in igne spiritus

Почему не летают птицы?
Сломано кем крыло?
Чужое перо не годится –
так забирай мое…

Часть 1. Почему не летают птицы?

I

Дэни смотрит, как ругаются родители, слушает высокие голоса и грубые слова. Ему что-то около четырех, и большую часть происходящего он даже не понимает – это и вызывает наибольший интерес. Может, взрослым нужно говорить между собой громко, или слух у них с годами снижается? Видимо, и бабушкина глухота как раз из-за таких вот разговоров. В руках мальчик держит резинового утенка, краска с которого местами сползла от времени и неаккуратной игры. Дэни крутит игрушку маленькими ручками, сжимает чуть крепче необходимого, но не пытается прервать взрослого разговора, хоть ему и очень надо.

Родители много кричат, особенно, когда папа возвращается с работы. Мама всегда пропускает это время, хотя он уверен, что оно не меняется. Папа приходит голодным и потому злым, но приготовленной еды не находит и начинает кричать. Ему хочется сказать, что он тоже голоден, а еще, что снова не успел на горшок. Мокрые штанишки неприятно липнут к коже, холодят ее, заставляя постоянно касаться темных разводов. Но прервать взрослых – значит перевести весь их гнев на себя.

Он может немного потерпеть.

Энди спускается со второго этажа, в его руках коробка с остатками пиццы, он сует ее отцу, а после берет младшего брата за руку и уводит. Ему целых тринадцать, он любит повторять, что уже взрослый. Только Дэни думает, что старший брат совсем не похож на родителей, ведь он всегда говорит с ним спокойно, иногда даже шепчет на ухо и очень любит играть. Взрослые на взгляд мальчика совсем другие.

У подножия лестницы, когда крики остаются позади, Энди обращается к нему:

- Эй, Дэни-Ду, снова заигрался? – он дожидается кивка, даже зная все наперед, потому что интересуется его мнением, он искренне в это верит. – Ну, ничего, дружище, я помогу.

Энди отводит его в ванную и помогает избавиться от мокрых штанов, набирает ванну и выливает немного жидкости из цветной бутылочки. Он брызгает в него водой и пеной и топит резиновую уточку до тех пор, пока Дэни не забывает о криках внизу и не начинает смеяться неудержимо и громко, как должен смеяться каждый маленький мальчик.

Уже после того, как вода начинает остывать, Энди заворачивает его в большое полотенце и отводит в комнату, где помогает переодеться в пижаму:

- Ну что, Дэни-Ду, так ведь лучше, да, дружище? – и снова как раньше кивка дожидается ответной чуть смущенной улыбки, после чего добавляет: - Как думаешь, сможешь сегодня уснуть пораньше?

Дэни кивает, потому что счастлив настолько, что чудовища, живущие под кроватью, сегодня не пугают его. Энди помогает ему разобрать постель и достает из тумбочки затертый комикс с парой порванных страниц, на обложке которого нарисован смешной пес, и виднеется большая надпись «Скуби-Ду». Больше чем этот журнал мальчик любит, только самого брата, потому что тот всегда находит время прочесть вслух пару страниц.

II

Дэни нравится вспоминать, даже если вспоминается не только хорошее. Он все еще верит, что учиться на ошибках вернее, чем пытаться повторить удачно завершенную шалость. Двойственность некоторых воспоминаний, тех, в которых радость и грусть – продолжение друг друга, позволяет ему поддерживать в себе уверенность, что любил его тогда старший брат, а терпят родители сейчас.

Дэни всегда ставил Энди на первое место, даже когда не умел говорить, всегда становился за его спиной и тянул маленькую ладошку к его ладони. В его глазах могли найти оправдание любые проступки старшего брата, даже драки и побеги всегда имели причины. То, что родители видели все иначе, не добавляло им доверия в его глазах. Отец любил ему повторять, что брать пример с Энди не стоит, потому что тот хулиган, и однажды обязательно попадет в неприятности. Дэни никогда не отвечал: ни тогда, когда еще не мог говорить, ни после, когда научился.

Он всегда был на стороне старшего брата, какой бы та ни была.

Один раз еще до того, как он начал говорить, Энди взял его с собой, чтобы не оставлять дома наедине с ссорящимися родителями. В тот вечер он с друзьями жег старые покрышки на свалке, расположенной на пустыре недалеко от города. Дым и вонь стояли такие, что свободно перекрывали резкий запах лежащего вокруг мусора.

Дэни тогда впервые дали поиграть со спичками, и он носился вокруг взрослых ребят, то и дело попадая в густой черный туман и пачкая светлые ботиночки об раскиданную вокруг грязь.

Уже ночью, когда они вернулись домой, он начал кашлять, глубоко и резко. Боль тогда стояла в горле адская, а в носу еще долго сохранялась вонь от горящей резины. Но ему нравится вспоминать тот день, потому что в ту ночь он спал так крепко и спокойно, что кровать его и наутро была сухой.

Энди тогда назвал это терапией счастьем, но рассерженная мама наутро с ним не была согласна.

Мама с Энди вообще редко соглашалась, это он помнит также хорошо, как и лицо старшего брата, свое прозвище и общие проделки. Она так любила повторять, что ничего путного из того не выйдет, что, вероятно, и Энди в конце концов стал так думать. Может быть, именно потому он и сбежал из дома, что итог его был предрешен.

Дэни совсем не винит Энди за то, что тот ушел и бросил его одного. Вину он оставил для родителей. Ему нравится думать, что лишь из-за их постоянных скандалов и желания видеть в ребенке взрослого, его старший брат лишился сначала дома, а потом и жизни.

III

Дэни не обладает какими-то особыми способностями, его воображение и память не более чем необходимость. Если он вдруг лишится хоть одного из этих столбов, у него не останется самого главного – детства. Оно уйдет, как ушел когда-то Энди, дождливой летней ночью еще мальчишкой сбежав через окно на поиски приключений. В тот вечер он сказал ему сакральную фразу, как понимать которую Дэни не знает до сих пор:

- Мы ведь птицы, Дэни-Ду, свободные и печальные, и наши крики не трогают ни путников, ни Бога.

За воспоминания он держится так крепко еще и потому, что в остальном видится ему обнажившая кости правда: когда дом не греет, улица уже не застудит. Энди был подвижным, угловатым и резким, но лишь для других, потому что никто не стремился узнать его чуть лучше, даже собственная мать. Дэни знает это, так как старший брат всегда был для него героем, тем, что боролся с глухотой окружающего мира. Он светил и грел, как огонь в самую темную и холодную из ночей, печально то, что никто не додумался добавить в него немного новых веток.

Дэни не ушел за Энди только потому, что был еще слишком мал. Он не бросился сразу же на его поиски, будучи настолько трусливым, что предпочитал писаться в постель вместо того, чтобы дойти ночью до туалета. Он был ребенком и едва ли тогда понимал, что уходят люди по-разному, и иногда уйти бывает – не вернуться.

Тот милый, послушный Дэни-Ду, что сумел не заговорить до четырех лет и мог часами ходить в мокрых штанишках потому, что не хотел отвлекать взрослых от ссор, умер вместе с Энди на той свалке, что на пустыре, выгорел и обуглился среди вонючих старых покрышек. Просто Дэни, пришедший к нему на смену, все также писался в постель и упорно молчал. Дэниэл же родился из огня и боли, что сняться ему и по сей день, а такому любить и жалеть окружающих необязательно.

IV

Он выныривает из сна, как поднимается с глубины на поверхность сквозь плотную толщу воды, все полученные внутри видения раны сходят с тела, оставаясь лишь эфемерными фантомами. Их стряхнуть также легко, как пепел с тлеющей сигареты. Одно остается неизменным – удушливый резкий запах горящей резины, которым оказалось так просто скрыть запах тлеющих остатков человека. Все внутри него кишит этой вонью и копотью, отчего дрожать и кашлять вполне естественно.

Дэни не любит просыпаться, у него тысячи причин для этого, и каждая не совсем здоровая. Во сне у него живут тени, ушедшие обломки когда-то дорогих мгновений, они кружатся и перемешиваются между собой, создавая фантасмагории никогда не происходивших событий. В них Энди еще жив, а сам Дэни слишком мал, чтобы грустить или жалеть о чем-то.

Каждое утро распинает его дрожащего с колотящимся сердцем на кровати. Потное тело оказывается тюрьмой для живого ума и изощренной фантазии.

Люди иногда кричат в его снах, а потому, просыпаясь, кричит он сам. Энди больше не смеется, когда ведет его за руку на уже окончательно заброшенную свалку на пустыре. Он теперь всегда серьезен, видимо, смерть – такое состояние, когда не до шуток. Старший брат, что так и остался угловатым мальчишкой с рыжими волосами и большими ладонями, говорит с ним, но голос его низок и тих, а слова жестоки.

- Ты не должен жалеть о прошлом, Дэни-Ду, - говорит Энди, - ты должен быть смелым, - продолжает он, - ты должен стать тем, кем я не стал, - подводит он итог своим словам.

V
 
Дэни вроде бы и перерос свое детское прозвище, выкинул все старые журналы с любимыми комиксами и научился терпеть и говорить, но привычки слушать старшего брата не потерял. Он верит каждому его слову, потому, когда тот говорит, что умирать – это не больно, куда больнее оставаться жить, мальчик решает найти и свое освобождение.

Он ловит первого кота за пару дней до своего шестилетия, спустя полгода со дня смерти брата, и пытается его душить. Но животное оказывается не согласным с выводами, сделанными им, оно бьется, царапается и стремится сбежать.

Тогда Дэни берется за нож и находит нового четвероногого друга, ударяет ему лезвием в область головы, совершенно случайно попадая куда нужно. Ярко алая кровь, что сбивает шерсть в тугие липкие комки, пахнет сладко и совсем не так сильно, как горящие покрышки. Но животное все равно сражается за жизнь, пытается бежать, оставляя след, как тропинку из хлебных крошек посреди дремучего леса. Земля подобно птицам проглатывает каждую из них.

Дэни наблюдает за этим со смесью интереса и отвращения. Разве это не есть боль: бежать от того, кто быстрее тебя?

Лишь для того, чтобы теория его брата не распалась окончательно, он потрошит уже мертвое существо. То и правда не подает никаких признаков страдания или боли. И это не кажется ему чем-то выходящим за рамки возможного, потому что Энди, что приходит к нему по ночам, говорит лишь об освобождении и ничего – о сожалениях.

Только из-за собственной слепой веры Дэни решает поделиться с мамой собственным открытием. Он приносит ей остывшую тушку с раскрытым брюхом и открытыми глазами и впервые слышит, как она замолкает. Его мать тогда медленно сползает по стене на пол и довольно устрашающе закатывает глаза, но длится это каких-то жалких пару мгновений, ее последующий визг и гневная отповедь еще надолго отбивает у него желание говорить с ней о чем-то по-настоящему важном.

VI

Когда шестилетний уже Дэни все еще продолжает писаться в постель, у родителей возникает трудный разговор. Ему, как причине этого самого разговора, отведено собственное место на диване. Когда мать говорит отцу, что, скорее всего, у них возникнут проблемы с определением сына в школу, тот берет дело в свои руки. Он поворачивается к нему лицом и произносит:

- Дэни, тебе ведь нравятся книги, ты рассматриваешь их часами, - осторожно начинает отец, - тебе ведь хочется узнать: что в них написано?

Мальчик не хочет отвечать, не на этот неправильный вопрос. Но ему приходится кивнуть, чтобы не пришлось в итоге объяснять, что смотрит он на книги не потому, что те его интересуют, а потому, что это единственное, что осталось от Энди.

Когда тот ушел, родители были настолько задеты и рассержены, что выкинули большинство из его вещей. А после его смерти переделали комнату и выкинули все остальное. Забыли они об одних только книгах, которые сам Дэни мог рассматривать часами.

***
У родителей, которых мало интересует он сам, ничего не выходит. Слишком долго те предпочитали не видеть проблемы, чтобы суметь в итоге решить ее так быстро. Но Дэниэл к тому времени не просто так зовет себя полным именем, он знает, что и как ему нужно делать.

Он дожидается момента, когда отец вернется с работы, и родители снова затеют ссору, и сбегает через окно, прихватив с собой коробок спичек и стопку старых газет. Мальчик добирается до места на своем уже взрослом велосипеде и легко в лучах закатного солнца находит пару старых покрышек. Он ставит их домиком, под крышу которого складывает газеты и тут же взятые доски, а после поджигает. На то, чтобы огонь задался, уходит много сил и времени, но к моменту, когда солнце падает за горизонт, ночь его больше не страшит.

***
Дэниэл сначала просто греет руки о пламя, стараясь встать так, чтобы дым шел в другую сторону. Когда же костер разгорается настолько, что рядом быть становится опасно, он в память о детстве принимается скакать вокруг огня.

Мальчик упускает момент, когда начинает смеяться, так громко и задорно, как умел только при брате.

Тот факт, что после подобного приключения спится ему гораздо спокойнее, а кровать на утро остается сухой, только доказывает ему теорию, выдвинутую ранее. Энди бы прав: счастливым тревожные сны не снятся. Дэни стоит лишь найти что-то более важное, чем постоянные домашние ссоры, и сконцентрироваться на этом, тогда мокрая проблема останется позади.

VII

Он делает все, что должен: слушает маму, когда та жалуется на то, как несправедлив с ней мир; садится каждый вечер рядом с отцом смотреть телевизор; молчит. Как же много он молчит!

Дэни сам до поры не замечает, сколько времени проводит в режиме тихого вынашивания плана, лишь когда тот оформляется в нечто более точное в его голове, понимает: «Да, вот так быть и должно!».

Днем он может быть обычным послушным мальчиком, которого по-настоящему тревожит факт, как мало внимания ему уделяют собственные родители, но ночью Дэни бесстрашно сбегает через окно и преодолевает на велосипеде около пяти километром в одну лишь сторону. Все для того, чтобы выпустить наружу каждую из пережитых обид, позволить тем взмыть в небо вместе с дымом от костра. Он никогда этого не говорит, но на деле верит, что Энди где-то там, наверху, получает его жалобные письма и спасает, как спасал всегда.

Дэни хороший мальчик, он почти не доставляет родителям проблем. Особенно после того, как перестает писаться по ночам в постель. Знать о том, как и какие письма он отправляет умершему брату, им необязательно.

VIII

Дэниэлу семь, и он готовится пойти в школу этой осенью. У него есть куча книг, которые ему хочется прочесть. Он умеет молчать и слушать. Ему удалось научить себя терпеть. Но его одежда пропитана дымом, теми тайными письменами, доступными лишь отправителю и адресату, ни один порошок не способен вывести с ткани того сакрального смысла, который был вложен заботливыми детскими ладошками в каждую веточку костра, собранного для терапии счастьем.

Часть 2. Сломано кем крыло?

I

Дэни уверен, что школа – это место, в котором учат не только читать, но и ненавидеть. Цена каждой прочитанной книги из коллекции его брата несправедливо завышена. Одноклассники его не любят, не любят настолько, что готовы задирать, дразнить и толкать за любое его слово или действие. Хуже того, он совершенно не понимает, отчего так происходит именно с ним. Даже не имея друзей, он едва ли способен выбиваться из толпы. Он идет туда, куда его посылают, с одинаковым смирением принимает критику и похвалу. Так почему же именно ему достается все это внимание от маленьких, ничего не смыслящих в жизни людей?

Его называют «Дэни – странная башка» или такое же обидное «молчаливый Дэни-Бу», и он пытается найти хоть какой-то смысл в этих дурацких прозвищах, но слышит лишь отголоски прошлого ласкового «Дэни-Ду». За то, как меняется его восприятие собственного прошлого, он тоже начинает ненавидеть каждого из этих болванов, с которыми ему придется встречаться еще очень долго.

Он никогда не жалуется ни отцу, ни матери, даже если бы верил, что те помогут, не стал бы. Дэниэл уверен: странный – значит раздражитель, но ябеда – провоцирующий фактор. Стать таким для кого-то, значит почти тоже, как самому напроситься на тумаки.

Вместо этого он молчит, но никогда не прощает нанесенной обиды. Помнит каждое кинутое в спину обидное слово и знает, что однажды сравняет счет.

II

Дэниэл любит пятничные вечера, когда уставший за неделю отец не находит сил на ссору, а отдохнувшая за неделю мать решает быть чуточку нежнее и ответственнее. У них иногда даже случаются семейные ужины, где оба родителя проявляют повышенный интерес к его, Дэни, делам. Он как послушный сын отвечает на каждый их вопрос и совсем не обманывает, предпочитая говорить лишь то, что удобно, умалчивая все остальное.

После таких вечеров в доме воцаряется мир, вплоть до вечера понедельника, когда механизм запускается заново.

Иногда отец вытаскивает его на футбольные матчи, которые каждого из них интересуют весьма условно. Отцу важен лишь счет, чтобы оправдать или опровергнуть необходимость сделанной ранее ставки, а самому мальчику нравится наблюдать за травмами, что иногда случаются на поле. Такой вид соперничества ему, по крайней мере, понятен, что нельзя сказать о маминой любви к бесконтактным видам спорта. Когда видишь соперника, желание победы превращается в по-настоящему дикий коктейль из ярости и упорства, играющие с травмами футболисты хорошее тому подтверждение.

Он не считает наслаждение чужой болью чем-то неправильным, более того, он видит ту же жажду в глазах многих совершенно нормальных взрослых людей. Это позволяет ему сделать вывод, что иногда причинение страданий другим бывает оправданно.

Потому его совершенно не удивляет собственное желание взвесить чужую жизнь. Хотя, конечно, на тот момент он мог бы назвать своим главным побуждением интерес. Именно он толкает его на то, чтобы кинуть в огонь кота, который всегда трется у его ног во время его ночных посиделок у костра.

Крики животного, вырвавшегося из пламени, нельзя назвать музыкой для ушей, скорее уж пыткой для перепонок. Но получившийся живой факел, сбегающий в темноту, вызывает небывалую волну эстетического удовольствия.

Не так ли выглядит болотный блуждающий огонек?

***
Самым удивительным в этой истории является тот факт, что тот кот приходит к нему опять спустя месяц. Шерсть покрывает бедное животное жалкими редкими клочками, не скрывающими уродливых ярко красных рубцов.

Дэни не испытывает к нему ничего кроме отвращения, однако, считает битву за жизнь котом выигранной.

Дэниэл больше на нее не претендует. Наоборот, он даже начинает уважать того кота и периодически подкармливать.

III

Мальчик учится на своих ошибках и прогрессирует в своих умениях. Например, притворяться выходит у него настолько хорошо, что никому и в голову прийти не может, как глубоко под воду он ушел. Чужие разговоры его интересуют лишь в том случае, когда речь в них идет непосредственно о нем, а событие, происходящие в их маленьком городке не интересуют вовсе. То, что у него совсем нет друзей, очень помогает в достижении собственных целей и завоевании новых высот.

Своей первой настоящей жертвой он считает соседскую кошку, которая всегда поглядывала на него с подозрением и нередко начинала шипеть при встрече на пустой ночной улице. Ветку первенства этой беде стоит отдать лишь за то, что именно с этого несчастного существа мальчику приходится признать наличие злого умысла в собственных поступках.

Он разрезает кошке брюхо от горла до хвоста столовым ножом и вспоминает тот первый случай, когда принес показать мертвое животное матери, но не встретил должного ответа. Мать тогда довела его до истерики, долго крича о том, что он такой же никчемный, как и его старший брат.

И если свою обиду он еще мог бы проглотить, то в адрес Энди слышать критику Дэниэл не желает. Он тогда закрылся в своей комнате и плакал, так долго и громко, насколько хватило сил, а после заснул и не приходил в себя полтора дня.

***
С того дня механизм достижения освобождения от нанесенных ему обид можно считать сформированным.

Дэни к концу второго класса уясняет простую истину: в мире, где каждому есть дело лишь до себя, уметь бороться – самое важное из умений. В письмах на небо к Энди он больше не просит счастья, он просит спокойствия.

Ему чудится, что старший брат благословляет каждое его начинание, в том, как потрескивают сухие ветки, которые перемалывает безжалостное пламя.

IV

Себя Дэниэл может тоже приписать к особой разновидности огненного духа, который для своей подпитки выбрал чужую боль. Он точит карманный нож о камень и думает, что лезвия тому может и не хватить. Тушка лежит в стороне, дожидаясь своей очереди. Лапы животного туго стянуты бечевкой, но отсутствие каких-либо движений склоняет его к мысли, что, возможно, последний удар был лишним. Сам он еще не может с уверенностью заявить, что подавление сопротивления усиливает удовольствие, однако резать по-живому гораздо приятнее: та легкость, с которой поддается теплая плоть острию ножа, наполняет движения точностью и силой. В такую мощь и мужество он верит, а не в глупые махания кулаками, свойственные его сверстникам.

Животное все-таки оказывается живым, сознание к нему возвращается с первым надрезом, отчего жуткий вой раздается даже раньше, чем выступают первые алые капли. Он смеется, когда ничего в нем не отзывается на эту мольбу. Сюрреалистично яркие внутренности, как густое картофельное пюре, вырывается из распоротого брюха. Они теплые настолько, что касаться их тоже, что совать ладонь в разогретую печь. Тепло обнимает его, и нож скользит в мокрых пальцах. Он перехватывает его в правую руку, а сам подносит левую к лицу, вдыхает густой тяжелый аромат. Чувствует, как трепещут крылья носа.

Горло сдавливает, будто разом выпил бокал чего-то крепкого, а в желудке взрывается маленький фейерверк. Сейчас уже это вызывает у него восторг, впервые же чувство было таким, словно внутри начал извержение старинный вулкан. Когда тебя тошнит на чужие внутренности, ты чувствуешь вину, даже если само понятие «вина» знакомо тебе лишь из книжек.

Он принимается резать нутро существа доверчивого настолько, что ловить его было отчасти скучно. Теперь он лечится от этого ощущения, растягивая свое собственное понятие удовольствия и восторга так долго, что совершенно упускает момент, когда дикий вой прекращается, и животное перед ним замирает. Он доводит начатое до конца, но только из чувства уважения к живому существу, отдавшему жизнь за его ирреальную тягу к спокойствию.

***
Он моет руки и нож в ближайшей луже, особое внимание уделяя лезвию. На коленях у него еще остается несколько мелких капелек, но темные пятна на коленях отведут от него беду. Людям свойственно упускать из виду маленькую рыбку, если рядом акула.

Он рассмеялся бы своему сравнению, если бы удалось произнести его вслух. Внутри его головы оно не звучит даже вполовину так впечатляюще, как должно. Все потому, что он считает себя той самой мелкой рыбешкой. На фоне взрослых ребенок легко теряется, даже если зубки и коготки у него длинны и остры. Даже родители его слепы, на фоне памяти о старшем взрывном брате спокойный младший сынок видится им разве что не ангелом. Он же на этом контрасте успел отрастить хвост и рога.

Он режет животных по выходных, потому что по будням он примерный мальчик, настоящая гордость родителей и бельмо на глазу одноклассников. Чистые манжеты белоснежных рубашек, что светятся в темноте, нельзя пачкать, тогда как разбитые очки всегда можно заменить новыми. У него в рюкзаке всегда лежат запасные. А синяки ему даже нравятся, правда, другим они идут куда сильнее, чем ему.

Он улыбается, когда его бьют и говорит «спасибо», когда в спину ему несется очередное оскорбление. Учителя качают головой. Всем ведь знакома та злоба, которую дети иногда проявляют по отношению друг к другу. Он же знает точно, как мало они на самом деле знают.

Настоящее зло никогда не кричит о своих победах, оно молча смакует чужую боль, лишь слегка прикрывая глаза от удовольствия.

V

Иногда ему тоже бывает больно, например, когда новая оплеуха прилетает тогда, когда ты ее совсем не ждешь. Но теперь это не то, с чем он не мог бы справиться. У него есть восхитительное по силе действия лекарство – чужая боль, испитая им до дна из опрокинутого бокала. В особо сложной форме нервозности и ярости он может слизать с пальцев красноту отнятой жизни и почувствовать взрывы фейерверка. И как только он осмелился повторить опыт, принесший ему сперва лишь разочарование?

Глупые взрослые все из-за них: разве можно винить ребенка за проявленный интерес. Он принес первую свою кошку матери, а та ругала его до тех пор, пока его не вывернуло на влажные узоры внутренностей животного.

В другой раз все уже было правильно, и вулкан внутри обернулся сладостными взрывами тепла и спокойствия.

Дэни ни в коем случае не считает себя жертвой, потому готов ответить на каждый прямой удар, но льву ли сражаться с антилопой.

Он просто разворачивается в тот момент, когда ярость удушливой волной поднимается до горла, и уходит, потому что мучить животных – это одно, калечить одноклассников, даже полных кретинов, – совершенно другое.

VI

Когда падаешь на колени, боль простреливает до зубов. Детские косточки хоть и ломаются легче, но и вынести могут куда большую силу. Вот только он не ребенок больше.

Дэниэлу тринадцать, и его тело постепенно наливается силой, как ранее яростью. Глубокие царапины, заполненные кровавыми бусинами, на деле предпочтительнее ушибленной коленной чашечки, но скрыть вторую от посторонних глаз куда легче.

Дэни знает цену своему «Я», потому поднимается с колен, почти не поморщившись, и разворачивается так же просто и естественно под громкий смех случайных свидетелей, как до этого шел отнести книги в библиотеку. Под все тот же неумолкающий гогот он, не говоря ни слова, ударяет обидчика стопкой зажатых в руках книг. Одноклассник валится на спину, как опрокинутая книжная полка, и звук падения тела в наступившей тишине – лучшее, что он слышал за все годы своего пребывания в этих стенах.

Он ненавидит каждого в этом здании, и ненависть его сильна настолько, что, кажется, будто лезвие сложенного ножа начинает дрожать в кармане брюк. Дэниэл представляет себе реки крови, которыми мог бы залить эти полы, и выдыхает. Потому что он все еще правильный мальчик, повод для гордости родителей и учителей, а его настоящего видят лишь уличные коты и бродячие псы, когда он сдирает с них шкуры живьем.

***
У директора к нему есть претензия, и нет вопросов, то есть каждый из них должен понимать, что плохо и хорошо, только выводы сходиться не обязаны. Мужчина говорит ему:

- Дэниэл, ты ведь понимаешь, что не должен был бить одноклассника, - это ведь даже не вопрос, потому что звучит на деле так: «Я знаю, сынок, как трудно приходится умникам среди кретинов, но кулаки не защита, кулаки – агрессия».

Дэни кивает, потому что ему тринадцать и ярости и обиды на мир в нем столько, что хватит на небольшое озеро. Но, конечно, знать об этом окружающим вовсе не обязательно.

Примирение с действительность – вещь непростая, однако полезная, если знаешь, чего ты на самом деле хочешь. Для него это разновидность игры, где лицо у него разрисовано, как карнавальная маска, а на поясе остро заточенный клинок, выдаваемый за бутафорию.

- Этого больше не повториться, - Дэниэл и не думает извиняться, потому что без вины подобное – проявление слабости, а он не слаб. На самом деле, он верит в то, что говорит. Никто не захочет повторить номер с издевательствами над ним, насмешки, конечно, не в счет. Людям свойственно проверять противника перед тем, как нанести удар, но после поражения, как правило, большинство не решается на второй раунд. К обеду каждый ученик школы будет знать, что «странный Дэни-Бу» побил одноклассника. И будет неважно, кто затеял ту шутку, знаковым станет итог. Следовательно, его оставят в покое, пока история не забудется окончательно.

- Я надеюсь, парень, потому что сотрясение – это ведь тебе не шутки, - директор лишь претворяется, что рассержен, хмурит брови над стеклами очков и вытягивает губы в линию, но руки его также свободно покоятся на столе, озорно вертя в руках перьевую именную ручку.

Дэниэл принимает правила игры, он пристыжено опускает взгляд на руки и послушно кивает, и лишь после этого спрашивает:

- Могу я идти?

- Конечно, но помни о данном слове, - как только формальности остаются позади, мужчина откладывает в сторону ручку и пододвигает к себе бумаги. А Дэниэл уходит, сухо попрощавшись.

VII

Ярость не дает ему уснуть, мимолетное удовольствие, испытанное от новости о серьезном сотрясении мозга его одноклассника, уходит слишком скоро, вытесненное легкими похлопываниями по плечам и спине от совершенно незнакомых ему людей. Его конечности не покидает дрожь от мышечного перенапряжения, и когда ночь становится достаточно густой, он выбирается через окно на улицу, садиться на велосипед и едет по знакомому маршруту.

Дурацкий кот встречает его на подступах к свалке, у него все такие же широкие проплешины и шрамы, словно есть такие раны, которые обратить может лишь смерть. Убить несчастное животное в данном случае было бы проявлением милосердия, но Дэни оно едва ли знакомо. Он чешет грязную кошачью морду и достает из кармана пакетик корма – это единственная уступка, на которую он способен пойти. И не дожидаясь, пока животное прикончит свой паек, проходит далеко вперед, оставив велосипед валяться позади.

Он находит свое место с легкостью, не утруждая себя поиском ориентиров или помощью фонарика, есть такие маршруты, которые въедаются глубоко в подкорку с точностью до шага.

Дэниэл опускается на погнутую бочку и вытаскивает из кармана зажигалку и пачку сигарет. Прикуривает и затягивается так глубоко, словно только что вынырнул с глубины. Дым внутри мягко скребет гортань и немного притупляет ярость.

Кот приходит к нему спустя полторы сигареты, но не укладывается у ног верным псом, а ждет чего-то чуть поодаль. Смотрит своими светящимися в полутьме глазами и будто пытается говорить, нетерпеливо двигая редкими обожженными усами. На уродливой кошачьей морде стынет то ли просьба, то ли предложение. Дэниэл выбрасывает недокуренную сигарету и идет на кота. Ему самому до конца не ясно, что он вытворит в следующее мгновение. Однако кот тот – знатный везунчик – поднимается одновременно с ним и, подобно тени, начинает движение куда-то вперед.

Дэниэл решает, что неплохо натренировал животное, когда то приводит его человеку, замершему в куче грязного шмотья. Он воняет настолько сильно, что глаза начинает жечь от готовых пролиться слез.

Мальчик мог бы и без всяких проверок установить диагноз увиденному, однако не может отказать себе в удовольствие и поддевает тело в укутанный бок. Никакой реакции на это не следует, потому Дэни с какой-то удивительной ясностью представляет себе свои дальнейшие действия.

Вот сейчас он притащит пару-тройку старых покрышек, у него имеется свой небольшой склад. После наберет мелочь, способную гореть, вроде обломков досок и выцветшей бумаги. В конце соберет из этого всего одну большую кучу и подожжет. Когда же все приготовления останутся позади, он опуститься на колени перед своей святыней и начнет молиться своему богу.

***
Как давно он не делал ничего подобного, что слова, те особые слова, что-то о птицах и одиночестве, покрылись пылью ничего не значащих событий. Сегодня же Дэни собирается воскресить их в своей памяти, принеся брату самую крупную из жертв. Он подарит ему человека, настоящего человека, Энди даже сможет взять его себе, например, на роль слуги.

Дэниэл и правда проворачивает подобный фокус, однако кое-что он все-таки упускает из виду. Жечь людей, даже мертвых, куда серьезнее, чем разделывать безликих дворняг. Собачья или кошачья морда в сны твои не проберется, а человеческое лицо может.

Мальчик не то, чтобы плохо спит после подобного приключения, но думает много. И сам до конца не понимает, чего в нем больше: отвращения или удовольствия. Но, в конце концов, приходит к единственно верному заключению – смаковать горечь, набивающуюся в легкие, приятнее тогда, когда в костер брошено живое тело.

***
Дэниэл улыбается однокласснику в понедельник, когда тот хлопает его по плечу сильнее необходимого и произносит:

- Молодец, Дэни-Бу, хорошо ты уделал Шона, тебе стоит попробоваться на его позицию, говорят, он долго еще будет вне игры.

- Конечно, Том, почему нет, - отвечает он, а сам в голове уже подбирает краски, чтобы нарисовать себе еще одну маску – успешного игрока в футбол.

Часть 3. Чужое перо не годится

I

Дэни злится, когда у него что-то не получается. Ярость застилает ему глаза, но все, что он должен и может себе позволить, это дико неправильное: «Да, тренер».

Он надевает капу на зубы, потому что всерьез опасается повредить их, настолько сильно сжатые челюсти сводит болезненной судорогой, никак не выходящей за рамки приветливого оскала. Он бьет по мячу сильнее и сильнее, пока тот не начинает раз за разом пересекать одну и ту же черту, и все, чего этим добивается, это тупое: «Молодец, парень».

Чего он хотел, когда пробовался в команду? Какие красочные картины рисовало ему сознание? Нельзя намеренно идти на столкновение, если можешь его избежать. Но что если этого ему и не хочется? Дэни приходит к выводу, что ненавидит футбол на первой же тренировке, но ему уже некуда отступать.

Десятки людей, для которых он был невидимкой, вдруг начинают проявлять к нему интерес. Их дружеские хлопки по плечу раздражают куда сильнее тумаков. Ему хочется понять, почему на то, что другие воспринимают как нечто само собой разумеющееся, он так остро реагирует. Он сдержанно кивает в ответ на похвалу, выдерживает прямой взгляд незнакомого парня, который говорит ему о планирующейся вечеринке, на которой ему непременно стоит побывать, а сам пытается удержать книги в дрожащих руках.

Дэниэл не привык, чтобы его замечали, потому не может найти подходящей маски, которая обманывала бы людей за него. Он рыскает по книгам, даже не вчитываясь в сюжет, выписывает кое-какие моменты и пытается отыскать хоть малейший смысл в происходящем. И когда начинает казаться, что ключик к замку подобран, отец заводит с ним разговор.

- Слышал, ты теперь нападающий в команде, - говорит тот в один из вечеров, когда до разговоров обычно дело не доходит.

Дэниэл кивает, потому что не любит мешать дни в одной посудине. Пятничные вечера – время расспросов и заготовленных ответов, но сегодня вторник, а сам он слишком устал.

- Удивлен, что ты сам не сказал, - продолжает отец, будто бы совершенно не видит напряженного сына напротив себя, - это же такая удача.

- Не более чем повинность, - выдавливает из себя Дэниэл, - я ведь вышиб мозги из их лучшего нападающего.

- Такая удача, - отец словно не слышит его последних слов, - я даже не надеялся, что мой сын однажды попадет в команду. Ты, конечно, у нас соображаешь, но спортивная стипендия всегда более реальный шанс для таких, как мы.

Дэниэл выпрямляется в кресле, то больше не кажется ему удобным, как общество отца – желанным. Они словно разбросанные фигурки на разных сторонах футбольного поля, и неважно как громко станет кричать каждый из них, другому не суждено его услышать. Дэни остается только надеяться, что мужчине не придет в голову идея требовать от него реакцию большую, чем молчание. Слишком велика вероятность, что он просто рассмеется в ответ.

Но, видимо, пассивному наблюдению также требуются свои границы, потому что в следующую минуту отец говорит то, что никогда бы не сказал, будь Дэни чуть более откровенным в этих показательных семейных мероприятиях.

- Я так горжусь тобой сынок, - с невинного замечания все начинается, однако заканчивается настоящим плевком, - о лучшем сыне и мечтать не стоит.

У Дэниэла все взрывается внутри, еда, съеденная за ужином, огненной лавой подкатывает к горлу, заставляя хрипеть и крепче зажимать рот. Он едва успевает выдавить простое: «Прости» прежде, чем позорно сбегает.

Его выворачивает по пути, хорошо, что ноги успевают донести тело до унитаза. Он сплевывает тягучую слюну и полощет горло. Из зеркала на него смотрят красные слезящиеся глаза, а на щеках блестят капли. И у него не находится ни одного слова в свою защиту, остается только повторять едва слышное многократное «прости».

II

Смеха ради он пытается понять, как должен работать мозг нормального человека, для которого потеря – это потеря, а не сама смерть, постучавшаяся в окно в одну из лунных ночей. Но единственное, что получает в ответ, это новую череду кошмаров.

Все начинается с дурацкого кота, как и всегда, а продолжается сожженным бродягой, которого во сне он избивает, когда тот вроде как пытается прикрывать голову руками. И в каждом таком ударе так много бессильной злобы на кого угодно, только не на человека, что бьется в агонии у его ног.

Когда силы покидают его, и Дэни сам опускается на землю, человек убирает руки от лица, и то принимает знакомые черты. С этого кадра страх оборачивается ужасом, потому что перед ним оказывается Энди, повзрослевший с их последней встречи и избитый. Дэниэл и во сне продолжает повторять: «прости! прости! прости!», но уже ничего не может вернуть. А старший брат открывает разбитые губы и пытается говорить:

- Ты никому не должен, Дэни-Ду, - хрипы и слова смешиваются, превращаясь в нечто похожее на шипении змеи, - свобода она ждет тебя за чертой.

Энди в его голове всегда говорит загадками, понимать его правильно Дэниэл учится до сих пор, но не уверен, что есть такая азбука, что смогла бы объяснить, почему одна и та же буква звучит иначе время от времени. Но старший брат, что приходит к нему ночью, предельно откровенен, он говорит ему о местах, где о лжи не может быть и речи. Но от такой правды повзрослевшему Дэни хочется скрыться.

- Я за чертой, дружище, - продолжает Энди, - свободен, понимаешь? – говорит он, - и ты ничего мне не должен, - закачивает брат, и вместе с последним признанием через рот выходит нечто абстрактное, прозрачное, возможно, душа. И перед Дэни вновь оказывается мертвый бродяга, которого он сжег пару недель назад.

III

Он всегда знал, что однажды сны его доконают, потому не особо удивляется, когда на утро не находит в себе сил подняться с постели. И дело не в чистой ненависти к окружающему миру и своим близким, а в недостаточном понимании себя.

Дэниэл пытается отбросить в сторону каждое из своих имен, словно те ступени на пути к чему-то крайне важному. Но, оказывается, признать проблему и решить ее не одно и то же. Как бы ни называли его окружающие, и ни позиционировал себя он сам, где-то внутри него громко кричит маленький мальчик, только узнавший о смерти любимого брата. Отсюда каждый его кошмар и запредельная жестокость по отношение к миру, в котором есть место подобной несправедливости.

Дэни буквально сползает с постели, опускаясь на четвереньки, и таким образом двигается в сторону ванной комнаты. Он чувствует себя болезненно слабым, когда темные круги перед глазами закладывают виражи от простого поворота головы. Его даже тошнит, но пустой желудок сокращается вхолостую и к горлу подкатывает лишь небольшая порция желчи. Легче становится лишь после нескольких судорожных глотков ледяной воды, от которой сводит зубы, но утихают внутренние волнения. У него даже находятся силы подняться с бортика ванной и уже на ногах вернуться обратно в комнату.

Многое можно было бы обменять на день отдыха, если бы тот не подразумевал нахождение один на один с самим собой. С недавних пор Дэниэлу стала в тягость собственная компания. Слишком много мыслей внутри, тяжелых и крайне прилипчивых, что страшно заглядывать в зеркало. Кого он увидит вместо себя в отражении?

У него бьется сердце чаще и сильнее обычно, дрожат руки, и сводит судорогой горло. Обычный утренний прием пищи превращается в затяжную борьбу с самим собой. Дэни засиживается за столом на пятнадцать минут дольше обычного, и ненавидит себя за каждую минуту промедления. И чтобы хоть как-то стряхнуть утреннее напряжение, он выкуривает по пути в школу сразу три сигареты. Это на все три больше обычного, потому что у него есть правило – для каждой вредной привычки есть свое время и место.

Курение – ночной ритуал, когда в темноте тлеющий огонек видится надеждой на скорый рассвет. В эту же минуту никакого смысла в этом нет, потому что ранние солнечные лучи уже касаются кожи.

IV

В школе ему на глаза попадается одноклассник, который, едва покинув больницу, тут же приходит на занятия. Дэни почти уверен, что этот идиот уже и к тренеру успел зайти. И впервые занятое им чужое место вызывает хоть какую-то долю восторга.

Он получает некое чувство, смутно похожее на удовлетворение, когда тот парень пялится на него в течение всего учебного дня. Однако даже это не способно скрасить отвращение, которое вызывают в нем мужская раздевалка и тупые разговоры о предстоящей игре и девчонках вперемешку.

Его тошнит от собственной слабости, когда первая же встреча с соперником опрокидывает его на землю. Разом возвращается и дрожь в руках и слабость в ногах. Однако Дэниэлу хватает духа не спасовать.

Он хватается за ярость, как тонущий за соломинку, и все остальные встречи проводит так открыто и жестокого, что под конец даже перестает встречать сопротивление. Тренер, конечно, оказывается недовольным таким положением вещей и отправляет Дэни в раздевалку раньше обычного.

Тот находит там компанию в виде все того же покалеченного одноклассника, которому хватает ума не идти с ним на открытый конфликт. И все то время, что требуется Дэниэлу на переодевание, тот парень смотрит на него. Яростно, укоризненно и самую малость обиженно.

Дэни смешно ровно настолько, насколько и неловко. Он не говорит ничего на такое внимание, хоть и чувствует всю его тяжесть. И только на самом выходе тишину и мнимое спокойствие разбивают слова:

- Надеюсь, ты рад, что занял чужое место, Дэни-Ду.

***
Дэниэл сбегает трусливо и позорно, даже не попытавшись встретиться лицом к лицу со своим кошмаром. Внутри него все звучит и звучит собственное имя, неприкосновенное, слишком важное, чтобы быть случайно оброненным почти незнакомцем. Сослаться бы на обман чувств, но разве ранее те его подводили?

Даже если он сам сейчас сходит с ума, за нанесенную обиду он должен отомстить. Энди не заслуживает подобного плевка. Память о нем – единственное, что делает Дэни достойный сыном. Разве не благодаря любви старшего брата он переборол стеснительность, сумел научиться сдерживать себя, нашел способ говорить о проблемах и молчать о собственной слабости? Может ли посторонний так пренебрежительно отнестись к самому важному, самому дорогому, чем он когда-либо обладал?

Дэни и не пытается себя остановить, он вспоминает, спрашивает и накручивает себя все сильнее и сильнее. И добивается в итоге того, что вся болезненная слабость, с которой он проснулся сегодня утром, спадает с него. Где-то внутри кто-то заботливый поджигает уже давно заложенный костер, и тот с радостным урчанием задается.

Теперь его греет сама мысль, что огонь лечит, дает саму надежду на давно утерянное. Это как отыскать в золе случайно оброненную серьгу, которая не только не расплавилась, но даже посветлела.

Ему с чего-то начинает казаться, что мир наконец скинул последнюю вуаль, и каждая разгадка теперь у него в руках. Он собирает камни для своего святилища, стаскивает в одно место больше десятка старых покрышек, парочку из которых даже приходится выкапывать из земли. Но в итоге каждое усилие окупается.

В эти дни, когда подготовка идет полным ходов, он вдруг начинает замечать за собой те качества, которых раньше не наблюдал. Он становится разговорчивым, более открытым, сам первым идет на контакт и даже искренне улыбается паре приятелей.

Все это время внутри него продолжает гореть то зажженное яростью пламя, но никакой боли он при этом не испытывает. Дэни говорит с отцом о близящемся ответственном мачте, кажется, даже упоминает, как счастлив быть частью подобного шоу. Помогает маме по дому и как бы невзначай напоминает той о старшем сыне. Ведь вопреки тому упорству, с котором родители приписывают Энди все возможные провинности, тот никогда не был плохим или трудным ребенком.

Дэниэл чувствует временами, что наступает на чужие мозоли с мстительным удовольствием, но то, что должно бы пугать его, наоборот причиняет ему наибольшее удовольствие.

Ему нравится укорять мать, делать это достаточно тактично и естественно, чтобы не возникло неудобных вопросов. Или, например, говорить с отцом о том будущем, о котором тот мечтает для сына, прекрасно осознавая, что сам никогда не станет размениваться на такие мелочи.

Дэни обманщик, но не чувствует ни жалости, ни угрызений совести.

V

Когда ему удается увести одноклассника с вечеринки незаметно, к нему приходит абсолютно четкое осознание дальнейшего пути, который он собирается пройти. Но остановиться теперь, когда самое трудное позади, значит лишить весомой опоры собственную точку зрения. К подобным жертвам Дэниэл не готов.


Он чувствует себя настолько свободно, что по привычке кормит помойного кота прежде, чем приступить к дальнейшим действиям. И находит в себе небывалое количество тепла, когда неуклюже чешет обожженную кошачью шкуру и говорит ему:

- Сегодня мы спляшем на костях, а после золой натрем наши раны.

Часть 4. Так забирай мое…

I

Дэниэл связывает отключившемуся от алкоголя парню руки за спиной и перетягивает ноги, не жалея веревки. Он еще не знает: каким должны быть приготовления, но осознает, что сюрпризы в таком деле, как жертвоприношение, оскорбительны для богов.

Ему необходимо верить, что никакая случайность не испортит его посылку брату. Он достаточно трезв для того, чтобы не забыть, как громко могут кричать люди и сколько сил вкладывают в борьбу, если на кону жизнь. В таких делах человек ничем не отличается от мелкого животного, каждым в острой ситуации правит инстинкт.

Костер собирается огромный, повзрослевшему Дэни он видится таким же высоким, как тот первый, детский. И каждая новая доска с парой ржавых гвоздей, как кремовая завитушка на праздничном торте, в роли вишенок дожидаются своей очереди старые покрышки.

Дэниэл не спешит кидать их в костер, желая оттянуть момент торжества, и слишком поздно понимает, как облажался.

Он наматывает немного бечевки на обломок ветки и сует ее в рот однокласснику вместо кляпа, а после втаскивает бессознательное тело в огонь. Дэни еще не успевает накрыть парня покрышками, как одежда на том вспыхивает.

Жертва приходит в себя, когда на коже уже успевают распуститься первые ожоговые цветы. И пускай ни одного слова нельзя распознать, вой, вырывающийся из перекошенного от боли и стянутого кляпом рта, заставляет подниматься волоски на теле палача. Чтобы не видеть того ужаса, что он сотворил, Дэниэл накрывает едва подрагивающее тело старыми покрышками, но вместо привычного горького аромата, в воздух уже поднимается удушливый запах тлеющей плоти.

Сначала его тошнит, и весь выпитый алкоголь выливается из него. Но стоит лишь черному дыму выпустить в воздух первые темные нотки, как все недомогание покидает тело Дэни.

Он снова вспоминает, что возраст это не более чем цифра, а самое важное оно всегда внутри, и человека определяет не количество прожитых лет, а самые яркие из них. Сегодняшнему счастливому Дэни непременно четыре, и он рад оказаться ночью у костра. Он подбирает с земли палку и принимается скакать с ней вокруг костра, храбро ныряя в столп черного дыма. А временами, задерживая дыхание, берется тыкать палкой в обугленное тело и размякшую резину.

Дэни смеется так много и так громко, что в конце концов оказывается крайне удивленным, когда обнаруживает мокрые дорожки на щеках.

Дэниэл не знает, в какой из моментов слезы вдруг потекли по лицу. Он присаживается на смятую бочку и вытирает нос и лицо рукавом. И в том самый момент, когда взгляд его снова возвращается к костру, он начинает различать в огне заветные черты. Миг, и уже Энди смотрит на него из пламени, все такой же рыжий и веснушчатый. Дэни ждет, что брат ему улыбнется, потому что тот должен быть рад не меньше его этой встрече, но Энди серьезен и даже строг.

На его худом подростковом лице, ровно таком, каким Дэни его запомнил, какая-то абсолютно не знакомая смесь из досады и недовольства. Уголки сжатых в линию губ слегка опущены вниз, и от строгого выражения лица складывается ощущение, будто бы брат его собирается кого-то ругать. Но ведь он же знает, что никого здесь кроме них двоих тут нет, правда же? Отчего же тогда вся эта напускная суровость?

Энди смотрит на него из огня и первое время молчит, будто очень старается найти подходящие слова. Дэни не может понять: как такое возможно, что брат не может найти для него чего-то приятного или ободряющего.

В свете костра Дэни видит, как у ног его присаживается кот и также обращает взгляд желтых глаз в пламя. Энди замечает свидетеля и будто оттаивает, лицо его расслабляется, а взгляд теплеет. Но даже эта перемена не может уже ничего изменить, потому что старший брат вдруг начинает шептать едва слышно за треском дерева и шипением резины:

- Что ты наделал, что же ты наделал, – и совсем тихое, на гране слышимости: - Что с тобой стало, Дэни-Ду…

Если до этого ему еще не было понятно, откуда взялись мокрые дорожки на щеках, то теперь уже Дэни плачет и часто моргает, трет нос и зажимает рот, но изнутри вместе с всхлипами выходит жалобное:

- Я думал, ты скучаешь по мне, - говорит он, и поднимает заплаканные глаза на костер, в котором уже ничего нет, кроме оплавившейся резины.

Дэниэл падает на колени и палкой ворошит золу и человеческие останки, но не находит там ничего из того, чего ожидал. Нет никакого ответа от бедного мертвого Энди, за образ которого он так долго держался.

Он валится на землю и продолжает твердить: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», но ничего не происходит, и Дэни засыпает.

II

Дэниэл просыпается ровно в тот момент, когда горячая моча растекается по озябшим ногам. Его бьет озноб, и на руке пульсирует ожог. Он переворачивается на спину, потому что скованное холодом тело не может так сразу принять вертикальное положение.

На небе видны звезды и луна, и температура опустилась больше чем на пару градусов. Дэниэл заставляет себя подняться, впотьмах, будучи болезненно слабым и неаккуратным, он задевает ногой кота. Сразу же становится ясно, по единственному теплому участку тела на боку, что тот лежал тут с ним все это время.

Дэни не подбирает кота и не зовет его с собой, все его усилия уходят лишь на то, чтобы заставить себя дойти до дома. Без велосипеда дорога оказывается слишком тяжелой, а сотрясающий тело озноб грозит свалить его в придорожную канаву.

Но даже тогда, когда большая часть пути остается позади, а впереди уже начинают виднеться огни города, даже не оборачиваясь, он чувствует рядом присутствие этого глупого животного.

Оно же проходит за ним в дом, смотрит своими желтыми глазами, как Дэниэл набирает горячую ванну, как он кидает туда облезлую резиновую уточку и забирается сам.

Кот сидит напротив него на стиральной машинке, нервно потряхивая головой и переступая лапами, и слушает, как он беспрестанно повторяет: «Что же я сделал не так? Что же я сделал не так? Что же я сделал не так?».

Облезлое страшное животное, которому он когда-то не даровал милости, даже в кровать идет за ним. Дэниэлу отчего-то становится совершенно плевать, что кот тот грязный и к тому же воняет, он просто зарывается носом в подушку и засыпает.

III

Он парит в каком-то безвоздушном пространстве, что давит на голову подобно тысячам водных кубов, мышцы рук и ног расслаблены настолько, что и думать о каких-либо движениях кажется дикостью. Он абсолютно недвижим, подобен марионетке подвешенной к потолку в закрытой ото всех комнате. Ему чудится, что даже дыхание его покинуло. Даже веки утратили способность опускаться, и он вынужден молчать, смотреть и ждать, а впереди будто бы вечность раскинула полотно. И нет никакого намека на время и спасение.

Дэниэл просыпается рывком, выныривая из полной беспомощности одним глубоким глотком воздуха и, открыв глаза, обнаруживает, что проспал оба выходных. Часы на телефоне безжалостно показывают не только утреннее время, но и начало учебной недели.

В привычной рутине, когда борьба со сном и ленью лишает всяких соображений на свой счет, он совершенно забывает, что сумело его так подкосить.

Дэниэл принимает душ и спускается за завтраком, но все, что он получает от матери, это пара подгоревших тостов и вопрос:

- Где ты пропадал все выходные?

Дэни прикрывает глаза и качает головой, ему все еще неловко от того, что приходится думать о матери грубо. Но как еще можно бороться с подобным бессердечием? Как могло получиться, что мать его даже в комнату к нему не заглянула?

Его прерывает поднявшийся на пол-октавы голос, тем самым спасая от необходимости искать ответ.

- Это еще что такое? – говорит мать, и голос ее звучит еще более резко и неприятно, чем обычно.

Дэниэл опускает взгляд и замечает рядом с собой кота. Облезлая уродливая морда и бока с проплешинами не дают зверю ни малейшего шанса на любовь, даже сам Дэни не может долго смотреть на дело своих рук. Но говорить об этом матери он все равно не станет, вместо этого произносит:

- Кот.

И если все презрение можно поместить в одно единственное слово, то оно сейчас и звучит, потому что очевидность ответа настолько проста, насколько необязательна. Спустившийся к этому времени отец замирает в дверях, словно пытается отыскать под гадким созданием с желтыми глазами личину привычного милого животного. То, что он находит в такой ситуации слова, говорит о загубленном политическом таланте:

- Ну и урод же! – роняет он замечание перед тем, как садится за стол туда, где уже дожидается налитая чашка с черным несладким кофе.

IV

В школу Дэниэл добирается на велосипеде, пытаясь ветром вытеснить из головы пятничные воспоминания. Первое время кот пытается бежать за ним, но быстро отстает.

У Дэни столько сил и внутренней нужды, что он просто не способен чувствовать боль или усталость. Все что удается ему – только отсрочить неизбежное, потому что в шумной толпе его наконец нагоняет чувство стыда за проваленное дело.

Ему становится непривычно тяжело смотреть на сверстников, в каждом лице он находит что-то от сожженного им парня, а еще от Энди, что смотрел на него с небывалым выражением полнейшего разочарования.

Не совесть ли говорит с ним таким образом? Дэни не может понять, как удалось ему совершить что-то настолько ужасное? Что если вся эта затея с самого начала была безумием? Должно же быть что-то еще, что-то способное оправдать…

Дэниэл пытается наблюдать, стараясь не выглядеть при этом еще более безумным, чем обычно. Он с особым трепетом вглядывается в знакомые лица, сбивая с кожи дрожь крепко сжатыми в карманах кулаками. И наконец получает желаемое: перед ним снова предстают люди, обычные, ничем не отличающиеся друг от друга подростки, которые настолько погружены в собственные проблемы, что просто не способны отличить вчерашний день от сегодняшнего.

В конце концов он настолько примиряется с вереницей чужих лиц, что перестает узнавать свое в отражении. Для него становится такой мелочью необходимость следовать внутреннему желанию держать все под контролем, что он ерошит волосы на затылке и закатывает рукава на белоснежной рубашке.

Дэни ныряет в толпу и тогда окончательно понимает, насколько аномален мир, даже такой замкнутый, как школьный двор.

Никто, ни единая душа в огромном здании, не заметил пропажи одного из своих.

***
Если бы у него осталось хоть что-то, помимо отчаяния, Дэниэл непременно бы удивился тому, с какой простотой школьные сплетники обошли стороной историю, которая должна была взорвать их скучные будни. Самому ему, вероятно, повезло, что одноклассника никто не стал искать по-настоящему, потому что каждому в их захолустье легче было поверить байке о мнимом подростковом побеге, чем в подозрения о чем-то по-настоящему страшном.

Не было никакого возмездия, ничего из того, что он заслужил наверняка. И, будто желая сохранить какое-то подобие равновесия, Дэни изводит сам себя. Он оказывается неготовым к тому, что сам приумножил свою скорбь, потому что поздно понимает: какую глупость совершил.

Неважно, какие благие побуждения привели его к тому порогу, у которого он вдруг очнулся, важным стало то, что он воссоздал все, что когда-то сотворили с его братом. И вопреки собственным ожиданиям он не получил никакого удовлетворения от импровизированной мести, потому что на самом деле, если и есть виновный во всей этой истории, то это никак не его ровесник.

Ему так нравилось раньше думать о себе, как о сильном, независимом борце с неприступностью окружающего мира, что открытием стали и собственная слабость, и собственное пренебрежение.

Он вдруг увидел, как переменились лица его родителей после смерти их старшего сына, причем случилось это не в один день, а менялось на протяжении многих лет.

Дэни растерялся, когда на фотографиях в старом альбоме разглядел их улыбки, потому что сам не мог припомнить, когда в последний раз видел их лица такими безмятежными. Получается, что сам он был настолько отравлен собственным горем, что даже не попытался узнать, какие страдания переносят другие.

Его мир не просто пришел в движение, он рушился на его глазах, а он сам чувствовал себя так, как должен чувствовать прозревшим чудесным образом. Только чудеса на жизнь его выпали такие, что никаких огней не хватит, чтобы осветить тьму в чащи его души.

V

С прозрением отчаяние сменяется болью, сны оборачиваются кошмарами, а встречи с братом в огненных всполохах – мукой.

Он начинает ненавидеть пламя, потому что претворяющийся милосердным гонец обращается жестоким тираном, требующим жертвы, много, много жертв. Жечь обломки досок или сухие ветки становится также тяжело, как смотреть на лица родных.

Носить за спиной чувство вины с каждым днем все сложнее и сложнее, стираются границы между ночными обрядами и утренними ритуалами. И вездесущий уродливый кот следует за ним по пятам, как личный судья и палач.

Дэниэл по наитию понимает, не доверяя больше внутреннему голосу, что никакой заботой не выведешь шрамов с души, как не сведешь их с облезлой, обожженной, кошачьей шкуры. Он закрывает глаза и гладит сморщенную кожу, чешет между ободранных ушей, говорит с котом, который внезапно оказывается единственный вариантом друга.

Исповедь свою он доверяет знакомому триумвирату: коту, что продолжает преследовать его; старшему брату, которого он так и не сумел отпустить; огню, который даже теперь видится ему единственный спасителем от слишком тяжелых переживаний.

День очередной годовщины гибели старшего брата Дэниэл всегда приравнивал ко дню, когда нужно отдавать долги. Своим самым главным долгом он всегда считал память, так как раньше думал, что только он один способен горевать об умершем. Но в этот раз он решает, что отдал ушедшему достаточно, и пора оставить себе самому хоть что-то.

Дэни заранее пишет письмо, в котором говорит об Энди, а потом и с самим Энди. В самом конце, после многоточия, он вспоминает одноклассника и каждое растерзанное животное. Письмо выходит длинным, обрывочным и болезненно скорым, Дэниэл не решается его перечитать.

Он собирает костер под стать письму и в последний момент решает использовать в этот раз бензин. Кот, пришедший за ним, привычной дорогой идет к миске и принимается есть предложенный корм. Даже у него, вероятно, нет никаких подозрений на сегодняшний вечер.

С начала все, и правда, идет намеченным путем, и первым делом он хоронит под землей остатки костров и тел, неизвестного и одноклассника. Поджигает костер, который впервые не желает задаваться самостоятельно, отчего Дэни прибегает к помощи бензина. Выкуривает сигарету, не отводя глаз от пламени, сжигает письмо в огне и плачет, когда в пламени появляется лицо брата.

Дэни всегда в этот день встречается лицом к лицу с чувством вины, обычно оно безжалостно и молчаливо, но в этот раз Энди нарушает привычный ритуал, заговаривая с ним:

- Все должно кончиться, Дэни-Ду, сегодня же, - голос брата слышится ему точно таким, каким когда-то запомнил его маленький мальчик, который сам еще не говорил, но слушал, слушал, слушал. У Дэниэла вырывается всхлип, которому никак не скрыться в шепоте пламени. Энди жалеет его, лицо его смягчается, а тон становится еще теплее: - Это мой последний костер, Дэни-Ду, я больше не смогу к тебе приходить, и ты не должен.

- Обещаю, - выдавливает из себя Дэни и закрывает глаза, пытаясь запереть слезы, как все это время держал боль под замком. Ничего у него не выходит, но когда веки его поднимаются, в огне больше нет лица, нет ничего, кроме досок и мусора.

Дэниэл поднимается на ноги и подкладывает в опавшее пламя еще пищи, а потом, повинуясь какому-то внутреннему порыву, закатывает в костер покрышку. Искры взмывают вверх, пара из них опускается на оголившуюся кожу запястья, целует кожу и умирает.

Дэни проводит пальцем по красной точке на светлой коже и ничего не чувствует: ни тревоги, ни боли. Он достает из кармана бечевку и обматывает ею ноги, тянется рукой за канистрой с бензином и в каком-то диком спокойствии опрокидывает ее на себя, а после падает в костер и почти сразу начинает кричать.

Последнее, что он видит, то, как кот прыгает за ним в огонь, а после не остается ничего, кроме ужаса и боли.


Рецензии