Жареный петух. 16

               
Проснулись они от громкого стука в дверь.
– Эй, молодые, хватит нежиться,- слышен был нетрезвый голос тысяцкого, – пора горшки бить, а нас водочкой потчевать. Гремя ключом, он распахнул дверь и  вошёл в комнатку, за ним дружка, а за ними,  не входя, заглядывали через его плечо любопытные лица гостей.
– Ой, господи,– испуганно вскрикнула Манечка и натянула на себя одеяло до самой шеи, Митяй наоборот спрыгнул с кровати и встал возле нее в нижнем белье.
– Ну, что племяш, поздравить можно? – покачиваясь, спросил Турченок. Похоже, что пил он всю ночь до утра.
– Вы же вчера нас поздравляли.
– Да я не об этом,– захохотал дядя Фёдор,– стал ты мужиком или нет, а невеста твоя бабой?
С этими словами он откинул край одеяла, которым закрывалась Манечка. Она взвизгнула и забилась в угол. В свете, который пробивался через дверь, сверкнуло её обнажённое бедро с задравшейся рубашкой. 
– Ты, что это?– толкнул крестного в грудь Митяй, – Куда лезешь?
– Ты это на дядю? – грозно сдвинул густые свои брови тысяцкий. Потом  улыбнулся, –  да я всё уже увидел, – ткнул он пальцем в кровяное пятно, которое виднелось на простыне из-под сдвинутого одеяла. – Ну, совет вам, да любовь. Савка бей!  Впереди толпившихся сзади  него гостей, стоял наготове дружка с глиняной крынкой в руках. Тот размахнулся и хряснул её об пол.   
    – Вы нам одеться дадите? – взмолился Митяй, долго я тут в кальсонах буду стоять?
– Ладно, не серчай, племяш, – хлопнул его по плечу Турчонок и скомандовал: «Все за стол, пироги стынут».
Гости повалили в горницу, рассаживаясь на скамьях. На столе уже их ждали горы пирогов на блюдах, которые старшие невестки расставили, принеся из русской печи.
Молодые остались вдвоём. Манечка слезла с постели, встала на колени и двумя руками подала кнут Митяю.
– Коли заслужила, бей,– промолвила она, опустив голову.
– Да за что же? Всё  у нас хорошо. Я люблю тебя, – и отшвырнул кнут на кровать.   
Действительно, всё было как надо. Ведь не будь на простыни кровавого пятна, и Манечке,  и её родне пришлось бы туго.  Пришлось бы мужу и кнутом нечестную жену отлупить, а её отец и сестры и сватья все бы ели в дальнем конце стола ложками, с дырками пробитыми гвоздём и пили из рюмок и чашек с отбитым краем, да и могли бы частушку зазорную про них спеть. Не каждый такой позор выдержит.
 Дмитрий не мешкая, оделся  и вышел во двор.  Савка  с крыльца ему лил студёную воду из кувшина для умывания, а новоиспечённый муж фыркал и разбрызгивал её в разные стороны. Потом молодой муж причесал свои тёмные кудри, вошёл в горницу и сел в центре стола,  где красовался жареный петух. Был он зажарен, как следует,  с румяной корочкой, только на его голове красовался красный, бумажный гребень, а сзади были воткнуты настоящие петушиные перья.    Рядом стоял круглый каравай, украшенный торчащей, вылепленной из теста, испечённой, румяной  шишкой.
К нему подсел крестный и плеснул водки в стакан.
– Давай, племяш, за ваше счастье выпьем.
Евдокся прикрикнула на него:
– Ты что это, Фёдор, жениха водкой спаиваешь?
– Э, нет. Это он вчера женихом был, а сегодня муж. Савка, Егорка, идите сюда выпьем вместе, – позвал он молодых парней.
 Те подошли и, сдвинув стаканы, куда было налито у каждого водки на два пальца, опрокинули их в рот, зажевав, кто помидором, кто мочёным яблоком.
– Парни, да вы пироги ешьте,- угощала их Евдокся. – Вон те, с капустой, а эти, с кашей пшённой, а, вон те, с курятиной.
Пришла в сопровождении подруг Манечка. Заплетена она была по-другому и косы обёрнуты вокруг головы и  платок повязан как у замужней. Села на скамью рядом с мужем. Пока она собиралась, кто-то из родни вывесил уже свадебную простыню на входную дверь, чтоб ни у кого сомнений не было, а парни подняли на шесте красную косынку.
Когда молодая жена вошла в горницу, то услыхала,
– Что-то ты Маша не торопишься к мужу поутру, да и со свекровью не здороваешься. Не порядок это, али не уважаешь? – зыркнув на неё глазами высказалась, поджав губы Евдокия.
–  Что Вы Евдокия Васильевна, вскочив и покраснев, залепетала Манечка. – Я Вас очень уважаю. Только, я помню, Вы ведь одни из первых к нам в комнату заглядывали.
– Мало ли я куда заглядывала, а здороваться, Маша, со мной изволь, –оставила последнее слово за собой строгая свекровь.
На глаза у Манечки навернулись слезы и закапали, сами собой, в пустую тарелку, что стояла перед ней. 
– Да брось, ты, мать, не порть свадьбу, вон Манечка расстроилась, –  пытался изменить ситуацию слегка захмелевший Митяй.
– Была, Манечка, когда на вечерки бегала, а теперь Маша – младшая невестка. Нечего мать поучать. Лучше вон закусывай.
Митяй, не желая спорить со своей властной матерью, погладил молча Манечку по руке и подвинул к себе блюдо с петухом. Он отломил петушиную  ногу и протянул её своей молодой жене. Она взглянула на него с благодарностью и молча начала есть, вытирая слезы платочком. Есть ей очень хотелось. За предыдущий день удалось только украдкой съесть пряничек, да тот кусок хлеба, что они с Митей на пороге кусали.
Дядя Фёдор, увидев её настроение, решил развеселить всех.
– А знаете, откуда поговорка пошла, что никто забот не замечает, пока жареный петух не клюнет?– начал он, наливая себе стопку. – Вон, Манечка, ест петуха, а будь не честная, сейчас бы гороховый кисель хлебала, а ей бы кости от петуха муж в миску кидал. Вот и говорят, что лучше самой его есть, чем он тебя клюнет, чтоб молодёжь пораньше задумывалась и глупостей не делала.  А про шишку знаете? – указал он пальцем на каравай, что стоял рядом. Молодёжь начала хихикать и переглядываться.
–  Это если муж с молодой не справится и она в девках останется, тогда ему шишку дарят на утро. Мол высохнет когда, так может хоть такой шишкой управится, если своя плоха.
Все захохотали.
– Так что Митя, тебе она не достанется,–  и, отломав её от каравая, положил Манечке на тарелку.  Попробуй с петухом – вкусно будет.
Потом опять пели песни, пили чай из пузатого самовара.
Митяй с друзьями и Фёдором Турченком ели и пили откровенно веселясь. Манечкины подруги и родня понемногу разошлись. Потом Савка предложил:
– А пойдём, Митяй, на ярмарку. Там сейчас весело. Последний день масленицы сегодня. Повеселимся.
– Конечно, – откликнулся тот, – мы одеваемся. Манечка, пошли с нами, собирайся скорей.
– Ну, вот ещё, – вмешалась свекровь. – Что ей, дома делать нечего? Вон уборки сколь после гостей, мне одной что-ли тут костьми лечь? Чать, Маша, замужняя теперь, так что  неча по гульбищам шастать.
Маша растерянно посмотрела на мужа, потом на свекровь, встала из-за стола.
– Ты иди, Митя, а я по дому помогу.
Тот пожал плечами:
– Ну, как скажешь, –  и, схватив шапку и полушубок, побежал догонять товарищей.