Свет далекой звезды. Книга 4 Глава 6

                СВЕТ ДАЛЕКОЙ ЗВЕЗДЫ
                Книга 4. Ландыши растут не только на Земле

                Глава 6. Предводительница парсов

   Нюша с содроганием вспоминала первые дни их Бурматом бегства из разгромленного Баргаса. Если бы не Квадратный, не его бесчисленные большие и малые дела, которые оказывается не переводятся в походе, она бы впала в оцепенение, и так бы сидела - на лошади, на циновке, или еще где-нибудь. Сидела бы, пока не упала, готовая последовать в иной мир за сородичами. Потому что в подлунном мире у нее никого не осталось. А потом внезапно оказалось, что это не так. Что у нее был Бурмат, которому было небезразлично, что она говорит, что кушает, и как сидит в седле.
   Последний вопрос был одним из самых важных - ведь она ничуть не хуже Квадратного понимала, что за ними скачет погоня. А еще - уже через пару дней - она поняла, что ей хочется от этой погони ускользнуть.  Чтобы хотя бы этим досадить убийцам близких ей людей. Бурмат уступил ей красавца коня, который прежде возил какую-то очень важную персону. Скачка у этого благородного животного была плавной; можно было сказать, почти не ощутимой. Но и на нем Нюша отсидела в первый день бешеной гонки все, что только могла. Так, что Бурмату пришлось снимать ее с седла. А потом этот ритуал - помочь маленькой ростом девушке утвердиться в седле высокого скакуна, а на стоянке снять ее - вошел в привычку.
   В первое время Нюша испуганно жалась, ожидая, что этот невысокий (и как он только закидывал ее на седло?) парень снимет ее, и не выпустит из своих крепких рук. Но дни и ночи шли, даже бежали, чуть ли не быстрее их скакунов, а Бурмат не позволял себе ничего лишнего. И пришел такой вечер, когда Нюша, уже вполне уверенно чувствовавшая себя на коне, стала представлять себе, что вот Бурмат как всегда уверенно и бережно опустит ее на землю, и... еще бережней притянет ее к себе. И ведь она чувствовала - иначе какой бы она была женщиной? - что он страстно желает этого. Только вот девушка не знала, что чудовищно сильный, практически квадратный сложением парень был к тому же невероятно стеснительным. Что та нарочитая грубость, которую он нередко проявлял, обращаясь к ней, тоже была своего рода защитой - от самого себя, от собственного желания схватить Нюшу в объятия и не отпускать больше никогда.
   Первое время девушка даже обижалась, потому что к лошадям, которых на двух всадников было целых восемь штук, он обращался куда мягче и ласковей, чем к ней. А потом... Потом - к исходу первого месяца их неустанной гонки - она сама сделала шаг навстречу отчаянно покрасневшему Бурмату и оказалась в таких желанных объятиях. Так что перед глазами Седого - легендарного разбойника, о котором Бурмат рассказывал много, с искренней любовью - они предстали фактически мужем и женой. То обстоятельство, что Нюша оказалась причастной к подвигу избранника, а именно так назвал их долгую беспрерывную скачку франский герцог, позволило ей оказаться в войске, что выступило навстречу вражеской рати. Никто ее, конечно, в ряд с рыцарями не поставил, но местечко в обозе Нюше нашлось. Муж, теперь уже вполне официальный, пытался оставить ее в доме, который подарил герцог, но молодая женщина уставилась на него огромными глазищами, в которых вместе со сдерживаемыми слезами застыла фраза: "У меня ведь в подлунном мире никого, кроме тебя нет!". И Бурмат сдался, пошел запрягать смирную лошадку в телегу. Царственного скакуна, кстати, у него выкупил герцог.
   - Не в соперники Орлику, - объяснил он Бурмату и Седому, который теперь не отходил от герцога ни на шаг, - подарю Би Рослану. Правитель Рагистана не очень любит лошадей - говорит, стар стал для скачек. А на этом иноходце будет ездить, как на кресле, так? - подмигнул он Нюше.
   В кровавой битве Бурмат не пострадал. Скорее больше настрадалась, от переживаний за любимого, сама Нюша. А еще - от сострадания к раненым, которым помогала чем могла.
   Ранним утром уставшая, почти не отдохнувшая Нюша вскочила на ноги, как только зашевелился муж. Бурмат сел на телеге, где ночевали молодые супруги, и широко, с удовольствием потянулся, обратным движением заграбастав в объятия жену.
   - Пусти, - сделала слабую попытку Нюша, совершенно не желавшая освобождаться от столь сладостных объятий, - люди же вокруг.
   Людей вокруг действительно было много, целый лагерь. И многие из них сейчас с добрыми, а некоторые завистливыми ухмылками уставились на них. Впрочем, вслух никто ничего не сказал - острякам было достаточно посмотреть на широченные плечи Бурмата. А тот легко соскочил с телеги с Нюшей на руках, и только там опустил красавицу-жену на землю.
   - Пойдешь со мной?, - спросил он, любуясь чуть сонным лицом супруги.
   - Куда?
   - Седой сказал, что утром нас собирает Великий герцог. Да вон же он - машет рукой.
   - Идем, - подхватила под руку сразу засмущавшегося воина Нюша.
   Какой бы не был немудреным утренний туалет в походных условиях, паре пришлось свернуть чуть в сторону, к ручью. Уже возвращаясь на тропу, которую успели натоптать воины, Бурмат с женой едва не натолкнулись на стражника, который шел впереди длинной вереницы пленников, связанных попарно. Нюша безразлично скользила взглядом по этим усталым равнодушным лицам. До тех пор, пока он не зацепился за лицо, которое она уже стала забывать. Лицо, которое ей почти каждую ночь являлось в кровавых кошмарах.
   - А.а.а!.. - Бурмат едва успел подхватить на руки жену, рванувшуюся с криком, не имевшим ничего общего с человеческим языком, к пленнику.
   Это был скорее вой раненой волчицы, у которой охотники безжалостно выбили все племя. Нюша все-таки достала одной рукой до мурганца, и тот - много крупнее - послушно упал на землю от легкого толчка. А жуткий вой все никак не кончался, собирая вокруг толпу. И первым рядом оказался Свет, уже одетый, готовый к новой битве. Только увидев его, героя в кольчуге и шлеме, Нюша закрыла рот. И тут же снова открыла его, чтобы бросить гневные слова на пленника:
   - Это он! Он убил всех - мать, отца, сестренок... А самую младшую...
   Тут она разразилась страданиями, которые не смогли перекрыть скрежет зубов Бурмата, и еще более страшный и громкий звук лезвий, вынимаемых из ножен. Обычно мечи оказывались в руках охотник бесшумно и совершенно незаметно для окружающих. Теперь же они все тянулись и тянулись, являя всем длинные сверкающие на солнце лезвия столь медленно и страшно, что все невольно отшатнулись от охотника. Отшатнулся и Бурмат, вместе с замолчавшей Нюшей. Мечи наконец мелькнули заставив воздух загудеть, тоже громко и страшно. Но ни одна капля не пролилась на землю. Лишь обрывки кожаных ремней, что туго стягивали руки пленника, упали вниз. А сам он повалился в ноги теперь уже Свету, бессвязно бормоча какие-то слова.
    Мечи уже снова были наверху, готовые начать свой бег, последний для мурганца. И лишь знакомые имена заставили охотника расслабить мускулы, а потом и вовсе бросить клинки в ножны
   - Я сказу, я все расскажу, - в ужасе бормотал тот самый мурганец, который положил полусотню воинов в схватке с франскими рыцарями, - и про Замиру расскажу, и про Нажудина. И про старуху, которую Авархан одним ударом сабли...
   - Какую старуху? - стальные пальцы охотника чуть не оторвали ворот мурганского кафтана, вздергивая полусотника на ноги.
   - Какой Авархан? - рядом остановились герцог Рамир с Седым.
   Воротник все-таки не выдержал, и полусотник опять упал на жесткую траву. А потом был допрос - без всякого насилия, потому что мурганец говорил захлебываясь, не успевая выталкивать из себя слова. И с каждым словом все сильнее мрачнел Свет.
   Наконец он повернулся, отыскав взглядом Рамира с Ширко и Анатолием. Трое полководцев уже догадались, куда уже мысленно скачет охотник. А Рамир еще понял, на каком коне. Но ничуть не пожалел, когда Свет   кивнул в сторону табуна, которое конюхи как раз отводили от ручья:
   - Найдется ли достойная пара Орлику. Хочу успеть за ними до ущелья.
   - Один?! - попытался воспротивиться Ширко.
   - Можешь отправиться со мной, - пожал плечами охотник, - если успеешь.
   - Есть такой скакун, - вклинился в их разговор Рамир, только... Только я обещал его в подарок  Би Рослану.
   Свет на мгновение замер, и герцог франов почувствовал, над головой словно прошелестела невидимая волна. Он понял, что это было связанно с охотником, с его неожиданным озарением. А Свет тут же невесело рассмеялся, подтвердив его догадку:
   - Ну вот, придется ехать и в Шахрихан. Я сам отведу твой подарок Би Рослану, - уже другим, не терпящим возражения голосом он добавил, - там и отпразднуем победу.
   Он поочередно посмотрел на трех воинских начальников, и те согласно кивнули. Свет повернулся и направился к ручью - как раз к тому месту, где утреннее омовение совершала молодая супружеская чета.
   - А с ним что делать? - заставил его замедлить шаг вопрос Седого.
   Свет не повернулся, понял и так, что бывший разбойник спросил о мурганце. Сильная, а сейчас такая нежная рука охотника опустилась на голову Нюши, которую Квадратный так и не выпустил из объятий:
   - А это пусть она решает...
   Когда охотник, умывшийся, спокойный как обычно, а еще - голодный как волк - вернулся, тело мурганского полусотника болталось в петле на суку старой осины. Нюша не отрывала глаз от болтавшегося на слабом ветру казненного до тех пор, пока Свет не положил руку на лохматую голову Квадратного и не повернул ее в направлении девушки, слегка подтолкнув. Бурмат понял правильно. Он опять подхватил жену на руки, и унес к телеге - единственному, что сейчас вместе с мужем олицетворяло для нее подлунный мир.
   Свет тем временем направился к кострищу, у которого вчера его так и не накормили. Сегодня предводители объединенного войска были куда гостеприимней.
   - Вы на войну собирались, или на пикник? - уже почти весело воскликнул Свет, усаживаясь у дастурхана и окидывая взглядом то великолепие, что сейчас теснилось на нем.
   - Не знаю, что такое "пикник" - почти правильно выговорил незнакомое русское слово князь Ширко, - но я точно знаю - на войне кушать хочется еще сильнее.
   - Особенно, если эта война победная, - подхватил Анатолий.
   Свет сейчас не опасался, что его кто-то обвинит в неповоротливости, во внешнем равнодушии к судьбе тех, кого сейчас увозил Авархан. Он знал, что сейчас ему готовят припасы в дорогу и запрягают лошадей. А еще - этот плотный завтрак позволит ему скакать до вечера, сообразуясь только с силами лошадей. В своих силах охотник не сомневался.
   Наконец он вскочил на Орлика, косившегося недовольным взглядом на скакуна, мало в чем уступавшим ему самому. Именно в это мгновение откинулся в сторону полог шатра и наружу вышла в невесомом одеянии Алия. Ее подруги остановились за ее спиной, не такие смелые под взглядами сотен мужчин, повернувшихся к ним. А охотник махнул им рукой и, повторив друзьям: "Значит договорились - в Шахрихане", - слегка дернул поводьями. Орлик рванул с места, словно пытался доказать скакуну, чье жаркое дыхание подгоняло его сзади, что равных ему в подлунном мире нет.
   Охотник пересел на иноходца через два часа. Он оценил легкий размашистый шаг этого скакуна, на котором можно было мчаться не уставая часами. Соскакивая с Орлика, он ласково погладил его меж ушей, без слов подтверждая, что тот все равно самый лучший.  Уже оценив иноходь второго коня, он подумал, ничуть не кривя душой:
   - Если Орлика можно сравнить с бурлящим горным потоком, который может смести все на своем пути, то Гнедыш (именно так назвал мурганского скакуна Бурмат) похож на равнинную реку - спокойную и могучую.
   Он не стал сравнивать их стати; главное - это действительно были лучшие скакуны, которых он знал, и они с каждым часом приближали его к цели...
   Авархан спешил. Эту скачку никак нельзя было сравнить с недавней - когда капитан вел свой отряд на соединение с владыкой, совсем не желая этого. От Гумирхана от избавился - не сам, конечно, а с помощью Света. Теперь он страстно желал одного - что бы победитель мурганского владыки как можно больше не догадывался о самом существовании Авархана. Вместе с тем он понимал, наливаясь тоской, что о том страшном ударе, который прервал жизнь старой провидицы победитель Гумирхана обязательно узнает. Пленников - Замиру с Нажудином - теперь не жалели. Не били, конечно, и не подвергали другому насилию, хотя у многих его воинов - был уверен Авархан - такие мысли  не исчезали. И капитан не был уверен, что его власти и авторитета хватит, чтобы остановить насильников.
   Между тем горы, которые недавно казались сизой черточкой на горизонте, очень быстро росли. Капитан в последнюю ночь не стал устраивать привала. Он разрешил воинам дремать в седлах, вызвав уже неприкрытый ропот возмущения.
   - Теперь главное, - прикидывал он, - заставить один десяток остаться в прикрытии.
   Авархан совсем не был уверен, что соплеменники послушают его. А заросли, которые вскрывали узкую щель в скалах, уже были хорошо видны. Как и приметная скала, что была похожа на выпрямленный палец, грозивший ему сейчас из-под земли. Капитан перевел взгляд на зеленую завесу и чуть не закричал от отчаяния - из ущелья выбрался, раздвигая гибкие зеленые ветки, воин, ведущий на поводу коня.  За ним второй, третий... Всего пятнадцать врагов - а кто тут, в центре Белого континента, мог появиться? - вышли из тайного прохода в горах.
   - Нет, - поправил себя Авархан, - шестнадцать. Если только последнего можно назвать воином.
   Действительно - последний человек, скользнувший на равнину из трещины в скале, мало походил на воина. Во-первых, он был мал ростом, не имел скакуна. А самое главное - очень старым. Это Авархан разглядел даже с сотни шагов, где остановились, готовясь к схватке, мурганцы.
   - Главное, - оценивал он сейчас выучку врагов, одетых в одежды, которую тут носили простолюдины, - не дать им вернуться в ущелье. Там и троих неопытных воинов хватит, чтобы задержать их. Тем более, если в руках у этих троих будут арбалеты.
   А это грозное оружие было - причем у каждого противника. И обращались они с ним, - как тоже понял капитан - очень уверенно. Авархан уже готов был тронуть с места коня, что бы возглавить грозную лаву, которая одна могла смести врагов, не дать им еще раз взвести арбалеты, когда позади раздался встревоженный крик. Капитан оглянулся и сердце его свело холодной судорогой - он увидел, как далеко в степи поднимает пыль пара скакунов. Всадник был один, на передней лошади; и Авархан знал, как зовут человека, который не страшился выступить против целой полусотни.
   - Ну что ж, - процедил он сквозь зубы, - теперь или мы, или вы!
   Это он обратился за сотню шагов к арбалетчикам, неподвижно поджидавших врагов на конях. А еще - к тому самому старичку, который вопреки опасности вышел вперед и стоял сейчас, находясь в центре вогнутой линии, образованной всадниками. Авархан бросил коня вперед, не слыша за спиной грохота копыт. Почему-то воины не последовали за ним! Капитан еще больше поразился бы сейчас, если бы рискнул оглянуться. Никто из подчиненных, еще недавно готовых отдать жизнь за своего командира, даже не шевельнул поводьями. Простые мурганцы очевидно решили, что им не пробиться к океану через полконтинента. Что даже если им повезет здесь и сейчас - это только увеличит тот счет, который в конце концов предъявят им жители разоренных городов. Но самой главной причиной - и об этом Авархан даже не подумал - был его собственный рассказ о прошлых "подвигах" капитана. Вся армия знала, что он сумел обмануть преследователей, которых послали сразу несколько государей. Но какой ценой?! Оставив, бросив на произвол судьбы по частям весь свой отряд.
   Теперь другой отряд безучастно наблюдал, как Авархан, которого они перестали считать командиром, скачет навстречу собственной смерти. Что он мог сделать против пятнадцати острых болтов, готовых вылететь ему навстречу, и острых сабель, пока еще не покинувших ножен? Разве что прихватить с собой в места, откуда нет возврата, старичка, который бесстрашно вышел навстречу всаднику.
   Авархан даже не стал тянуться саблей в замахе. Тщедушную фигурку безрассудного старика конь должен был затоптать без вся кого вмешательства с его стороны. Вот тень скакуна от низкого уже солнца достигла ног старика, и тот вдруг... исчез из поля зрения капитана. А потом какая-то сила буквально смахнула его с коня. Опытный моряк не свернул шею; даже саблю не выпустил из рук, перекатываясь по жесткой траве в сторону. А старик как ни в чем не бывало стоял перед ним. И было в его спокойствии что-то ужасное настолько, что он моргнул. Именно в этот момент старик махнул ногой. Несмотря на холодные уже утренники он был в каком-то нелепом, но совсем не согревающем наряде, представлявшим из себя несколько тряпок желтого цвета, как-то хитро соединенных между собой. Эта одежда совершенно не мешала ему махать ногами. Открывший глаза капитан успел увидеть лишь, как голая пятка небрежно наткнулась на острое лезвие, и несокрушимый клинок из харалуга рассыпается на куски. А потом та же пятка, не опускаясь на землю, ткнула его в лоб, и в голове что-то взорвалось. Но маленький старичок не дал Авархану упасть на землю. Друга нога, уже острым носком впилась ему в межреберье, и уже здесь все заполнило острой, нестерпимой болью. А старик не остановился - он избивал капитана ногами, потом руками, и лишь благодаря этим ударам мурганец еще стоял на ногах. Точнее - передвигал ими, с каждым шагом приближаясь к шеренге всадников.
    Капитан уже чувствовал затылком дыхание одной из лошадей, когда старик ненадолго остановился. Два врага стояли друг против друга - один крупный, успевший набрать прежний вес, едва стоящий сейчас на ногах и старик с глазами, в которых совсем не было ярости или злости. Была лишь смертельная тоска, которую он наконец выплеснул со словами: "За Зохру!", - и последним, смертельным и одновременно милосердным ударом. Милосердным, потому что с теми внутренними повреждениями, которые Авархан ощущал сейчас как единый нестерпимый источник боли, люди долго не живут. Удар маленького, но по крепости не уступавшего стали кулака, бросил мурганца под ноги шарахнувшегося в сторону скакуна. На землю Авархан упал уже мертвым.
   А старик - это был мастер Дамир - поднял голову, чтобы встретиться грустными глазами с таким же печальным взглядом охотника.
   - Оружие! - повелительно - так, как в подлунном мире мог повелевать лишь Свет - прозвучала команда, и так не покинувшие ножен клинки полетели на землю.
   Но еще раньше там оказался охотник, прижавший к своей груди Дамира.
   - Нет ее, Свет, - пустил слезу, которую никто не увидел, старый мастер, - нет больше моей Зохры, и никогда не будет.
   - Зато есть ее внучка, - прозвенел вдруг в наступившей тишине девичий голос, живо напомнивший охотнику первую встречу с племенем парсов, - ты думаешь меня освобождать, или нет, Свет?!
   Охотник невольно улыбнулся, отстраняя от себя мастера. И интонация, и сам голос был удивительно похож на тот, которым подгоняла когда-то своих ленивых подданных Халида. Уже широко улыбаясь, он - что бы поддразнить немного дерзкую девчонку - перерезал сначала ремни, туго стягивающие за спиной запястья Нажудина, а потом освободил и Замиру. И чуть не упал, когда она прямо с коня прыгнула в его объятия, перехватив ему дыхание жарким поцелуем.
   - И ведь не скажешь, - успел подумать охотник, тоже сводя за ее спиной кольцо рук, - что это первый поцелуй в ее жизни!
   А потом раздался громкий хохот, которым приветствовали охотника Багун с Фарадом, и их товарищи. Бывшие рагистанские стражники, а теперь - по прихоти судьбы - односельчане Света, так приветствовали охотника. Замира тут же отпрянула от него, сверкнув темными глазами, и бросилась теперь к Дамиру. Вся последующая суматоха - с пленными, с капитаном Аварханом, которого зарыли в степи, как животное, предварительно лишив из-за пазухи двух тугих кошелей с золотом - Свет как-то не отложил в своей памяти. Он первым направил наконец Орлика в тесную расщелину. С каждым шагом охотник наполнялся грустью, подобной той, что плеснула в него из глаз мастера Дамира.
    Ночевать пришлось тут же, в холодном ущелье. Свет долго не мог заснуть, но потом все же задремал, уже без всякого удивления почувствовав рядом жаркое тело Замиры. Несмотря на жар, парсиянка дрожала, но ласковые, и такие безвинные сейчас поглаживания ладони охотника заставили ее очень быстро успокоиться, а потом мерно засопеть. Проснулась девушка одна, заботливо укрытая сразу двумя плащами. Так что сейчас никто не засмеялся. Впрочем, всем было не до смеха. Багун с Фарадом ломали голову - что им делать с пятью десятками пленников. И хотя Свет уверил друзей, что никаких хлопот с бывшими врагами не будет, пожилой дуган все- таки подозрительно поглядывал на  откос, где устроились мурганцы. К тому же эту полусотню, как и собственных стражников, надо было кормить, а припасов взяли только из расчета на своих. Поэтому у поворота в сторону долины, много десятилетий бывшей убежищем провидицы, Свет простился с односельчанами. Он пообещал навестить их, ответив на вопрос Багуна: "Когда?", - удивительной фразой, которую принес из другого мира:
   - Как только, так сразу!
   От этого поворота все молчали. Лишь кони негромко фырчали в ожидании сочной травы, которую им обещал Нажудин. Дамир тоже был здесь; он ехал на лошади, ничем не напоминая того грозного бойца, который вчера голыми руками одолел капитана Авархана. На смирном коне сейчас сидел глубокий старик. В его глазах Свет уже не видел той грусти, которая поразила его вчера. Он ничего не читал в них - словно мастер ушел в себя, отгородился от подлунного мира своим горем. Прежде он немного оживал, когда слышал звонкий голос Замиры. Но сейчас девушка тоже молчала. Так же молча караван въехал в долину. Она была неестественно живой и красочной - словно хозяйка и не уходила никуда. У охотника защемила сердце; ему показалось, что вот сейчас тетушка Зохра выйдет из домика с блюдом, полным пирожков...
   Нажудин, обогнавший остальных, повернул коня сразу туда, где, как оказалось, яма прямоугольной формы опять была полна земляным маслом. А вот к ней первым подошел Дамир. Он спрыгнул с коня, на мгновение вернув себе упругость молодого тела, а потом все-таки зашаркал ногами, словно страшась подойти к месту, где нашла последнее упокоение его первая и единственная любовь. Там он и просидел до вечера, не отреагировав никак даже на божественный запах пирожков, которые - как раньше полагал Свет - могла так печь только две его тетушки - Зохра, и Любаша...
   Неизвестно, где раздобыла Замира все для любимого охотником лакомства, главного - того, что так жаждал найти тут Свет, ни он, ни парсиянка, ни подключившийся к поискам Нажудин не нашли. Свет громко нахваливал пироги, а сам грустно прикидывал, как же ему теперь обойтись без тех прядей - волос Весны и шерсти Волка - на которых он так рассчитывал. Между тем Нажудин первым закончил поздний обед и пошел к неподвижно замершему в позе умиротворения мастеру. Его громкий возглас заставил вскочить на ноги охотника, а потом и парсиянку.
Старому мастеру Дамиру не нужны были уже ни пирожки, ничто другое в подлунном мире. Потому что он уже соединился с Зохрой - не только душой, но и телом. Ни Свет, ни парсы, не знали - какими были обычаи того народа, где не нашел себе места молодой Дамир. Зато они прекрасно понимали, что он - даже сейчас - стремится воссоединиться с провидицей. И Свет решил не откладывать этого, последнего, свидания. Они с Нажудином бережно подхватили почти невесомое тело мастера и опустили его в природную ванну так, что тщедушный Дамир оказался в земляном масле по шею. Свет не смог долго смотреть на эту картину; он не стал ждать, когда старый парс (будто самый молодой тут?!) сбегает за огнивом.
   Он направил палец на край ямы, и с невольной гримасой произнес несколько слов, прозвучавших в темнеющем воздухе подобно карканью. В горючую жидкость полетела огненная стрела, и она тут же занялась жарким высоким пламенем. Головы Дамира теперь практически не было видно, и Свет не смог бы сказать даже себе - показалось ему, или нет, что старый мастер в последний раз благодарно кивнул ему.
   Когда легкая нефть - это слово на русском охотник произнес про себя - полностью прогорела, в яме не было ничего; даже щепотки праха. Охотник невольно покачал головой; тут явно не обошлось без высших сил. А Нажудин пробормотал:
   - Завтра же засыплю яму землей и посажу тут цветы.
   - Ага, - язвительно добавила его племянница, - а потом выдолбишь новую яму.
   - Зачем? - воскликнул Нажудин, - мы сразу же отправимся отсюда.
   - Куда?! - практически одновременно воскликнули Свет с Замирой.
   - Искать племя, - сурово поглядел на племянницу старый парс, - а то ты скоро и язык парсийский забудешь.
   - Правильно, - покладисто согласилась Замира, первой кланяясь пожарищу и поворачиваясь в сторону домика, - вот ты и найдешь! А потом приведешь племя сюда, к своей Предводительнице!
   - К тебе что ли? - хмыкнул парс, догоняя ее и шлепая по тугому заду, - что-то я тут никакой Предводительницы не вижу.
   - Пока не видишь! - хитро сверкнула в сторону мужчин обернувшаяся парсиянка, - пока...
   И Нажудин громко захохотал, словно забыв, что только несколько минут назад сам совершал похоронный обряд.
   - Вот в этом вы все, парсы, - невольно улыбнулся Свет, догоняя Нажудина, - не можете ни грустить долго, ни радоваться тихо.
   Что-то он начал подозревать; что-то, что никак не мог вспомнить в поэмах Фардоса о Предводительницах. Нажудин не дал ему вспомнить, громко заявив:
   - Даже если ты Предводительница, почему здесь? Почему не в вольных степях, где наш народ может брести туда, куда его толкает в спину ветер?
   - Потому что я еще и прорицательница, - грустно призналась Замира, - это мне сама тетушка сказала. Пока она была жива, дара моего никто не мог видеть. А теперь здесь хозяйка - я!
   Она с вызовом глянула на Света, который опять принялся перелистывать в памяти большое наследие парсийского поэта. Наконец он нашел. Всего две строчки, но какие!
   - И стать тебе главой народа своего
      На ложе величайшего его героя...
   Что-то отразилось в лице охотника, потому что Нажудин иронично и, как показалось Свету, одобрительно хмыкнул. А Свет заторопился в дом, чтобы еще раз убедиться, что никаких следов Весны и Волка там не осталось. Потом настало время ужина, такого же вкусного, напомнившего охотнику далекие годы, когда он прибегал босоногим мальчишкой домой с улицы и наслаждался стряпней тетки Любаши. Старый парс рядом тоже шумно хвалил кулинарные таланты Замиры.
   - Жаль только, - вздохнул он, - недолго осталось тебе радовать нас, Замира...
   Девушка никак не отреагировала, лишь едва заметно кивнула. А Свет решил, что его сегодня уже ничем не смогут удивить, и спросил:
   - Почему? Ведь тебе нравится это дело, - повернулся он к парсиянке.
   - Нравится, - согласилась Замира, - только Предводительнице не пристало возиться с горшками да кастрюлями.
   - И что, - в притворном испуге всплеснул руками охотник, - теперь нас будет кормить Нажудин?
   Все дружно рассмеялись, прогоняя ту напряженность, которая незримой дымкой окружала стол и людей, сидящих за ним. Нажудин еще раз поблагодарил повариху и заспешил на улицу, к баньке, которая уже готова была принять уставших, пропитанных потом и грязью от долгого путешествия обитателей волшебной долины. Эту баню, конечно, никак нельзя было сравнить с русской; той, где он парился с названным братом Сашкой и его друзьями. Хотя бы по той причине, что колотить друг другом вениками здесь не  было принято.
   - Ну и что? - весело подумал Свет, засунув голову в маленькую каморку, жару в которой было ничуть не меньше, чем в земной парилке, - значит, будет новая традиция. Должен же я был привезти сюда что-то с Земли!
   И охотник прикрыл дверь, не давая чуть дымному пару вырываться наружу, и поспешил к зарослям, чтобы уже через нисколько минут вернуться - уже с вениками из березовых веток. А в бане, где не было никакого полка, и где уже потел, соскребая с себя пот Нажудин, он заставил старого парса лечь на чисто выскобленную деревянную скамью. Парс не успел в блаженстве вытянуться, как на его спину обрушился град ударов замоченными в крутом кипятке веников - сначала совсем слабых, ласкающих, а потом столь сильных, что Нажудин не выдержал, и закричал. Закричал в восторге, потому что с каждым взмахом охотника из натруженного, измученного долгой скачкой и ожиданием смерти тела исходила усталость. А вместо нее вливалась ни с чем несравнимая легкость. Парс чувствовал - вот еще немного, и он взлетит вместе с жаркими облаками пара, которые гонял вениками к потолку Свет.
   Но сладкая экзекуция вдруг закончилась, и охотник скомандовал:
   - Поворачивайся!
   Старик соскочил со скамьи шустрее иных молодых, и лег на скамью уже спиной, ничем не прикрывая своего стыда и, как оказалось, совсем ничего не опасаясь.
   - Бей, - попросил, или велел он, свесив руки почти до пола, - не жалей. Мне уже все равно. Это тебе нужно беречь на сегодняшнюю ночь...
   Дверь едва скрипнула, и старик тут же подскочил, прикрывая срам. Охотник захохотал, не сразу ответив на вопрос девушки.
   - Ты чего кричишь, дядя. Тебя тут бьют, что ли?
   Нажудин ответил быстрее охотника:
   - Бьют, дочка, еще как бьют. Погоди, я скоро выйду, и тебя побьют!
   За дверь словно колокольчик зазвенел - так задорно рассмеялась парсиянка. А старый парс захохотал внутри так, что едва не скатился на пол. Ну и Свет, уже не возражавший, чтобы события несли его сегодня, словно на речная волна лодку, подхватил этот смех.
   Нажудин неумело, но очень усердно отхлестал охотниками вениками, смыл с себя остатки пота и исчез. Он еще немного погремел в предбаннике, забрасывая в жадную топку сухие дрова, а потом наступила пауза - вполне достаточная, чтобы он тоже успел ополоснуться...
    От тела девушки, несмотря на недели, что она провела в плену, пахло посему-то горькими травами и свежеоткачанным медом. Казалось - закрой глаза, и окажешься в жаркий день на горном пастбище, покрытом миллионами цветов. После теплого дождя, конечно, потому что воздух в бане был насыщен влагой настолько, что она не успевала оседать крупными каплями на более холодных стенах.
   - Но разве можно закрывать глаза, когда перед тобой стоит... лежит такое чудо?
   Замира - в первые минуты само целомудрие - действительно впитала в себя первое, самое желанное тепло и легла на скамью, прикрыв глаза. Она чуть шевельнула рукой, словно приказывая:
   - Давай, начинай!
   Охотник чуть не засмеялся, с вопросом: "С чего начинать-то?". Однако вовремя спохватился - лицо у девушки сейчас было настолько торжественным, что портить его неуместным смехом, да даже греховными мыслями, было совсем неуместно. И он поднял свежие веники. Погнал теплую волну жара вдоль спины Замиры, потом едва коснулся самым краешком, только несколькими листочками, того места, к которому ему хотелось прильнуть губами. С губ парсиянки, сейчас лежавшей на скамье лицом вниз, сорвался чуть слышний стон. А Свет постарался как можно лучше вспомнить уроки опытного банщика, русского лесника Николаича...
   К концу сладкой "экзекуции" девушка стонала в полный голос. Свет рухнул рядом со скамьей на колени. Веников в руках уже не было. Его ладони, которые могли ломать железо и дробить камни, были сейчас удивительно нежными. Охотник провел пальцами от шеи до того места, от которого начинались стройные ножки; чуть задержался, и повел уже двумя ладонями дальше, до крошечных пальчиков. А потом его руки уже сами делали то, что следовало. Но рук не хватало, и к двум восхитительным персикам прильнули его губы. Замира теперь уже закричала. Она развернулась  немыслимым образом и скользнула в объятия Света. 
   Не было сейчас в подлунном мире перины мягче этих мокрых досок; и не придумали еще в этом, и во всех других мирах слов, которые обжигали  и заставляли замирать сердце охотника, как те, что шептала сейчас юная парсиянка. И охотник краем сознания - еще не провалившись до конца в бушующий океан страсти - успел подумать, что именно так может появиться на свет настоящая Предводительница...