Сатанинские стихи

               
     Сколько себя помню, я всегда был равнодушен к спорту, вот вообще, по хер, что там и как, но с неожиданным вторжением в мою жизнь музы, длинноногой, носастой и блондинки, все резко изменилось и теперь я менжевался, словно мальчик, шатаясь из угла в угол, трясся от ненависти, проклиная долбанных хакеров, рвущих онлайн - трансляции, хотя, они знали свое дело : я запросто мог бы выловить инфаркт, переживая за любимую, не в силах ей помочь, тут даже прицельный термоядерный удар не прокатит, он же виртуальный, не находя себе места, кусая пальцы и думая, как она там и каково ей кушать неприкрытую ненависть и зависть, летящие со всех сторон выкриками фанатов, кривыми улыбочками конкуренток, вовремя обзаведшихся медицинскими справками, где черным по белому рейхсминистр Шмуль указывал, мол, тыр - пыр, е...ся в сраку, предъявитель сего черный, как сволочь, двуногий, только что слезший с пальмы, имеет право и все ему должны. Суки.
     В общем, любовь моя, к черту все переживания и спортивный режим. Закуривай " Казбек ", устраивайся поудобнее и слушай. Историю, конечно, я ж исторический сказочник, что ты хорошо знаешь, раз в Колизее говорила именно это ( моего аглицкого хватило, дабы понять ) и подпрыгивала именно так. Короче, дело было так.
     Ненастным вечером третьего дня месяца Дракона на девяносто шестой год хиджры эмир Кордовского эмирата Салман ибн Рушди пробирался сквозь путаницу глинобитных строений Мессины, настороженно прислушиваясь к крысиным коготкам, шевелящим апельсиновые корки у плотно притворенных дверей харчевен и трактиров, улавливая тонко очерченным носом потомка Пророка нестерпимую вонь от разлагающихся трупов, вздутыми посиневшими животами грозившими небу последним проклятьем умерших от Черной смерти людей, застигнутых врасплох жарким ветром с востока, несущим распад и неуважение с берегов Кафы, блестящими в лунном свете глазами рассматривая многочисленные знаки, говорящие ведающим о скором пришествии Избавителя. За углом рыбачьего сарая он натолкнулся на живого, твердо стоящего в переулке под неверным светом омытой недавним дождем Селены, весело взбирающейся к зениту, с мечом в левой руке и миртовой ветвью, доставленной ангелом из Фив, в правой. Эмир остановился и по рогатой митре на голове встреченного узнал в нем долгожданного вестника и пал на одно колено, склоняясь перед Избавителем, а это был, несомненно, он, призванный неистовыми молитвами рыцарей Ордена храма и впервые в человеческой истории присоединившими к тамплиерам свои заклинания свистящими дервишами, кружившими в безумном танце вот уже второй месяц, не в силах остановиться, ибо остановка означала смерть.
     - Ты явился, - молвил эмир, припадая к усыпанной морским песком плотно прибитой ногами многих и многих еще недавно живых паломников, рыбаков и солдат земле, заметив лежащий чуть в стороне осколок от глиняного кувшина, он удивился способности глаза видеть ничтожные детали, не имеющие никакого значения, и человеческой памяти, запечатлевшей эти осколки. Через тридцать лет на развалинах Карфагена эмир вспомнит в мельчайших подробностях рисунок, нанесенный гончаром на кувшин перед обжигом, за миг до конца, и успеет удивиться странной способности сознания отвлечься на какую - то чепуху, хотя меч полуголого генуэзца, судя по всему, еще недавно сидевшего на веслах пиратской галеры Абу Синга, уже опускался на украшенный алмазным аграфом тюрбан эмира, потерявшего всю свою армию на подступах к проклятому со времен вандалов городу, нечестивой опухолью раздувшегося среди бескрайних барханов африканского побережья.
     Избавитель сказал что - то на неведомом языке, мелодичном и смешном, как показалось эмиру, знакомому с семью наречиями известных народов и тремя диалектами запретных языков севера, изучавшихся в медресе лишь особо приближенными к Старцу учениками, отбираемыми в младенчестве по малозаметному отличию от иных детей, что служило еще с атлантов особенным символом угодных богам и демонам, небольшой выпуклости чуть выше переносицы. Эмир подумал, что его просят встать, и выпрямился, держа руку на рукояти шестопера, висящего на кожаной перевязи на левом плече. Избавитель откинул капюшон и владетель Кордовы увидел лик прекрасной женщины, безумно горящими зелеными глазами улыбающейся посреди мора и смерти, спустившихся на Европу и Магриб год назад, когда торговцы принесли с крымских берегов, проклятых богами, чуму, опустошившую города более чем на треть за первые три месяца морового поветрия.
     Наутро эмир очнулся от чьей - то ноги, обутой в сандалию. Нога небрежно пинала лежащего посреди переулка Салмана, а голос, гнусавый, как у францисканцев, приговаривал :
     - Вставай, ты еще жив.
     Эмир легко вскочил на ноги и узрел высокого рыжеголового парня, пьяного и веселого, в разорванной рясе и сандалиях. Он пошатывался и бездумно улыбался, крутя взъерошенной головой, подмигивая и гримасничая.
     - Ты францисканец ? - Спросил эмир, приглядываясь к незнакомым чертам повесы.
     - Не, - засмеялся парень, отчего - то делая реверанс, немало смутивший владетеля Кордовы, - итальянец. Сандро Ботичелли.
     Странная парочка странно встретившихся людей уходила в сторону пристани, где их ждала быстроходная каракка, а Весна, тот самый Избавитель, ожидавшийся эмиром, громко хохотала с неба, простирая свои руки над корчащейся в муках землей, ибо пришло время рождаться заново, начиная бесконечный цикл умираний и рождений, пока весь мир не сгорит в конце времен в атомном пламени последней войны.