Вперёд на Пекин

                Л.Рохлин               

               

Вперёд, на Пекин.               

В Монголию попал случайно. До того всё как-то блуждал с геологическими партиями вдоль северной границы. С Российской стороны, естественно. Но пришли иные времена и стали пускать простых советских по другую сторону границы. Ну чтобы помочь разным слаборазвитым странам. У самих-то уже вовсю бушевал развитой социализм. Потому и надо было помочь товарищам стран Азии и Африки. Простых советских туда ужасно тянуло. Конечно, помочь, но более подзаработать “бешеные” денюшки, сравнительно с заработками на родине. В советском воздухе отчаянно запахло меркантильностью. Люди вспомнили слова любимца партии тов. Н.Бухарина - “...обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё личное…”  Вспомнили и всеми доступными методами попёрли за рубеж. Попёр и я, обзаведясь молодой женой и в перспективе кучей страждущих детей. Стал оформляться в Иран. И дело пошло и радость бурлила в душе. Но вот перед самой отправкой, когда жена неимоверными усилиями, где-то по большому блату, достала французский купальник, чтобы вызывать зависть у подруг на пляжах Персидского залива, вызывает меня большой начальник. Ну думаю предложить что-то хочет особенное. Настроился. Секретарша, жеманно улыбаясь, приглашает войти. Смело вхожу в большой кабинет с фикусом в углу.

Понимаешь - на ты, по братски, обращается большой начальник - обстановка в этой стране очень волнительная. Давай откровенно. Без обиняков. Ты ведь еврей.
Я сглотнул слюну, абсолютно не ожидая такого начала. Виновато заморгал глазами и тихо сказал - извините…
Я-то извиню, но вот там, в Иране, местные мусульманские товарищи могут сильно побить. Они ведь не на паспорт смотрят, а на физиономию. Она у тебя, друг ты мой сердечный - широко улыбнулся начальник - явно не славянская. Ты понимаешь. И тогда хлопот у нас с тобой будет выше крыши. Он важно заходил по кабинету, потрогал мясистые листья фикуса и вдруг расстроившись вызвал секретаршу.
Елена Антоновна! Почему не вытирают пыль в кабинете. Растению дыхнуть нечем… Немедленно распорядитесь.
Ты вот что! Извини конечно. Но могу тебе предложить единственный вариант - Монголию. Там с этим вопросом пока что спокойно…Не знают вас. Вообще!


Монголия прекрасна. Поражает воображение нескончаемой иллюзорностью и прозрачностью волнистого ландшафта. Потому понятна и душа чабана, одиноко сидящего на вершине холма. Душа его - бесхитростная мелодия Природы.

Поёт вокруг меня Природа
Поёт года, поёт века…
Голубизною небосвода,
Багровым пламенем цветка.
Поёт высокими горами,
Поёт просторами степей.
Поёт тенистыми долами
И блеском солнечных лучей…
(Даржаа, перевод В.Мартынова)

Он заехал за мной в 7 утра. Только-только из-за ближней горы выскользнули первые лучи солнца и высветили картину областного города (аймака) Гобь Алтая. Трудно назвать его городом по европейским понятиям. Тем более областным. Две-три тысячи белоснежных юрт на пологом склоне невысокой горы и шесть
трёхэтажных блочных зданий чуть выше по склону. Три дома, где жило областное начальство, дом общественных организаций - почта, милиция и больничка. Два дома для советских специалистов. Белые конусы юрт оживляли унылый голый пейзаж, располагаясь полукругом на почтительном расстоянии от взора начальства. Между народом и начальством обширная площадь, по которой гуляли абсолютно вольные ветры. К приезду большого начальства ( трижды в год) верховые милиционеры гортанными воплями сгоняли из юрт краснощёких женщин. Выстроившись длинными рядами, под звуки больших барабанов, женщины мётлами очищали площадь. В связи с хронической нехваткой воды - очищали всухую. Поднимались тучи пыли, застилающие солнце. Проходил час, другой и пыль пластами оседала... на фигуру в центре площади. Великого воина тов Д.Сухэ-Батора, коммуниста и личного друга вождя всех народов тов. В.И.Ленина, чем-то очень похожего на ещё более великого Чингиз Хана. Личный друг естественно восседал на мощном коне с  развевающимся победным знаменем и огромным мечом.

Он - это начальник областного управления водного хозяйства тов.Алмас Лувсан. Третий человек в областной иерархии. До этого высокого поста был второй фигурой, в поте лица трудясь руководителем местного КГБ в звании полковника. По слухам за чрезмерное пьянство  (как позже узнал была и другая версия) тихо снят и брошен на водное хозяйство. Невысокий, крепкий, с тёмным от загара лицом, испещрённым многочисленными глубокими морщинами разной направленности. Я - новый руководитель советских специалистов в аймаке.
Их - тьма. Нас - взвод.
Мы спешили на приёмку скважин, обеспечивающих водой малочисленные стада людей и бесчисленные отары овец, табуны лошадей и верблюдов в долинах Чонгарского хребта. Путь долгий, утомительный. Дорог в европейском понимании нет. Здешние шоссе - отвратительный вариант российских грунтовых дорог. Многочисленные разбитые колеи вились словно бесконечные змеи по каменистому или травяному покрытию долин и предгорий, то собираясь в клубок, то хаотично разбегались во все стороны. Выбирай любые.
Новенький советский ГАЗ-69, удачно прозванный козлом из-за непредсказуемой своенравности и проходимости, пылил по каменистым тропам. Зябко и я поначалу кутался в куртку. Но в Монголии солнце прогревает атмосферу быстро и вот уже жара заставила раздеться. Я снял куртку.
Что это у тебя с рукой Эд...ард ….Израил….
Лувсан вновь запутался и в имени моём и тем более отчестве. Никак оне ему не даются.
Фашисткая пуля - смеясь, сострил я.
Не мог же рассказать иностранцу, тем более полковнику КГБ, что вчера вечером при распределении продуктов, доставляемых самолётом по заказу из Улан Батора, пострадал от куска твёрдого сыра, метко брошенного женой советского специалиста в голову другого специалиста, несправедливо, по мнению первого, претендовавшего на лучший кусок. Я случайно оказался на трассе летящего снаряда и защищаясь рукой, получил болезненный удар.
Молодая энергичная женщина из Иркутска, жена бурового мастера, быстро сообразив что ей не хватит при дележе сыра (почему-то прислали меньше заказанного) встала и решительно заявила.
Членам партии в первую очередь. Остальным, что останется.
Это вызвало взрыв негодования у обойдённых вниманием партии, а у меня неистовый хохот. Тут же встала одна из обойдённых вниманием и угрожающе заявила, что партия служит народу. Потому сыр поначалу нам, а что останется, то членам партии. Вот тогда первая и запустила кусок в голову второй, а я, хохочущий руководитель, оказался на пути фашисткой пули.   

Ну как это объяснишь потомку древнего рода. Сказал, что ударился о косяк двери. Мы замолчали. Но я чувствовал, что Лувсан, буравя меня глазами, хотел что-то спросить. Наконец, привычка допрашивать возобладала и сотрудник КГБ открыл рот.
А почему у вас такое странное отчество. Никогда не встречал. Вы что - не советский.
Я споткнулся с ответом, подбирая достойные выражения.
Да нет, советский. Коренной россиянин и москвич. Еврей я, еврей. Есть такая нация, которая расселена среди населения многих стран. Так исторически сложилось. И мой отец получил имя по названию еврейского государства, когда-то существовавшего на берегах Средиземного моря. Было такое - Израиль. Вот так я стал Эдуардом Израилевичем.
Лувсан задумался. В его постоянно полупьяной голове крутились какие-то мысли и, наконец, выбрал одну из них и облегчённо произнёс.
Конечно слышал и читал, что есть евреи. Много слышал. Однако люди признают, что вы очень умные и хитрые. Никогда не видел... живого еврея.
Прямодушно изъяснился потомок великого кагана. И протянул руку. Как равный - равному. Затем я услышал загадочную фразу, смысл которой понял значительно позже.
Мы с тобой, Эдард, братья по несчастью - полковник в улыбке ощерил рот, показав ряд маленьких прокуренных зубов.
Я не стал вдаваться в подробности, уж слишком мало знакомы, да и прежняя его должность настораживала. Но “признание” и загадочные слова почему-то сдружили нас - живого еврея и полупьяного, как днями позже выяснилось... уйгура. Потянуло к нему. Меня в ту пору увлекало творчество Льва Гумилёва и слово “уйгур” по ассоциации потянуло за собой понятия хунну, динлины, тангуты и пр. Теперь с удовольствием смотрел на сморщенное лицо древнего потомка и воображал, что вот таки случилось запоздалое соглашение о признании, дружбе и сотрудничестве между потомками двух древнейших империй. Не знаю как он, но я это прочувствовал. С той командировки непонятным образом возросла уверенность в себе, а с ней началось карьерное продвижение. Именно в Монголии. Шутки шутками, но в каждой шутке только доля шутки.

Хотя к тому времени я уже был кандидатом наук, но особого, резкого служебного возвышения в России не случилось. А тут вдруг впервые почувствовал, благодаря своей одиозной национальности, некую гордость. Словно получил тайное признание. Дважды кандидат наук. Национальных и геологических. С тех пор это чувство не оставляло в Монголии, постоянно подпитывалось приятными событиями вокруг моей персоны. Они посыпались, словно из рога изобилия. В конце первого сезона моей руководящей службы Гобь-Алтайский аймак вдруг, впервые за долгие годы, получил переходящее знамя МНРП за резкое перевыполнение годового плана по площади обводнённости пастбищ, то есть значительно возросло число водных скважин.  Я бывалый волк и в стае уже давно. Рисовать “обоснованные” цифры успеха приучила родная партия. Но будучи ещё и кандидатом национальных наук  делал такое весьма осторожно, в меру. Тем более за “границей”. Просто стал представлять в министерство ( в Улан Батор) более “правильную” отчётность. Писал так называемую полу правду, которую невозможно было проверить.
Товарищ Лувсан, благодаря моей яркой деятельности повесил на китель медальку и запрятал в сундук немалую материальную мзду в виде годовой премии. Заметно возросло поголовье овец и лошадей в его семейном стаде. Ну а когда и второй год  монголо, точнее уйгуро-еврейской дружбы (подряд) завершился подобными успехами и переходящее знамя министерства намертво зацементировалось в кабинете первого секретаря областного комитета МНРП, то моё имя буквально засверкало в степях и горах юго-восточной Монголии. От счастья разумный полковник решил поделиться со мной толикой материального успеха. Это общемировое правило он усвоил давно, наизусть зная законы Ясы - великой и казалось вечной власти чингизидов. Тайно стал выдавать в конверте денюшки, аж по 8 тугриков в день и свежую баранину в любом количестве. Конечно мизер, но весьма ощутимое моральное удовлетворение. Выдавал, всегда в машине, один на один, и приговаривал, хитро улыбаясь, ещё одну загадочную фразу.
Получай, старший брат. Нам в несчастье надо помогать друг другу...
Ей богу! Боялся, не спрашивал, что означало в “несчастье” и почему именно “нам”. Ожидал, когда разведчик сам расколется.

Работалось упоённо и легко. Неделями мотался по степям с тремя буровыми бригадами на станках УРБ-3АМ. Мне повезло. Подобрались профессиональные команды буровых мастеров из Читы и Улан Удэ, долгие годы работавшие в геологических условиях, подобных монгольским. Мой опыт выбора точек заложения скважин и опробования водоносных горизонтов и их техническое мастерство давали хорошие результаты. Многие скважины фонтанировали, люди, овцы и лошади вдосталь пили чистую воду, поголовье увеличивалось, чабаны веселились, резко возросло число свадеб и... как следствие новорождённых потомков великого хана. Народ аймака расцветал, не ведая причин и не зная героя. Зато начальство хорошо знало. Выделили большую трёхкомнатную квартиру на втором этаже. Серые, испещрённые трещинами стены от частых землетрясений, две кровати, ватные тюфяки с подозрительными пятнами, стол, табуретки, тумбочки, старые шкафы, большая чугунная дровяная печь на кухне, туалеты на дворе и ...огромные коричневые тараканы. Правда, была ванная и в избытке холоднющая вода. А ещё мы с женой притащили из Москвы небольшой холодильник “Саратов5”, предмет зависти всех моих подчинённых. Квартирно-мебельная пустота привела в уныние мою молодую супругу, впервые в жизни выехавшую за ГРАНИЦУ, о которой столько слышала, куда так стремилась. Но мы были молоды, полны влюблённой энергии и вскоре золотые ручки золотоволосой женщины привели жилище в более-менее уютное местообитание. Да и моему первенцу двух лет отроду просторы квартиры пришлись по душе.
Сын гонял на самокате по комнатам за тараканами, громко бибикал и смеялся, убегая от мамки, зовущей кушать. Но более всего пристрастился сидеть на кухонном подоконнике. Он внимательно наблюдал за улицей. Там, как раз напротив, находились туалеты оригинальной монгольской архитектуры. Без передней двери. И вот мой кудрявый сыночек, картавя слова, громко произносил.
Мамока! Тётя пошла “а-а” делать. Уже села. Мамока смотри как она делает...  Естественно, главной моей заботой, как “вождя”, были сослуживцы и их семьи.  Свежая баранина, бесплатно поставляемая Лувсаном, делилась поровну. Социалистическая уравниловка тесно объединяла нас. Совместное летнее шашлычно-водочное застолье на берегах журчащих хрустальных ручьёв в перерывах между командировками и частые зимние походы на подлёдный лов хариуса и сбор облепихи, сдружили небольшой коллектив советских специалистов. Возникло чуть ли не единое братство вокруг почитаемого живого еврейского вождя. Во всяком случае внешне.

Бывали и трагикомические инциденты, чаще связанные с унынием однообразной сексуальной жизни членов колонии. Здесь остановлюсь поподробнее. Расскажу о двух комичных событиях, леденящих душу. Ведь здоровый секс - причина отличного, но главное постоянно весёлого настроя. Прислали нам из-под Читы холостую, громадную, чуть ли не двухметровую женщину-педагога для обучения монгольских детей русскому языку. Неугомонные твёрдолобые тёти из Министерства образования СССР решили во чтобы-то ни стало обучить монгольских детей “великому, могучему, правдивому и свободному” русскому языку, дабы к 60-летию октябрьской революции рапортовать мудрым старикам в Политбюро о мирном распространении результатов революции за рубежом. Тёти не ведали, что монгольские дети, рассыпанные по необъятным степям и свой-то язык (читать и писать) знают весьма приблизительно. Ну уж очень хотелось им отрапортовать.
В общем Гобь Алтайский аймак по разнарядке получил во временное пользование тридцатилетнюю, с выдающимися формами женщину, Груню Афанасьеву. Немедленно на неё вскинули горячие очи двое алчущих товарищей - полковник Алмас Лувсан и мой геофизик Николай Твердохлебов из Ленинграда. У них был общий недостаток, помимо прочих малоизвестных. И тот и другой были полутораметрового роста, с кепкой. Видимо вид огромной женщины с пудовой грудью, холостой, неистово возбуждал претендентов. Груня была простая и почему-то делилась сокровенным с моей женой. Видимо на всякий случай, с целью безопасности. Чтобы начальство, то бишь я, заранее знало о домогательствах.

Вскоре претенденты перешли к активной фазе преследования жертвы. Нет, конечно! Меж собой не выясняли отношений, всё таки разные весовые категории. Товарищ Лувсан стал настойчиво приглашать педагога в поездку по районным школам, а Коля-геофизик заказал в Улан Баторе шампанское и коробку конфет. Получил и терзаемый острым желанием дважды пытался проникнуть в квартиру наречённой. Однако Груня почему-то активно сопротивлялась и в том и в другом случае. Потом жена рассказала мне причины отчаянного сопротивления. Понимаете Людмила Васильевна - говорила педагог, словно отчитываясь перед директором школы и парткомом в одном лице - мне секс на самом деле очень нужен для активной жизни. Я это знаю на практике. Правда, как-то не получалось иметь мужчину на постоянной основе. Но посмотрите на этих. Один словно сморщенный старый гриб и оба ростом метр с кепкой. Как представлю, что будут ползать по мне между сиськами и куннусом, раскидывая сопли, аж тошнит. Хочется как в романах. Красавец мужчина, ухаживание, нежной ласки. Я ж не сука какая-то. Я интеллигентный советский педагог.
Лувсан, как истый азиатский царь и бог, не терпящий сопротивления, быстро рассвирепел и вынудил интеллигентку отправиться восвояси. В Читу… Ну, а Коля! Мой геофизик расстроился и напившись грозился написать анонимку в Улан Батор, по старой советской привычке. Пришлось сказать моему буровому мастеру, сильно мускулистому забайкальскому казаку, чтобы подсказал товарищу геофизику правильную норму поведения в общежитии. Уезжая, Груня плакала, так жалостливо, по бабьи, размазывая слёзы по щекам и грозя огромным пухлым кулаком кому-то в монгольское пространство. Пропали мечты о своей отдельной квартирке.

Ну а второе событие могло привести если и не к прямой войне между СССР, Монголией и Китаем, то к осложнению дипломатических отношений уж точно.
С такими мировыми проблемами мне явно не приходилось сталкиваться. Пришлось серьёзно поволноваться, так как на кону была моя карьера.  Предыстория событий такова. Как-то во время очередной совместной поездки, выпив больше обычного, Лувсан разоткровенничался.
Наш аймак, товарищ Эдард, стратегический район для СССР - живописал полковник КГБ, помахивая корявым чёрным пальцем у меня перед носом.
Наш аймак даже по отдельной статье снабжают. Потому как китайцы под боком. Они серьёзный противник для России, а нам однако исторический враг. А уж мне особенно.
Последние слова понял позже.
Ты же знаешь, Эд...рд, что сейчас твориться вокруг. Мы выдавливаем китайцев из Монголии и они в бессильной злобе, уходя, уничтожают оросительные системы, разрушают построенные ими здания гостиниц, магазины. Их надо постоянно давить, держать в страхе и напряжении. Так нас учил великий Тэмужин. Но сегодня мы одни не можем. Только с вами. Наше время прошло. Только великая Россия может однако удержать растущие аппетиты Поднебесной. Вы это давно поняли. Вот ваши генералы и разработали стратегический план глобального флангового танкового удара на Пекин. На всякий случай.
Я разинул рот, не понимая к чему клонит великий стратег, не забывая глотать необыкновенно вкусные, нежнейшие бозы. Пьянеющий полковник продолжал.
Как геолог, ты должен хорошо знать карты. Издавна существовал  караванный путь, шелковый, из Средней Азии по долинам вдоль Западных Саян и далее вдоль северных склонов Монгольского Алтая с выходом на просторы Гобийской степи и там уж прямо по ровным степям на Пекин.
Полковник находился в пьяном экстазе. Маленькие бусинки чёрных глаз неистово сверкали. Размахивал одной рукой, другой ловил бозы с блюда, смачно жевал и жирный соус обильно стекал с подбородка на халат, тёк по рукам до локтей.
Вот этот караванный путь задолго до войны твои генералы расширили для танкового прохода и построили вдоль него хранилища дизельного топлива. А самое большое хранилище как-раз и находится в Гобь Алтае, в километре от города. Дальше хранилищ нет до Пекина. Понимаешь! Это большая тайна.
Он восторженно поднял руки и казалось сейчас вскочит на лохматого монгольского конька-горбунка, выхватит сабельку и заорёт - вперёд, на Пекин! В такой острой дипломатической ситуации я пью крайне мало. Боюсь. Так для видимости. Больше увлекаюсь едой. О шелковом тракте, конечно, знал хорошо. Он тянулся из Бийска. Мой партнёр захмелел и уже плохо контролировал себя.
Монгол - он друг русскому, а китайцу никогда. Уйгур - трижды враг китайцу.
Сказав последнее он запнулся. Причём тут уйгуры подумалось мне, но вновь смолчал.
 Твои генералы это хорошо знают. Вот и зарыли в землю возле города огромные танки с горючим. А раз в пять лет - он уже с трудом смотрел на меня - длинными зимними ночами в мой город вползает огромный длинный дракон из сотни бензовозов. Русские быстро меняют дизельное топливо и бензин и исчезают. На нас внешняя охрана. Это очень важно. Нам доверяют. На Пекин... - визгливо выкрикнул полковник и вдруг захохотал, тыча пальцем мне в лицо.
Брат по несчастью....ха, ха, ха. Что удивляешься? Не монгол я, Эдард, не... монгол. Потому и съели меня, списали...у...укхэн апу ( от авт.-грязное ругательство). Приписали пьянство. А я - бессмысленный взор разведчика скользил по стенам - тангут я, древнего смешанного уйгурского рода. Как во все века нас презрительно монголы называли фани. Я потомок древнего рода. Я! Я!  Он тыкал пальцем в грудь.
Они всё помнят. Всё! Да и я тоже...Ха, ха...брат по несчастью...
Вот тут до меня и дошел смысл слов и о “брате по несчастью…” и …”надо помогать друг другу…”
Но помнится прежде чем захрапеть на толстом ковре, разведчик успел сообщить, что раз в два года приезжает в город бригада российских военных спецов-химиков, чтобы проверить качество топлива. Покрутятся три-четыре дня, напьются дармовой водки с жареной бараниной, иногда пошалят, поскандалят ( мне всё доносят...) и исчезают. Эту последнюю информацию я тоже принял и забыл.

А зря. Прошло какое-то время. Я с бригадой находился в ближней командировке. День пути от города. А две другие бригады бурили рядом в 3 - 5 км.  На четвёртый день примчался тот самый мускулистый бурмастер соседнего станка, Игорёк, и сообщил, что заклинило трубы и как они не старались поднять колонну, ничего не получилось. Я приказал Игорьку и его помощнику Коляну, давнему другу и отчаянному охотнику, не раз ходившему в Читинской тайге на медведя, ехать на базу, в город, за специальным подъёмным оборудованием. Ребята обрадовались. Домой! К ласковым женам! К борщу с халявной бараньей грудинкой… Прошли двое суток. Ни Игорька, ни Коляна. Я забеспокоился. Обсадку могло заклинить навечно. Да и было от чего беспокоится! Я знал взрывной необузданный характер своего бурмастера. Колян как-то рассказал, конечно в отсутствии друга, как тот, будучи пьян, заподозрил жену в измене, рассвирепел мгновенно и потеряв сообразиловку, схватил бабу и посадил голой жопой на включённую электрическую плитку. Поджарил, да так, что бедная лечилась с месяц, а Игорёк бегал в больничку и плакал, вымаливая прощение. Дело замяли. Лариска не подалась в милицию. Но с тех пор на морские курорты с ним не ездила. Чёрно-красные круги на жопе не закрывались ни одним купальником.
Изральич! Смотри! Кто-то пылит к нам  - произнёс Коля-геофизик.
Машина быстро приближалась. Из тучи пыли выскочил шофёр Лувсана и громко крича, подбежал к нам. Он плохо говорил по русски.
Дарга, дарга - орал шофёр и от волнения у него дергалась левая щека - русский стреляет, другой русский однако тоже стрелял, много стреляли, война однако. Лувсан сказал быстро в город. Давай, бросай, поехали…Я показать короткая дорога.
Мы остолбенели. Какая война? Но мысль о сыне и жене сработала молниеносно и уже через десяток минут две машины закрутились по долинам. Коля подсел к шофёру Лувсана, а мы втроём в нашем козле. Я водить не умел и вцепившись в передний поручень болтался, как не увязанный в кузове ящик. Мягко говоря. Мы боялись отстать от передней машины, не зная короткой дороги.

Прибыли к вечеру. В городе было тихо. Даже собаки куда-то попрятались. Я было направил машину к дому, где жил, но шофёр Лувсана вновь грозно закричал.
Нет дом, дарга. Нет! Лувсан и главный дарга ждёт. Давай быстро. Жена и чичик
( от авт. чичик - ребёнок) всё хорош, хорош.
Тут вдруг с противоположной стороны городка услышал короткую автоматную очередь. Затем два выстрела из ружей. Ветер донёс какие-то крики, показалось женские вопли. Сердце сжалось от мрачных предчувствий. Но дорогу домой решительно перегородил газик Лувсана и шофёр снова потребовал ехать за ним, в больницу.
В ярко освещённой приёмной крошечной больницы толпилась вся областная власть во главе с первым секретарём обкома МНРП. На двух столиках дымился чай. Рядом с Лувсаном сидел незнакомый российский капитан, безвольно опустив плечи и глаза. За ним у стены стоял наш солдат. Маленький такой, мухортенький, конопатенький, в мятой форме, значительно превышающей его размеры. Он стоял на вытяжку и бессмысленно, в упор, смотрел вперёд. Мой полковник встретил словами.
Твои мастера однако бесстрашный охотник. С дробовиками против автоматов не всякий полезет…
Капитан молчал, боясь сказать лишнее. Всё таки как никак заграница. Мало что ляпнешь. Да и мне было не с руки расспрашивать соотечественников при монгольском начальстве. Выручил многоопытный в подобных делах Лувсан. Посмотрел на первого секретаря, молодого полного человека только что
назначенного в наш аймак. Тот важно кивнул и Лувсан произнёс начальственным тоном.
Ты Эд...ард (имя ему так и не давалось) руководитель однако всех русских. Тебе и отвечать за эту стрельбу. Такого ещё не было у нас. Но ты нам очень полезен. Возьми-ка капитана и солдатика. Выйди с ними и пусть расскажут тебе, своему соотечественнику, всё, что произошло. Нам боятся, однако, сказать правду. А первому нужна точность. Так что давай быстро разберись, пока он - Лувсан кивнул в сторону секретаря - не принял крутых мер. Тогда обратную дорогу будет трудно сыскать. И я уже не смогу тебе помочь. Смотри, не подведи меня, но ещё больше себя. Ты понял. Один звонок в Улан Батор и тебя нет...
Я молча кивнул и мы вышли с капитаном на воздух. За нами, как оловянный солдатик, последовал конопатенький.

Ну что тут рассказывать, Эдуард Израилевич. Мой шофёр лучше всё знает.
Я лишь хочу сказать, что в сорокаградусную жару, почти весь день, происходила стрельба прямо над дымящимся, несмотря на вентиляцию, хранилищем бензина и дизельного топлива и в любой момент могла произойти катастрофа. Взрыв смёл бы весь городок...Мы на пороховой бочке. А пока расскажу то, что непосредственно видел.
Капитан болезненно сморщившись, потёр виски.
Второй раз приезжаю сюда. Проклятое место. И в первый раз не обошлось без эксцессов. Ну а нынче вообще ужас.
Вы давайте конкретно. Время не терпит. Первый секретарь может позвонить в Улан Батор и тогда всё будет значительно сложнее. Для вашей военной карьеры. Да я не знаю право, что рассказывать. Поверьте. Вчера подъехали к городу на двух козлах. На одной нас трое специалистов и шофёр. Я и два старлейта, Егоров и Беридзе. На второй оборудование. В километре от города встретили двух русских женщин. Милые такие, простенькие. Вышли размять ноги, разговорились. Оказалось, жены наших специалистов, которые где-то бурят скважины на воду.
У одной такие нахальные, голодные глаза. Я сразу заметил. Ну парни мои и завелись. Беридзе особенно. Он по этой части большой специалист в полку и не раз был бит, но всё не унимается. У меня болела голова. Шестьсот вёрст по жутким ухабам кого угодно в могилу сведут. Отошел и прилёг. Вскоре слышу заразительный женский смех. Ну думаю, мой химик начал опробование и теперь уже не отстанет, пока досконально не изучит физический состав натуры.
Хорошо объясняетесь, капитан.
Да я здесь случайно. Окончил московский МИТХТ и сразу загремел в армию.
Ну поговорили мои старлейты минут десять и мы помчались на техпункт. Он в километре за городом. Там построена маленькая казарма с кухней. Продукты с нами. Приехали. Стало темнеть. Сразу сняли пломбы с горловины подземного хранилища. Проверили вентиляцию. Почти в пределах нормы. Лишь правый танк немного дымил. Одного шофёра отправил кашеварить, вот его за дровами, а сами стали раскладывать спецодежду, маски, портативную химлабораторию, чтобы завтра поутру отобрать пробы и прочие дела. Утром и начали работу. Думал к вечеру управиться и следующим днём домой. Смотреть-то тут нечего. Голые горы, да палящее солнце. Ни озерца, ни речки. Пустыня. Только знатная охота. Тут и начались странности. Вскоре Беридзе заявил, что концентрация основного реактива, нужного для анализа топлива, резко повысилась и потребуется много времени для понижения, для очистки реактива до нормального состояния. Так что, товарищ капитан - заключил он с непонятной усмешкой - зарядим растворителем, хлористым углеродом, подождём, а вам можно до утра охотится и развлекаться. Он знал чем меня выпроводить, чтобы не мешал, не мельтешил с армейскими порядками. Я честно говоря обрадовался. Моя единственная страсть охота, а Монголия богата зверьём. Походил, походил, взял ружьецо, всегда с собой вожу в подобные командировки, объяснил своему шофёру примерный маршрут, на всякий случай, и пошел. Вот и всё. Остальное расскажет рядовой Поддубный. Давайте рядовой. Всё как на духу.

Я нервно расхохотался, услышав фамилию тщедушного солдатика. А тот встрепенулся и скороговоркой начал.
А чо рассказать-то. Стыдно прямо, товарищ капитан. Про такое говорить.
Ты не виляй Поддубный. Это приказ. Повтори с подробностями всё, что видел.
Ну вы ушли, а мы с Митькой, это второй шофёр, сели в кухоньке, чтобы не мешать товарищам офицерам. Вскоре Егоров зовёт Митьку, то есть солдата Митрофанова.
Ты, говорит, быстренько рули-ка в магазин. Вот тебе деньги, купи архи (от авт. - монгольская молочная водка) и тушенки. Давай брат. И капитану молчок. Понял. Исполняй!
Я остался на кухне. Вдруг смотрю по тропинке к нам поднимаются те две бабёнки, извините женщины, которых мы повстречали вчера в степи. Одна с полной сумочкой. Такие все расфуфыренные, напомаженные. И прямиком к нам. Ну, думаю, счас начнётся кувыркаж. Но такого, товарищ… - солдат посмотрел на меня, не зная как назвать, но чувствуя важность моей персоны - никак не ожидал. За такое в нашей местности попросту убивают. А Беридзе специально выпроводил вас, товарищ капитан. Ну дело солдатское, служи да помалкивай. Значит, дверку я им открыл, а сам было на кухню. Но одна тут же сказала.
Ты милёнок, пойди лучше куда-нибудь, а то лишние глаза да уши не нужны нам.
Я прямиком было в степь, но солнце жаркое. Тогда устроился в трансформаторной будке, то есть в сарайчике, что рядом. Он на бугорке, ветерком продувается, а главное, как потом понял, из него, как на ладони, всё видно, что делалось в комнате. Ну в той, где они с бабами засели. Ну, прилёг значит. Тут Митька подъехал. Я ему свистнул и тихохонько сказал, чтобы водку на кухне оставил, а сам давай ко мне. Митька бывалый, всё сразу скумекал. Ну вот так и лежим в сарайчике. Мысли разные. Я задремал. Тут услышал бабьи визги. Я же не каменный. Повернулись мы с Митькой, конечно. Смотрим в оба глаза. Даже бинокль наставили. Он всегда со мной. А они вчетвером, голые в чём мать родила, сидят на лавках и закусывают. Женщины пьют наравне, что товарищи офицеры. Видим, что ужасно довольные. Трогают друг друга за эти, ну за органы, поглаживают и выпивают. Чокнуться стаканчиками, выпьют, потом погладят, подёргают, поцелуют в эти органы и опять наливают. Я аж вспотел от волнения, товарищ…- он опять вопросительно посмотрел на меня.
Вот так почитай с час. Потом разом вскочили, обнялись вчетвером, прижались и давай танцевать под свою музыку. Ну ту, что поют. Так долго было. А дальше! Дальше не могу рассказывать. Такой срам начался, товарищ капитан. Не могу говорить...
Поддубный, покраснел, обильно вспотел, даже поперхнулся.
Ну в общем попадали на одеяла и начали вчетвером этим самым заниматься.
Не знамо кто с кем, кто на ком. Беридзе, сильно пьяный, всё командует - Егорушка, наяривай...А товарищ Егоров, видимо настолько выпимши, что с колен подняться не мог. Заливался смехом и всё что-то кричал.
И тут обернувшись, я обомлел. По той же тропиночке, осторожненько так, поднимаются два мужика. Наши, русские, незнакомые. С ружьями. Я толкнул Митьку. Мы сразу всё сообразили. Мужья, значит, проведали. Бежать в степь за вами, не могу. Они увидят и могут пальнуть. Мужики видать серьёзные, обозлённые. Да и то сказать - власти-то советской здесь нету. Делай, что хошь. Притаились и ждём. Это точно серьёзные мужики, товарищ…, потому как ворвались в комнату, и сразу, с ходу, двумя-тремя ударами, наотмашь, по таёжному, положили товарищей старших лейтенантов и давай дубасить баб. Визг поднялся несусветный, кровь брызжит во все стороны.
Тут я, сказал Митьке, что дело пахнет керосином и потому подамся вас искать, товарищ капитан. Примерно-то знал куда ехать. А ты, Митяй, заройся, наблюдай и молчи. Ну и по пластунски эдак добрался до козла и в степь. Ну вот и всё, товарищ … - конопатенький Поддубный опять запнулся, глядя на меня.
Больше ничего не знаю. Как там Митька? А вот ещё что. Вспомнил. Отъехав чуток, услышал выстрелы - короткие автоматные очереди и одиночные выстрелы из ружей.

Помолчали. Тут капитан обмолвился.
Мы сразу поехали в город. Сразу. А перед городом нас и взяли милиционеры. Ужасная история. Господи! Все мои надежды рухнули.
Да, вы не о себе думайте, капитан. Там стрельба идёт. Я так думаю, что это мои буровики, а они отличные охотники.
В это время к больнице подъехала закрытая милицейская машина. Поначалу, сгибаясь в пояс, вышел длинный тощий солдат Митрофанов в отглаженной форме. Его никто не охранял. Он был спокоен и серьёзен, словно давно собирался идти с повинной, заранее заготовив оправдательную речь. Увидев нас, тут же подошел к капитану и отрапортовал о прибытии. Затем выволокли женщин. Смотреть было и жалко и смешно. Лариска, та что с кругами на жопе, шла гордо подняв окровавлённое лицо. Шла, как Космодемьянская на виселицу. Вторая, жена моего читинского охотника, тихая Вероника, мельтешила руками, стараясь прикрыть то лицо в одном огромном сине-фиолетовом подтёке, то обнаженные груди и низ живота в живописных трусиках. Другой одежды бравые милиционеры не нашли. Впопыхах. Затем малорослые монголы выволокли двух российских чудо богатырей в кальсонах и в наручниках. Светловолосого огромного, видимо Егорушку подумал я, смотревшего обалдевшим дурашливым пьяным взглядом, с трудом тащили четверо милицейских. За ними гордо, со злой усмешкой на тонких  окровавленных губах, видимо сопротивлялся, самостоятельно передвигался, припадая на раненую ногу, чёрный демон из Закавказья, гражданин Беридзе. Его когда-то белые кальсоны были обильно замазаны кровью с глиной.

Вся живописная группа молча прошла в больницу. Я сказал Митрофанову остаться и подробно рассказать остаток удивительной, леденящей душу истории.
Когда Поддубный уполз - начал длинный Митька - я засел в сарайчике и начал наблюдать. Всё как на ладони. Те двое, гражданских, вошли осторожненько, прямо как охотники. Зашли и на момент остолбенели. Но не надолго. И началось мордобитие, а позже стрельба. Голых-то легко бить. Голый ведь не думает о защите, а лишь бы что-то найти и срам прикрыть. А гражданские оказались крепкие парни. Сразу прикладами, привычно, положили наших военных, а бабы попрятались по углам. Они их стали выволакивать и бить. Зверски били. А тут наши офицеры очухались и прихватив один автомат, выбежали и напрямки в мою сторону. За сараем там был бугорок. Вот там они, совершенно голые и пьяные, заняли оборону. Прямо в двадцати метрах от моего сарайчика. Ну и гражданские стали по ним палить. Но с умом. Поверху бьют. Не дают подняться. Егоров, так тот совершенно невменяемый, лежит носом в песок, не шелохнувшись. А Беридзе крутится как волчок и отстреливается короткими очередями. Тут вскоре и милиция подоспела. Я по пластунски отполз подальше и сдался милицейским. Стал рассказывать, а они ничего не понимают. Только кричат и махают руками. Ну чтоб значит прекратили стрельбу. И сдались. Первыми сдались гражданские. Вышли из домика с поднятыми руками. А потом и офицеры…

Когда буря немного улеглась, выяснилась траги-комическая, древняя как мир, картина произошедшего. Два моих мастера радостные и возбуждённые примчались домой. Мускулистого Игорька встретила девятилетняя дочка.
А мамка где? - с порога закричал радостный папка.
А мамочка пришла с каким-то незнакомым дядей-военным, русским, оставила мне кушать и сказала что придёт вечером, только поможет дяде с переводом на русский и вернётся.
Папка, хорошо изучивший нрав жены, заскулил от боли, схватил ружьё и выскочил на площадку. В этот же миг из соседней квартиры выбежал и Колян, второй мастер с искаженным от злобы лицом. Посмотрев друг другу в глаза, всё моментально поняв, два оскорблённых до глубины души буровых мастера, закалённых таёжными российскими законами, забыв что они на территории иностранного государства, помчались мстить. Быстро нашли точку расплаты. В магазине им сообщили о солдате, взявшим много водки и тушенки.
Туда пошел. Вон туда. На машин - рассказала продавщица.
Жажда мести и жара распалила чувства. Помутила разум. А представшая во всей красе картина групповой оргии, ничего не ожидавших голых людей, в самый разгар интимного общения, потрясла мастеров. Они уже вообще перестали соображать...

Первые выстрелы разбудили вековое молчание степи. Но не озадачило горожан айратов. Мало-ли бродит охотников по степи. Но когда послышались автоматные очереди, вот тут всполошилась вся немногочисленная милицейская рать. Руководимая доблестным полковником Лувсаном, милиционеры быстро окружили место яростного сражения. И вдоволь насмеялись, увидев как двое белых старших братьев, офицеров советской армии, голые, с автоматом яростно оборонялись с холма, заняв на вершине круговую оборону.  Наступали, как казалось, под женский вой и визги, два знакомых русских с ружьями. Гражданские непрерывно стреляли крупной дробью. Как на медведя. А им отвечал один голый короткими очередями и что-то возбуждённо орал. Он был по пояс залит кровью.

Бой пилигримов прекратился. Город погрузился в тишину. Лишь в доме советских специалистов, по рассказам соседей-очевидцев ( меня не было - срочно выехал на опробование куста скважин) ещё долго продолжался вой, визги и доносились не переводимые русские выражения. Пока не исчезли озабоченные жены. А я два дня крутился, как белка в колесе, с тоской ожидая своей участи. Лувсан молчал, но на второй день я заметил при встрече перемену. Он вдруг  издевательски засмеялся.
Да, хорош однако старший брат. Все такие у вас в армии? Отчаянный боевые офицеры. За день двух женок увёл и сделал двух чичика. Герой, однако!
У меня отлегло от сердца. Мудрыми оказались и Лувсан и областной секретарь. Постарались замять дело. Военные быстро исчезли (рана оказалась пустяковой). Честно говоря, ждал высылки и я. Конец карьеры. Ан нет! Оставили меня в покое. Лувсану как брат по несчастью а вот областному секретарю... Лишь много позже понял истинную причину “прощения”.

Лувсан вернул всех нас к буровым станкам. Уж очень нравилось ему получать медальки, премиальных баранов и верблюдов, а также переходящее знамя за первое место. Мы рьяно и молча продолжили работу, обеспечивая водой единственное богатство малочисленного народа - многочисленные стада жаждущих животных.  Лишь молва ещё долго гуляла по степи и встреченные в командировках айраты, угощая кумысом, издевательски улыбались, спрашивая о здоровье моих мастеров и членов их семей. Это происшествие оказалось судьбоносным, как потом выяснилось. Оно привлекло ко мне внимание первого секретаря обкома. Ему ведь ничего не грозило. Подумаешь! Прислали бы другую группу специалистов из России, жаждущих поправить нищий советский семейный бюджет, заработать на квартиру, машину. А то что испортил бы мою репутацию. Навсегда. Так плевать ему из конца в конец. Как говорили в то время. Позже понял причину поступка великого областного дарги. Она оказалась сугубо материальной. Вам смешно. Ну что взять с меня. На то он и первый секретарь, что замыслы у него (у них) и глубже и пространнее. Об этом непременно расскажу во второй леденящей душу истории.

Но если философски подойти к вопросу, то, конечно, причина была судьбоносной. Судьба вела меня, превращая маленькие общественные траги-комедии в большой личный фарс.
Вела через монгольские тернии к московским звёздам. Отличная фраза. Кажется мне.