крыле распространив, сгущенный мрак разводит;
Прекрасный солнца луч весь город озарил,
Сам тартар возстенал, кумир внутри завыл;
Расселся на-полы краеугольный камень,
Там зримы углия, где быть казался пламень;
Светило дневное приемлет прежний свет,
И видит весь народ, что страхов больше нет;
Что сила грозная Перунова слабеет,
Что гром в его руке движенья не имеет;
Что постыжденные пред идолом жрецы,
Такие ж мрачные, как весь народ, слепцы.
По бурях ощутил народ успокоенье,
Холодность ко жрецам, к Владимиру почтенье.
     О Муза! премени на время кисть мою,
Я чувствы нежные, не злобу здесь пою;
Владимир ощутил теперь не страсть любовну,
Но к страждущей чете познал любовь духовну;
Изображает мне картину мысль моя!
В объятиях Царя двух Агнцев вижу я,
Владимир своего соперника объемлет;
Но знакам дружества сей нежный сын не внемлет,
Оплакивает он погибшего отца.
Толико добры суть чувствительны сердца!
Лобзаньем токи слез Версона осушает,
Лобзаньем горести его не уменьшает.
Лишь только томный глас был слышен от него:
Отца увидел я!.. и больше нет его.
Владимир рек: почтен, что ты отца жалеешь;
Но друга ты во мне, во мне теперь имеешь!
Как солнечны лучи в темницу сквозь стекло,
Ко Законесту в грудь то слово протекло;
Сокрылись от него печалей мрачны тени,
Объемлет Законест Монаршие колени,
В восторге вопиет: будь, будь отцом моим!
И ту мне Князь отдай, которою любим!
Стыдливое чело Версона преклонила,
И взорами сие прошенье подкрепила.
Когда Владимир страсть к Версоне погашал;
Прямое щастие он в первый раз вкушал,
Два сердца увенчал, которые любили,
Два сердца, мучимы Царем которы были!
Он, руки их сложив, супругам говорил:
Меня мой с вами сон, о други! примирил.
Хощу почтить ваш брак в сей день торжествованьем…
Народ препроводил те речи восклицаньем.
     Казалося, внимал словам сквозь солнцы Бог!
Владимир ввел чету в теремный свой чертог,
Всю пышность истощив венчанных для приема,
К трапезе пригласил и старца Идолема.
     Где Княжий трон сиял, в златом чертоге сем,
Ликует с ними Князь, ликует Идолем;
Приводятся тельцы и жирны агнцы с паствы,
Простые ставятся, не жертвенные яствы.
Переменяюща всечасно роскошь вид,
Которая очам и вкусам нашим льстит,
В средине пиршества казалась обнаженна;
На яствах, на сребре она расположенна;
В сосудах золотых напитки подает,
Превосходящие Гиблейский сладкий мед.
Для обоняния, для сладости и взора,
Помона там плоды, цветы разносит Флора.
Что осень щедрая, что лето нам дарит,
Чертог украшен тем, и Княжий стол покрыт.
Чем тысяща людей быть может  насыщенно,
Для малого числа во храме то вмещенно.
Составился из лир приятный слухам хор,
Сопровождал его поющих дев собор;
Воспел гремящей хор Владимирову славу,
Под скипетром его ликующу державу,
Текущи в радости его златые дни.
     У всех в очах горят веселоcтей огни,
К Владимиру глаза седящих устремленны;
Но взоры Идолем имеет потупленны:
В глубоких мыслях он казался погружен,
Не слышит пения, не видит красных жен.
Владимир почести для вящего приема,
Пир нравен ли ему? - спросил у Идолема.
И старец отвечал, возвысив томный глас:
Пир нравен для Царя; но нравен не для нас!
Когда трапезу мы убогую вкушаем,
Сердцами радостны, при пище быть желаем;
Не нужен сладкий мед, ни песни, ни чертог;
Молитва соль для нас, а пища наша Бог:
Сердца мы от земли к Создателю возносим,
И в жертву мы себя, вкушая хлеб, приносим.
Владимир, повелев певицам умолчать,
Со Идолемом речь благоволил начать:
О старче! мнится мне, ты щастлив совершенно;
Не жаждуще богатств убожество почтенно!
Спокойный дух дает блаженство, а не трон;
Беседа мне твоя напомнила мой сон:
Я духом в нощь сию до горних возвышался,
Где взор мой сладкими мечтами восхищался;
Я видел не земный, небесный видел град;
Увы! конечно то жилище Божьих чад.
Они в беседе их умеренны, незлобны,
Или поистине они тебе подобны.
Владимир старцу сон подробно возвестил:
Я Божий зрел чертог! - с воcторгом возгласил;
Но ах! - почто не мог я стен его достигнуть,
Ни плaмень сквозь прейти, ни тяжкий крест подвигнуть?
Поведай тайну мне виденья, Идолем:
Премудрость на челе мне видима твоем!
     Но старец отвечал: не постыждай убога!
Единый тот премудр, кто сердцем любит Бога;
Во сне и на яву нас Бог к Себе зовет;
Нощь часто учит нас; во тьме сияет свет.
Твое видение, о мудрый Князь! не ложно;
Но мне истолковать сих таинств не возможно,
И только я скажу, что сей червленный крест,
Обременил тебя которым Законест,
Сей крест того не жжет, тому не тяжек будет,
Кто к Богу прибежит, кто суетность забудет;
Ты видишь, Князь, сию любезную чету:
Развяжет некогда она твою мечту.
Владимир сей глагол внимательно внушает;
Взирает с кротостью и старца вопрошает:
Поведай, старче, мне любовь супругов сих,
Поведай правила, поведай жизнь мне их.
Когда вам власть моя полезна во услуги,
Откройте мне сердца как сродники и други.
     Свою главу склонив, вещает Идолем:
Вся повесть есть кратка о ней, о мне, о нем.
В своих желаниях они и я умерен;
Я друг тогда Царю, когда Царю я верен!
Ни титлов я в мой век, ни злата не алкал,
Но щастлив стал тогда, когда Христа сыскал,
И став сокровищем таким обогащенный,
Люблю я всех людей: се дружбы долг священный!
Мой брат, нещастный брат, слепых кумиров жрец,
Младенцу некогда соделался отец;
И сам безбожия густым покрытый мраком,
Знаменовал его на теле адским знаком.
Не ради тартара, рожденна для небес,
Сокрыл я отрока, и в мой вертеп унес,
В пещеру никому не знаемого места...
Сего-то, Государь! ты видишь Законеста;
Во благочестии воспитан мною он:
Ему от юности внушен святый закон.
Но слабость лет его!.. я ведал слабость ону!
Нарек ему, взыскал невестою Версону.
Супругу кроткому супругой быть должна
Благочестивая и кроткая жена;
Кумирства деве сей представил я химеру,
И Християнскую изобразил ей веру.
Во благоденствии сияли наши дни,
Но злобою жреца затмилися они;
Толико смутных дней да видеть впредь не будем!
Мы зло под сению твоих щедрот забудем...
Когда слова сии Пламидов брат изрек,
У Князя тяжкий вздох из сердца он извлек,
Вздремавша благодать в душе его проснулась,
И перстом истина душе его коснyлась;
Как будто бы от сна в то время пробудясь,
Беседа ваша мне сладка, - вещает Князь;
Она приятна мне, питательна, полезна,
И будто в знойный день роса полям любезна.
Учение твое приятней стройных лир;
Желаю быть с тобой, но ты оставил мир;
Спокойных дней твоих не буду я тревожить,
Но с вами связь мою и дружество умножить,
В жилище вашем вас хочу я посещать,
Премудростью твоей мои разум просвещать.
Где дом твой, Идолем?.. За градскою стеною, -
Вещает старец сей, - мы скрылись с тишиною;
В понурности брегов шумящего Днепра,
Три стадии отсель, есть малая гора,
Зеленой рощею, водами окруженна;
Колико ради нас такая жизнь блаженна.
Мы Бога чувствуем, мы Бога славим там;
Богатство наше крест, жилище бедный храм.
Мы тамо нашу плоть пощеньем утруждаем,
В молитве и слезах дни наши провождаем.
О Князь! мне рабское прошение прости:
К нам в нашу хижину Версону отпусти,
Не сладкий мед вкушать, но мыслить и поститься,
И светом истины небесной посетиться.
Владимир на сие: Ах! вам ли воспрещу,
Коль другом с вами быть отныне я хощу?
Друзей, не знающих ни лести, ни коварства,
Славнее обрести, чем трон и государства.
Грядите, только мне приход дозвольте к вам.
     Вещает Идолем: о Князь! не шествуй к нам,
К нам путь, сей краткий путь в жилище наше труден,
Единствен мнится быть, однако обоюден:
Кто сердца в простоте стезею сей пойдет,
Того приосенит небесный правды свет;
Но умствующий дух впадет во тьму и в бедство:
Достигнуть к нам, о Князь! скажу тебе я средство:
Возьми светильник сей, и нощи в первый час,
Идущий с ним Днепром, обрящешь в храме нас;
Огня не угаси, на град не озирайся;
Ты сретишь ужасы, гряди, не опасайся;
То привидения представятся одни...
Но лучше, Князь, сей ход опасный отмени;
Мы нижши для тебя!.. - Владимир слову внемлет
И, пламенник приняв, друзей своих объемлет;
Идите! - вопиет, - мне путь сей будет в честь,
Когда опасности на нем и страхи есть.
Владимир вам чрез то свою любовь докажет;
Мне дружба силу даст, светильник путь укажет.
     Царь тьмы, рыкающий вкруг смертных яко лев,
Сие намеренье умом проразумев,
Что хощет Князь сложить геенские оковы,
Готовит пастырю людей препоны новы.