Уныние Феликса Миттерера
Феликс Миттерер родился 6 февраля 1948 года в Тироле, посещал школу в Китцбюэле и Кирхберге, затем – учительский институт в Инсбруке. Дебютировал в 1970 г. как сценарист на телеканале ORF. С 1977 г. занимается исключительно литературной деятельностью, выступая также иногда в качестве актера в постановке собственных пьес. Его первая пьеса „Kein Platz f;r Idioten“ («Нет места для идиотов») была поставлена 15 сентября 1977 года Тирольским народным театром.
С 1995 по 2011 гг. Миттерер жил преимущественно в Ирландии, в 2011 г. приобрел ферму в Нижней Австрии и вернулся на родину. Миттерер называет себя «тирольским народным автором», опирающимся на традиции народной драмы, восходящей к фольклорным театрализованным представлениям.
Для творчества Миттерера характерны предельно актуальные, «больные» темы и максимальная острота в постановке проблем. Названия его произведений («Некрасивая страна», «Проданная родина», «Дети дьявола», «Кто угодно», «Скандал в доме божьем», «Мой монстр», «Смертные грехи», «Исповедь») говорят сами за себя.
Бурные споры вызвала его сатира «Сага о Пифке» , экранизированная телекомпанией ORF в 1991 году.
Феликс Миттерер награжден двенадцатью литературными премиями, в том числе – Премией Эдёна фон Хорвата (2013 г.). Его творчество является неотъемлемой частью современной австрийской культуры [7].
Цикл из семи одноактных пьес «Смертные грехи» Миттерер закончил в 1999 г. Премьера состоялась в Тирольском национальном театре в Инсбруке.
То, что называется «смертными грехами», – не просто богословское понятие. Это образ зла, постоянно присутствующего в жизни человека и общества. Автор говорит о том, что думать о семи смертных грехах как о формальной части христианского учения, как о чем-то, не имеющем к нам прямого отношения, непозволительно и крайне опасно. Он показывает, что именно общество потребления и порождаемая им массовая культура являются самой плодородной почвой для произрастания «цветов зла».
«Уныние» начинается с цитаты из «Слова о духовном делании» богослова и аскета 4 в. н.э. Евагрия Понтийского [5].
Главную роль в эпиграфе играет слово „;bergr;ssige“ («скучающий, ленивый»). Тот, кто обозначается этим словом, не способен на душевное усилие. Он считает, что ему всё опостылело; он ждет кого-то или чего-то, что отвлечет его. Именно таким предстает главный герой пьесы. Пьеса очень короткая, она длится на сцене менее часа, но такая форма позволяет автору выразить свои мысли максимально четко и сжато.
В экспозиции главный герой не имеет имени. Это просто мужчина средних лет, сидящий на табурете с американским помповым ружьем «Ремингтон-870» в руках [1]. Читателю (но не зрителю!) известно, что герой находится в телестудии. Далее три четверти часа продолжается его монолог. Основная его идея – саморазоблачение главного героя. Он начинает с того, что ему всё надоело и ничто не доставляет удовольствия. Он заявляет, что ничего не может вспомнить о прожитой жизни. Даже когда он вспоминает о своих детях, он может сказать только, что они никогда и ничем его не порадовали. С таким же безразличием он отзывается о своих родителях и бывшей жене. Говоря о жизни вообще, герой употребляет слово „anstrengend“ («утомительный»); говоря о матери и о жене – „;berspannt“ («экстравагантный, неестественный»). Далее он заявляет, что все жены язвят и унижают своих мужей, а некоторые их даже бьют. Затем он говорит: «Каждое изнасилование – это акт отчаяния», а также: «За последние десять лет я не прикасался к своей жене». Герой недвусмысленно дает понять, что, по его мнению, секс – главное для женщины, но не для мужчины. «Самоудовлетворение ничем не хуже. Мне нужен только я», – заявляет он. А теперь он не нужен и самому себе. Он утверждает, что сам себе противен. И неожиданно перескакивает на другую тему: работа и коллеги. Ничего определенного: они, казалось бы, для него не существуют… Но вот он говорит об одной из сотрудниц: «Калекам отдают предпочтение. От калек не ждут ничего особенного, к ним не предъявляют претензий». Так главный герой относится к инвалидам…
Явления политики, общественной жизни, культуры герой воспринимает только как продукты, которые он потребляет: Эмилиано Сапата – не мексиканский борец за независимость, а образ, созданный актером Марлоном Брандо; Че Гевара – не кубинский революционер, а его образ, созданный и растиражированный масс-медиа. Точно так же максимально упрощенно главный герой судит о капитализме и социализме – и вновь неожиданно меняет тему. Четырехлетний сын как-то спросил его, хорошо ли он поступил… «Совершенно безразлично, поступил кто-то хорошо или нет. Что значит “хорошо”»? – заявляет главный герой. Он не желает думать о добре и зле и как-то соотносить эти понятия с собственной жизнью. И рассказывает о своем «лучшем друге». С ним он как-то напился до рвоты, а с его женой переспал. Так герой пьесы понимает дружбу.
Ф. Миттерер убедительно показывает, что очень важную роль в мировосприятии персонажа играют штампы массовой культуры, прежде всего американской. Он вспоминает концерт «Роллинг стоунз» и гангстерский фильм Сэма Пекинпа «Побег». Образ главного героя фильма, бандита Дока Маккоя – пример для подражания. И здесь ключевую роль играет единственный на сцене предмет-символ: помповое ружье 12-го калибра . Для того, чтобы убить жену и себя, главный герой собирается воспользоваться именно им.
Ружье как символ очень многозначно. Во-первых, оно выявляет обратную связь между массовой культурой и реальностью. Во-вторых, это то, что называется penis extension; свою полную несостоятельность как мужчины герой пытается компенсировать при помощи крупнокалиберного, массивного, убойного оружия. В-третьих, выбор размера оружия и его убойная сила в сочетании с низкой прицельностью и дурной славой «гангстерской пушки» характеризуют главного героя как человека крайне неуверенного в себе и одновременно агрессивного, а также пошлого и до предела заштампованного.
Главный герой признается, что ему не дает покоя сцена убийства из «Побега», и именно поэтому он хочет убить жену. Характеризуя себя как «пассивного и совершенно неагрессивного», он в очередной раз разоблачает сам себя, рассказывает о том, как застрелил свою собаку. Вспоминается то самое чеховское ружье, которое должно выстрелить…
Отношение главного героя к вере и религии тоже сформулировано масс-медиа и массовой культурой (например, рок-оперой «Иисус Христос – суперзвезда»). Он заявляет, что не верит в существование какого-либо бога и в жизнь после смерти. На этом он заканчивает свой монолог, и с появлением на сцене телеведущей начинается финальная сцена. Она задает ему очень важный вопрос: почему он согласился стать участником шоу? Она делает провокационное заявление: «Ханс, у меня есть подозрение, что ты интеллектуал!». Ханс (только теперь зрители узнают его имя) это яростно отрицает. Он говорит, что такое подозрение для него оскорбительно! Далее события ускоряются. Ведущая спрашивает, действительно ли Ханс собирается совершить самоубийство? И заявляет, что хочет помочь ему. Отказ от его планов, появление жены Ханса, Дорис, цитирующей Апокалипсис, делает финал пьесы абсолютно гротескным. После того, как Хансу не удается застрелить Дорис, он кричит: «Всё ненастоящее!». Это кульминационный пункт. Ханс и Дорис отправляются вдвоем ждать инопланетян, которые скоро прилетят и всё исправят… Последняя реплика ведущей, по сути, возвращает нас к началу текста: «Теперь маленькая пауза, а затем – пенсионер, который изобрел манжету для пениса!».
Ханс – безудержный потребитель. Поэтому он не способен не только на какой-либо творческий акт, но и вообще на какое-либо волевое усилие. Это своего рода душевная импотенция. Ханс труслив и агрессивен.
Очень важны его рассуждения о женщинах и об инвалидах: автор пьесы показывает, что за фасадом «политкорректности» и «толерантности» по-прежнему скрываются высокомерие, нетерпимость, готовность к насилию.
Эгоизм Ханса имеет космический масштаб. В его мире не осталось места ни для кого, кроме него самого, – ни близким, ни друзьям, ни Богу. Он считает себя правым во всем, хотя полностью потерял нравственные ориентиры. Ханс ни в малейшей степени не способен принять на себя ответственность за собственную жизнь, не говоря уже о жизни других людей.
Говоря о своем психическом состоянии, он употребляет словосочетание „totale Lebensunlust“ («полная неспособность получать удовольствие от жизни»). Но что же с ним случилось такого, что он, по словам врачей, страдает различными фобиями и депрессией, не в состоянии работать и контактировать с другими людьми и думает о самоубийстве? Смерть близких? Крах семейных отношений? Нищета, голод? Ничего этого не было и в помине. Не работая, Ханс продолжает жить безбедно, а общество, на которое он «плюет», оказывает ему всяческую помощь. И поэтому вспоминается ещё одно значение слова „;berdruss“ - «пресыщение». Недаром Ханс рассказывает, что хранит дома «сотни замороженных пицц» и ящики, набитые шоколадными батончиками. Являясь потребителем, и только потребителем, он дошел до предела: его ничтожное «я» раздулось, заполнило всё и подменило для него весь мир. А дойдя до предела, Ханс впал в уныние. Миттерер показывает, что потребительство, эгоцентризм и безнравственность главного героя – действительно смертный грех. Речь не идет о богословских формальностях. Речь идет о реальном современном обществе, о членах этого общества, о перспективах его развития… Перспективы вырисовываются весьма нерадужные. Так что «Уныние» – это прежде всего пьеса-предостережение.
С точки зрения языка и стиля пьеса представляет собой маленький шедевр. Ханс употребляет в своем монологе много слов и выражений, характерных именно для разговорной речи: „Lappalie“ («пустяк»), „sticheln“ («язвить, ехидничать»), „erstinken“ («солгать, выдумать»), „anbiedern“ («набиваться в друзья к кому-либо»), „schnallen“ («обманывать»), „Abschaum“ («отребье, подонки»). Что интересно, при этом он практически не употребляет специфически австрийских слов и выражений. Зато его речь изобилует американизмами: “hardcore”, “pump gun”. В кульминационный момент он кричит “Get the fuck out of here!”, а затем – „alles Fake!”.
Слово “fake” («подделка») проникло в русский язык через людей, проводящих свободное время в Интернете. Как правило, его просто транслитерируют: «фэйк». Это слово убедительно демонстрирует, что Ханс и Дорис живут в мире симулякров. В этом мире нет места ничему настоящему, неподдельному, искреннему. Именно поэтому кульминацией пьесы является «фэйковый», холостой выстрел. Неужели Ханс думает, что попытка убийства (и самоубийства) в прямом телеэфире – это не «фэйк»? Вряд ли возможно что-то более поддельное, чем телевизионное «реалити-шоу» [2]. Поэтому так абсурдно звучат фраза Дорис: «Бог любит тебя, Ханс!», и ее слова об ожидании добрых инопланетян.
Ещё две важные черты, формирующие образ Ханса, – это отрицание им австрийской культуры в целом и интеллектуального усилия как движущей силы развития личности и общества.
Австриец Ханс не говорит ни об австрийской литературе, ни об австрийской музыке – вообще ни о чем австрийском. Ф. Миттерер использует так называемый «минус-прием», показывая духовную скудость героя и забвение им своих корней. А пытливость ума, умение сомневаться, анализировать, вообще думать Ханса пугают и оттого приводят его в ярость. Таким образом он пытается компенсировать собственную ущербность. Миттерер доказывает, что такие понятия, как «мультикультурность» и «глобализация», – один большой «фэйк», и за ними скрываются агрессивное отрицание национальной культуры, разрушение национальной и культурной идентичности, насаждение американских ценностей и образа жизни, превращение «человека разумного» в стопроцентного потребителя, неспособного к саморазвитию, разрушение и стирание личности, индивидуальности. И если человек создан Богом по своему образу и подобию, то такой вектор развития общества – не что иное, как смертный грех. «Уныние» Миттерера встает, таким образом, в один ряд с «Дивным новым миром» Олдоса Хаксли и «451° по Фаренгейту» Рэя Брэдбери.
В заключение следует отметить, что «Смертные грехи» пользовались наибольшим успехом в постановке венского театра «Группа-80». Театр был основан в 1983 году в венском районе Мариахильф режиссером Хельгой Иллих и Хельмутом Визнером. В нем ставились пьесы известных австрийских авторов: Эдёна фон Хорвата, Франца Грилльпарцера и других.
В главных ролях выступили актеры Александр Лоцки [6] (известный австрийский артист, играл главные роли в фильмах «Альпийский патруль», «Прыжок», «Реванш», телесериале «Комиссар Рекс», а также в постановках классических пьес) и Катрин Турм [3] (сыграла главную женскую роль в фильме «Михаэль» и множество ролей в различных театрах).
Ведущий австрийский критик Хельмут Шёнауэр [8] весьма благожелательно отозвался об этом цикле пьес и о творчестве Ф. Миттерера в целом, подчеркнув актуальность, общую значимость его произведений и мастерство автора.
Автор выражает благодарность за помощь и ценные советы:
1. Доктору Курту Кроттендорферу (Венский университет).
2. К.м.н., психологу Н. А. Малкиной.
3. Ныне покойному мастеру-оружейнику А. А. Афанасьеву.
4. Преподавателю Владимирской духовной семинарии А. В. Торопову.
5. Пользователю ЖЖ под ник-нэймом mary_ann_80.
Автор статьи также выражает надежду, что цикл одноактных пьес Ф. Миттерера «Смертные грехи» будет в ближайшем будущем переведен на русский язык и поставлен на российской сцене.
Список источников
1. (дата обращения: 24.04.2017).
2. http://vacenko.ru/fejk-chto-eto-takoe (дата обращения: 24.04.2017).
3. http://www.kino.de/star/katrin-thurm/ (дата обращения: 24.04.2017).
4. (дата обращения: 24.04.2017).
5. http://www.pravenc.ru/text/180865.html (дата обращения: 24.04.2017).
6. http://www.wikiwand.com/de/Alexander_Lhotzky (дата обращения: 24.04.2017).
7. https://de.wikipedia.org/wiki/Felix_Mitterer (дата обращения: 24.04.2017).
8. https://de.wikipedia.org/wiki/Helmuth_Sch (дата обращения: 24.04.2017).
Свидетельство о публикации №217051502207