Стакан

Ах, какой чудесный был день ! На небе почти ни облачка, ветерок слабенький, солнышко грело в самую «плепорцию», как говаривали наши деды и прадеды, плеская в стакан чистую, как слеза младенца, водку. Кстати, о водке и прочем. Сидели в этот самый день на скамеечках несколько мужичков, самых, что ни есть обыкновенных, простых, невзрачных, ничем не выделяющихся. А перед ними на столике, на замусоленной газетке, стояли пластиковые стакашки, там и сям рассыпались дешёвые карамельки, а в самом центре гордо возвышались две бутылки «Столичной». В общем, картинка не хуже и не лучше иных, до боли знакомая обитателям нашей родины. Ну, сидели и сидели, выпивали по немного и , как положено, вели неспешный разговор о бабах, о погоде и о том, где взять на завтра, и о том, как приходилось отдуваться за провинности перед жёнами. И вот, наливая очередную дозу, один мужичок вдруг поднял свой стакашек, посмотрел его на свет и горестно вздохнул :
-А ведь посмотришь сквозь него и не видать ничего.
-Ну, ты и загнул, - отозвался кто-то.
-Нет, вы не спорьте мужики. Я ведь что вспомнил-то, на стакашку эту глядя. Раньше оно как было – берешь родной граненый, на двести граммов, плеснешь туды на два-три пальца, а грани так и заиграют…
-Ну ты просто Чехов ! – засмеялись мужички.
-Да погодите вы, - отмахнулся рассказчик. – Я ведь к чему все это. В смысле про стакан-то заговорил. Случай мне один вспомнился. Тогда еще Нинка моя жива была. Лет так десять назад было, наверное. А в ту пору я выпить любил, прости Господи, да так порой, что на утро ни единой копейки в кармане не было.
-Знакомое дело. – согласились мужички.
-Так вот, собрался я как-то с утра до «собачки» сбегать, шасть в карман, а от заначки уже от дырки свист. Ясно дело – Нинка постаралась. А сама на меня потихонечку поглядывает, да улыбается втихомолку. Я поначалу попробовал покачать права, а она знай себе одно – мол, сам потерял или пропил. Естественно, я после вчерашнего и не помнил, что, да где. Может и вправду сам пропил, но так или иначе попробовал поприставать еще, но до Нинки приставать – все равно что поезд голыми руками тормозить. А если разозлится, так вообще, хоть святых выноси. Сколько он мне шишек наставила – и не пересчитать. Я и сейчас порой удивляюсь – что же нас вместе так держало ? Ни она меня не выгнала, ни я сам не ушел. Судьба видать.
Мужичок замолчал. Остальные вежливо ждали.
-В-общем, - решился, наконец, рассказчик. – сижу я и думку горькую гадаю – как мне у упрямой бабы на бутылку выпросить, или, на худой конец, на пару кружечек. А она словно мысли мои прочитала и говорит мне :
-Даже думать об этом не моги. Лучше назавтра до сельпо сходим. Я там как раз матерьяльчику на занавески присмотрела.
-Ох как тут меня перекосило ! Но молчу.
     Тут мужичок замолчал, вытащил мятую пачку сигарет и не спеша закурил.
-Н-да, так вот вышло – ни денег, ничегошеньки. Вот только рано она обрадовалась, глупая баба. Разве может бабий ум понять, что коли мужик похмелиться захочет, то он горы свернет, в лепешку расшибется. Но на фуфырик достанет.
Слушатели одобрительно закивали. 
-И улучил-таки я момент. Пока она в огород за морковкой, или еще за чем-то ходила, и мигом провел ревизию на наличие наличности и аккурат в сахарнице нашел десяточку ! И не долго думая, дабы не рисковать шасть в дверь и только меня и видели.
В этом месте мужичок ухмыльнулся и закурил еще одну сигарету.
-Что тут еще скажешь ? Душа горела и пела. Я, правда, сначала хотел всего-то пару кружечек дерябнуть, да разве в таком деле возможно удержаться ? И в итоге к полудню десятка приказала долго жить. Зато домой возвращаться уже не так страшно было. И как только исчезли последние копеечки я домой стопы свои и направил. И покачивало меня, приятственно так, что захотелось мне и для Нинки что-нибудь хорошее сделать. А что сделаешь, коли денег нема ? А тут возле клуба, смотрю – клумба и с цветами. Ну, думаю, в самый раз. Нарвал я букетище, и с ним к Нинке заявился. А Нинка меня энтим самым букетом по морде и отхлестала. Молча так. А ведь раньше ору было, хоть святых выноси. А потом присела на табуретку и заревела, тихонечко так. И до того мне вдруг стало тошно, что и сам не заметил, как заплакал. А потом подошел к Нинке, обнял ее и стал гладить по голове. Сколько мы так были – не знаю, но в конце Нинка встала, вздохнула тяжело, подошла к буфету и вытащила из одной ей ведомого загашника початую поллитровку, налила мне полный стакан и молча вышла. А я смотрел на стакан, смотрел, да так и не смог выпить.
     Мужичок замолчал, бросил на землю почти истлевшую сигарету и уставился в небо. Молчали и остальные, и лишь где-то в бездонной синеве неба бесшумно скользили облака и пел бесконечную песню одинокий жаворонок.